 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
Альтернатива понимания и объяснения
Рассмотрим теперь традиционное для гуманитарных наук противопоставление понимания и объяснения. Есть ли что-либо аналогичное в мире наук естественных, скажем, в физике? Бросается в глаза, что объясняющий подход там, как правило, противопоставляется не пониманию, а феноменологическому описанию. Так, например, мы можем описывать поведение газа в сосуде, фиксируя такие его параметры как объем, давление, температура. Мы можем заметить, что объем и давление изменяются по определенному закону при изменении температуры, что газ охлаждается при падении давления и т.п. Все это – феноменологическое описание. Если же мы хотим объяснить замеченные закономерности, мы должны построить модель газа, сделав определенные предположения относительно того, как он устроен. Мы можем предположить, например, что газ – это множество беспорядочно движущихся молекул, из чего и исходит кинетическая теория газа или статистическая физика.
Вот как это противопоставление проводят сами физики. «Существуют два метода изучения состояний макроскопических систем – термодинамический и статистический. Термодинамический метод не опирается ни на какие модельные представления об атомно-молекулярной структуре вещества и является по своей сути методом феноменологическим. Это значит, что задачей термодинамического метода является установление связей между непосредственно наблюдаемыми... величинами, такими, как давление, объем, температура, концентрация раствора, напряженность электрического или магнитного поля, световой поток и т.д. Наоборот, никакие величины, связанные с атомно-молекулярной структурой вещества... не входят в рассмотрение при термодинамическом подходе к решению задач. В противоположность этому, статистический метод изучения свойств макроскопических тел с самого начала основан на модельных атомно-молекулярных представлениях, и основную задачу статистической физики можно сформулировать следующим образом: зная законы поведения частиц, из которых построена система...установить законы поведения макроскопического количества вещества». [36]
А можно ли провести подобное противопоставление феноменологического описания и объяснения в науках гуманитарных? Фактически мы уже показали, что можно. Допустим, мы наблюдаем поведение некоторого человека и фиксируем, что он ударами одного камня о другой производит острые осколки, которые затем использует в качестве скребков при обработке шкур. Что мы описали как не феноменологию некоторой деятельности? Если теперь мы захотим объяснить, почему этот человек действует так, а не иначе, то нам, вероятно, придется сказать, что он действует в рамках существующих социо-культурных образцов, т.е. ввести представление о традициях или о социальных эстафетах. Аналогичным образом можно описать речевое поведение и зафиксировать, что некто в определенных ситуациях постоянно произносит имя «Вальтер Скотт». Это некоторая феноменологическая закономерность, которую кратко можно сформулировать, например, так: именем «Вальтер Скотт» обозначают шотландского писателя, написавшего роман «Айвенго». И опять-таки объяснение мы будем искать в мире лингвистических эстафетных структур. Итак, если мы имеем дело с социальными куматоидами, в основе которых лежит воспроизведение тех или иных форм поведения по образцам, то у нас существуют два альтернативных подхода к описанию такого рода образований: либо мы описываем содержание образцов, либо их связи, т.е. эстафетные или нормативные структуры. Первое – это подход феноменологический, второе – объясняющий.
Выше мы показали, что описание содержания образцов и описание эстафетных механизмов дополнительны в квантово-механическом смысле слова. Теперь, очевидно, мы должны признать то же самое и применительно к феноменологическому и объясняющему подходам в гуманитарных науках. Интересно, что аналогичная проблема обсуждалась и в физике. Так, например, В. Гейзенберг в книге «Часть и целое» приписывает Н. Бору следующие слова: «Я не могу усмотреть такой уж принципиальной разницы между положением дел в квантовой механике и в учении о теплоте. Ситуация наблюдения, в которой производится измерение температуры или снятие показаний термометра, находится во взаимоисключающем отношении с другой ситуацией, в которой могут быть определены координаты и скорости всех входящих в рассмотрение частиц.... Поэтому точное знание температуры несочетаемо с точным знанием местоположения и скоростей молекул». [37] Позднее аналогичные мысли о дополнительности между статистическими характеристиками (температура, плотность, давление...) и микроскопическим описанием частиц, входящих в систему, высказывал очень талантливый, но рано умерший физик Н. С. Крылов. [38]
А что же такое понимание, или понимающий подход, в гуманитарных науках? Если он противостоит объяснению, то нельзя ли найти нечто общее между ним и феноменологическим описанием? Нам представляется, что ответ должен быть утвердительным. Рассмотрим максимально простой пример. Допустим, что человек, стоя у дороги, поднял руку. Попробуем реализовать применительно к этому жесту понимающий подход. Это означает, что мы должны относиться к поднятию руки не просто как к некоторому физическому акту, а как к акту семиотическому, несущему определенную информацию. Следует при этом подчеркнуть, что нас интересует не психологический процесс понимания и не наши ментальные состояния, а вербальная фиксация значения наблюдаемого жеста. Именно вербальная фиксация, т.к. речь идет не просто о понимании, а о понимающем подходе в науке, о понимающем подходе при описании знака. Короче, мы должны не просто понимать, но и описать наше понимание, точнее, его содержание. Будем предполагать, что все окружающие являются участниками некоторых эстафет, в рамках которых с помощью поднятия руки принято останавливать такси. В этом случае, вероятно, в ответ на вопрос о значении указанного жеста, мы получим примерно такой ответ: руку поднимают, если хотят остановить такси. Но что нам при этом описали? Вопрос может вызвать недоумение: мы же уже отмечали, что речь идет о содержании соответствующего понимания. Так-то так, но разве не бросается в глаза, что зафиксировав это содержание, нам фактически описали феноменологию некоторой деятельности? При этом, конечно же, речь идет не о деятельности того человека, который так и продолжает стоять на краю тротуара. Его жест пока никак с такси не связан и поэтому сам по себе не дает никаких оснований для его понимания. Описали нам фактически вовсе не то, что мы в данный момент видим, а нечто другое. В свете концепции эстафет логично допустить, что описание относится не к настоящему, а к прошлому, к тем образцам, в соответствии с которыми, как предполагается, действует данный человек. Понимание, следовательно, если речь идет о вербализованном понимании, – это описание содержания тех образцов, в соответствии с которыми предположительно осуществляются понимаемые действия.
Не нужно, вероятно, специально доказывать, что все сказанное целиком относится и к теории собственных имен Готлоба Фреге. Предложенная им схема описания знака – это реализация понимающего или, что то же самое, феноменологического подхода. Действительно, утверждается, что имя, например. «Вальтер Скотт» обозначает или называет свой денотат, т. е. известного шотландского писателя. Но имя само по себе ничего не называет и не обозначает, называем и обозначаем мы сами. Поэтому точнее надо, вероятно, сказать не «обозначает», а «обозначают» или «называют», и тогда будет ясно, что речь идет об описании некоторых образцов использования имени, которые мы и воспроизводим практически в своей речевой деятельности. В принципе это ничем не отличается от предыдущего примера. Чтобы понять все это, достаточно вдуматься в содержание полученных описаний: «Руку поднимают, если хотят остановить такси», «Именем ²Вальтер Скотт² называют шотландского писателя». В обоих случаях, давая характеристику знака, мы описываем чью-то деятельность с соответствующим этому знаку «именем». Нетрудно видеть, что мы здесь очень близки к позиции позднего Витгенштейна, который неоднократно повторял, что значение слова – это его употребление в языке.
Рассмотрим более сложный пример. Какой подход реализует В.Я. Пропп в своей книге «Морфология сказки»? Для ответа на этот вопрос важно учесть, что у Проппа есть еще одна работа «Исторические корни волшебной сказки», где он показывает, что так называемая волшебная сказка по своему происхождению – это тот рассказ, который в первобытном обществе сопровождал обряд инициации. Сам обряд умер, а рассказ продолжал транслироваться от поколения к поколению, видоизменяясь и приобретая новые функции, но сохраняя основные композиционные особенности. Иными словами, перед нами некоторый куматоид, некоторая социальная «волна», которая докатилась от первобытных времен до наших дней. Что же описал Пропп в своей работе «Морфология сказки»? Говоря о морфологии, он фактически вербализовал содержание тех образцов, в соответствии с которыми воспроизводилась сказка. Сам Пропп, кстати, утверждал, что исходя из предложенной им схемы, «можно самому сочинять бесконечное количество сказок, которые все будут строиться по тем же законам, что и народная». [39] Короче, перед нами понимающий или феноменологический подход.
Вспомним теперь, что именно альтернатива понимания и объяснения, начиная с Дильтея, лежит в основе противопоставления наук естественных и гуманитарных. Именно в особом понимающем подходе усматривают чаще всего специфику гуманитарного познания. Мы же утверждаем, что и в этом решающем пункте имеет место принципиальный методологический изоморфизм, позволяющий, кстати, объяснить те трудности и парадоксы гуманитарного исследования, о которых уже шла речь выше.
Вернемся к работам В.Я. Проппа. Фактически он сам признал уже в конце своей жизни, что выявить подлинную морфологию сказки ему не удалось. «Я должен признать, – пишет он, – что термин «морфология», которым я когда-то так дорожил и который я заимствовал у Гете, вкладывая в него не только научный, но и какой-то философский и даже поэтический смысл, выбран был не совсем удачно. Если быть совершенно точным, то надо было говорить не «морфология», а взять понятие гораздо более узкое и сказать «композиция», и так и назвать «Композиция фольклорной волшебной сказки». [40] Но это же трагедия! Трагедия мысли! Поставить, опираясь на образец морфологии растений, принципиально новую и глобальную проблему, вкладывать в это глубокий философский смысл и вдруг признать, что все свелось к парадигмальной задаче анализа композиции!
Почему же Проппу не удалось осуществить его первоначальный замысел? Да потому, что анализ строения, морфологии, структуры всегда был связан с объясняющим, а не с феноменологическим подходом. Мы уже видели, что вопрос о том, как устроен газ, возникает тогда, когда мы хотим объяснить его поведение. В такой же степени различные гипотезы о строении кристаллов возникали при решении задачи объяснить их внешние характеристики, например, правильную геометрическую форму. Ставить вопрос о строении или о морфологии в рамках феноменологического описания – это своеобразный методологический нонсенс. Но именно это, к сожалению, мы, как уже было показано, постоянно наблюдаем в гуманитарных науках. Думаю, это не случайно, ибо для правильного понимания задачи еще недостаточно преодолеть понимающий или феноменологический подход. Необходимо еще отказаться от предметоцентризма и освоиться в очень непривычной ситуации, когда объяснение феноменологии поведения объекта надо искать не в нем самом, не в его материале, а в рамках некоторой объемлющей целостности. С этим, как уже отмечалось, мы сталкиваемся и в физике, например, в общей теории относительности и в гуманитарных науках.
* * *
Подведем некоторый итог. На первый взгляд, гуманитарные науки представляют собой очень специфическую и замкнутую область. Они изучают духовный мир человека, мир культурных феноменов, где заведомо неприменимы конкретные представления и методы физики, химии или биологии, где превалирует так называемый понимающий подход, с которым, в свою очередь, не сталкивается естествознание. Основная мысль статьи состоит в том, что, несмотря на это кажущееся своеобразие, между науками естественными и гуманитарными существует глубокий методологический изоморфизм, открывающий двери для обмена опытом. Анализ изоморфизмов всегда был мощным методом в развитии науки. И в данном случае он позволяет включить гуманитарные дисциплины в общий контекст человеческого познания и по-новому осознать многие трудности и парадоксы, связанные с анализом семиотических образований. Естественные и гуманитарные науки существенно сближают такие явления, как кризис предметоцентризма, волновая революция, принцип дополнительности, альтернатива феноменологического и объясняющего подходов... И даже злополучное «понимание» вдруг утрачивает свою специфическую загадочность.
[1] Ушман Г. Определение Эрнстом Геккелем понятия «экология». // Очерки по истории экологии. М. 1970. С. 18.
[2] Пропп В.Я. Морфология сказки. М. 1969, С. 7.
[3] Лорентц Г.А. Теория электронов. М. 1956. С. 31.
[4] Цитирую по А. Зоммерфельд Строение атома и спектры, т.1. М. 1956. С.13.
[5] Ульдалль Х.И. Основы глоссематики. // Новое в лингвистике. Выпуск 1. М. 1960. С. 400.
[6] Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М. 1979. С. 285.
[7] Степин В.С. Горохов В.Г. Розов М.А. Философия науки и техники. М. 1996. С. 217.
[8] Там же. С. 194.
[9] Там же. С.218.
[10] Черч А. Введение в математическую логику. Том первый. М. 1960. С. 18.
[11] Там же. С. 343.
[12] Котарбинский Т. Трактат о хорошей работе. М. 1975. С. 229-230.
[13] Там же. С. 230.
[14] Там же. С. 238.
[15] Там же. С. 238.
[16] Там же. С. 231.
[17] Поппер К. Логика и рост научного знания. М. 1983. С. 451.
[18] Там же. С. 440.
[19] Уэллек Р. Уоррен О. Теория литературы. М. 1978. С. 164.
[20] Там же. С. 167.
[21] Там же. С. 170.
[22] Эйнштейн А. Собрание научных трудов. Т.1. М., 1965. С. 562
[23] Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т.1. Таллинн. 1992. С. 11.
[24] Там же. С. 11-12.
[25] Уилер Дж. Гравитация, нейтрино и вселенная. М. 1962. С. 218.
[26] Соссюр Фердинанд де. Труды по языкознанию. М., 1977. С. 140.
[27] Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое. М. 1989. С.233.
[28] ???????????.?.????????????????????????????????.?????????????????????????????????????????????????.?., 1970.?. 7.
[29] Тард Г. Законы подражания. Спб. 1892.
[30] Бор Н. Избранные научные труды. Т.П. М., 1971. С. 58.
[31] Там же. С. 398.
[32] Крикманн А.А. Некоторые аспекты семантической неопределенности пословицы. // Паремиологический сборник. М. 1978. С. 86.
[33] Там же.
[34] Там же. С. 85.
[35] Ландау Л.Д.,Лифшиц Е.М. Механика, М., 1958. С. 9.
[36] Румер Ю.Б. Рывкин М.Ш. Термодинамика, статистическая физика и кинетика, М. 1977, С. 11.
[37] Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое. М. 1989. С. 229.
[38] Мигдал А.Б. Физика и философия // Вопросы философии № 1. 1990. С. 17.
[39] Пропп В.Я. Фольклор и действительность. М. 1976. С. 145.
[40] Там же. С. 141.
Поиск по сайту: