Г.А. Зюганов: Идти вперед

УДК 323(470+571)

ББК 66.3(2Рос)6

З 98

ISBN 5-235-02732-9

© Зюганов Г. А., 2005

© Издательство АО «Молодая гвардия»,

художественное оформление, 2005

Содержание

ВВЕДЕНИЕ 7

Раздел I. УРОКИ ИСТОРИИ

СМЫСЛ И ДЕЛО ОКТЯБРЯ 16

Революция — спасение России 17

Мирный или насильственный путь? 22

Ленин и революция 28

Ловушка смердяковщины 33

Идти вперед своим путем 40

Суть русской идеи 46

УРОКИ ХХ ВЕКА 53

Урок революционных потрясений 54

Урок социальной справедливости 56

Урок отчуждения власти 57

Урок грозящей катастрофы 59

Урок здравого смысла 60

Урок национальной самобытности 61

Урок исторической преемственности 63

Урок большой лжи 64

Урок двойных стандартов 65

Урок организации масс 66

Урок войны 67

Урок геополитики 68

О НАЦИОНАЛЬНОЙ ГОРДОСТИ ПАТРИОТОВ 72

Не только личное дело 72

К новой национальной политике 75

Патриотизм и интернационализм сегодня 82

Патриотизм и социалистическая перспектива 85

Коммунисты и еврейский вопрос 96

СТРОИТЕЛЬ ДЕРЖАВЫ 101

Политический завет Сталина 103

Великий государственник 110

Строитель державы 113

Из опыта истории 120

Геополитический поворот 126

Державе быть! 131

Семья народов 136

Испытание властью 143

Коммунисты и новый троцкизм 147

Самодостаточная экономика 149

Государство и церковь: новая «симфония» 154

Кадры снова решают все 157

ДЭН СЯОПИН — АРХИТЕКТОР

«КИТАЙСКОГО ЧУДА» 160

История и его жизнь 161

Великий реалист и практик 165

Итоги большого пути 170

Россия и уроки Дэн Сяопина 174

100 ЛЕТ РСДРП-КПРФ 177

Две партии 178

Организация и дисциплина 179

Сознательность, выдержка, самопожертвование 180

Связь с массами 181

Правильность стратегии и тактики 182

Программа-минимум коммунистов XXI века 183

Овладеть современными приемами борьбы 184

Раздел II. ГЛОБАЛИЗАЦИЯ: ТУПИК ИЛИ ВЫХОД?

ПРИНЦИПИАЛЬНЫЙ РУБЕЖ 186

Две позиции 187

Сущность глобализации 190

Глобализация и научно-технический прогресс 198

В ТИСКАХ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ

ГЛОБАЛИЗАЦИИ 204

«Добреет» ли капитал? 204

Родимые пятна империализма 209

Высшая стадия империализма 223

АЛЬТЕРНАТИВА ЕСТЬ! 237

Многообразие исторического процесса 238

Два пути интеграции 244

ГЛОБАЛИЗМ И ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМ 253

Судьба национального 253

Пути прорыва 265

Опыт раннего социализма 271

К НОВОМУ ИНТЕРНАЦИОНАЛУ 277

Социализм и натиск глобализма 279

Социальная база антиглобализма 284

Становление антиглобалистского движения 290

Раздел III. И ВОССТАНЕТ НАРОД...

РОССИЙСКИЙ БОНАПАРТИЗМ 300

Россия в геополитической удавке 301

«Подарок» конъюнктуры: кризис продолжается 304

Самодержавие бюрократии 310

Гражданский монарх 314

За народную власть 316

КОММУНИСТЫ И КЛАССЫ В РОССИИ 321

Наш классовый оппонент 322

Коммунисты и маргиналитет 324

В потоке «социального расплава» 326

О современном рабочем классе 327

В плену «коллективного бессознательного» 331

Коммунисты и крестьянство 333

Бюрократия как «классовая гвардия» режима 335

Этот оскорбительный термин «иждивенцы» 336

В трясине мелкобуржуазности 338

Компартия и трудящиеся XXI века 341

БУДНИ «ЗАКОННОСТИ» И «ПРАВОПОРЯДКА» 344

КПРФ боролась за чистоту и справедливость выборов

2003 года 344

«Холодная война» против КПРФ 347

КПРФ — за честное политическое соперничество 349

Правоохранительная система «крышует» воровство

голосов 350

Неправомерное воздействие СМИ на граждан и

искажение их воли 354

КПРФ незаконно лишили права опровергнуть ложь 355

Из каких фондов средства на незаконную агитацию? 359

О введении избирателей в заблуждение 363

Итоги выборов подведены по искаженным протоколам 365

БИТВА ЗА ПАРТИЮ — БИТВА ЗА РОССИЮ 368

Ответственность коммуниста 368

Кризис оппортунизма и фракционности 374

Коммунисты и «тихоновцы» 381

Партия в XXI веке 389

ПОНЯТЬ И ДЕЙСТВОВАТЬ 392

Новые вызовы 392

Дорогой «благих намерений» 395

Рента 398

На языке высших достижений 401

Еще раз о «партийной литературе» 407

СМОТРЕТЬ ВПЕРЕД 415

Штормовое предупреждение 415

Верхи не могут... 421

Низы не хотят... 425

Социальный пожар будет нарастать 431

Нужна новая тактика! 440

К новой, народной государственности! 444

Справедливость и патриотизм 449

На дорогу 452

О путях прихода к власти 456

ВВЕДЕНИЕ

На рубеже 2004—2005 годов «свободная» Россия вступила в период третьего за свою недолгую историю революционного подъема.

Первый подъем 1993 года был расстрелян из танков, сгорел в пожарах Дома Советов и Останкина.

Второй подъем 1998—1999 годов был остановлен комбинированным ударом государственной машины — репрессивным, экономическим и пропагандистским. Убит генерал Лев Рохлин. Дефолт разорил и разъединил людей, заставив каждого выживать в одиночку. Народная надежда на лучшее будущее была умело обращена на фигуру нового президента.

Но и с приходом Путина не произошло ничего, кроме очередного стратегического предательства. Если Горбачев сдал партию, а Ельцин ради власти пошел на разрушение Союза, то Путин практически отрекся от всего геополитического наследия нашей тысячелетней Державы. Глобализация по-американски после 11 сентября вступила в стадию ускоренной реализации. Жестко выстраивается пирамида новой власти, на вершине которой США, а рядом, чуть ниже — их союзники. Всем остальным народам даруется возможность обслуживать этот новый мировой порядок и стоящий за ним и во главе его «золотой миллиард».

Мы видим, к каким катастрофическим последствиям привела страну утрата социалистических завоеваний в результате «перестроек» и «реформ». Вхождение России в «мировую цивилизацию» на правах члена клуба богатейших стран-эксплуататоров не состоялось. Да оно и не могло состояться даже теоретически. В игре по правилам МВФ — у нашей страны нет ни одного шанса. Либо Россия увязнет в «третьем мире», где она обречена на распад и исчезновение, либо возродится на социалистической основе — таков сегодня жесткий выбор.

Уже не в первый раз наша страна оказывается на подобном распутье. Еще Салтыков-Щедрин, наблюдая первые шаги капитализма по российской земле, предсказывал: этот «реформатор» придет, старый храм разрушит, нового не возведет и, насоривши, исчезнет. Ныне сей «реформатор» вновь пришел, разрушил, насорил и должен теперь исчезнуть. Но сам он добровольно не уйдет. Изгнать его сможет только народ, осознавший гибельность тупика, в который загоняют страну. Народ, организованный и полный решимости к борьбе, движимый передовой идеей.

В России борются две тенденции. С одной стороны, зреет бонапартизм, формируется полицейско-погромный аппарат. С другой — все зримее перспектива установления народно-патриотической власти. Власти — единственно спасительной для России, исходящей из ее глубинных традиций, из достижений советской эпохи, из вековой тяги к народовластию и справедливости. Какая из тенденций возьмет верх, та и определит дальнейшую судьбу страны.

Еще год назад лозунг политической стачки вызывал у многих скептическую ухмылку. Действительно, тогдашняя обстановка вовсе не обнадеживала. Политическая апатия масс, их покорность судьбе достигли к исходу первого президентского срока Путина апогея, и порой казалось, что так будет вечно. Компартии Российской Федерации приходилось, образно говоря, «тащить» массы за собой, а они слабо откликались на наши призывы. В результате родились, если прибегнуть к старой терминологии, два «уклона»: условно говоря, «левый» и «правый».

С одной стороны, обнаружилось слишком левое, «революционное нетерпение», сопровождаемое неизбежными в подобных ситуациях эмоциональными и политическими срывами. С другой стороны, из предположения, что массы «спят и будут спать», сформировалась, так сказать, философия «плытия по течению». Оба уклона дают знать о себе и сегодня, но в целом партия сумела избежать шараханья из крайности в крайность, хотя и не без издержек.

Коммунисты доказали, что умеют работать в условиях спада общественной активности, теперь предстоит доказать, что мы умеем работать не менее эффективно в условиях общественного подъема. И это требует от партии серьезной психологической перестройки. Ведь если предыдущий период мы в своих лозунгах заметно опережали настроения масс и их готовность к решительному политическому действию, то сегодня наша задача — как не отстать от стихийного движения масс, встать во главе, дать ему верные лозунги.

Стремительно меняется характер общественного сопротивления режиму, акций протеста трудящихся, возрастают их массовость, активность, упорство и солидарность. Девятый вал народного возмущения близок. Однако мы знаем, что перерастание стихийной волны народного гнева в подлинную революцию зависит от многих объективных и субъективных факторов. Современная отечественная история ставит вопросы кардинальной важности:

1. Под какими конкретными политическими лозунгами развернется освободительная борьба? Что надо делать, чтобы движение масс не свернуло на тупиковую боковую дорожку, как это не раз случалось в истории?

2. Какие формы примет революция — мирные или немирные?

3. Завершится ли она победой, поражением или компромиссом? Что надо делать, чтобы освободительная борьба увенчалась победой?

4. Какой социальный слой в состоянии сыграть роль гегемона этого движения? Кто будет его союзником и попутчиком, кто останется нейтральным, кто — главным противником?

5. Как коммунистам, народно-патриотическим силам удержать государственную власть?

Подобные вопросы никогда не решались и не могут быть решены сами собой, историческим «самотеком». Исход будет зависеть от влияния на массы различных политических сил, и в первую очередь от влияния компартии.

Объективное содержание нарастающей революции очевидно. Это борьба трудящихся классов за свои попранные социально-экономические права, причем самые элементарные — за право на достойно и своевременно оплачиваемый труд, на социальные гарантии, личную безопасность. Это, так сказать, первый слой требований. Одновременно растет понимание, что в условиях нынешнего политического режима даже скромные экономические требования невыполнимы. Отсюда уже повсеместны сугубо политические требования — отставки президента и правительства.

Но разве дело только в персонах? Ведь речь идет о восстановлении социальной справедливости в широком смысле слова. И никакое правительство не сможет ее обеспечить, если не восстановит свою роль в управлении экономикой в интересах всего народа, если Россия не упрочит свою экономическую независимость и политический вес в мире. Так социально-экономические задачи сливаются с задачами национально-освободительной борьбы, борьбы за воссоздание единого Отечества.

Возможен ли здесь успех при сохранении капитализаторского курса? В этом вопросе люди пока колеблются. Многие еще полагают, что корень зла в неумелости «реформаторов» и что другие действительно сумеют построить «капиталистический рай», где всем будет хорошо. Немало есть сторонников и «третьего пути». Но рано или поздно массы зададутся принципиально тем же вопросом, что и в канун Великого Октября: «Можно ли идти вперед, не идя к социализму?» Уверен, выбор будет сделан в пользу социализма.

Такова логика восхождения требований от самых элементарных к широким политическим задачам. Но стихийно они, как известно, не реализуются. Необходимо сознательное идейно-политическое начало, воплощенное в деятельности партии трудящихся. Здесь от нас требуются предельная объективность и реалистичность оценок. Опасно отставать, но не менее опасно и перескакивать через закономерные ступени развития революции и революционного сознания. Нынешний этап — это этап общедемократической, народно-освободительной борьбы. Он требует самого широкого союза патриотических сил.

«Не раскачивайте лодку. России нужна стабильность!» — кричат теперь как раз те, кто многие годы дробил корпус государственного корабля, разваливал страну, грабил и унижал народ. Однако им все труднее выдавать свои корыстные интересы за интересы общества. Граждане все более ясно осознают, что есть страна и что есть режим. Режим — это захватившая власть в России коалиция спекулятивно-компрадорского капитала, коррумпированной бюрократии и криминальных группировок.

Раскачивать режим вовсе не нужно — он и так уже раскачался. Поэтому главная задача всех патриотов не допустить, чтобы падение режима обернулось крушением страны, распадом общества, распылением народа. Необходимо политически, экономически и социально отделить режим от страны, общества, государства, от народа. Такое отделение совершается в реальной жизни в ходе все более стремительной социальной поляризации.

Так что не стоит проливать слезы по поводу происшедшего будто бы «общественного раскола». Раскол действительно страшен, когда он проходит по сердцу народа. Однако сепаратор «реформ» разделил общество совсем по иной грани: на народ и антинародные верхи, на патриотов России и ее ненавистников. С гайдарами и чубайсами, грефами и зурабовыми и прочими устроителями пира во время чумы народу не в чем соглашаться, с ними нет почвы для компромисса. Как говорил великий русский баснописец: «С волками иначе не делать мировой, как снявши шкуру с них долой».

И только не надо пугать публику «ужасами революции», «неуправляемым социальным взрывом» и т. п. Вовсе не обязательно, что социальное возмущение должно быть непременно стихийным и неуправляемым. Так могут полагать лишь те, кто из всей философии истории усвоил одну лишь вырванную из пушкинского контекста фразу о «русском бунте, бессмысленном и беспощадном». Да, выход на улицы обезумевшей деклассированной толпы ужасен и всеразрушителен. Но в том-то и дело, что взрыв такого рода — оружие вовсе не народно-патриотической оппозиции, а как раз последний резерв режима. И он в критический момент, не задумываясь, его спровоцирует, чтобы спасти себя установлением жестокой диктатуры.

Компартия Российской Федерации и ее соратники не собираются играть в заговоры и путчи. Мы видим смысл своей деятельности в том, чтобы направить энергию социального возмущения и протеста в созидательное русло, не допустить гражданской войны. Необходимо организованное движение трудящегося большинства народа. И основной политический ресурс оппозиции, которым не располагает сегодня ни одна другая общественная сила, состоит именно в ее способности организовать нарастающий протест. Важнейшая миссия народно-патриотической оппозиции заключается в том, чтобы быть гарантом мирного, цивилизованного поворота к новому экономическому курсу и общественно-политическому устройству.

В ХХ веке коммунисты дважды — в 1917 и 1941 годах — возглавляли народную борьбу за спасение и возрождение страны. Сегодня разворачивается третье сражение за будущее нашей Родины, за ее спасение в час национальной беды. И мы видим свою задачу в том, чтобы сплотить все здоровые, левые и народно-патриотические силы общества, дать им ясную программу действий. А для этого необходимо глубокое осмысление исторического опыта России и всего мира, накопленного как в прошлом столетии, так и на заре нового века, критическое осознание места и роли коммунистов в обществе.

Этот практический и теоретический поиск активно ведет на протяжении последнего десятилетия Компартия Российской Федерации. Некоторые его вехи отражены на страницах предлагаемой вниманию читателя книги.

Раздел I

УРОКИ ИСТОРИИ

СМЫСЛ И ДЕЛО ОКТЯБРЯ

«Великая Октябрьская социалистическая революция, — говорится в Программе КПРФ, — была для России единственным реальным шансом на национально-государственное самосохранение в обстановке военного, политического и экономического краха, территориального распада и полной социальной недееспособности правящего буржуазно-помещичьего блока».

Февральская буржуазно-демократическая революция стала высшей точкой кризиса всей старой общественно-политической системы России, а вовсе не положила ему начало. Если взять ключевые для бытия любого народа и государства сферы жизни, то к 1917 году все они либо переживали тяжелейший кризис, либо были полностью разрушены.

Во-первых, в феврале рухнула легитимная государственная власть, а армия как опора государства пришла в течение семнадцатого года в совершенно небоеспособное состояние. Во-вторых, прогрессировала экономическая разруха. В-третьих, начался интенсивный распад империи на отдельные национально-государственные образования.

Ни к одному из этих процессов ни Октябрь, ни большевики прямого отношения не имели. Да, в любой социальной революции неизбежен элемент разрушения, но именно в Октябрьской революции он оказался сведен к минимуму. Почти все, что можно было разрушить, было уже разрушено до нее — политикой сначала царского, а затем Временного правительства. На долю Октября досталось разбираться в обломках — выметать абсолютно уже ни на что не годные и искать им замену, а из остальных — склеивать новое целое. Его задачей могло быть только восстановление порушенного, поиск новой основы построения Российского государства из его рассеянных элементов.

Революция — спасение России

К Октябрьской революции в первую очередь применимы слова Александра Герцена: «Новый водворяющийся порядок должен являться не только мечом рубящим, но и силой хранительной».

Февраль до предела обнажил и заострил кризис, но не разрешил его. К октябрю 1917 года предельно ясно выявилось, что историческое бытие России, ее дальнейшая судьба как великой державы прямо зависит от того, сумеет ли народ решить следующие жизненно важные задачи.

Вывести страну из всемирной империалистической бойни, которая не только уносила миллионы жизней, не только разрушала экономику, но и породила, в силу своего несправедливого характера, глубочайший моральный кризис в обществе.

Разрешить земельный вопрос в пользу крестьянства, составлявшего подавляющее большинство населения.

Разрешить национальный вопрос, построить новое национально-территориальное единство страны на основе реализации нациями своего права на самоопределение.

Осуществить меры централизованного государственного регулирования экономики, общественного контроля над производством, обращением и распределением.

В написанной накануне Великого Октября работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться» Ленин специально подчеркнул, что все меры, необходимые стране для преодоления грозящей катастрофы, не представляют собой ничего неизвестного или неосуществимого. К тому времени в ряде стран уже имелся реальный опыт демократического разрешения аграрного и национального вопросов, а мировая война резко подхлестнула процесс концентрации производства и перехода его под контроль государства.

Действительно серьезная проблема заключалась лишь в том, у кого достанет социальной энергии и политической воли к осуществлению этих задач, кто, как и в чьих интересах проведет необходимые преобразования.

В реальной истории сценарии лобового столкновения чисто «прогрессивных» и чисто «ретроградных» сил вообще встречаются редко. Ленин неоднократно подчеркивал, что в истории русской революции более типично столкновение разных сил, действующих в принципиально едином направлении. Борьба идет за различные пути реализации одних и тех же объективно назревших потребностей. Ленин, например, нисколько не отрицал принципиальной возможности «реакционно-бюрократического» пути восстановления сильной государственной власти, целостности страны, возрождения ее экономики. Но всегда подчеркивал, что большевики борются за «революционно-демократический» путь решения этих проблем, как соответствующий интересам большинства народа, на основе раскрепощения инициативы и самодеятельности широких народных масс.

Умные и дальновидные головы есть во всех классах и слоях общества. По мере нарастания кризиса необходимость и неизбежность экстренного принятия мер стали очевидны всем мало-мальски ориентирующимся в ситуации политикам. Так, в ночь накануне восстания в Петрограде один из лидеров меньшевиков Дан приезжал в Зимний дворец и от имени многих членов Временного совета Российской республики (так называемого Предпарламента) убеждал Керенского немедленно, декретами Временного правительства, приступить к практическому решению вопросов о мире и о земле. Керенский отверг предложение.

Иначе говоря, возможности реакционно-бюрократического пути преобразований, то есть «революции сверху», проводником и олицетворением которой был в свое время Столыпин, — эти возможности оказались в России полностью исчерпанными. У правящих классов старой России был шанс решить те же задачи по-своему, но они им воспользоваться не сумели и вынуждены были сойти со сцены. Вместе с ними ушло и старое государство.

Еще в феврале лидер кадетской партии и умеренный монархист П.Н. Милюков был вынужден констатировать, что после отречения Николая II, а потом и его брата в стране образовался «перерыв в праве», вакуум легитимной власти. Чем она могла быть заменена и на каких юридических основаниях?

Поскольку законный правопреемник отсутствовал, то властные полномочия могли перейти к какому-либо лицу или учреждению на основании единственно реального в подобной ситуации права — права силы, подразумевающего не только и даже не столько принуждение, но прежде всего народное доверие и поддержку.

Претендентов на эту миссию было немало, всего числом семь: Временный комитет Государственной думы, три состава Временного правительства, Временный совет республики (Предпарламент), Учредительное собрание и, наконец, Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Ни один из этих институтов формально не обладал легитимностью, то есть законной правопреемственностью по отношению к предыдущей власти. И в этом смысле они были юридически равноправны. Право на власть можно было обрести в свободной конкуренции друг с другом, лишь заручившись поддержкой большинства населения, то есть, по сути, преодолев или хотя бы сведя к минимуму общественный раскол.

Это удалось сделать Советам, и это исторический факт. Попытка других сил опровергнуть его вооруженным путем в ходе Гражданской войны успехом не увенчалась, что лишний раз подтвердило законный характер Советской власти.

Так обстояло дело с юридической точки зрения.

А с точки зрения национально-государственных интересов восстановление сильной власти было актом в высшей степени патриотическим и государственническим, ибо без власти государства не бывает.

И Октябрьская революция положила начало новому собиранию Российского государства.

Имелась ли возможность собрать государство по-другому, сделать это иначе, лучше? Об этом можно и нужно дискутировать, рассматривать различные альтернативы. Хотя история и не знает сослагательного наклонения, это может быть полезно для будущего. Но что абсолютно бесполезно — это оспаривать тот факт, что Октябрь положил начало именно собиранию государства, а не его разрушению. Этот факт сегодня подвергается сомнению больше всего, и это отбрасывает все ведущиеся на подобной основе «дискуссии» за грань научности и исторического такта.

Возьмем вопрос об армии. Здесь революция именно собирала, а не разрушала, ибо старая армия начала разбегаться задолго до Октября. И восстановить ее на прежней основе не было никакой возможности. Нужно было создавать ее заново. И это, кстати, понимали не только большевики, но и лидеры Белого движения. Добровольческая армия Корнилова — Деникина это вовсе не возрожденная царская армия, а совершенно новый институт, юридически равноправный с Красной Армией. И в борьбе этих двух сил решалось, кто, как и на какой основе будет собирать Россию. Победила Красная Армия, и Россию стали собирать большевики. Это, может, кому-то не нравится, но повторю, недопустимо изображать дело таким образом, что красные исключительно разрушали, а белые старались собрать.

Модно обвинять большевиков и Ленина в том, что они якобы «разделили» «единую и неделимую» на национальные республики. Простите, но это разделение стало фактом не в 1922 году, а еще летом 1917-го. Польша, например, получила независимость из рук Временного правительства сразу же после Февраля. На Украине Центральная рада во главе с Винниченко уже делала то же самое, что повторил Кравчук в 1991-м. И так повсеместно, от Прибалтики до Туркестана. Российская империя как сообщество народов перестала существовать вовсе не вследствие Октября. В таких условиях на долю Ленина осталась проблема восстановления национально-государственного единства Российской империи. Он нашел и предложил формулу союза равноправных республик, уже существовавших на данный момент времени.

Мирный или насильственный путь?

Философско-исторический итог Октябрьской революции и Гражданской войны — это победа революционно-демократического способа спасения и собирания России над способом реакционно-бюрократическим. Именно соединение назревших преобразований с необходимостью перехода власти в руки трудящихся, как условия их реализации, и предопределило социалистический характер Октябрьской революции. Здесь был реализован не субъективный идеал революционеров, а объективная общественная потребность. Именно уникальное стечение обстоятельств заставило Россию первой вступить на путь социалистического развития, несмотря на незрелость многих «предпосылок социализма», особенно в экономической области.

Большевики победили не только потому, что сумели заручиться поддержкой большинства народа, но и потому, что сумели выжать максимум возможного из своих собственных шансов, которых у них, если говорить откровенно, также было очень немного. Ленин прямо называл победу большевиков не иначе как чудом. Во внешней, например, политике удалось реализовать мизерный шанс на раскол империалистического окружения. Да и во внутренней политике не было большого выбора.

Те, кто хочет вершить суд над предшественниками, должны исходить не из абстрактных идеалов, а из конкретных сравнений с однотипными и одновременными событиями и явлениями. Первая мировая война завершилась закреплением созданного ею нового баланса сил в Версальской системе 1919 года. Гражданская война, в новом облике восстановившая российскую государственность, завершилась созданием советской федерации 1922 года. Версальская система рухнула через 20 лет, не уберегши человечество от новой, еще более разрушительной мировой войны. И именно в этой войне советская система в наибольшей мере обнаружила свою жизнеспособность, сыграв решающую роль в спасении мира от фашизма. Оказалась она долговечнее и систем, созданных дооктябрьскими реформами: Александровской (1861—1905) и Столыпинской (1907—1917).

Приняв все это во внимание, мы можем ответить и на муссируемый ныне вопрос о том, имелась ли альтернатива социалистической революции в России. В том-то и заключается характернейшая особенность Октябрьской революции, что ее конкретные шаги диктовались не только и не столько доктринальными соображениями, сколько касаниями «стенок» весьма узкого «коридора», по которому приходилось идти. Были жесткий прагматизм и столь же жесткие, соответствующие военной обстановке, методы, позволившие удержать экономику на краю пропасти и получившие впоследствии название «военного коммунизма». Только никакого идеала из них партия в целом не делала, хотя в ее рядах было немало тех, кто впопыхах принимал его за идеал. Поворот к нэпу это только подтвердил.

Но то, что было сделано, — сделано в конкретных обстоятельствах того времени едва ли не единственно возможным способом. Просто по-другому ни у кого ничего не получилось и вряд ли могло получиться. Реальной социальной, политической и экономической альтернативы тому пути, на который Россия вступила в октябре, просто не существовало.

Впрочем, альтернатива все же была. Но она касалась не содержания социально-политических процессов, а формы их протекания. Это была альтернатива мирного и немирного путей развития социалистической революции.

Данный вопрос по вполне понятным причинам замалчивается нынешней официозной пропагандой, силящейся изобразить большевиков фанатиками «насилия ради насилия». Однако и историография предшествующего времени касалась этого вопроса крайне неохотно. В результате сложился и укоренился стереотип, ставящий знак равенства между революционными и насильственными методами общественных преобразований, между революцией и гражданской войной. Однако он совершенно не соответствует правде истории.

А правда состоит в том, что реализация возможности мирного развития революции была центральной проблемой для Ленина и большевистской партии. С марта по сентябрь 1917-го Ленин постоянно говорил и писал о возможности мирного развития, тщательно взвешивая малейшие шансы на него. Тому существуют точные документальные свидетельства, начиная с «Писем из далека» и «Апрельских тезисов» и кончая статьей «Задачи революции», опубликованной уже в преддверии восстания.

Ленин считал мирное развитие революции возможностью крайне редкой и крайне ценной в истории и именно поэтому полагал, что большевики должны сделать все для того, чтобы не упустить этого шанса, предложить компромисс меньшевикам и эсерам. «Если есть абсолютно бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции, — писал он в сентябре, — то только тот, что исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками, исключительно немедленный переход всей власти к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной». И уже после Октябрьской революции Ленин откровенно говорил, что если бы такой компромисс был достигнут, никому бы и в голову не пришло устраивать вооруженное восстание. Однако шанс на мирное развитие был все же упущен из-за непоследовательной политики эсеро-меньшевистского руководства Советов.

Тем не менее и после событий Октября до вмешательства извне в России не было объективных условий для общенационального вооруженного конфликта. Гражданская война на территории Советской страны была развязана империалистическими державами. Уже 23 декабря 1917 года между Англией и Францией была заключена конвенция о разделении сфер влияния в России. Поэтому военные действия, намеренно доведенные внутренней и международной реакцией до ожесточенного братоубийства, на деле означали борьбу за независимость или против суверенитета, за целостность или против нерасчленимости нашей Родины. Официальный лозунг Белого движения «Единая и неделимая Россия» был фальшивым: он прикрывал, по сути, компрадорскую политику, обещания территориальных уступок в обмен на военную помощь.

Как отмечало Совещание 33 членов бывшего Учредительного собрания под эгидой Милюкова и Керенского (Париж, январь 1921 года), внутренняя контрреволюция сознательно пошла на приглашение иностранных войск, хотя и отдавала себе отчет в том, что совершает предательство национальных интересов. Между тем Красная Армия воевала за спасение, целостность и свободу Отечества, что и обеспечило ей поддержку подавляющего большинства народа, а значит, конечный успех. Это была по форме гражданская, а по содержанию отечественная война.

И в самый ее разгар, в мае 1919 года, Ленин приходит к пессимистическому выводу: «Великие революции, даже когда они начинались мирно, как Великая французская революция, кончались бешеными войнами, которые открывала контрреволюционная буржуазия. Мирного развития к социализму быть не может».

Вывод излишне категоричный, но вполне объяснимый обстановкой ожесточенной борьбы не на жизнь, а на смерть. Поэтому сразу же после окончания Гражданской войны Ленин пересматривает его и еще раз возвращается к вопросу о возможности мирного развития к социализму. Ориентируя советскую делегацию на Генуэзской конференции, он писал о том, что России желательно соглашение не только торговое, «но и политическое, как один из немногих шансов мирной эволюции капитализма к новому строю, чему мы, как коммунисты, не очень верим, но помочь испытать согласны и считаем своим долгом».

Между прочим, именно эта возможность, которую Ленин расценивал как маловероятную, отчасти осуществилась. Октябрьская революция не переросла в мировую, но она сильнейшим образом стимулировала мировую реформу, в ходе которой трудящиеся развитых капиталистических стран добились весьма существенных социальных завоеваний. Фашизм попытался забрать их назад. И великий подвиг советского народа вновь спас человечество.

Ленин и революция

Октябрь неотделим от имени и дела Владимира Ильича Ленина. Думая о будущем, мы обязаны полностью учесть весь ленинский опыт социально-экономического созидания и государственного строительства.

Ленин, может быть, как никто другой, сознавал, что невозможно насильственно облагодетельствовать человечество, загнать его в рай дубиной. Главное в его политической философии — это идея самоопределения, идет ли речь о личностях, классах, нациях или народах. Вслед за Марксом превыше всего в истории он ценил инициативу масс. Ленинское понимание социализма как живого творчества народных масс учит не понуканию общественным прогрессом, а заботе о его органическом развертывании, добровольном вовлечении в него большинства. При этом чем глубже революция, тем в большей мере требуется от революционера уважать людей, их вековые обычаи, привычки и даже предрассудки.

Именно Ленину, которого тысячи раз обвиняли в сектантстве, принадлежит замечательная идея союза с некоммунистами во всех областях материальной и духовной деятельности, без чего не может быть и речи об успешном движении вперед. Необходим такой союз прежде всего с крестьянином-тружеником, с солдатом и офицером, с инженером и агрономом, с человеком науки и искусства. Он хорошо понимал недопустимость отрыва революционного авангарда от массы и поэтому требовал: лучше двигаться медленнее, но зато вместе со всем народом, лучше «культурничество», то есть развитие ста-

рой культуры на основе раскрепощения инициативы народа, чем насаждение нового казенно-бюрократическим насилием. Словом, «лучше меньше, да лучше».

Он предвидел, что «тысячами лазеек обратное правило будет пробивать себе дорогу», и поэтому требовал, чтобы авангард постоянно работал над собой, проникался «спасительным недоверием к скоропалительно быстрому движению вперед, ко всякому хвастовству», «нахрапу» и «натиску». В «комчванстве», в вере во всесилие приказа и «коммунистического декретирования» он видел одного из главных врагов действительно нового, прогрессивного.

Всякая революция есть отрицание старого, но не всякое отрицание старого есть революция. Кража, например, отрицает частную собственность, хулиганство — казенную дисциплину, но к революции они не имеют никакого отношения. В антагонистическом обществе достижения техники и культуры, отчужденные от трудящегося большинства, рождают стихийные «обратные» разрушительные силы, направленные против завоеваний цивилизации и остающиеся поэтому еще целиком в пределах старых эксплуататорских отношений, их собственной теневой стороной. Так, в «Собачьем сердце» Михаила Булгакова наука в лице профессора Преображенского, отчужденная от народа и отданная на потребу животным удовольствиям «верхних десяти тысяч», порождает свое собственное, столь же животное зеркальное отображение — воинствующее невежество и хамство в лице Полиграфа Шарикова. Шариков даже читал Энгельса, легко усвоил некоторые перлы революционного красноречия, имел и претворял в жизнь определенные понятия об общественной гигиене. И все же революция никогда не признает его «своим» — более того, он страшный ее враг, несмотря на суетные попытки доказать ныне обратное.

Старый порядок мстит социалистической революции тем, что пытается заразить ее вирусом «зряшного», по выражению Ленина, отрицания, психологией взбесившегося обывателя. И это самое опасное, что он может ей противопоставить.

Социалистическая революция выстоит лишь в том случае, если найдет в себе силы разорвать порочный круг, возникающий при попытках преодолеть мелкобуржуазную стихию мелкобуржуазными же средствами — голым принуждением. Хаосу, грозящему разнести по кирпичику все здание цивилизации, она должна противопоставить порядок, но порядок, не замкнутый в тисках угрюм-бурчеевской казармы, а воплощающий в себе всю полноту, многообразие и многоцветие жизни — то, что отразилось в общечеловеческой идее гармонии.

Эта сторона ленинского наследия нечасто вспоминалась за истекшие десятилетия, но она составляет неотъемлемую часть учения Ленина о социальной революции, его революционной практики. Да, он умел быть решительным, жестким и суровым и понимал, что бывают периоды, когда необходимо вынужденное применение революционного насилия, ибо вопрос стоит о судьбе народа, о спасении общества от катастрофы. Но он лучше, чем кто-либо из революционеров его времени, понимал всю грозную опасность привычки к насилию, пусть сначала даже самому справедливому, — опасность незаметного превращения его в неконтролируемую антинародную стихию, рождающую цепную реакцию зла.

В последних письмах, адресованных съезду партии, Ленин прямо говорит об этом применительно к отдельным личностям.

Но дело не только и не столько в личностях.

Трагедия всех великих социальных революций состояла в том, что они не находили действительного ключа к единению массы людей, поднимали волну общественной солидарности лишь до известного предела, за которым начинался распад на социальные атомы, не связанные между собой ничем, кроме стихийной силы взаимной корысти. Камень преткновения для многих и многих социалистов, писал Ленин, составляло неумение найти необходимую степень соединения индивидуального интереса с общим. Наказанием служит, как правило, бюрократическая тирания — стремление создать общественное объединение самым простым, как кажется, путем — приказом «сверху».

История, и в особенности история XX столетия, свидетельствует о том, что никакое материальное богатство, никакие успехи науки, техники, формальной организации жизни сами по себе не спасут человечество от страшных бедствий, неожиданных откатов к варварству, если люди не сумеют заменить казенную принудительную дисциплину товарищеским сплочением трудящихся. Если этого нет, то под угрозой оказываются все завоевания цивилизации — пусть даже речь идет не об угрозе прямого вооруженного насилия, а об опасности разрушения природной среды, культурного одичания.

Ленин не верил в чудодейственную силу отвлеченной нравственной или религиозной проповеди. «Полагаться на убежденность, преданность и прочие превосходные душевные качества — это вещь в политике совсем не серьезная», — говорил он и требовал умения строить новое общество с теми людьми, которые оставлены в наследство капитализмом.

Но Ленин исходил из того, что нравственность, моральная сила, решающая в конечном счете исход исторических событий, есть объективное общественное отношение, которое вырастает из общих материальных условий существования данного общества, данной эпохи и которое невозможно изменить простым усилием воли. Это — великая сила сознательности масс, которая ставилась Лениным в один ряд с силой оружия и богатства. Это — сила примера передового класса, общественного авангарда. Это — сила поддержки, которую оказывают революционному авангарду трудящиеся всего мира. Наконец, это — сила добровольного сплочения трудящихся в борьбе за свое освобождение.

Моральную силу заменить нечем, а без нее материальное могущество превращается в деструктивный фактор жизни. Как это происходит, мы узнали не из теории, а из горького опыта собственной истории. Сегодня перед нами стоит гигантская задача — восстановить заложенный в Октябре 1917-го нравственный потенциал социализма, морального единства народа во всех его аспектах — от экономических и духовных до межличностных и межнациональных.

Ловушка смердяковщины

Революционная эпоха задает нам универсальный исторический масштаб: общественный прогресс не сводится к формальным достижениям экономики и культуры. Он может быть измерен лишь степенью, в которой они способствуют раскрепощению скованной энергии масс, развитию их свободной самодеятельности. Если революция двигает вперед передовой класс, поднимает его на уровень творца истории, то она побеждает даже тогда, когда терпят поражение отдельные революционеры. «Если бы завтра, — говорил Ленин в 1919 году, — какой-нибудь счастливый Колчак перебил поголовно всех и каждого большевика, революция осталась бы непобедимой».

Великие социальные и экономические перевороты становятся необратимыми лишь тогда, когда затрагивают ткань повседневности, закрепляются в быту и привычках, нравах и обычаях людей, в нравственном самосознании общества. Как оценить с этой точки зрения итоги послеоктябрьских десятилетий? Казалось бы, прокатившаяся по стране в конце 80-х — начале 90-х годов небывалая волна «идейного» и бытового антикоммунизма однозначно свидетельствует о полном крахе начатого в Октябре. И все же не будем торопиться с выводами.

За рубежом поражались, как могли граждане великой страны с таким яростным остервенением рвать, топтать и оплевывать свое недавнее прошлое. На Западе не знают ничего подобного, хотя история капитализма, а говоря шире — всей человеческой

цивилизации, — дает несчетное число поводов для покаяния. Для того чтобы капиталистический способ производства утвердился, например, на своей родине в Англии, там потребовалось полностью уничтожить свободное крестьянство, бывшее собственником своей земли, — шекспировских «гордых иоменов», ввести против согнанных с земли «бродяг» уголовные законы, каравшие смертной казнью малейшее покушение на «священное право» частной собственности, широко использовать рабский труд тех же бродяг, заключенных в каторжные «работные дома». Вялая, тянувшаяся два с половиной столетия буржуазная революция в Германии несколько раз буквально опустошала страну, уменьшая ее население более чем наполовину. Я уже не говорю о массовом терроре Великой французской революции.

Так почему же «цивилизация» в отличие от нас не кликушествует, хотя среди ее духовных вождей немало серьезных критиков и реформаторов капитализма?

Классический буржуазный гуманизм в общем и целом ищет примирения с теми общественными противоречиями, благодаря которым зло выступает в качестве превратной, но необходимой формы и движущей силы прогресса. С наибольшей полнотой и откровенностью эту позицию выразили духовные отцы капиталистической цивилизации — экономист Рикардо и философ Гегель. Последнему принадлежат такие примечательные слова: «Обращаясь к конкретному рассмотрению дьявола, мы вынуждены будем показать, что в нем есть утвердительное — сила характера, энергия, последовательность».

Но кроме этой точки зрения существует и более высокая, не довольствующаяся верой в итоговый разумный смысл действительности, стихийно и задним числом возникающий из исторической бессмыслицы. Она лежит в основе социалистических и коммунистических учений, как в их утопических, так и научно обоснованных версиях.

Коммунизм как система идей не пытается ни романтически отрицать действительность, ни идеалистически приукрасить ее. Он видит всю жестокость жизни и не отвергает купленных ужасной ценой плодов прогресса. Но он отказывается признать такое положение вещей вечной нормой, ищет дорогу к иным, более человечным формам развития, к собственно истории человечества в отличие от ее «предыстории» (Маркс).

На это возразят, что такие вымышленные и реальные революционеры, как Петр Верховенский и матрос Железняк, полагали возможным и даже необходимым срезать миллионы голов ради счастья человечества. Отвечу, что оба повторили здесь постулат именно буржуазной, «маратовской» революционности, которая несомненно присутствовала и в Октябрьской революции, и в последующих событиях. Но рядом, в драматическом взаимопереплетении с «бессмысленным и беспощадным» бунтом взбесившегося мелкого буржуа, жила и развивалась принципиально иная, собственно социалистическая революционность, которая, не отрицая вынужденного насилия, не допускала его абсолютизации.

Да, социализм, впрочем, как и все предшествующие ему общественные формации, возникает из жертв и насилия, из крови и грязи. «Долгие муки родов», о которых говорили Маркс и Ленин, — не пустая метафора. Но вместе с тем это первый в истории строй, который объективно заключает в себе отрицание «нормального» кровавого пути прогресса, делает моральное неприятие такого пути достоянием массового сознания. И когда не так уж давно многочисленные мои соотечественники на все лады поносили все действительные и мнимые ошибки и пороки социализма, они, сами того не замечая, подтвердили его победу, которая по своему значению не уступает великим экономическим переворотам. Столь беспощадную критику собственного прошлого и настоящего могли предпринять только люди, воспитанные социализмом, вошедшим в их плоть и кровь, ставшим инстинктивным убеждением подавляющего большинства народа. Оставаясь материально еще в зачаточном состоянии, социализм уже победил морально.

Победил, но в какой же парадоксальной, трагически противоречивой форме! Через свое собственное отрицание, через вспышку антикоммунизма и ретроградных иллюзий! Это вам не «овес растет по Гегелю», чему учили в школе и институте, — здесь настоящая диалектика в ее, быть может, наивысшем в XX веке напряжении.

Самой надежной отмычкой, с помощью которой проникали в наши души, была всесветно знаменитая цитата о том, что высшая общественная гармония не стоит слезинки хотя бы одного только замученного ради нее ребенка. Большинство авторов почему-то приписывают этот тезис лично Ф. Достоевскому. Не хотят видеть, что принадлежит он нравственному антиподу писателя — Ивану Карамазову, умственному аристократу, нашедшему в нем «моральную» санкцию вседозволенности и отцеубийства. Достоевский же, наоборот, шлет нам из прошлого свое предупреждение о том, что возможна чудовищная подмена понятий, нравственная ловушка. Он подробно анализирует, как абстрактно-гуманистическая истина становится в руках Карамазова все более отвлеченной и софистичной, пока не вырождается наконец в смердяковщину — в лакейский суд над действительностью, в лютую ненависть к России, ко всякому проявлению духовной, национальной самобытности.

Карамазовщина повторилась в массовом масштабе. Под видом «духовного раскрепощения» людям навязываются смердяковские «идеалы», которые тиражируются в миллионах экземпляров, тысячах часов радио- и телевещания. Под флагом «гуманизма» обличители Павлика Морозова устроили такую пляску на отеческих гробах, какая не снилась и самому Смердякову.

На ее фоне бесконечное словоблудие об освобождении из «рабства тоталитаризма» — не более чем циничная насмешка. Наоборот, делается все для того, чтобы освобождение осталось чистой фикцией, ни в коем случае не переросло в реальный суверенитет народа.

Вся хитроумная подлость замысла заключается в том, что он построен на утилизации лучших и благороднейших человеческих чувств, что нелегко сразу разобраться в его циничной сущности. Ведь совесть при всем своем юношеском максимализме и непримиримости к злу сугубо непрактична, неопытна в махинациях, доверчива и может стать жертвой бесовского соблазна, морального оборотничества. «Ибо многие придут под именем Моим, и будут говорить, что это Я, и многих прельстят», — предупреждал Иисус своих учеников.

Лично я не сомневаюсь, что утилизаторы народной совести в конце концов потерпят неминуемый крах. Но важно, когда и как это произойдет, какими еще физическими и духовными жертвами будет куплено прозрение. Нужно понять, что с нами происходит, почему вновь и вновь становится возможной грязная игра на самых чистых чувствах.

Мы будем увязать в этой игре все безнадежнее, если не преодолеем чисто карамазовскую абстракцию морали, прикрывающуюся ныне ярлыком «общечеловечности» точно так же, как недавно она прикрывалась ярлыком «классового подхода». Чтобы абстрактные идеалы не были вновь обращены во зло и разрушение, они должны быть наполнены конкретным содержанием, проистекающим из родника народной мудрости и опыта. Иначе мы обречены переживать свою трагедию вновь и вновь.

От частого употребления высоких слов их смысл стирается, перестает доходить до сознания. И порой, чтобы вновь осознать его, нужно пережить утрату тех ценностей, которые этими словами выражаются.

Так происходит сегодня. В дни советских праздников всегда много говорилось о солидарности трудящихся, но только сейчас, когда солидарность стремительно убывает, мы начинаем чувствовать, что означают те нравственные узы, без которых общество просто не может существовать. Когда они рвутся, их нельзя ничем заменить — ни насилием, ни подкупом, ни обманом.

Если взглянуть на картину поразившего нашу страну развала в целом, то можно заметить, что в основе его лежит подрыв великого чувства общности, товарищеского сплочения людей, подмена его эгоизмом всех сортов и мастей: частным, групповым, цеховым, региональным, этническим... Вся социально-экономическая политика, вся пропаганда вот уже многие годы целенаправленно бьет в одну точку, стремится разобщить нас, любой ценой посеять рознь.

Втоптана в грязь идея интернационализма — и нет больше великого союзного государства, на его территории заполыхали бессмысленные войны, а теперь и тело России зазмеилось опасными трещинами. Но интернационализм опорочен вовсе не ради патриотизма. Его чернят и оплевывают не менее усердно — и вот уже исконно русские области глядят друг на друга с недоверием и чуть ли не готовы разгородиться для начала таможенными, а потом и политическими границами только лишь потому, что где-то говядина чуть подешевле, а где-то ширпотреб доступнее. Нас объединяет общенародное достояние, созданное трудом нескольких поколений, — потому нам толкуют о «естественном праве частной собственности». Суть приватизационной комедии не в том, конечно, что она будто бы создала «миллионы собственников», а в том, что внушает человеку: вот это — «твое», а все остальное — «чужое», вокруг тебя миллионы чужих, твоих потенциальных врагов! «Раздать землю народу!» — и гремят уже выстрелы на меже. Вновь деревня ограблена «ножницами цен» — и крестьянин смотрит на горожанина, как на бессовестного нахлебника... Куда ни кинь, везде насаждаются раскол и противостояние, закрепляются экономически и идеологически. Говоря классическими словами Маркса, страну терзают «фурии частного интереса».

Идти вперед своим путем

Что предлагается нам взамен, какие силы удержат общество от распада? Нам внушают, что это его величество Рынок, гигантское торжище товаров, идей и людей, на котором миллионы и миллиарды противоположно направленных эгоистических стремлений рождают в своем взаимопереплетении конечную всеобщую пользу.

Публично похлопывая по плечу недотеп, мнящих себя «великими реформаторами России», Запад в то же время ухмыляется в кулак. Уж кому-кому, а великим державам первого мира хорошо известно, что проникнуть в их клуб можно лишь совершенно иным путем. Тот же путь, по которому тащат Россию, никуда, кроме сточной канавы все той же «мировой цивилизации», не ведет.

Ну хорошо, уговорили. Пойдем приобщаться к западной цивилизации! А что нужно делать, чтобы зажить такой же богатой и сытой жизнью? Правильно! Для этого нужно отобрать у Запада хотя бы часть его сфер влияния в третьем мире и начать интенсивно грабить их ресурсы, сберегая свои собственные и высвобождая тем самым силы для овладения высокими технологиями.

Извольте, господа, выбирать: либо — либо, а иного, как вы любите говорить, не дано. Либо отчаянная самоубийственная борьба за передел мира, либо прозябание на его задворках — ничего другого эта цивилизация пока не изобрела.

Наша страна будет бесплодно колебаться между неприемлемыми альтернативами, пока мы не поймем, что сама идея «возвращения в цивилизацию» является ложной и бесперспективной, не соответствует ни историческому, ни геополитическому месту России в мире. Вспомним, что она была выдвинута горбачевской «перестройкой» как якобы «новое слово». На деле же это было повторение старого лозунга «Догнать и перегнать!», неизбежного в

20—30-е годы, но в наше время полностью изжившего себя.

Догнать и перегнать — так ставить вопрос было правомерно на том достаточно длительном и относительно однородном отрезке развития производительных сил, который начался в эпоху Первой мировой войны. Раз качественные рамки развития более или менее постоянны, то решающее значение приобретает количественный рост, его темпы. На гладкой, хорошо размеченной дистанции ведомый имеет шанс догнать ведущего. Но на пути, изобилующем резкими и все более частыми поворотами, ведомый будет их по инерции проскакивать, обрекая себя на все более безнадежное отставание.

Здесь необходимо научиться «срезать углы», найти стратегию не догоняющего, а опережающего развития. Такая потребность возникла уже к концу 50-х годов, когда СССР в принципе догнал, а кое в чем и перегнал Запад в пределах определенного этапа развития технологии. Но она не была понята. Да и до сих пор мало кто осознает, что стратегия «догнать и перегнать» диктовалась в первую очередь военно-техническими соображениями и не имела универсального значения даже в 30-е годы, что с достижением ядерного паритета необходимо было идти дальше собственным путем.

Но об этом пути больше говорили, чем думали. При Хрущеве концепция догнать Запад была неправомерно возведена в абсолют и распространена на все сферы жизни. С какими бы резкими нападками ни обрушивался Хрущев на западный мир, для него идеалом оставалась технико-экономическая структура американского общества, вплоть до структуры посевных площадей — отсюда и навязчивая идея с кукурузой. Именно тогда началось все более заметное отставание и экспериментирование по его преодолению. Но вся беда заключалась в том, что не было понимания порочности самой попытки соревноваться с Западом. Верное же по сути утверждение Роже Гароди, что задача социализма вовсе не в копировании американских стандартов потребления, а в созидании нового типа цивилизации, было отвергнуто как ревизионистское. Абсолютизация «догоняющего развития» привела к совершенно неправомерному отождествлению коммунистического идеала с сугубо буржуазным идеалом «всеобщего потребления». В концентрированном виде такая интерпретация цели общественного развития содержалась в Третьей Программе КПСС, принятой в 1961 году. Несмотря на обилие верных слов, весь пафос «хрущевского коммунизма» сведен в ней к фактическому отождествлению «всестороннего развития личности» с «всесторонним потреблением». Хотя к идее потребления не сводится ни социалистическая идея, ни тем более русская идея. И та и другая взаимно близки именно тем, что сытость для них не цель, а элементарное условие реализации более высоких духовных целей и интересов.

Это был явный симптом деградации общественной цели. На путь «возвращения в цивилизацию» и «приобщения к общечеловеческим ценностям» наше общество встало именно в те времена. Катастройка стала не началом, а логическим финалом этой деградации.

Ныне «цивилизация», то есть та ступень общественного развития, которая характеризуется господством экономических законов товарного производства (Ф. Энгельс), подходит к завершению, приблизилась к своим экологическим, социальным и культурным пределам. Ее отличительная особенность в том, что производство реальных вещей (потребительных стоимостей) она подчиняет закону производства прибавочной стоимости, закону возрастания капитала, который не имеет в себе никакой качественной границы и стремится лишь к бесконечному количественному росту. Такой способ производства несет в себе глубокий антагонизм. Революционизировав производительные силы, неузнаваемо изменив за какие-нибудь два столетия лицо планеты, он в то же время подвел ее к грани, за которой начинается уже необратимое истощение ресурсов и среды обитания.

Одно только это уже говорит о том, что модель бесконечного линейного прогресса изживает себя. Человечество ни в чем так сегодня не нуждается, как в достижении разумного самоограничения и баланса своих природных, социальных и технологических составляющих. Но это требует развития на иных принципах. Вот почему Френсис Фукуяма явно поспешил возвестить в своем нашумевшем сочинении о «конце истории» о том, что окончательная модель человеческого общежития уже найдена и остается только ее совершенствовать и распространять на весь мир. Именно последнее и невозможно, поскольку модель эта опирается как раз на резкую неравномерность и неравноправность развития всех его частей.

Капитализм в целом не изменил своей эксплуататорской природы. Но он проявил исключительную живучесть благодаря созданию сложнейшей системы демпфирования и канализации противоречий линейного развития в мировом масштабе. Противоречия не исчезли, но переведены в иную плоскость. Антагонистические полюса современной цивилизации разведены по разным странам и континентам. Есть страны-эксплуататоры («Север») и страны эксплуатируемые («Юг»), страны-резервации и отстойники («Четвертый мир»). Относительный классовый мир в первых покупается ценой обострения социальных противоречий во вторых.

Но продолжаться до бесконечности так не может. Подавляя свои противоречия, буржуазная цивилизация придает им сугубо негативную, лишенную созидательного начала форму. Капитализм сумел превратить процесс революционизации третьего и четвертого миров в процесс их маргинализации и люмпенизации, но взамен получил резкое обострение терроризма и наркобизнеса, религиозного и националистического фанатизма.

Очень характерно, что при всей изощренности современных технологий социального манипулирования первый мир все чаще не находит для обуздания сил слепого саморазрушения никаких средств, кроме применения грубого вооруженного насилия во все больших масштабах и по всему миру. Предлагаемые же буржуазными футурологами средства сводятся в конечном счете к фактическому уничтожению личности, превращению индивида в придаток глобальных информационно-коммуникативных систем, подобно тому как три века назад началось превращение человека в придаток механической системы машин. «Одномерный человек» Герберта Маркузе получит здесь свое полное завершение.

Если человечество хочет спастись от подобной перспективы, оно должно выработать иную модель производства и потребления, построенную не на бесконечной гонке за собственной тенью, а обеспечивающую всеобщую экономию ресурсов, безопасность технологии, сохранение среды обитания, приоритет качественных параметров материального и духовного потребления перед количественными. Если угодно, нужно взять урок у древних, у которых, как писал Маркс, «мы не встречаем ни одного исследования о том, какая форма земельной собственности и т.д. является самой продуктивной, создает наибольшее богатство. Богатство не выступает как цель производства... Исследуется всегда вопрос: какой способ собственности обеспечивает государству наилучших граждан?».

Речь, разумеется, не о возвращении в прошлое, а о прохождении аналогичного витка исторической спирали на новой, более широкой основе. Такой основой может стать только коренное преобразование всей системы технологии.

Цивилизация вошла уже в критическую фазу, требующую коренного пересмотра моделей и приоритетов экономического роста, социального и культурного развития. Поэтому плестись в такой ситуации в хвосте — значит превращать свою страну в гигантский резервуар, в который капитализм в очередной раз «сбросит» собственные противоречия, как это он уже проделал с третьим миром, а сам в это время совершит новый рывок. За чужой счет, разумеется. Других вариантов буржуазный прогресс не знает.

Суть русской идеи

Если мы не хотим быть жертвой, приносимой на алтарь такого прогресса, то надо искать свой способ решения встающих перед человечеством проблем, свой собственный путь в будущее, вытекающий из исторического своеобразия России и ее места в мире. Вот вывод, на котором сошлись сегодня патриотические силы, будь то «левые» или «правые». Он объединил их в оппозицию космополитическому курсу правящего режима. На этой общей почве неизбежны споры, и наверняка очень острые, но во всяком случае спорящие будут согласны в том, что мост надо строить поперек, а не вдоль реки.

Так в чем же своеобразие России, в чем суть русской национальной и государственной идеи? На эту тему написаны горы книг, выдвинуто множество, порой полярно противоположных, теорий — от утверждения о полном выпадении России из нормальной исторической жизни народов до объявления ее всеобъемлющим центром исторического миропорядка. Уже эта множественность точек зрения говорит о том, что в основе российского бытия лежит какое-то глубокое противоречие, периодически обостряющееся и различным образом разрешаемое на протяжении всей нашей тысячелетней истории.

«Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись» — так, кажется, писал Киплинг. Россия служит живым опровержением этого тезиса. Ее экономическая, политическая и духовная история есть постоянно усложняющийся синтез противоположных начал, западных и восточных элементов, мотивов, тенденций. Соединяя в одно целое разнообразные хозяйственные уклады, национальности, культуры, религии, ландшафты и климатические зоны на одной шестой части суши, Россия — СССР — являлась как бы моделью мира со всеми его проблемами, противоречиями и конфликтами. Именно здесь, по моему глубокому убеждению, следует искать разгадку тайны русской всесветности и всечеловечности, разгадку тайны русской революции.

Имея в своем составе практически все противоположности, присущие глобальному жизнеустройству, Россия как единый организм ощущала и переживала его кризисные моменты раньше и резче, чем весь остальной мир. Отсюда ее всесветная отзывчивость.

В то же время, постоянно решая задачу удержания противоположностей в единстве, органического сочетания «западного» и «восточного», «северного» и «южного» начал в промышленности и земледелии, управлении и самоуправлении, религии и культуре, Россия тем самым решала не только свои внутренние задачи, но и проблемы всемирной цивилизации, хоть на полшага, но шла впереди нее, указывая дорогу или, наоборот, предостерегая негативным примером от неверного шага. Отсюда специфически русское мессианство, в том числе мессианство революционное.

Октябрьская социалистическая революция, хотя и победила только в одной стране, оказалась мировой революцией в точном смысле слова потому, что решала в масштабах гигантской империи проблемы, характерные для всего мира в целом.

Какие же черты Запада и Востока слиты воедино в истории России, в российском обществе, государственности, образе жизни?

Запад стремится к безудержному росту, всеобщей переделке, новизне во всем и любой ценой, ультрасовременности. Восток более склонен к самоуглублению и ограничению, эстетическому созерцанию, соблюдению традиций, архаике.

Поиск по сайту: