КНИГА ПЕРВАЯ 7 страница. – А зачем он тебе ее показывал?

– А зачем он тебе ее показывал?

– Мы говорили о социализме. Это была социалистическая газета.

– О-о, – заинтересовалась Салли. – И что ты думаешь о Хиксоне?

Маргарет пожала плечами:

– Сложно сказать. Я понимаю, все это не очень хорошо, но…

– Думаешь, там написали правду? Что ж, может, Хиксон и не подходит миссис Карпентер. А как насчет химикатов? Немцы очень преуспели в этом деле…

Женщины обсудили денежные вложения миссис Карпентер, а затем состояние рынка в целом и результат, к которому приводит экономическая политика правительства. Обычно Салли любила болтать на такие темы, и мало-помалу ее глаза оживленно заблестели, а щеки приобрели естественный цвет.

Лечение Маргарет оказалось настолько успешным, что после отбивной Салли съела еще и пудинг. Потом они взглянули на часы и поспешили в Бенгал-Корт, боясь упустить миссис Карпентер.

В выходные Салли решила съездить в Оксфорд, воспользовавшись приглашением Розы. Она надеялась, что им с Харриет поездка пойдет на пользу. Девочка наверняка чувствует, что с мамой происходит неладное, Но по ней не скажешь, ведь Харриет веселая, жизнерадостная и не особенно задумывается о чем-либо; но она тоже начала просыпаться по ночам, и за последнюю неделю уже дважды ее простыня поутру оказывалась мокрой, хотя все думали, что Харриет уже вышла из того возраста.

Субботним утром они собрали сумки и с Сарой-Джейн пошли на станцию. Был свежий осенний день, и Салли вспомнила о том дне девять лет назад, когда они с Фредериком ехали в Оксфорд сообщить новости о его брате человеку, к которому она направлялась и сейчас. Кончилась та история смертью Мэтью Бедвелла от рук человека, которого позже застрелила Салли. Конечно, в данной ситуации, когда вокруг нее было столько адвокатов, вряд ли кому-нибудь придется применить насилие, но тем не менее она ехала по красивой Хай-стрит, осеннее солнце золотило здания, а у нее в сумке лежал револьвер с пятью патронами.

Они добрались до дома приходского священника как раз к обеду. Двоюродные брат и сестра Харриет – Мэтью и Мэй, которым было, соответственно, четыре и шесть лет, с радостными криками выбежали их встречать. Роза вовсю готовилась к городскому маскараду; в такие дни она могла снова хоть ненадолго стать актрисой и прийти в театр не в качестве зрителя.

Преподобный Николас, крепко сложенный мужчина, на веселом лице которого осталась пара шрамов, напоминавших о его боксерском прошлом, тепло поприветствовал Салли.

– Это какой-то бред! – тут же заявил он. – Роза рассказала мне твою историю. Этот тип определенно мошенник. Давай пообедаем, а потом отправимся на прогулку. Может, найдем каштаны…

За столом было много народа, дети шумели, но отец отнесся к этому снисходительно, увидев, как это веселит Салли.

Чуть позднее в лесу, пока спаниель Бедвеллов рылся в листьях, а детишки бегали туда-сюда в поисках каштанов, Салли рассказала Розе и ее мужу о предписании суда и письме из «Святого Ансельма».

– Я слышал об этом месте, – сказал Николас Бедвелл. – Не понимаю, почему я раньше не вспомнил. Это вроде частной клиники, там лечатся священники, находящиеся в стесненных обстоятельствах, – знаешь, обычно про таких говорят «престарелые и немощные». Ты написала директору?

– Да, сразу же. Но не думаю, что он сообщит мне что-либо полезное; он сразу дал понять, что не знает, где находится мистер Бич.

– Я искал фамилию Бич в «Крокфордском церковном справочнике». Видимо, ему сейчас лет пятьдесят – не старый, хотя, конечно, может быть немощным. Ездил за границу с миссионерской деятельностью, может, подхватил там малярию или еще что.

– А где он работал?

– В Китае. Когда был совсем молодым. Но ведь есть хронические болезни, которые не покидают тебя всю жизнь… Там указано, что последнее его место жительства – Портсмут, но мой справочник довольно старый. Все, каштанов больше нет? Надо еще разбросать.

Зная, что в лесу будет не много каштанов, Николас принес в карманах плоды и незаметно разбрасывал их в тех местах, где дети обязательно должны были искать. Харриет, к ее великому удовольствию, нашла целых три.

Они гуляли, разговаривая об осени и о том, как быстро растут дети, и в какую школу пойдут Мэтью и Мэй, и о маскараде Розы, а когда дети подустали, было решено вернуться домой. Темнело, и кто-то неподалеку жег листья.

После того как найденные каштаны были поджарены, Николас стал рассказывать сказку. Харриет сидела на коленке у Салли, наклонившись вперед и взяв в рот большой палец, Мэтью и Мэй расположились рядом с Розой на диване, с широко раскрытыми глазами слушая Николаса. Каждый из них представлял себя либо принцессой, либо сыном бедного дровосека, и они фантазировали, каково ощущать себя смелым, бесстрашным, сильным, любимым и, наконец, победителем. Николас был отличным рассказчиком, как и Джим, только истории у них были разные.

Харриет не дослушала до конца. Она очень утомилась, и приятного голоса рассказчика, а также маминой коленки и ее теплой груди и рук было достаточно, чтобы она почувствовала себя довольной. Когда пришло время ложиться спать, Салли отнесла ее наверх и аккуратно раздела.

– Не будем будить ее только ради того, чтобы умыться, – сказала она Саре-Джейн. – Пусть спит. До утра подождет.

Салли поцеловала Харриет в щеку, убрала непослушные кудряшки с ее лба и положила на маленькую кровать рядом со своей.

На следующее утро все пошли в церковь. Для Салли это был скорее поход из вежливости. Она всегда так делала, когда гостила у Розы и Николаса. Конечно, было бы хорошо верить во что-нибудь, но это не так просто; мир устроен гораздо сложнее. В церкви она глядела по сторонам, осмотрела кафедру, читала надписи на стенах, пыталась понять, чем заняты люди, изображенные на витражах, и слушала проповедь Николаса. Опять истории; на его проповедях никто не засыпал, правда, ему каждый раз приходилось выдумывать новую. Люди забывают простые, ясные аргументы, но вот истории – нет, поэтому они сразу скажут тебе, если какую-то уже слышали.

Потом они пообедали, и пришло время прощаться. Салли стало тяжело на сердце, и она поняла, зачем приехала сюда. Затем же, зачем недавно начала приводить в порядок комнату для завтраков и перебирать старые вещи: она понимала, что такой, какой ее жизнь была прежде, она уже не будет никогда.

На станции они с Розой крепко обнялись.

– Ты всегда можешь привезти ее сюда, – прошептала Роза. – Если хочешь, можешь и сама остаться.

Салли покачала головой:

– Уже слишком поздно. Мне не спрятаться. Это случится, и я должна быть там. В среду у меня встреча с адвокатом. Если он хорош, как говорит мой поверенный, мы обязательно выиграем дело.

– Я серьезно, – продолжала Роза. – Мы можем оформить опеку. Удочерить Харриет. Все, что угодно, лишь бы помешать ему.

Салли улыбнулась:

– Мне пора, кондуктор сейчас закроет двери. Если Нику удастся что-нибудь выяснить о мистере Биче…

– Он сейчас уже пишет запросы. Мы найдем его. Ладно, давай, садитесь…

Салли присоединилась к Саре-Джейн и Харриет, кондуктор дал свисток, и поезд тронулся. Салли еще долго махала рукой Розе, пока они удалялись навстречу осеннему солнцу.

Вечером в понедельник, устав от двоих требовательных клиентов и побывав в Айлингтоне, Салли вернулась домой и выяснила, что Элли ждет не дождется ее возвращения.

– Мисс, мисс… – прошептала она, как только Салли вошла. – Он здесь, мисс. Точильщик!

– Точильщик… – Уставшая Салли не сразу поняла, о чем идет речь. Но когда вспомнила, ее глаза загорелись. – Хорошо, где он?

– На кухне, мисс. Но он уже почти закончил. Собирается уходить. Пойду попробую его задержать…

– Ничего, я сама пойду.

Она бросила плащ и шляпку и быстро направилась к двери в глубине прихожей, которая вела на кухню. Взявшись за дверную ручку, она остановилась, прислушавшись. Услышав неразборчивый мужской голос, шепнула Элли:

– Иди к задней двери. Там есть ключ? Служанка кивнула. Ее глаза сверкали в полутьме.

– Тогда запри ее.

Салли открыла дверь и вошла на кухню. Элли последовала за ней и встала около задней двери. Миссис Перкинс отвлеклась от своего теста и удивленно посмотрела на Салли, а та в свою очередь перегородила другой путь к отступлению.

Мужчина стоял рядом со столом с чемоданчиком в руке. Перед ним лежал ряд начищенных и наточенных ножей. Он замолчал на полуслове от неожиданности, а затем снял кепку.

– Добрый вечер, мэм.

Темноволосый и усатый, он был полноват, с приветливым выражением лица.

– Как вас зовут? – спросила Салли.

– Кейв, мэм. Джордж Кейв. Что-то случилось, мэм?

Салли колебалась.

– Пожалуйста, пройдите со мной. – Она сделала шаг в сторону. – Я хотела бы задать вам пару вопросов.

– Конечно, как скажете, мэм, – ответил точильщик.

Он поставил чемоданчик и прошел в прихожую. Миссис Перкинс и Элли не сдвинулись с места.

– Сюда, – указала Салли, приглашая его в комнату для завтраков.

Она села за стол, точильщик остался стоять у двери.

– Кто послал вас сюда? – спросила она.

– Никто, мэм. У меня свой бизнес. Я обслуживаю несколько домов в этом городе, магазины тоже. Теперь я вместо мистера Пратта. Он уже не справляется, ему ходить тяжело, понимаете…

– Вы не ходите к доктору Тэлботу?

– А где это, мэм?

– На Хертфорд-стрит.

– Нет, это территория мистера Пратта. Он все еще работает там и на площади Нельсона. Живет там рядом, поэтому ему ходить недалеко. А мне-то что – я не против. У меня и своих дел полно. Город-то растет. Вот новый отель открылся и…

– Вы знаете человека по имени мистер Пэрриш?

Точильщик задумался.

– Он живет в Твикенхеме, мэм? Потому что имени я не припоминаю.

– Нет.

Салли внимательно наблюдала за мужчиной и чувствовала, что сердце начинает биться быстрее. Точильщик выглядел искренне озадаченным.

– Вы расспрашиваете моих слуг обо мне? – поинтересовалась Салли.

– Конечно, нет, мэм. Вы обвиняете меня в…

– Я знаю, что вы обсуждаете то, что происходит в этом доме. Моя служанка сказала мне.

– Тогда лучше поговорите об этом с ней, мэм. Меня не настолько интересуют чужие дела, чтобы совать в них свой нос, если вы об этом. Я всегда был честным человеком, мэм. В этом городе очень много людей, кто мог бы за меня поручиться. Вообще-то я не обязан к вам ходить. У меня и без того работы хватает. Если вы меня в чем-то обвиняете, давайте разберемся при всем честном народе. А если нет, то вашей кухарке теперь придется обратиться к кому-нибудь другому, если она хочет, чтобы ее ножи не тупились.

Салли почувствовала, как краснеет, и встала.

– Простите, мистер Кейв, простите меня. Просто у нас тут были кое-какие неприятности, кто-то рассказывает всем, что происходит в доме. Я просто пытаюсь выяснить…

– Довольно, мэм. Я не собираюсь ходить в дом, где подозревают, что я вынюхиваю чужие тайны. А клиентов у меня и так хватает.

И, не обращая внимания на извинения Салли, он повернулся и вышел. Через минуту она услышала, как хлопнула входная дверь.

Она снова села. Ей так надоело все это, она так устала.

Жених Элли Сидней, конюх мистера Тэлбота, назначил девушке свидание в восемь вечера. Они оба любили ходить в мюзик-холлы, а в «Британии» как раз была новая программа. Понедельник был не очень популярным днем для походов в театр, зал в этот день заполнялся лишь наполовину, но для них было главным, что они могут спокойно посидеть вместе в тепле, держась за руки, и чего-нибудь выпить. Доктор Тэлбот слыл либералом, как и мисс Локхарт, не строгим и не жестким, и легко отпускал слуг по вечерам, не то что некоторые.

В антракте Элли рассказала жениху о точильщике. Сидней уже слышал о том, что к ним кто-то вломился, и был серьезно этим обеспокоен; он сказал, что в доме должен быть мужчина, и тут же предложил переночевать у них. Элли отказала – она на это не купится. Сидней однозначно высказался об этом точильщике:

– Чё-то с ним не то. За такими, как он, на вид правильными, глаза да глаз нужен. Я их за версту чую. У них на все готовый ответ имеется. Точно говорю.

– Будь он невиновен, у него бы не было ответов? – удивилась Элли.

– Нет. В этом-то все и дело. Мне было интересно, и я изучил немало полицейских дел и думаю, что обычный невиновный человек не может помнить все, что с ним происходило. Просто не может. Люди забывают, это ведь естественно. Где ты была ночью четырнадцатого августа? Видишь, ты не можешь вспомнить. А мошенник ответит тебе сразу же, не колеблясь, даже глазом не моргнет. Потому что он все продумал заранее. Это всегда видно, и эта чушь про мистера Пратта – так, бредни. А что это за трясущийся старикан, про которого ты говорила?

– А, мистер Моллой. Его называют «Трясучкой». Так, ради смеха. Он раньше работал на мистера Гарланда. Держит ночлежный дом в Айлингтоне. Мисс Локхарт сегодня туда ездила…

С Сиднеем было приятно разговаривать. Он много знал и всегда был готов выслушать, не как другие парни, которые сами любили болтать без умолку. Он был немного развязным, но ей это нравилось в мужчинах. К тому же у Сиднея было еще одно хорошее качество: ему очень нравилась мисс Локхарт, и он всегда старался быть в курсе всех ее дел.

Когда музыканты вернулись (как сказал Сидни, «вытирая бакенбарды от пива», хотя сами они в антракте тоже выпили), он взял ее за руку.

– Точно тебе говорю, – заявил он. – За всем этим стоит ваш точильщик. Лучше от него избавиться, если хочешь знать мое мнение. Всегда виноваты они – эти жизнерадостные франты. А мы, неуклюжие, застенчивые и всеми забытые, – самые честные.

Он обнял ее за талию.

– Ты забываешься, – сказала Элли, но при этом улыбнулась.

– Вот видишь – я же говорю, что я честный. Она позволила ему не убирать руку. Так они дослушали концерт до конца.

Глава девятая
Выдающийся адвокат

Утро в среду выдалось холодным и ветреным. Спала Салли плохо, часто просыпалась: в голову лезли беспокойные мысли о встрече с адвокатом, и заснуть снова было трудно. Она начала смотреть на серый свет, просачивающийся в комнату из-за занавесок, слушать, как дождь хлещет по окну, и провалилась в сон, который, как ей показалось, длился всего пару минут, прежде чем ее разбудила Элли.

Когда она отправилась в Сити, дождь лил как из ведра, а ветер отрывал от деревьев небольшие ветки. Салли добралась до своей конторы вся мокрая и продрогшая, долго не могла разжечь огонь, потому что в камине не было тяги, а потом ждала, пока согреется вода, чтобы отмыть испачканные в саже и золе руки.

Днем погода не улучшилась. Еще утром Салли обнаружила, что сделала ошибку в одном из писем биржевому маклеру, в результате деньги клиента вложили не туда, куда следовало. Слава богу, речь шла о незначительной сумме, к тому же инвестирование даже оказалось удачным, но все же Салли не могла простить себе такую безалаберность. Фирма не может допускать подобных промахов. В конце концов, она здесь не единоличная хозяйка, у нее была партнерша, с которой нельзя не считаться.

Наспех съев бутерброды, приготовленные миссис Перкинс, яблоко из сада и кофе, разогретый на непослушном огне, Салли просматривала финансовые колонки в «Тайме» и в еженедельнике «Файненшл кроникл». Вдруг перед ее глазами мелькнуло знакомое имя, и ей пришлось прочитать всю страницу, чтобы снова найти его. Это было имя Дэниела Голдберга, и упоминалось оно в передовице, где правительство призывали проявить волю и выслать из страны зарубежных агитаторов, которые оскорбляют традиционное гостеприимство Британии, сеют вражду и ненависть. Из статьи стало ясно, что Голдберг – фигура известная в социалистических кругах и что он подвергался политическим гонениям сначала в Пруссии, а потом в Бельгии. В своем призыве изгнать Голдберга и из Великобритании, газета подчеркивала, что всегда стояла за свободу мысли и слова, благодаря чему Британия долгое время была примером для других стран и т. д.

Салли прочитала газетный материал до конца, но ничего не почувствовала. Это ее беспокоило – такая нейтральность окрашивала мир в серые цвета. Она должна что-то думать о социализме, поскольку это насущный вопрос. Салли даже знала, что именно она должна думать о социализме, но пока ощущала такую ненависть и страх из-за этого дела с Артуром Пэрришем, что у нее не оставалось сил порицать экономические теории.

Она отложила газету, сделала пару записей по поводу акций, походила туда-сюда, приготовила еще кофе. Наконец Сисли Корриган, добрейшей души человек, потеряла терпение:

– Ради бога, мисс Локхарт, почему бы вам не пойти прогуляться. Здесь больше делать нечего, вы себя только накручиваете. Идите на улицу, промокните, замерзните, зато, когда придете домой, примете горячую ванну, и вам станет гораздо лучше. А я здесь все приберу и закрою за собой дверь.

– Хорошо, – согласилась Салли. – Наверное, так я и сделаю.

Она надела плащ и шляпку, взяла ботинки, которые сушились у камина, и, не посмотрев на лежащую на столе газету, вышла.

Дождь все еще моросил, было промозгло, но Салли не обращала внимания на погоду и быстро шла мимо собора Святого Павла к Ладгейт-Хилл, а потом по набережной в сторону парламента. Начался отлив, обнаживший дальний берег реки, грязный, серый, замусоренный. Причалы, лесные склады, лесопильные заводы и литейные цеха зловеще упирались в низко нависающее небо, паровые краны напротив Уайтхолл-Стэрс бессмысленно опускались и поднимались. Теперь, когда вода ушла, Вестминстерский мост выглядел неуклюже на своих длинных, тонких быках. Все казалось странным. Мир сошел с ума.

Кода Биг-Бен пробил три раза, Салли покачала головой и по мосту перешла на другую сторону. На южном берегу она повернула по направлению к Ламбету и еще два часа шла без остановки. Она не знала этой части реки и вскоре заблудилась. Это ее вполне устраивало: если она сама не знала, где находится, никто другой и подавно не узнает. Длинные цепочки приземистых, невзрачных домиков,, железнодорожные мосты, тюрьма, больница, часовни, большая площадь с элегантными домами восемнадцатого века, инженерное бюро, рынок, работный дом, театр и дома, дома, дома; площадка для крикета, газовый завод, пивоварня, конюшня, стройка, железнодорожная станция, школа; мрачные кварталы с жилищами ремесленников, снова дома, приют для слепых, типография…

Салли и не представляла, насколько велик Лондон, хотя прожила здесь много лет. Обычно она проезжала по городу на поезде, читая газету или делая свои записи; для нее Лондон был абстракцией, а не реальностью. В каждом из этих домов жили настоящие люди. В каждой из этих контор кто-то принимал важные решения. За этими дверями кто-то влюблялся, умирал, рожал детей или годами ненавидел свою вторую половину. Вот, прихрамывая, идет маленький мальчик. Почему он хромает? Он неважно выглядит, бедно одет; кто-то побил его? Или он таким родился? А может, это последствия рахита? Старая женщина с корзинкой, наполненной спичками, старый еврей на базаре, переворачивающий страницы подержанных книг; женщина, вероятно, того же возраста, что и Салли, она уже потеряла все зубы, у нее шрам от ожога во всю щеку. Салли почувствовала, что в душе переживает за этих несчастных, неизвестных людей. Конечно, они были неизвестны только ей; у каждого из них была своя жизнь, так же, как и у нее самой.

И так она бродила, смотря по сторонам, впитывая новые ощущения, пока часы где-то возле площади Святого Георга не напомнили, что уже пять. Неподалеку находилась стоянка. Салли нашла свободный двухколесный экипаж и велела кучеру ехать на Темпл.

На мосту Блэкферс было людно, и в двадцать пять минут шестого, когда они только подъехали к Мидл-Темпл-лейн, Салли заплатила кучеру и поспешила к Памп-Корт, где работал ее адвокат, мистер Коулмен. Было уже темно, и окна, выходившие на улицу, светились во мгле желтым светом. Салли поколебалась, не зная, в какую дверь войти, вдруг справа от нее из темноты возникла фигура, двинувшаяся в ее сторону.

– Мисс Локхарт! Я уже начал волноваться…

Это был мистер Эдкок. Поверенный стоял без головного убора, так как оставил шляпу внутри, и сильно нервничал.

– Я вовремя, разве нет? Мы ведь договорились на полшестого?

– Уже самое время. Было бы крайне обидно опоздать – мистер Коулмен очень занятой человек…

Он открыл перед ней дверь, и Салли прошла в коридор, где их уже ждал швейцар, чтобы проводить в теплый офис. Там в полной тишине работали три клерка, что-то царапая металлическими перьями на бумаге при ярком свете газовой лампы.

Один из них проводил их в другую комнату и осторожно постучал в дверь. Ответа не последовало. Клерк тихонько открыл дверь и отступил, пропуская Салли с Эдкоком вперед.

– Мистер Коулмен будет через пару минут, – сказал он тихим, вкрадчивым голосом. – Будьте добры, подождите здесь.

Салли вошла, неожиданно осознав в этом роскошном теплом кабинете, как же она вымокла и как неопрятно выглядит. Ее туфли оставляли лужицы на натертом до блеска полу. Мистер Эдкок взял у швейцара шляпу и теперь нервно теребил пальцами ее края.

Клерк удалился. Салли не видела причины, почему бы не сесть, и села.

– Я кое-что выяснила о мистере Биче, – начала она. – Вы не сядете, мистер Эдкок?

– Бич? Бич? – задумался он, садясь во второе кресло напротив стола.

– Священник, который сделал запись о моем бракосочетании в метрической книге, – напомнила Салли.

– Ах да, ну и что же вы выяснили?

– Что некоторое время он жил в…

Салли не успела закончить, так как дверь распахнулась, в комнату быстро вошел большой человек с мантией, наброшенной на одно плечо, и кинул на стол толстую кипу бумаг. Его жесткие черные волосы были зачесаны на лысину, на щеках торчали, словно пакля, рыжеватые бакенбарды. Крупный нос, красные опухшие глаза и большой, неприятный рот могли придать лицу только одно выражение – неприятного, отпугивающего презрения.

Мистер Эдкок тут же вскочил, поклонился и сложил перед собой руки, будто для молитвы.

– Мистер Коулмен… ваш клерк впустил нас… мы позволили себе дождаться вас…

Адвокат заворчал что-то себе под нос. Он не обратил никакого внимания на Салли, сел за стол и начал просматривать свои бумаги.

– Ну? – сказал он через мгновение, не поднимая глаз.

– М-м… мой клиент, мисс Локхарт, хотела с вами пообщаться, мистер Коулмен, если вы помните. Мисс Локхарт полагает, что вы поможете прояснить ей один или два несущественных…

– Пустая трата времени, – отрезал мистер Коулмен.

– Что, простите? – испуганно спросила Салли.

Он впервые посмотрел на нее, будто удивившись чему-то. В его маленьких глазках сквозило одно лишь пренебрежение.

– Я сказал, это пустая трата времени. Я читал все документы, наша встреча совершенно ни к чему. Но раз уж вы пришли…

Он опять углубился в свои бумаги и прочитал целый лист, прежде чем сделать очередную пометку карандашом. Салли успела заметить, что бумаги касались какого-то финансового дела – вовсе не ее.

– Я как раз говорила мистеру Эдкоку, что кое-что узнала о том священнике, который…

– Слишком поздно. Вы не выиграете дело, откапывая эти так называемые улики.

– Может быть, это важно.

– Будь это важно, это меняло бы что-нибудь, а это ничего не меняет.

– Хорошо, а что меняет? Каким образом я выиграю дело, мистер Коулмен?

– Не надо вмешиваться в дела своего поверенного.

– Понятно. А он один выиграет дело?

Адвокат пронзил Салли острым взглядом. Она встретила его с презрением. Рядом, нервничая, чуть не падал в обморок мистер Эдкок.

– Я думаю, мисс Локхарт хотела бы подтвердить, что… – начал он, но адвокат перебил его.

– Ваше дело – дрянь, – сказал он отталкивающим голосом. – Я не очень-то рассчитываю на успех. Если будете вести себя в суде так же, как сейчас, гарантирую вам, что проиграете. Издевка и сарказм не очень меня впечатляют, и уж поверьте, суд они тоже не впечатлят. Ваш единственный шанс – молчать, отвечать на вопросы, которые вам задают, коротко, просто и вежливо, насколько сможете, и не делать вид, будто знаете, как заниматься таким тонким и сложным делом, как защита, лучше вашего адвоката.

У Салли перехватило дыхание. Она на мгновение закрыла глаза, сжала кулаки и услышала, как он переворачивает очередной лист. Она чувствовала, как позади туда-сюда ходит по комнате Эдкок, полный сочувствия. Салли набрала побольше воздуха и спросила:

– А можно узнать, какой линии вы будете придерживаться, защищая меня?

– Это не ваше дело. Я читал все документы. Вот и все, что вам нужно знать.

– Если вы читали документы, то должны знать, что главный вопрос в этом деле – была ли я замужем за Пэрришем или нет. И если…

Адвокат встал, засунул большие пальцы в карманы жилетки и уставился на нее сверху вниз.

– Здесь все дело в морали, – сказал он. – В порядочности, если хотите. И не думайте, что один росчерк пера в брачном свидетельстве значит больше. Вы пришли ко мне, женщина, которая по своей вине лишилась всякой добродетели, которая ведет себя ничем не лучше обычной проститутки, которая отказывает своему незаконнорожденному ребенку в достоинстве и преимуществе легального имени и дома. Вот как вы выглядите со стороны: распутная, алчная, недалекая и вульгарная. И не пытайтесь протестовать. Ваш единственный шанс сохранить ребенка – показать суду, как вы раскаиваетесь. Показать, что вам стыдно. Что вы сожалеете о том, что безрассудно и необдуманно покинули семью. Будете сидеть тихо, можете всплакнуть, и, возможно, суд проникнется к вам жалостью и благодаря моим аргументам решит, что ребенку действительно лучше остаться с вами, а не с отцом. И я не хочу, чтобы вы испортили мне все дело пустой болтовней насчет собранных вами сведений, – это вам не скандальный роман для развлечения праздных женщин. Вы ничего не смыслите в законах, да и не женское это дело. Не надо забивать себе голову вещами, в которых ничего не понимаете, и тратить мое время на глупости. Повторяю, сидите тихо, постарайтесь выглядеть раскаявшейся, а уж я буду вас защищать.

Салли несколько секунд сидела без движения, затем мило улыбнулась.

– Сколько я плачу за все это? – спросила она. – Хотя можете не отвечать, ведь джентльмены не обсуждают все, что связано с деньгами. Скажите мне: что будет с моим ребенком, если завтра я проиграю?

– Вас обяжут отдать мальчика на попечение отцу. Когда и где – решит суд.

Глаза Салли расширились, и дыхание снова перехватило. Оказалось, она не настолько хладнокровна, как думала.

– Вы сказали, что читали все документы по этому делу. – Голос Салли дрожал.

– Конечно, – презрительно бросил Коулмен.

– Жаль, что вы не заметили, но там неоднократно упоминается, что мой ребенок – девочка, а не мальчик. – Салли встала. – Спасибо, что все для меня прояснили. Теперь я уверена, что в суде вы будете действовать так же профессионально, как и сейчас. Всего хорошего.

Не взглянув на мистера Эдкока, она повернулась и вышла. Салли слышала, как ее поверенный начал рассыпаться в извинениях, как адвокат оборвал его на полуслове, слышала, как Эдкок выбежал на улицу и поспешил за ней на Мидл-Темпл-лейн.

Она остановилась в конце проезда, позволив ему догнать себя.

– Мистер Коулмен, – сказал он, запыхавшись, – один из наиболее выдающихся и уважаемых адвокатов во всем королевстве. Знай я, что вы будете вести себя с ним – даже говорить неприятно – так оскорбительно и высокомерно, я бы никогда…

– По-моему, он назвал это издевкой и сарказмом, – отрезала Салли. – Но это не важно. Если он даже не знает, что мой ребенок – девочка, он не имеет права утверждать, что читал документы.

– Это детали…

– Ах, моя дочь – деталь? Так этот адвокат называет моего ребенка? Знаете, я за сегодняшний день уже наслушалась адвокатов, с меня довольно, мистер Эдкок.

Она повернулась, чтобы уйти, но почувствовала его руку у себя на запястье и остановилась.

– Мисс Локхарт, намерением мистера Коулмена, поверьте мне, было подвергнуть вас тому стрессу, который… тому дискомфорту, который вы испытаете завтра в суде. Это наглядный пример, к тому же очень полезный, каким испытаниям, без сомнения, хочет подвергнуть вас другая сторона. Если вы помните, вы сами настояли на встрече с мистером Коулменом. Его время чрезвычайно ценно…

– Спокойной ночи. – Салли, высвободила свою руку и пошла прочь.

Два часа спустя, промокшая и замерзшая, она добралась до дома. Горячая ванна, бутерброд, стакан виски с теплой водой, письма, взгляд на спящую Харриет, поцелуй на ночь, кровать. Первый раз за несколько недель Салли спала, как младенец. Она все поняла. Теперь она знала, что делать.

Глава десятая
Опекунство

Сисли Корриган сидела в дальнем углу зала заседаний на скамейке для публики и пыталась осмыслить услышанное. Она была здесь практически одна. На другом конце скамьи сидел темноволосый мужчина в длинном сером пальто и все время что-то записывал в небольшой блокнот. «Возможно, это нищий поэт, – подумала она, – который целыми днями сидит в суде, потому как больше сидеть ему негде».

Слушание не заняло много времени. За отсутствием ответчицы результат был предрешен заранее. Адвокат Салли предпринял формальную попытку спасти дело, заявив, что она сожалеет, раскаивается и решила исправиться, и попросил суд отложить слушание на шесть месяцев, чтобы за это время она попыталась уладить дело миром. Но адвокат мистера Пэрриша возражал: время для примирения давно прошло, к тому же мистер Пэрриш уже неоднократно пытался решить дело миром лично и через своего адвоката, но каждый раз натыкался на непреодолимую стену презрения и нежелания разговаривать. Все детали и письма, безусловно, прилагаются к делу, и суд может с ними ознакомиться. Но суд не захотел. Мистер Пэрриш сидел печальный, держался скромно и выглядел благородно – все было продумано.

Поиск по сайту: