Не поэт

В стороне

В то время я была молода и радостна – счастье моё билось внутри ключом, энергии море, ею пропитаны дни. Люди ходили злыми и совсем не понимали, как же я могу лучиться восторгом, находясь в этом унылом городе со свинцовыми облаками и небом цвета грязной реки. Здесь добрый человек неминуемо должен стать мерзким и озлобленным.

В чем-то они были правы.

Признаюсь честно, времени до превращения оставалось мало. Ноги уже подкашивались, налившись тяжестью, поясницу ломило, плечи тянуло к земле, а головная боль грозилась порвать череп в клочья. К тому моменту я уже не могла улыбаться искренне, как прежде, как всегда. Но некоторый запас сил ещё оставался. На одну меня должно было хватить.

В один из тех вечеров, когда холод уже выдавил прохожих с широких проспектов на узенькие улицы, а ветер подражал дикому зверью, я решилась выйти из дома. Гуляя в одиночестве, затерялась меж низеньких домов. Мне пришлось искать указатели – из-за сильной метели редкие встречные сами не могли определить направлений: только прятали носы в шарфы, и, закрыв варежками лица, извинительно бубнили. В итоге пришлось прятаться от буйства непогоды в одном из уютных подвалов, что в великом множестве рассеяны по Санкт-Петербургу.

Там, среди картин – сочного и радостного сочетания красок, нашедшего приют в огоньках подсветки, я набиралась сил, ещё плотнее закутавшись в любимое вязаное пальто. Считается, что цвет и форма определенным образом воздействуют на сознание. Человеку приятнее смотреть на красивые лица. Но их в Петербурге, кажется, остается всё меньше, будто город, изымая красоту живых, подпитывает их молодостью ветхую роскошь фасадов. Так и художники вкладывают в картины свет души, а сами медленно угасают. Ко мне возвращается жизнь, но я вдруг осознаю, что это видимость. Иллюзия. Ни одна картина никогда не вернёт вложенных в неё сил. Вместо созерцания энерговампиров в рамах нужно дойти до барной стойки, попросить там слабого алкоголя и по-настоящему согреться.

Минуту спустя, когда я перелистывала меню, донеслись голоса - ритмичные и молодые, но в то же время больные и даже вялые: поэты читали стихи.

Не поэт

Бармен, протягивая мне стакан янтарного сидра, улыбается, и я улыбаюсь в ответ. Я вежлива, но сердце моё не здесь – в нём солнце над лазурными волнами и под птичий свист задорно прыгают обезьяны. Мысли сбегают в другие страны, не слушаясь хозяйку.

Что-то неприятно ударяется об стол, выдирая меня из блаженного состояния легкой тоски: напротив без приглашения опустился человек:

- Привет. Хочешь пива? – бестактно спрашивает он.

Я вежливо качнула головой из стороны в сторону, одновременно приветствуя незнакомца.

Он скорчил лицо в озадаченной гримасе, но мгновение спустя черты стали мягкими.

- Я тут стихи читаю, - говорит он. - Будешь слушать?

Стихи. Волшебное слово. Я вдруг школьница – вместо того, чтобы внимать учительнице, быстро-быстро царапаю в тетрадке слова, чтобы на переменке показать их подруге. Мы читаем и вместе хихикаем. Потом: юная студентка одного из петербургских университетов. Рисую в тетради в полудреме лекции и вывожу рядом с картинками рифмованные строчки. И много других воспоминаний, неизменно словесных, вырываются из клетки и начинают порхать наяву.

Возможно, есть у нас с этим поэтом что-то общее? Быть может, стоит попытать удачу?

- Знаешь, - срывается с моих губ, - а я ведь тоже стихи пишу, можно и мне почитать?

Новый знакомый поднимает брови – его удивленное лицо отчего-то совсем нескладное и чересчур серьёзное.

- Отчего же нет? Варя! – выкрикивает так пронзительно, будто зовёт помощь для умирающего.

В зал вбегает молодая особа, совсем ещё девочка, лет семнадцати, и бросается на него с упреками:

- Чего ты разорался? Там поэт со сцены чуть не упал. И заикаться начал от твоих криков!

Мой собеседник только самодовольно улыбается. Его руки тянутся к талии испуганной Вари и смыкаются кольцом. Он, притянув девушку к себе и глядя ей в глаза, почти с отеческим упреком произносит: «Ну, чего разбуянилась? Я тут человека тебе нового показать хочу».

- Поэтесса! – важно добавляет. – Видишь, как сложена хорошо. И фигура есть и глаза красивые… худовата только, да ладно. Разрешишь на сцену?

Девушка смотрит недоверчиво.

- А стихи-то почитать можно? – спрашивает. – То есть с творчеством вашим ознакомится…

Какую-то секунду я мнусь. Но на моей стороне судьба, да и парень этот тоже, поэтому наконец произношу: «К сожалению, только на память».

Недовольная гримаса держится на её лице совсем недолго – поэт усиливает объятия и глаза молодой Вари закрываются от счастья.

- Ладно, - соглашается она, - через 15 минут выходите на сцену. Как вас объявить-то?

Я смутилась.

А Варя, неожиданно придя на помощь, изрекла:

«Должен же быть в жизни каждого тот роковой эпизод или человек, что оставляет внутри дыру. Да такую огромную, будто душу не то что напополам, а насквозь продырявили».

Высокопарные слова, явно не ей принадлежавшие, попали в цель. Глядя куда-то сквозь стену, я вспомнила одну историю. Машинально дотронулась до выпуклого шрама на ключице.

То, что произошло тогда, звучало вовсе не поэтично, но само место… место могло подойти.

- Чердак, - говорю я.

- А имя у тебя есть? – уже насмешливо интересуется девчонка.

- Наталья Чердак – смеюсь в ответ.

Мои глаза не смеются. В них карий лед.

Поиск по сайту: