О постановках в России

– Олег, «Гроза» – пьеса из вашего режиссерского портфеля. Как давно она в нем появилась?

– Я редко беру к постановке те вещи, с которыми не прожил. С этой пьесой у меня взаимоотношения с 2002 года. У нас на втором курсе был целый семестр, посвященный Островскому. Все студенты группы выбирали себе отрывки. Через произведения одного автора мы проникали в природу драматургии. Я выбрал две пьесы – «Грозу» и «Не от мира сего». Но тогда я опасался брать отрывки, связанные с Катериной. Например, известный монолог «Почему люди не летают, как птицы?». Наверное, потому что был не готов, не знал, как эти отрывки художественно решать. Мне тогда были интересны персонажи второго плана: Кабаниха, главный антагонист Катерины, Дикой, Феклуша, Кулигин... На четвертом курсе я принимал участие в лаборатории молодой режиссуры в Екатеринбурге, и там тоже с артистами театра занимался этими сценами.

– Как менялся со временем ваш взгляд на это произведение? Что теперь вы в нем видите из того, что не видели тогда?

– Суть, мне кажется, не меняется. Это как отношения между людьми. Что-то возникает теплое, и если это настоящее чувство, то все продолжается. И с драматургическим материалом так же. Ты просто начинаешь глубже проникать в него. В течение девяти лет я периодически мысленно возвращаюсь к «Грозе», провожу параллели с произведениями других авторов. И в личном, и в профессиональном плане я расту. Больше узнаю о жизни, о людях. Вместе с этими знаниями ко мне приходит большее понимание персонажей. У режиссеров есть такая поговорка: «Не мы выбираем, а нас выбирают». Мне кажется, что «Гроза» сама меня к себе притягивает. Я чувствую в ее персонажах этническое начало. В них такая глубина!

– В советскую эпоху был пик популярности пьес Островского. Она раскрывала их с реалистической стороны. Чем сегодня драматург может быть интересен?

– Сейчас такое время, когда всех интересует только результат. Важными стали моменты скандала, эпатажа, временного успеха. А хочется непрерывного внутреннего процесса. Учиться хочется у автора, а не думать, что вот я, делаю Островского, значит, все умею. Чем круче автор, тем интереснее с ним диалог. Поэтому режиссеры во все эпохи возвращаются к Островскому, к Чехову. Меняется внешний антураж, обстоятельства жизни, а люди не меняются. И темы не меняются. Тема материнства, тема измены, тема чужаков, тема веры... Не надо ничего придумывать, надо просто правильно прочитать мысли автора между букв. Не трактовать его. Добролюбов писал, что Катерина – луч света в темном царстве. Это удобная для советского периода страны трактовка. Но, на мой взгляд, у Островского нет плохих и хороших. У каждого персонажа своя правда. И эти разные правды не слышат друг друга. Я бы, например, хотел в спектакле уйти от стереотипов, что Кабаниха – это старуха-тиран, вторая Салтычиха. Она мать в первую очередь. И при этом, довольно молодая женщина. Ей максимум 45 лет. А сегодняшние бизнесвумен выглядят скорее как подруги своих сыновей. Такое решение персонажа открывает много дополнительных тем и конфликтов. Хочется также снять шелуху, которой за столько лет оброс образ Катерины. Ведь история не про то, что злые люди, Кабаниха и Дикой, загнобили Катерину. Они в ее личной драме не виноваты. Просто они очень разные. Брось змею и мангуста в корзину, закрой крышку – у них все равно произойдет конфликт. Конфликт идеален, когда он неразрешим. И Кабаниха с Диким в жизни Катерины всего лишь внешние обстоятельства. Она понимает, что грешит. Бросается в отношения с Борисом, как в омут с головой, и сама себе этого не может простить. Жители города Калинов живут каждый со своей грозой внутри, и каждого хочется сделать внятным.

– В 1905 году из уст одного столичного репортера прозвучала фраза о том, что «Островский устарел». Актриса Мария Савина парировала, что «не все теперь умеют его играть». Какой игры, на ваш взгляд, требует этот автор?

– Островский очень внимательно относился к словам. Он не смотрел, а слушал свои спектакли – ему важно было, чтобы текст звучал правильно. Поэтому и для нас в первую очередь важны слова. Но язык уже другой. Мы так давно не разговариваем. Много старинных слов, которые вышли из обихода. И вот тут нам надо вместе с актерами сговориться, как играть этот текст. Если мы делаем вариант реконструкции того времени, то тогда надо делать и реконструкцию костюмов, соответствующие декорации. Но хочется все сделать современно, чтобы опять-таки избавиться от стереотипа, что Островский – это печки-лавочки да завалинка. Найти современный стиль существования в словесном действии – это первостепенная задача. Если ситуации разобрать правильно и правильно организовать сцены, то неизмененный текст автора будет звучать не музейно, не пыльно.Мы же следим не за тем, как люди говорят, а за тем, что с ними происходит.Поэтому важно понять, в чем состоит их конфликтность, почему они спорят, о чем они переживают. Тогда и артистам будет что играть, и у зрителей появится на это отклик.

– Ваша предыдущая работа в «Глобусе» с прозой Платонова – свидетельство того, что вы умеете слышать поэтику языка. Что в случае с драматургией Островского для вас наиболее ценно – коллизии или язык произведения?

– У меня давно не было такого азарта, такого куража в работе, как с Платоновым и Островским. Был бы я драматургом, наверняка бы у Островского учился. В его пьесах очень сильна поэтическая составляющая, но и по структуре все идеально. У каждой сцены есть своя поступь – где-то она медленная, где-то быстрая. И для меня как для режиссера там есть свои подсказки. В современной драматургии, которую я читал, почему-то очень редко встречаются ремарки. У Островского ремарок очень много. И даны они не просто так. Если ты их не прочитаешь, ты многого не поймешь. Но поэзия Островского не только в словах. У него красивые поступки, красивые мысли. И ничего убирать не хочется. Если идти методом сокращений, то тогда лучше переписать его современным языком. Но тогда Островский пропадет, от него только сюжет останется. А это, мне кажется, как-то неправильно... Для меня очень важны эпическое и эстетическое начало, и в пьесе образ реки Волги их в себе объединяет. С Волги все начинается – в первой сцене Кулигин восхищается ею. Это не просто река.Жители города Калинова разбираются в своих историях, а Волга течет и наблюдает за этим. Хочется оживить ее, сделать действующим лицом. В общем, мы сочиняем свой собственный мир по этой пьесе, но главное, что мы идем по маршруту автора.

Поиск по сайту: