Религия и право

Религия оказывает существенное влияние на государственно-правовые отношения и институты. Религиозный фактор играл важную роль в процессе их становления. Как свидетельствовал известный французский лингвист Э. Бенвенист (1902–1976), латинское слово rex (от глагола rego – править, направлять; этому латинскому глаголу соответствует греческий: – простирать, протягивать), переводимое как «царь», исконно означало скорее жреца, чем царя в современном понимании, т.е. лицо, обладающее властью очертить расположение будущего города или определить черты правопорядка. Понятие rex – более религиозное, чем политическое. Обязанность rex –не повелевать и не вершить государственную власть, а устанавливать правила и определять то, что относится к «праву». Аналогично греческий термин (в переводе – «царь») первоначально означал лицо, осуществлявшее магико-религиозные функции. Соответствующие аналоги есть и в санскрите. Эти значения связаны с общим индоевропейским наследием, в котором сохранилась «память» об архаическом обществе, структура и иерархия которого имела трехчленное строение – жрец, воин, земледелец. Лишь в результате длительного развития термин «царь» приобрел собственно государственно-правовой смысл, стал обозначать обладателя политической власти, самодержца. Религиозная власть осталась прерогативой жрецов[5].

Культ племенного вождя подготовил процесс освящения формировавшихся государств и их самодержцев. Постепенно происходила сакрализация данного государства и его главы, отношений властвования. Царь, император выводились за рамки естественного родства, утверждались родственные связи их с неземными силами, провозглашалась богоустановленность власти. В древнеиндийской религии царь – это великое божество в человеческом облике.

Конфуцианство чтило китайского императора как «Сына Неба» («Небо» – верховное божество), синтоизм считал богиню Солнца Аматерасу прародительницей японских императоров.

Первый император Римской империи Гай Юлий Цезарь Октавиан получил от сената титул Августа (лат. augustus – священный, величественный, обладатель дара прорицания), утверждалось его родство с богом Аполлоном. Процедуру консекрации (лат. consercratio – объявление священным, посвящение божеству) сенат совершал и по отношению к последующим римским императорам.

Христианство заявляло: «Нет власти не от Бога», «всякая власть от Бога установлена», «Царь – помазанник Божий». Ислам считает халифов преемниками пророка Мухаммеда.

Институты родоплеменных, народностно-национальных, мировых религий на определенных эта пах истории, а во многих случаях – и в настоящее время, включались и включаются в систему государственного аппарата, а соответствующие религии являлись и являются государственными. В этом случае складывались системы религиозного государства – буддийское государство при царе Ашоке, ламаистское Тибетское государство, возникшее в XVII в., христианская Священная Римская империя, мусульманский Арабский халифат и др. В таких государствах происходила идентификация подданства государству с соответствующей религиозной принадлежностью. Это положение представляло собой выражение неразвитости государства как политической организации.

Исторически складывались различные взаимоотношения между государственно-правовой и религиозной властью: папоцезаризм, цезарепапизм, сепаратность. Эти типы взаимоотношений выделены на основе изучения истории христианства, однако подобные образования появлялись и в других религиях. Папоцезаризм (лат. papa – от греч. – папа, отец и лат. caesar – царь) – это религиозно-государственно-правовая система, при которой религиозная власть ставится выше политической. При этом иногда глава или один из лидеров религиозной организации становится иглавой государства. Крайнее выражение такая система находит в теократии (греч. θεο ’ς – бог; – сила, власть, могущество; буквально – правление бога, боговластие), при которой религиозный лидер сосредоточивает в своих руках и государственную власть, функционеры религиозной организации оказываются чиновниками государственного аппарата. В VIII в. вокруг Рима было создано папское теократическое государство, просуществовавшее до 1870 г. С 1929 г. существует теократическое государство Ватикан. Папа римский, глава Католической Церкви, является абсолютным монархом этого государства. Теократической была власть жрецов в Древнем Египте, Древней Иудее, высших лам – в средневековом Тибете, халифов – в Халифате и т.д. Цезарепапизм (лат. caesar – царь и papa от греч. – папа, отец) – государственно-право-религиозная система, при которой религиозная власть подчинена политической, а глава государства часто становится и главой религиозной организации. Формы государства при такой системе были различны: абсолютная или конституционная монархия, империя, королевство и др. Цезарепапизм сложился, например, в Византийской империи. Король является главой Англиканской Церкви, возникшей в период Реформации в XVI в., он назначает епископов, многие из которых – члены Палаты лордов в парламенте Великобритании.

Сепаратность (лат. separatus – отдельный, особый) означает отделение религиозной и политической властей, религиозных организаций и государственно-правовых учреждений друг от друга. Такой порядок складывается в условиях дифференцированной институциональной системы общества. Следует заметить, что эти власти «неравновесны»; государственно-правовая власть имеет орудия и механизмы преобладания над религиозной.

В процессе секуляризации в ряде стран религиозные организации были отделены от государства, однако во многих странах религия и ныне обладает государственным статусом. Так, в Греции «господствующей» провозглашена Православная Греческая Церковь; государственными являются: в Англии – Англиканская Церковь, в Швеции, Норвегии, Дании – Евангелически-Лютеранская, в большинстве стран Ближнего и Среднего Востока, Северной Африке – ислам. Формы устройства религиозных государств различны – королевство (Англия, Норвегия, Саудовская Аравия и др.), республика (Исламская Республика Пакистан, Исламская Республика Мавритания, Исламская Республика Иран и пр.) и т.д.

В XX в. в международных правовых документах (Всеобщей декларации прав человека от 10 декабря 1948 г.; Международном пакте о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г.; Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе от 1 августа 1975 г., Парижской хартии для новой Европы от 21 ноября 1990 г. и др.) был сформулирован принцип свободы мысли, совести, религии и убеждений, выражающий одно из фундаментальных прав человека в духовной области. Эти и другие права человека вытекают из достоинства, присущего человеческой личности, и являются существенными для ее свободного и полного развития.

Свобода мысли включает право на инакомыслие, предполагает свободу научных исследований, дискуссий и творческой деятельности, право каждого на образование, участие в культурной жизни, пользование результатами культурного, в том числе научного, прогресса.

Свобода совести означает возможность личности (объективную и субъективную) самостоятельно совершать мировоззренческий выбор в пользу религиозного или нерелигиозного мировоззрения в разных их видах, формировать мотивы соответствующего действия и определять сами действия, проявлять толерантность к иным образам мысли, взглядам, убеждениям и готовность к консенсусу.

До определенного возраста (пока не сформировались сознание и самосознание) человек (ребенок) не имеет и не может иметь такой свободы. Нельзя говорить о реализации свободы совести, если человек принимает или меняет воззрения под влиянием внушения, гипноза (например, во время проповеднических шоу на стадионах). И, конечно, свобода совести попирается, когда человек подвергается принуждению к принятию какихто воззрений или отказу от них.

Свобода религии – это свобода иметь или принимать любую религию по своему выбору и исповедовать свою религию как единолично, так и сообща с другими, публично или частным порядком, в учении, богослужении, отправлении культа, выполнении религиозных обрядов.

Свобода убеждений включает свободу придерживаться своих убеждений, как религиозных, так и нерелигиозных, беспрепятственно выражать их, искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ.

Все люди равны перед законом и имеют право на равную защиту без всякой дискриминации.

Права и свободы обеспечиваются без какого бы то ни было различия в отношении расы, цвета кожи, пола, языка, религии, политических или иных убеждений, национального и социального происхождения, имущественного, сословного или иного положения. В тех странах, где существуют этнические, религиозные и языковые меньшинства, лицам, принадлежащим к таким меньшинствам, не может быть отказано в праве совместно с другими членами той же группы пользоваться своей культурой, исповедовать свою религию и исполнять ее обряды, а также пользоваться родным языком. Родителям предоставляется свобода обеспечивать религиозное и нравственное воспитание своих детей в соответствии со своими собственными убеждениями[6]. Всякое выступление в пользу национальной, расовой или религиозной ненависти, представляющее собой подстрекательство к дискриминации, вражде или насилию, должно быть запрещено законом. Свобода исповедовать религию или убеждения подлежит лишь ограничениям, установленным законом и необходимым для охраны общественной безопасности, порядка, здоровья и морали, а также основных прав и свобод других лиц. Одним из очевидных отличий норм нравственности от норм права заключается в том, что нормы нравственности обладают главным образом религиозно ‑ побудительным свойством, а не предупредительно‑устрашающим. Поэтому, хотя нормы права в какой‑то мере и являются законодательным выражением нравственных принципов, они, тем не менее, не содержат в себе всей полноты, гибкости и эффективности последних: им не достает свойств внутренней стимуляции, наставления, поучения и душевного освобождения. В этом смысле нецелесообразно ограничивать сферу контроля и регулирования поведения людей только тем минимумом нравственности, который содержится в нормах закона, и тем самым игнорировать преимущества других нормативно‑регулятивных систем.

"Законы издаются, а нравы внушаются, ‑ писал Ш. Монтескье, ‑ последние более зависят от общего духа, а первые – от отдельных учреждений; но извращать общий дух столь же и даже более опасно, чем изменять отдельные учреждения"[7].

О регулятивном значении и важности нравственных норм в поддержании стабильного правопорядка писали многие другие мыслители, давая им оценочную нагрузку через понятия "хорошо ‑ плохо или благородно ‑ подло, достойно ‑ недостойно, честно ‑ нечестно, должно ‑ недопустимо" и т. д[8].

Тем не менее нравственные и правовые нормы составляют две самостоятельные контрольно‑регулятивные системы, которые имеют свои сферы и способы воздействия на поведение людей. " Разъединение действия права и нравственности обусловливается различием санкций, ‑ писал Г.Ф. Шершеневич[9]. ‑ Право может потребовать того, что нравственно безразлично, и наоборот... Вступление богатого старика в брак с молоденькой девушкой вызывает действие моральной санкции и не затрагивает правовой. Расхождение права и нравственности может оказаться еще сильнее.

Более того, сами нравственные меры наказания иногда включаются в санкции юридических норм и оказываются не менее эффективными, нежели другие меры правового воздействия. Например, неисполнение обязательства, по Саксонскому Зерцалу, влекло за собой не только материальные последствия (штраф, пеню и т. п.), но самое главное ‑ потерю в определенной мере чести по суду[10].

Тем не менее, по мнению Г. Бермана, хотя право остается под сильным влиянием религии, морали, обычая и политики (есть тенденция политизации норм права) только правовые нормы мыслятся в качестве обязательного закона и нормы[11].

Нравственные нормы накладывают определенные обязанности на самого законодателя, который не вправе издавать законы, которые противоречат меркам (чувствам, идеям, ценностям, принципам) общественной нравственности, от которых никто не может отговариваться без предварительного отречения от заповедей Бога и принципов разума. Несмотря на то, что право и законы распространяют свое действие на внешние действия людей, т.е. на внешние проявления их воли, тем не менее, для надлежащей правовой оценки и юридической квалификации тех или иных незаконных действий необходимо в полной мере учитывать нравственные мотивы и намерения их совершения.

Всеобщая декларация прав человека 1948 г., как один из основополагающих международно‑правовых документов, представляет собой свод нравственно‑правовых ориентиров, которые имеют международное признание и воздействие на нормы национального законодательства всех цивилизованных государств мира[12].

Правовое значение нравственных норм так велико, что в конституциях некоторых стран содержатся специальные главы об этико‑социальных отношениях (например, в Италии). Согласно ст. 5 Конституции Греции права и свободы граждан защищаются в той мере, в какой мере они не нарушают Конституцию и добрые нравы. Статья 281 Гражданского кодекса Греции устанавливает, что осуществление какого‑либо права запрещается, если оно явно превышает пределы, установленные доброй совестью, добрыми нравами или социально‑экономической целью права.

Иными словами, любые гражданско‑правовые действия и сделки, которые противоречат нормам нравственности, изначально неправомерны, недействительны и потому не подлежат судебной защите. Например, если наследник авторского произведения по злому умыслу или по небрежности хочет внести в него изменения или дополнения, которые искажают смысл данного произведения, его нравственную установку и содержание, то соответствующие органы, оценивая эти действия как безнравственные, объявляют их неправомерными и не имеющими юридической силы. Пункт 5 ст. 89 Конституции Бразилии устанавливает ответственность Президента Республики, вменяя ему такое нравственное качество как честность в государственном управлении[13].

Статья 4 Закона Великобритании 1965 г. рассматривает факт супружеской неверности как достаточное основание для развода супругов, а ст. 1666 Германского гражданского уложения 1957 г. предоставляет мужу право через опекунский совет добиться лишения жены родительских прав, если он считает, что профессиональная деятельность жены мешает нравственному воспитанию детей.

Пункт 67 ч. 7 Конституции Королевства Дании 1953 г. управомочивает граждан осуществлять служение Богу согласно своим убеждениям, при условии, что их учение и действия не противоречат добрым нравам и публичному порядку.

Таким образом, как видим, нравственный порядок того или иного общества оказывает ощутимое влияние, как на религиозную, так и на социально‑правовую жизнь людей, как на процесс законотворчества, так и на процесс административно‑судебного применения действующих законов.

Как говорил Гегель: "Если законы дурны, то дурны и нравы[14]".

Нравственная насыщенность правовых норм свидетельствует об огромном влиянии нравственности на право. Однако есть немало случаев обратного воздействия норм закона на сохранение и укрепление нравственного порядка в обществе, или неправомерной дестабилизации этого порядка посредством законодательного снижения планки нравственных и правовых оценок и требований к людям.

Следует отметить, что между нормами нравственности и права имеется существенная разница, поскольку такие нравственные понятия, как любовь, милость, щедрость и т. д. невозможно нормировать и определять в понятиях справедливости и закона. Ярким примером тому может служить притча Христа о виноградаре и его работниках[15].

В ней говорится о том, как один виноградарь платил одинаковую плату своим работникам за различное время проделанной ими работы.

Когда один из его работников, который начал свою работу с раннего утра, возроптал и выразил недовольство за то, что хозяин заплатил другому работнику, начавшего работу в полдень, столько же, сколько и ему, то хозяин ему ответил: "Друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе. Разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив от того, что я добр?". Разумеется, с точки зрения мирской справедливости и уравнивающего всех закона завистливый и расчетливый работник был посвоему прав, однако он не был способен понимать одинаковую любовь, милость и щедрость своего хозяина, который подавал им на жизнь, так как он рассуждал на уровне закона, а не высшей нравственности и духа. С другой стороны, принципы и нормы нравственности могут содержать в себе большую меру требовательности, нежели нормы юридического закона. К примеру, закон не может запретить человеку смотреть на женщину с вожделением и считать это за наказуемое преступление, тогда как нормы нравственности запрещают такое поведение как безнравственное, как внутренне совершенное прелюбодеяние.

Поэтому влияние принципов и норм нравственности на нормы юридического закона всегда благотворно, между тем как обратное влияние норм закона на состояние нравов не всегда бывает положительным. Тем не менее, законы могут иметь существенное положительное влияние на общее состояние нравов в обществе. Тот факт, что государственные законы могут существенно повлиять на нравственную установку, убеждения и привычки людей, был известен многим древним законодателям.

Еще в Древнем Риме Цезарь, например, вынужден был по причине нарастающего нравственного разложения римлян ввести строгий контроль над выполнением законов против роскоши, разврата, пьянства, разгульного образа жизни и надзор за женщинами легкого поведения.

В целях обеспечения нравственного превосходства и естественных привилегий брахманов, законы Ману, требуя от большего большее, предусматривали строгие наказания для представителей высшей касты индийского общества за алчные намерения, пустую болтовню, критику религиозных обычаев, леность, слабоволие, страсть к чувственным удовольствиям и азартным играм.

Всем известно, что законы, посредством которых было официально отменено рабство, институт крепостного права, насильственные браки и т. д., имели огромное значение для нравственного развития общества или, по крайней мере, для большинства людей, ибо именно для большинства людей более зримы и понятны проявления власти, закона, привычки и принуждения, нежели чисто нравственные призывы и наставления. Даже в наше время в некоторых монархических странах арабского Востока действует специальная полиция нравов ‑ мутава, которая следит за соблюдением религиозных и нравственных норм, обычаев и традиций; она на месте наказывает тех мусульман, которые забывают о своем молитвенном часе или о других нравственных обязанностях, предаваясь суетным занятиям и мирским развлечениям.

Однако не всегда и не во всех случаях правовые нормы способы гарантировать нравственный порядок в обществе, тем более, если не соблюдена мера правового вмешательства и принуждения для этой цели. Как справедливо в свое время заметил молодой неогегельянец К. Маркс, "если законодательство не может декретировать нравственность, то еще в меньшей мере оно может провозгласить правом безнравственность[16]".

Тем не менее, правомерные законы могут оказать определенное положительное воздействие на состояние нравственного здоровья в обществе, а противоправные законы – портить добрые нравы.

Размышляя о надлежащей мере правового вмешательства в сферу нравственности, известный американский социолог права Л. Мейхью задавался следующими вопросами:

"Исторический опыт Америки с запрещением продажи спиртных напитков и нынешние попытки использовать правовые средства для разрешения расовых проблем крайне заостряли внимание на вопросе взаимодействия между правом и моралью....Может ли право устанавливать в законодательном порядке моральные нормы? Способно ли право осуществлять социальные перемены перед лицом противоположных установок в обществе?[17]"

Законодательная практика показывает, что недостаточно продуманные попытки произвольного правового вмешательства в сферу нравственности чреваты, как правило, непредсказуемыми дисфункциональными последствиями, которые, нисколько не поправляя нравственного состояния общества, наносят существенный и труднопоправимый вред дееспособным членам общества.

Тем не менее, в определенных случаях некоторые "ультралиберальные" законы могут служить поводом и условием для совершения преступления против норм нравственности и традиционных социальных связей и структур. Например, полная законодательная свобода развода в американских штатах Алабама и Невада привела к тому, что со всех штатов США стекались сюда огромные потоки нравственно невменяемых или безответственно вступивших в брак людей, которые под предлогом переселения на новое место жительства легко и быстро разводились друг с другом. Так, законодательство путем чрезмерного снижения уровня моральных требований закона способствовало процессу усиления неустойчивости семейных связей, увеличению количества ситуативных и неправомерных разводов, рождения внебрачных детей и формированию недостаточно воспитанных молодых людей. После издания этих законов в США впервые число разводов стало превышать число заключаемых браков, и эта тенденция сохраняется по сей день. То же самое относится и к легализации в Голландии в 2000 г. таких явлений, как проституция, содержание публичных домов, гомосексуализм, эвтаназия (т.е. заказное убийство) и т. д., на том основании, что государство не должно вмешиваться в вопросы частного нравственного поведения более, нежели это необходимо для соблюдения общественного порядка и защиты прав человека. Разумеется, должна существовать определенная сфера, которую необходимо законодательно оставить исключительно для индивидуального сознания, как в случаях свободы совести и мысли.

Однако свобода неограниченного проявления сексуальной похоти (повсюду разрекламированный, так называемый, "безопасный секс") не может иметь что‑либо общего со свободой проявления совести и мысли, ибо совесть – это сфера высокого духа, а похоть – сфера низменной, духопротивной плоти. Кроме этого, эротико‑тонатосические (eros et tonatos) свободы (секса и смерти) в любой стране прямо противоречат ст. 1 Конвенции о борьбе с торговлей людьми и эксплуатации проституции третьими лицами 1949 г., которая требует у государств "подвергать наказанию каждого, кто для удовлетворения похоти другого лица сводит, склоняет или совращает в целях проституции другое лицо, даже с согласия этого лица". В то же время эта Конвенция неправомерно умалчивает о проблеме необходимости запрета самой проституции как греховного удовлетворения похоти, которое влечет за собой вред для здоровья и нравственности населения. Представляется, что подобный запрет был бы правомерен и целесообразен как на уровне международного права, так и на уровне национальных законодательств.

Иммануил Кант в свое время призывал законодателя к достаточной осторожности при правовом регулировании нравственных проблем. Он полагал, что каждое лицо, как образ и подобие Бога, как субъект нравственности, как нравственно вменяемый человек, есть цель сама по себе и потому распоряжаться им как средством для любой внешней цели означает унижение достоинства всего человечества в его лице.

В то же время он не считал правомерным любое законодательное попустительство в безответственном удовлетворении человеком своих половых потребностей и способностей ради скотского наслаждения и считал законодательное разрешение проституции и других половых извращений неправомерным актом, который кладет начало коррозии нравственности (коррупции) и правопорядка и путь к возрастающей вседозволенности и анархии.

Заключение

Ныне общепризнанный конституционный принцип: разрешено все, что не запрещено законом, – является необходимым для индивидуальной свободы, но недостаточным для надлежащего выполнения своих обязанностей и ответственности граждан, ибо выражает некую правовую индифферентность к реализации нравственных и религиозных норм, а также к надлежащей ответственности законодателя за необходимый запрет или разумное ограничение тех безнравственных поступков людей, которые в существенной мере расшатывают установившийся правопорядок.

Любые противоречия между нормами нравственности и права нужно разрешать не только и не столько путем их взаимной притирки, сколько с высоких позиций богочеловеческого достоинства и чести, которая в равной мере не допускает возможности, как нравственной деградации общества, так и правовой коррозии или ослабления действия принятых законов. Эти противоречия должны, с одной стороны, способствовать возведению права и законов на более высокий уровень религиозно‑нравственных требований, с другой стороны, увеличить меру гибкости и свободного функционирования правовых норм с наименьшей мерой их принудительной реализации. При недостаточной эффективности действия норм традиционной религии и нравственности роль права в формировании, упорядочении, контроле и регулировании общественных отношений значительно возрастает и, хотя все же остается субсидиарной, но является, несомненно, необходимой и благотворной. Стало быть, пока в мире умножается грех и беззаконие, право и закон неизбежно и постоянно пребудут с нами как необходимые, неотступные и авторитетные наставники, воспитатели и исправители нашей ставшей уже привычной беспорядочной жизни.

Библиография

1. Конституция РФ 1993 года// Российская газета. №7, 21.01.2009

2. Федеральный Закон “О свободе совести и религиозных объединениях” от 26.09.1997 // Российская газета, 1 октября. 1997.

3. Аман И.В. Государство и церковь // Континент № 86.

4. Английские материалисты XVIII в.: В 3 т. М., 1967.

5. Аннанъелъ Т. Христианство: догма и ереси: Энциклопедия. СПб., 1997.

6. Антологии, справочные издания

7. Антология мировой философии: В 4 т. М., 1969 - 1972.

8. Ассман Я. Египет: теология и благочестие ранней цивилизации. М., 1999.

9. Барт К. Очерк догматики: Лекции, прочитанные в университете Бонна в 1946 г. СПб., 1997.

10. БартолъдВ.В. Ислам и культура мусульманства. М., 1992.

11. Бейлъ П. Исторический и критический словарь: В 2 т. М.,1968.

12. Бекназар‑Юзбашев Т.Б. Права человека и международное право. – М., 1966, с. 138.

13. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. С. 249, 252, 258–260, 287.

14. Бергсон А. Два источника морали и религии. М., 1994.

15. Бердяев Н.А. О назначении человека. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого. М., 1993.

16. Бердяев Н.А. Философия свободного духа. Проблематика и апология христианства. М., 1993.

17. Бердяев Н.Н. Философия свободы. М., 1989.

18. Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. – МГУ, 1994, с. 25, 13.

19. Библейская энциклопедия. М., 1990.

20. Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность. М., 1994.

21. Введение в общее религиоведение. М., 2001.

22. Зеньковский В. Основы христианской философии. М.,

23. Ислам: Энциклопедический словарь. М., 1991.

24. История религии: В 2 т. М., 2002.

25. История религий в России: Учебник. М., 2002.

26. Кант И. Критика чистого разума. М., 1994.

27. Кант И. Трактаты и письма. М., 1980.

28. Карсавин Л.П. Святые отцы и учители церкви. М.,

29. Католицизм: Словарь. М., 1991.

30. Конституции государств американского континента. – М., 1957, с. 127.

31. Лекции по религиоведению. М., 1998.

32. Лукашева Е.А. Общая теория прав человека. ‑ М., 1996, с. 112

33. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2‑ое издание, 1972, т., 1, с. 162.

34. Мейхью Л. Социология права. По кн.: Американская социология. – М., 1977, с. 221.

35. Мечковская Н.Б. Язык и религия. М., 1998.

36. Морозова А.А. Государство и церковь - особенности взаимоотношений // Государство и право. Март 2005.

37. Основы религиоведения. М., 2000.

38. Очерки истории западного протестантизма. М., 1995.

39. Покровский Д. Словарь церковных терминов. М., 1995.

40. Православие: Словарь. М., 1989.

41. Протестантизм: Словарь. М., 1990.

42. Религии народов современной России: Словарь. М., 1999.

43. Религиозные верования: Свод этнографических понятий и терминов. М., 1993.

44. Религиозные традиции мира: В 2 т. М., 1996.

45. Религия и общество: Хрестоматия по социологии религии. М., 1996.

46. Религия и права человека. М., 1996.

47. Религия, свобода совести, государственно-церковные отношения в России: Справочник. М., 1996.

48. Русский космизм: Антология философской мысли. М., 1993.

49. Смысл жизни: Антология. М., 1994. (Сокровищница русской религиозно-философской мысли).

50. Сорокин П.А. Социокультурная динамика и религия. Кризис нашего времени // Человек. Цивилизация. Общество. М., 2005.

51. Социальные отклонения. ‑ М., 1984, с. 79.

52. Сухов А.Д. Религия как общественный феномен. М., 2003.

53. Торчинов Е.А. Религии мира: Опыт запредельного: Трансперсональные состояния и психотехника. СПб., 1997.

54. Фейербах Л. Избран. философские произведения. Т. 2. М., 1955. С. 456, 457.

55. Христианство: Энцикл. словарь: В 3 т. М., 1993 - 1995.

56. Черниловский З.М. Всеобщая история государства и права. – М., 1983, с. 544.

57. Чичерин Б.Н. Философия права. ‑ М., 1900, с. 88‑89.

58. Шаргунов А. Церковь и власть // Москва № 1. 2006.

59. Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. ‑ М., МГУ, 1995, т. 1, с. 275.

60. Яблоков И.Н. Религиоведение. М., 1998.

61. Яблоков И.Н. Религия и политика // Политология: курс лекций / под ред. М.Н. Марченко. М., 2003. С. 510–528 (Лекция 23).

Нижегородский филиал ИБП

Кафедра гражданско-правовых дисциплин

Поиск по сайту: