Февраля 1987

Возлюбленный Мастер,

Ваша каждодневная жизнь — храм и ваша религия.

Когда бы вы ни вошли в него, берите все свое с собой. Берите плуг и горн, молот и лютню,

Те вещи, что вы сделали по необходимости или для удовольствия.

Ибо в мечтаниях вы не можете ни подняться выше своих успехов, ни пасть ниже своих неудач. И берите с собой всех людей:

Ибо, поклоняясь, вы не можете ни взмыть выше их надежд, ни опуститься ниже их отчаяния.

И если бы вы познали Бога, вам не пришлось бы разгадывать загадки.

Посмотрите вокруг, и вы увидите, как Он играет с вашими детьми.

Посмотрите в пространство, и вы увидите, как Он ступает по облакам, простирает руки-молнии и нисходит дождем,

Вы увидите, как Он улыбается в цветах, поднимается и машет руками в деревьях.

В этом одно из несчастий, что подлинная религия была разрушена — не нерелигиозными, а так называемыми религиозными людьми мира... не теми, кто не верит в Бога, а теми, кто верит в Бога, небеса, ад и всю эту чепуху. Подлинная религия не имеет ничего общего с Богом. Это также и не жажда награды после жизни, и не страх наказания в аду.

Подлинная религия знает не прошлое, не будущее, но один этот миг, только настоящее. Подлинной религии нет в храмах, мечетях, синагогах и церквях. Те, кто пытаются отыскать ее там, напрасно теряют свои силы. Ее нужно искать не через что-то созданное человеком, а через нечто созданное всем существованием, включая и самого человека. Вы не можете изваять Бога в виде статуи, ведь Бог — это не что иное, как сам источник жизни.

Бог не имеет своего собственного лица, не имеет своих собственных рук, не имеет своих собственных глаз; но если вы молчаливы, безмятежны, любящи, — внезапно ваши руки становятся Божьими руками; ваши глаза начинают видеть совершенно другим образом — они становятся глазами Бога. Все остается тем же — и все же все меняется, потому что изменились вы.

Бог — это путь жизни, стиль жизни — жить в созвучии с сущим.

Бог не личность, а просто определенный способ войти в созвучие с сущим, полюбить все то, что окружает вас. Подлинная религия — не что иное, как любовь, несвязанная, нескованная.

Халиль Джебран говорит: Ваша каждодневная жизнь — ваш храм... Фактически, чтобы избежать ее, мы и создали храмы. Храмы — это не места, где живет Бог; это места, которые мы создали, чтобы обманывать самих себя. Бог во всем окружающем пространстве, везде, но для того, чтобы быть настолько поглощенным, одержимым и очарованным Богом, чтобы каждый миг стал затоплен Им, требуется смелость, требуется мужество, требуется безмятежное сердце — открытое, доступное, восприимчивое. Чтобы избежать этого, мы создали всевозможные храмы. Это храмы не для поиска Бога, а для бегства от Бога. Ваши религии — это не религия, а бегство от религии.

Они вроде игрушек — жалкая подмена, мертвая, без жизни, без песни, без танца. Но странно то, что все человечество обманывало себя. Тут должна быть какая-то глубокая психологическая причина.

Мне вспоминается замечательная история Рабиндраната Тагора. Он говорит:

«Я разыскивал Бога многие, многие жизни. Время от времени я видел Его проблеск около далекой-далекой звезды, и я бросался к той звезде. Но когда я добирался туда, Он пропадал.

Снова я видел Его где-то еще, далеко, но это было всегда далеко, и путешествие на такое расстояние требует времени, а Бог не что-то мертвое — это нечто текущее, постоянно движущееся. К тому времени, как я достигал места, где видел Его, Он уже танцевал где-то еще. Я слышал танец, я слышал музыку; Он играл на флейте, я слышал флейту. Я видел Его, но всегда так далеко.

И все же я не останавливался. Это был Вызов... Во мне возникла твердая решимость найти Его — сколько Он будет убегать от меня? И, разумеется, однажды я достиг прекрасного дома, а табличка на доме гласила: Дом Бога. Я был полон радости, что мое путешествие не было напрасным, я разыскал Его; осталось сделать всего несколько шагов и постучать в дверь.

Танцуя от радости, я взошел по тем мраморным ступеням. Я уже было, собрался постучать в дверь, но моя рука остановилась, словно парализованная из-за внезапно пришедшей ко мне мысли: «Если Он откроет дверь и я встречу Его, что тогда? Всю свою жизнь я исследовал, всю свою жизнь я был в постоянном поиске — я знаю только, как исследовать и как искать. Встретить Бога будет смертью для меня, ведь я — не что иное, как исследование, поиск. Это будет смертью для вызова — а что такое жизнь без вызова?»

Я убрал свою руку назад и снял свои ботинки, ведь кто знает? — Он мог услыхать шум на ступенях, открыть дверь и сказать: «Куда ты идешь? Я здесь». Взяв в руки ботинки, я убежал прочь. Я даже не оглянулся — вдруг Он стоит на пороге и наблюдает, и тогда бегство стало бы более трудным и мучительным.

С того времени я разыскиваю Его снова, и я вижу проблеск то здесь, то там. Я знаю, где Он живет, поэтому только этого места я и сторонюсь, продолжая везде исследовать, разыскивать, расспрашивать, разузнавать: «Где есть Бог? Что есть Бог?»

Эта история потрясающе глубока. Вы задумывались когда-нибудь над этим — если вы встретите Бога, что вы скажете Ему? Что вы собираетесь делать с Ним? Он будет уличным тупиком, Он будет вашей могилой, потому что за Ним нет ничего. Вы искали с огромной интенсивностью, с огромной страстью и стремлением, и вся страсть и все стремление исчезнут.

Возможно, это и есть причина, почему каждый продолжает искать Бога, и все же никогда не встречает Его. Возможно, каждый знает дом, где Он обитает, так что они сторонятся только того дома — есть целая Вселенная, чтобы искать и исследовать. Или, возможно, Бог понимает, что Он должен оставаться исследованием, вопросом, поисками и никогда не становиться опытом.

Точно, как со своей стороны вы сторонитесь того дома, возможно, и Он тоже живет в том доме, опасаясь, что однажды может постучать какой-то идиот; какой-то полицейский комиссар может дать ордер на обыск, а полицейские офицеры с их винтовками проделают это привычным методом, насильственно, и в доме Бога. Но говорю я вам: они не обнаружат там Его. Не только вы избегаете Его, Он тоже избегает вас, потому что Он тоже опасается. Встреча обернется грандиозным замешательством: и вам нечего сказать, и Ему нечего сказать. Неужели вы будете говорить о погоде?

Разве вас не посещала хоть однажды мысль, что сама идея Бога как личности — вздор? Нигде нет Бога как личности: все храмы, все эти мечети, синагоги и церкви пусты. Изготовленные ушлыми священниками, они не имеют ничего общего с религией. Халиль Джебран прав, когда говорит: Ваша каждодневная жизнь — ваш храм.

Признать этот простой факт, — что ваша повседневная жизнь является вашим храмом и вашей религией, — всего лишь понимание этого простого факта оборачивается великой трансформацией. Вы уже не сможете делать многие вещи, которые делали всегда, потому что повсюду — священная земля, и каждый миг вы имеете дело с Богом.

Вы не сможете обманывать своих клиентов; вы не сможете властвовать над своими детьми, потому что они ближе к Богу, чем вы. Их невинность — это мост, ваши знания — это стена, Китайская стена; вы можете лишь почитать детей. Вы не можете действовать прежним способом, ведь теперь вы всегда внутри храма и каждый из ваших поступков является молитвой. Каждое мгновение вас окружает Бог. Его присутствие будет чувствоваться даже в вашей жене, в вашем муже, в вашем друге, в вашем враге, ведь кроме Него никого другого не существует.

Сделать всю жизнь храмом, всю жизнь религией — это единственный путь настоящего искателя.

Он не пойдет заглядывать в святые книги. Книги есть книги; нет книги святой и нет книги нечестивой. Читайте их, если вы наслаждаетесь их прозой; читайте их, если вы наслаждаетесь их мифологией, но помните: книга не может передать вам вкус религии.

Да, цветок способен сделать это; летящая птица способна сделать это; дерево, восходя высоко и танцуя под солнцем, способно сделать это. Само сущее становится вашей святой книгой: читайте ее, слушайте ее, и шаг за шагом вы осознаете, что окружены энергией, которой вы совершенно не знали.

Почти как рыба, которая не знает ничего об океане, потому что она родилась в океане, она жила в океане, и однажды она умрет в океане. Она была частью океана, просто волной; она не знает ничего об океане. Рыба узнает океан, лишь когда рыбак вытаскивает ее из океана и бросает на прибрежный песок. Тогда она знает, что потеряла свой настоящий дом, которого она никогда не осознавала. Теперь она жаждет, старается всеми возможными путями вернуться назад и прыгнуть в океан. Только вне океана она осознает то, что она потеряла.

Люди осознают только во время смерти, что они теряют, потому что смерть приходит как рыбак, вытаскивая вас из океана жизни. Как только вас вытаскивают из жизни, вы вдруг соображаете: «Боже мой! Я был живым, и я никогда не знал этого. Я мог танцевать, я мог любить, я мог петь — но теперь уже слишком поздно».

Люди осознают только во время своей смерти, что они постоянно были окружены вечной энергией жизни, но никогда не принимали участия в этом. Ваша повседневная жизнь — вот ваш храм и ваша религия. Действуйте осознанно, действуйте сознательно, и многие вещи начнут изменяться.

Человек, который понимает, что вся жизнь — это храм, это религия, не может продолжать убивать животных ради еды, ведь если божественны вы, то и они тоже божественны. Если Бог бьется в вашем сердце, Он бьется и в сердце оленя. Как же вы можете убить оленя? — такого прекрасного и такого величавого... такого быстрого, он движется, как стрела. Разве вы видели когда-нибудь уродливого оленя? Вот почему у оленей нет никакого конкурса красоты, какой смысл? — они все прекрасны. Разве вы видели когда-нибудь льва, который не прекрасен?

Но человек становится уродливым. Каждый ребенок рождается прекрасным, но по мере роста он начинает обучаться методам быть уродливым, быть соперничающим, быть завистливым, быть насильственным. Постепенно он теряет всякий контакт с жизнью, потому что он потерял благоговение перед жизнью.

Если вы спросите меня, я скажу, что религия — это благоговение перед жизнью. А если у вас нет благоговения перед жизнью, вы не можете представить себе все сущее — деревья, птицы и звери — как различное выражение одной и той же энергии. В истоке мы братья и сестры зверям, птицам и деревьям; и если вы начинаете чувствовать такое братство и сестринство, вы получите первую пробу того, что есть религия.

Когда бы вы ни вошли в него, берите все свое с собой.

Берите плуг и горн, молот и лютню,

Те вещи, что вы сделали по необходимости или для удовольствия.

Ибо в мечтаниях вы не можете ни подняться выше своих успехов, ни пасть ниже своих неудач.

Ничего не отбрасывайте как мирское.

Плуг и горн, молот и лютня — с чем бы вы ни работали, относитесь к этому с почтением. Люди не уважают даже других людей; люди так обращаются с другими людьми, словно это вещи.

Вы задумывались когда-нибудь, что ваш слуга — это также и ваш брат, у него такое же звание, как и у вас, он нуждается в чувстве собственного достоинства так же, как оно необходимо вам? Нет, слуга проходит по вашей комнате, а вы даже не обращаете внимания — как будто никто и не проходил. Будто у слуги нет души. Разве вы купили душу слуги?

Как часто случалось, что вы не видели лица своей жены, хоть вы и живете вместе двадцать четыре часа в сутки? Как часто вы не видели лица своего мужа или своей жены? Так могло продолжаться годами.

Вы уже принимаете друг друга как должное: она становится вещью для вас, вы становитесь вещью для нее. Она пользуется вами, как и вы пользуетесь ею. Вы оба разрушаете друг друга; вы отнимаете у других человеческую природу, саму их душу.

Подлинная религия наделяет жизнью и душой даже вещи. Вы можете коснуться этого стула с любовью и почтением: это ничего не будет стоить вам, но принесет в жизнь безмерное прозрение. Религиозный человек — это единственный волшебник в мире: все, к чему он прикасается, оживает. Дело не в том, что он касается; дело в том, что он изливается в это. Он изливает свою собственную жизнь.

Жить религиозной жизнью — не значит отвергать сущее и убегать в горы. Это путь труса и слабака; это путь искалеченного и неспособного; это путь тех, кто не обладает разумом увидеть Бога всюду вокруг себя. Когда вы отвергаете жизнь, вы отвергаете Бога — кого другого вы можете отвергнуть? Когда вы отвергаете вашу жену или вашего мужа, кого, по-вашему, вы отвергаете? И где вы собираетесь искать Бога?

В жизни Гаутамы Будды есть один случай, говорить о котором буддисты стараются избегать; они не обсуждают его. Когда Гаутама Будда стал просветленным... А что такое просветление? — это истинное переживание того, что все сущее божественно, что это храм Божий и что каждый — это либо Бог пробужденный, либо Бог спящий — но в этом нет различия. Тот, кто спит, может проснуться за минуту, просто немного холодной воды надо брызнуть в его глаза. Может быть, он и разозлится сначала, может, и заорет на вас — люди также швыряют своими будильниками.

Меня спрашивают снова и снова: «Почему люди так разгневаны на тебя?» Я говорю: «Это понятно. Когда люди спят, они не желают никакого будильника рядом с собой; а я не обычный будильник. Я пробую все возможности — даже если мне придется бороться с человеком, я подниму его с кровати. Даже если он и разгневается, об этом нечего беспокоиться. В момент пробуждения он поймет, что его гнев не был справедливым».

В тот миг, когда Гаутама Будда стал просветленным, первое, что он сказал Ананде, было: «Мне хочется пойти в мое королевство. Двенадцать лет прошло с тех пор, как я покинул свой дворец. Я покинул маленького ребенка, которому был всего один день от роду, — моего первого ребенка; сейчас ему, должно исполниться двенадцать лет. И все эти двенадцать лет моя жена, Яшодхара, должно быть, очень сердилась. Она женщина культурная, прекрасная и утонченная — может, она даже и не выразила свой гнев никому, но в своем сердце она несла рану.

Первое, чего я хочу, — это возвратиться и увидеть мою жену, моего ребенка и моего отца. Он должен быть старым, если до сих пор жив. Он, наверное, выплакал свои глаза, ведь я его единственный сын».

Они достигли дворца и вошли туда. Ананда имел привилегию, которую, он испросил перед своим посвящением. Он был старшим двоюродным братом, Гаутамы Будды, поэтому перед тем, как его посвящали, он попросил: «После посвящения я буду учеником, а ты будешь мастером, и на все, что ты скажешь, мне придется говорить да. Тут нет места никакому нет.

Таким образом, прежде чем стать учеником, я хочу прояснить три вещи. Первое: ты никогда не будешь отсылать меня далеко от себя так, как ты, отсылал других людей распространять послание. Даже если я стану просветленным, ты не отошлешь меня распространять послание. Второе: даже если среди ночи я приведу к тебе кого-то, кто хочет задать вопрос, ты не скажешь: «Я устал за целый день от ходьбы, из одного селения к другому селению, не думаешь ли ты, что середина ночи — время неподходящее? Ты не можешь подождать до завтрашнего утра?»

Ты не можешь сказать так, потому что завтра неопределенно. И третье; я буду присутствовать при каждом частном разговоре, с кем бы ты ни беседовал, даже с великим императором, — не имеет значения. Я буду присутствовать там, потому что хочу знать все — не только то, что ты, говоришь массам, но также и то, что ты говоришь наедине, потому что, наедине ты должен говорить большие секреты, более сокровенные истины. Поэтому обещай мне эти три вещи».

Гаутама Будда сказал: «Ты мой старший брат, так что я не могу сказать тебе "нет". Я обещаю; но запомни, только три вещи».

Когда они вошли во дворец, Будда остановился и сказал Ананде: «Хоть у тебя и есть привилегия, присутствовать при каждом разговоре, умоляю тебя, чтобы ты не шел со мной, когда я пойду увидеться со своей женой, по той простой причине, что она женщина очень культурная, и в твоем присутствии она не проявит своего гнева, она не выскажет своих слез. И она придет еще в большее раздражение оттого, что я пришел через двенадцать лет, да еще и привел кого-то с собой, чтобы она не могла выразить, что у нее на сердце. Мне хочется, чтобы она вопила на меня, кричала, оскорбляла меня, чтобы она смогла отвести душу. Я чувствую ответственность».

Ананда понял; он сказал: «Я могу сделать это исключение. Можешь идти — я подожду за дверью».

Разумеется, Яшодхара оказалась очень разгневанной. Она не сердилась за то, что Гаутама Будда оставил дворец, отрекся от царства и ушел в горы медитировать и искать истину. Не это разгневало ее; она кричала: «Ты не доверял мне! Ты мог бы рассказать мне об уходе. Неужели ты думаешь, что я препятствовала бы тебе? В моем теле тоже кровь дочери воина, и я могу провожать тебя на поле битвы, не проронив ни единой слезы из своих глаз, зная, что, быть может, никогда не увижу тебя снова...

Если бы ты прямо сказал мне, что собрался на поиски истины, я бы ни за что не рассердилась. Мой гнев не из-за твоего ухода, мой гнев оттого, что ты не доверял мне достаточно, ты не любил меня достаточно».

На самом деле, перед тем, как покинуть дворец, Гаутама Будда зашел в комнату своей жены просто увидеть лицо своего ребенка, которому был всего один день от роду. Но ребенок с матерью были вдвоем под пледом — ночь была прохладной — и он не смог увидеть ребенка. Он побоялся поднимать плед, чтобы посмотреть на ребенка, — боялся, потому что шевелить плед было опасно: если бы его жена проснулась, она подняла бы ненужную суматоху вокруг этого и разбудила бы весь дом.

Тогда бы и отец, который на него надеялся... Гаутама был его единственным сыном, а сам он уже состарился, — он бы сказал своему сыну: «На тебе ответственность... и сейчас, вместо того, чтобы принять ответственность и сделаться царем, ты собираешься оставить семью; ты собираешься отречься от царства».

Будда сказал: «Я пришел с тяжелым сердцем. Я знаю, я причинил тебе боль, но я знаю также, что у тебя столько любви ко мне, что ты можешь простить меня. Я просто пришел извиниться».

Далее и произошло то, что я хотел подчеркнуть, из-за чего я привел случай с Буддой. Его жена сказала: «Мое прощение тут ни при чем. Ты попросил — этого довольно. Всего один вопрос я хочу задать тебе: ты обнаружил истину; неужели ты не смог бы обнаружить ее здесь, во дворце? Было ли абсолютно необходимо уходить в пещеры в горах? Разве истина недостижима здесь?»

И Будде пришлось признать: «Когда я уходил, я не осознавал этого, но сейчас я знаю: истина достижима всюду; нет нужды уходить в определенное, место искать ее. Но это я могу сказать только сейчас, в то время, когда я отрекался, я был невежествен».

Вам ясно значение этого? Буддисты избегали этой истории, потому что не хотели принять ее значение. Значение ее в том, что любое отречение из невежества, и для тех, что стали просветленными, не бывает отречения, есть только радость.

Любое отречение бессознательно; это как будто бы вы гуляете во сне. Но в миг вашего пробуждения Бог повсюду. Буддисты игнорировали эту историю по той простой причине, что если такая история станет известной всему миру, кто же будет отвергать мир?

За двадцать пять столетий миллионы людей отвергли мир. Увы, они и понятия не имели о собственном заявлении Будды. Это неважно, может, вы и не осознаете того, что вас окружает определенная энергия, которая переживается как Бог, когда вы пробуждаетесь; но даже если вы и не осознаете, энергия есть, так что нет нужды никуда ходить.

Что необходимо — так это двигаться от сна к пробуждению. Это путешествие внутрь; не от этого места к тому месту, не отсюда к Гималаям, но от бессознательного - к сознанию.

Всякий раз, когда вы входите туда, в храм жизни — вся жизнь является храмом, и вам придется нести свои орудия, все то, чем вы занимаетесь. Если вы музыкант, у вас будут ваши инструменты; если вы врач, у вас будут ваши инструменты; если вы дровосек, у вас будут ваши инструменты. Всякий раз, когда вы входите туда, берите с собой все свое, все то, что у вас есть.

Берите плуг и горн, молот и лютню,

Те вещи, что вы сделали по необходимости или для удовольствия.

Ибо в мечтаниях...

Когда вы испытываете нечто запредельное... то, что в японском дзэн люди называют «сатори», Халиль Джебран называет «мечтания».

Когда вы становитесь немного осознающими, не полностью сознательными — как поутру вы осознаете, что птицы начали петь и солнце вошло через окошко, а вы переворачиваетесь и натягиваете на себя одеяло, — это и есть «мечтания». Вы проснулись, но вам нужно еще немного времени; вам хочется насладиться этим мгновением покоя — птицы поют, тепло солнечных лучей и свежий воздух, входящий к вам в комнату. Вы пробудились, но не полностью пробудились; вы наполовину пробужденный, наполовину спящий.

Люди часто спрашивают меня: «В чем различие между сатори и самадхи?» Это и есть различие:

Сатори — это полупробуждение-полусон.

Самадхи — это полное сознание.

Но если вы пробуждены наполовину, вам недолго ждать полного пробуждения. Всего лишь небольшой удар посохом мастера по вашей голове - и вы выскочите из постели. Даже в своих мечтаниях вы не можете ни подняться выше своих успехов...

Чего бы вы ни достигли в жизни, вам никогда не подняться выше этого...

...ни пасть ниже своих неудач.

Так что не тревожьтесь: открывая себя полностью перед жизнью, вы не можете взойти выше своих успехов, и вы не можете упасть ниже своих неудач. И если вы понимаете то, что Бог повсюду — что Бог на высотах и Бог в глубинах, Бог в ваших успехах и Бог в ваших неудачах...

Фактически, это Бог достигает, и это Бог терпит неудачу — почему вы должны тревожиться? Просто оставьте все Ему. Вы оставляете все сущему — и вы безмятежны: нет напряжения, нет ответственности, нет бремени, нет тревоги. Если сущее может позаботиться о звездах и горах, реках и океанах, неужели сущее не может позаботиться о вас?

Фактически, вы напрасно живете, мучаясь и опасаясь, чтобы никто не проведал о ваших неудачах, считая, что вы должны демонстрировать миру только свою лучшую часть. Но беспрерывно держать лучшую часть на виду — это огромное напряжение. Это возможно, если вы играете в драме — на миг вы можете остаться там навсегда. Вот отчего ваши любовные отношения терпят неудачу, ведь в своих любовных отношениях вы демонстрируете только свои высоты.

Встречаясь со своей возлюбленной на пляже, вы оба сохраняете свои высоты и думаете друг о друге, что нашли личность, которая на самом деле создана для вас. Но эти высоты можно сохранять только на берегу моря. Когда женщина на кухне усталая... мужчину беспрерывно изводило на работе начальство, и он приходит домой подавленный, а жена была весь день одна, борясь с одиночеством, — им не удержать своих высот. Они оба взорвутся, они оба выплеснут то, что у них внутри. А коль скоро вы живете с кем-то двадцать четыре часа в сутки, очень трудно продолжать игру. Незначительная вещь может нарушить вашу игру, и реальность может выйти наружу.

Это произошло в деревне... В Индии каждый год историю Рамы инсценируют по всей стране. История о том, как брат Рамы, Лакшмана, был ранен стрелой с вражеской стороны. То была отравленная стрела, и лучшего врача тех дней просили о лечении. Лакшмана лежал на подмостках, умирающий, почти мертвый, в обмороке.

Врач сказал: «Спасти его очень трудно. Есть лекарство, определенная трава, что растет на определенной горе; но расстояние слишком велико, и если за двадцать четыре часа траву не доставить, спасти его нет возможности».

Один из последователей Рамы — вы, очевидно, видели его статую повсюду, бог-обезьяна Хануман, — сказал: «Не беспокойтесь». Он был царем обезьян, великой обезьяной; он сказал: «Я могу достичь горы, но беда в том, что я необразованная обезьяна и не знаю травы, о которой вы говорите. Вы должны дать мне четкие указания, так, чтобы я мог доставить нужную траву; иначе я могу принести что-то, что не окажется нужной травой. Я не врач».

Врач сказал: «Это не проблема. Ту траву легко распознать, по ночам, она пылает, как светляки. Когда ты увидишь ночью траву, что пламенеет светом, она спасет Лакшману».

Хануман отправился, но он был поражен: там оказалась не одна трава, которая светилась, на горе было много таких трав.

Он воскликнул: «Боже мой! Как же мне выбрать? Тот старый идиот дал мне всего один признак, но этот признак подходит к множеству других трав».

Он видел: «Это разные травы, но все они пламенеют», — а времени вернуться и разузнать, снова не было. Обезьяна есть обезьяна: он подумал, что лучше будет забрать всю гору, — «Пусть этот старый дурак выбирает траву, какую захочет».

Так что он принес целую гору. Но на спектакле в маленькой деревне это очень трудный процесс. Гора сделана из картона: есть свечи, трава и веревка, которая наматывается на колесо; прямо наверху человек, который вращает его, — и Хануман взлетает на веревке.

К тому моменту, когда он возвращался с горой, что-то сломалось и колесо застряло. Это Индия — не Германия. Не удивительно, что оно движется, удивительно, как оно движется так быстро! И вот Хануман висит там, а вся публика смеется: «Вот так диво!» А Рама беспрерывно повторяет; то, что ему положено сказать только раз: «Хануман, приходи скорей!»! Хануман просто висит там, а люди смеются, они не могут сообразить, что не ладится. Он пришел, гора есть, трава есть, свечение есть — и, кроме Рамы, все смотрят на Ханумана. Один Рама смотрит вниз и продолжает твердить: «Хануман...» — он не находит слов, зная что Хануман повис там.

В конце концов, руководитель взобрался на подмостки и попытался починить колесо, но ничего не произошло — колесо и не пошевельнулось; поэтому в спешке и напряжении он разрубил веревку, Хануман рухнул виз и вся гора рассыпалась. Естественно, он очень разгневался; он совершенно забыл, что играет роль Ханумана. Рама продолжил: «Хануман, ты спас жизнь моему брату!»

Хануман ответил: «Твой брат! А как же мои ноги?!»

Даже Лакшмана открывает глаза посмотреть, что происходит, и Хануман говорит ему: «Закрой глаза! Тебе не положено открывать глаза — ты без сознания. Скажите мне, кто обрубил веревку, и, пока я не отлуплю его хорошенько, этот спектакль не продолжится».

Пришлось опустить занавес. Кое-как его вытащили, предложили сладости, но он говорит: «Не хочу ничего. Сначала я хочу узнать, кто обрубил веревку!» Руководитель сбежал: тот человек был деревенским борцом, он был опасным человеком и мог на самом деле поколотить!

Все утешали его словами: «Послушай, это руководитель, но он сбежал — утром мы зададим ему хорошую трепку».

Но по прошествии некоторого времени актер, игравший Ханумана, сказал: «Нет, сейчас у меня не получится... я слишком взбудоражен». Он подобрал свой хвост, который висел у него сзади, отшвырнул его прочь и сказал: «Вы можете искать другого Ханумана, а я иду за руководителем. Найду, где он прячется, и пока не изувечу его, не намерен играть эту роль».

Игра возможна, только если все проходит гладко, но как может все проходить гладко двадцать четыре часа в сутки между мужем и женой? Тут или там колесо застревает — и тогда обязательно случаются поломки.

Если вы делаете всю свою жизнь просто игрой — показывая только высоты и не показывая глубин, — скоро вы попадете в беду, потому что невозможно скрыть свою темную сторону. Даже сущее не может скрыть это. Когда осень приходит, листья должны опадать, вам не скрыть этого. А когда придет весна, вырастут новые листья, распустятся цветы. Когда ночь приходит, становится темно — если вы закроете свои глаза, не будет никакой разницы.

Жизнь состоит из них — долин и вершин.

Религии разрушали человека, потому что они заставляли вас всегда быть на вершинах. Долины не для добродетельных, они для грешников; для добродетельных только вершины.

В сущем не бывает разделения.

Каждая вершина имеет свои собственные долины, они всегда существуют вместе. Ни долины не могут существовать без вершин, ни вершины не могут существовать без долин.

Человек, понимая, принимает и то, и другое.

В таком приятии он становится интегрированным, он становится единым.

И берите с собою всех людей:

Ибо, поклоняясь, вы не можете ни взмыть выше их надежд, ни опуститься ниже их отчаяния.

Человек не остров, поэтому никогда не считайте себя феноменом, отделенным от сущего. Внутри вас скрыты все люди, — все люди, что умерли, все люди, что живы, все люди, что могут появиться в будущем. Вы несете все прошлое с собой, и вы несете все будущее внутри себя.

Вы не одиноки, вы — Вселенная.

В вас есть грешник, и в вас есть святой. И не делайте себя полем битвы, иначе ваша жизнь станет адом. Именно это и есть то, что сделали религии: они сделали вас полем битвы, так что вы сражаетесь с грешниками, которые являются частью вас, и одобряете святых, которые являются частью вас; ставите их в оппозицию друг к другу. В их конфликте вы разрушаетесь, и вся ваша жизнь становится никчемной.

Халиль Джебран прав, говоря: И берите с собою всех людей... Помните: то, куда взошел высший человек, это и ваша возможность тоже, и куда упал низший человек — тоже ваша возможность... Все те высоты Гаутамы Будды, Махавиры, Иисуса, Заратустры — они тоже внутри вас. И все великие преступники — Чингисхан, Тамерлан, Надир-шах, Иосиф Сталин, Адольф Гитлер, Рональд Рейган — они тоже внутри вас.

Принимая их обоих, вы никогда не станете полем битвы; примите обоих, и невиданная гармония возникнет внутри вас. Это как в любой школе: у вас есть черная доска, а для письма белый мел. Белый мел по черной доске проявляется ясно, чернота доски становится фоном. Вы можете писать и по, белой доске, но так вы не сможете прочесть. Вы можете писать и черным мелом по белому, но так вы не сможете прочесть.

Человек диалектичен. Высота и глубина, черное и белое — все вместе. Вместо того чтобы создавать конфликт, создавайте гармонию, музыку. Пользуйтесь обоими таким образом, чтобы они не сражались, а становились частью оркестра.

Сделать человека оркестром — это истинная цель религии. Создать музыку из вашей дуальности — это истинная сущность религии.

И если бы вы познали Бога, вам не пришлось бы разгадывать загадки.

Не встречайте Бога философскими вопросами, загадками. Если я спрошу вас: «Что вы собираетесь сделать, когда встретите Бога?» — естественно вы начнете думать, какой вопрос задать: вопросы, на которые вам не удалось найти ответ, должен знать Бог.

Но, как говорит Халиль Джебран, и если бы вы познали Бога, вам не пришлось бы разгадывать загадки... потому что Бог есть молчание, и если вы приносите проблемы и вопросы, на них не будет ответа. Мольба никогда еще не получала ответа, потому что Бог не принимает никакого вопроса. Молчание — это единственный язык, который понятен.

Поэтому приходите к Богу, к деревьям, к ручьям, к океану с молчанием в своем сердце, и вы обнаружите сопричастие; вы обнаружите исчезновение своих загадок и своих вопросов.

Бог не решает ваши вопросы.

Но в молчании они растворяются, они тают.

Посмотрите вокруг, и вы увидите, как Он играет с вашими детьми.

Очень странное утверждение, однако, очень верное. Ну кого волнуют дети? Кто смотрит на детей? Я был ребенком, как и вы, были ребенком. И всякий раз, когда гость приходил к нам в дом, отец говорил мне: «Скройся».

Это удивительно: гость приходит в дом, и мне следовало бы приветствовать его, а не скрываться, иначе это оскорбительно для гостя. Мой отец сказал: «Никаких аргументов, он прибудет с минуты на минуту. Скройся куда хочешь: на речку, в лес — отправляйся куда угодно».

Я сказал: «Я бы пошел, если бы знал, что никакого гостя не будет. Я собираюсь оставаться здесь... и позову своих друзей тоже».

Мой отец сказал: «Это очень странно у тебя! Когда никто не приходит, ты не нарушаешь порядок, а когда кто-нибудь приходит, ты создаешь беспорядок. Ты приводишь всевозможных друзей и поднимаешь столько шума, что мы не можем даже поговорить друг с другом».

Я сказал: «Это ваша проблема. Мы же никогда не говорим тебе: «Ты мешаешь нашей игре, потому что из-за тебя мы не можем играть». Всегда ты терпишь от нас неудобства, но ты никогда не думаешь о нас — что мы постоянно терпим неудобства от тебя. Насчет этого должно быть соглашение».

Мой отец сказал: «Перестань говорить об этих делах с контрактами! У тебя со мной столько контрактов, что даже я забываю; ты же никогда не забываешь свои контракты».

Я сказал: «Это же просто: или контракты, или свобода. Разговаривай так громко, как ты сможешь, а мы будем играть так громко, как мы сможем; в противном случае необходим контракт».

Он спросил: «Ладно, что у тебя за контракт?»

Я ответил: «Мой контракт простой: половину времени мы будем играть, и ты должен присоединиться к нам, а половину времени ты можешь обсуждать — мы присоединимся к тебе. Это совершенно справедливо».

Он сказал: «Лучше мне уйти из дому. Управляйся с гостями ты».

Я сказал: «Порядок, можешь идти, — скройся!» Но он не мог, ведь у него было какое-то дело с гостем. И я прекрасно знал, что он не может исчезнуть; то была просто угроза.

Я сказал ему: «Угрозы на меня не действуют. Я хочу простых деловых контрактов. Ты же деловой человек, ты должен понять. Половину времени ты предоставляешь нам, половину времени мы предоставляем тебе». Он сказал: «Знаю я твой контракт: это означает, что ты уничтожишь все время. Половину времени мы должны играть с тобой, а половину времени ты не будешь давать нам говорить; ты будешь вмешиваться, спорить... Говорю тебе, это дело важное!»

Но глаза, полные дел, не могут увидеть, что когда играют дети, присутствует Бог.

Когда деревья в своей невинности стоят в молчании, присутствует Бог. Когда ручей поет свои песни, двигаясь к океану, Бог присутствует, — но глаза полны дел, уши глухи; вот почему вы продолжаете упускать то, что есть каждый миг, доступное тысячами путей.

Если вы познали Бога... посмотрите вокруг, и вы увидите, как Он играет с вашими детьми.

Вы заглядывали в глаза ребенку? Быть может, вам будет трудно найти подлинного мудреца, но если вы сможете заглянуть в глаза маленького ребенка, у вас будет какое-то представление о глазах мудреца. Глаза мудреца, конечно, более глубоки, более значительны, но у ребенка тоже есть кое-что от этого... если не все, то часть этого.

Посмотрите в пространство, и вы увидите, как Он ступает по облакам...

Бог не личность. Всеми силами Халиль Джебран разрушает идею, что Бог личность. Он хочет, чтобы вы поняли: Бог есть присутствие. Когда дети смеются, Он присутствует. В их смехе такая невинность, невозможно, чтобы Бог не присутствовал там. Вот почему все мудрецы говорили, что, когда вы пробудитесь, вы сможете удивляться, потому что это ваше второе рождение. Вы должны снова стать ребенком: снова то же удивление в ваших глазах; снова то же желание бегать за бабочками, собирать морские ракушки на берегу...

В Японии один великий мудрец, Хотэй, обычно носил на обоих своих плечах большие мешки, полные игрушек и сладостей — вещи, которые нравятся детям. Как только он входил в город, люди просили: «Дай нам какое-то религиозное поучение».

Хотэй говорил: «Подождите, и вы увидите это!» И со всех сторон начинали сходиться дети, когда слух ширился, словно пожар, — прибыл Хотэй, который всегда приходит с удивительными игрушками, замечательными сладостями и раздает их. Там звучал смех, они танцевали, и Хотэй танцевал с детьми.

А вся толпа стояла, ошеломленная: «Этот человек, похоже, безумен — а мы слыхали, что он великий мудрец!» Всю свою жизнь он делал только это, а когда люди говорили: «Ты не отвечаешь», — он говорил: «Это не может быть высказано, но я сделал все — я вызвал Его. Он был здесь, беря конфеты из моих рук. Он был здесь, забавляясь игрушками. Он был здесь, смеющийся, он был здесь, танцующий. Но вы слепы — что я могу поделать? Вы глухи, вы не способны слышать».

Японские дети до сих пор носят статуэтку только одного будды; это Хотэй. Он никогда не разговаривал, но всегда создавал ситуацию, где вы могли увидеть невинность в действии.

Когда невинность действует, присутствует Бог.

Посмотрите в пространство, и вы увидите, как Он ступает по облакам, простирает руки-молнии и нисходит дождем.

Это всего лишь вопрос перемены позиции. Когда дождь — идите танцевать под дождь. Вы же не из грязи, не исчезнете под дождем в грязной луже; и ваша одежда не так ценна, как радость, которую вы получите, когда облако будет изливаться на вас. Но вы предохраняете себя везде, нося всевозможные зонтики.

Вы увидите, как Он улыбается в цветах, поднимается и машет руками в деревьях.

Это просто вопрос перемены вашей позиции. Вы жили с идеей, что это только деревья, что это только облако, это только дождь.

Нет... это облако — и намного больше, это дождь — и намного больше, это деревья — плюс... А этот «плюс» — если вы можете ухватиться за него — трансформирует всю вашу жизнь в радость, блаженство и благословение.

— Хорошо, Вимал?

— Да, Мастер.

Поиск по сайту: