БЕСПОСАДОЧНЫЙ ДО РИМА 4 страница

Нервы у Герреро были натянуты как струна. Его так и подмывало схватить ребёнка и придушить. Он еле сдерживался, чтобы не крикнуть: «Да заткнитесь же, заткнитесь!»

Неужели они ничего не предчувствуют?.. Неужели эти идиоты не понимают, что сейчас не время для глупой болтовни?.. Ведь всё будущее Герреро — во всяком случае, будущее его семьи, успех его столь мучительно разработанного плана, — всё, всё зависит от того, за сколько времени до вылета самолёта автобус прибудет в аэропорт.

Один из детей — мальчик лет пяти или шести, с приятным умненьким личиком — поскользнулся в проходе и упал боком на пустое сиденье рядом с Д. О. Герреро. Пытаясь удержаться, чтобы не соскользнуть на пол, мальчик взмахнул рукой и задел чемоданчик, лежавший на коленях у Герреро. Чемоданчик поехал, и Герреро еле успел подхватить его. С перекошенным от ярости лицом он замахнулся на ребёнка.

Мальчик, широко раскрыв глаза, посмотрел на него. И нежным голоском произнёс:

— Scusi.[8]

Герреро усилием воли овладел собой. Ведь за ним могли наблюдать. Если он не будет осторожен, он снова привлечёт к себе внимание. Откопав в памяти слова, которые он слышал у итальянцев, работавших на его стройках, он с трудом произнёс:

— E troppo rumorosa.[9]

Ребёнок покорно наклонил головку:

— Si,[10] — и продолжал стоять.

— Ну, ладно, ладно, — сказал Герреро. — Потолковали, и хватит. Давай сыпь отсюда! Se ne vada.[11]

— Si, — повторил мальчик. Он смотрел прямо в глаза Герреро, и тому стало не по себе: он вдруг осознал, что ведь и этот мальчик, и другие дети будут на борту самолёта. Ну и что же? Нечего поддаваться сентиментальности: ничто уже не в силах изменить его намерения. К тому же, когда это случится, когда он дёрнет за шнурок под ручкой своего чемоданчика и самолёт разлетится на куски, никто — особенно дети — не успеет ничего осознать.

Мальчик повернулся и пошёл назад, к матери.

Наконец-то! Автобус покатил быстрее… ещё быстрее! Сквозь ветровое стекло Герреро видел, что машин впереди стало меньше, хвостовые огни их быстрее убегали вперёд. Значит, они ещё могут… вполне могут… вовремя прибыть в аэропорт, так что он успеет купить страховку, не привлекая к себе внимания. Но времени будет очень мало. Только бы у стойки страховой компании не оказалось много народу!

Он заметил, что маленькие итальянцы вернулись на свои места, и похвалил себя за то, что сумел сдержаться. Если бы он ударил ребёнка — а ведь он чуть не ударил, — пассажиры подняли бы шум. Хоть этого он избежал. Жаль, конечно, что он обратил на себя внимание при регистрации, но, поразмыслив как следует, Герреро решил, что пожалуй, непоправимого вреда себе не нанёс.

А может, всё-таки нанёс?

Новые тревоги стали одолевать Герреро.

А что, если агент, регистрировавший его билет и удивившийся отсутствию багажа, вспомнил сейчас об этом? Герреро чувствовал, что ему не удалось тогда скрыть волнения. А что, если агент заметил это и заподозрил неладное? Он вполне мог поделиться с кем-нибудь своими сомнениями, скажем, со старшим инспектором, и тот, возможно, уже позвонил по телефону в аэропорт. Быть может, в эту минуту кто-то — полиция? — уже поджидает автобус; его, Герреро, начнут расспрашивать, заставят открыть чемоданчик и обнаружат страшную улику. Впервые Герреро задумался над тем, что будет, если его поймают с поличным. Наверняка арестуют, посадят в тюрьму. Потом он решил: прежде чем это произойдёт… если к нему подойдут, если станет ясно, что его планы рушатся… он дёрнет за шнурок и взорвёт себя вместе со всеми, кто окажется поблизости. Он вытянул пальцы, нащупал петлю под ручкой чемоданчика и сжал её. И сразу почувствовал себя увереннее. А теперь хватит об этом — надо переключиться на другое.

Интересно, подумал он, нашла ли уже Инес его записку.

Она её нашла.

Инес Герреро, еле волоча от усталости ноги, вошла в жалкую квартиру на 51-й улице и первым делом сбросила натёршие ноги туфли, а потом намокшие от талого снега пальто и платок. Она чувствовала, что простудилась, и всё тело у неё ныло от усталости. Работать сегодня было особенно тяжело, клиенты придирались больше обычного, а чаевых она получила меньше. И всё это усугублялось тем, что она до сих пор ещё не вполне освоилась со своими обязанностями.

Два года назад, когда семейство Герреро жило в симпатичном уютном домике в пригороде, Инес, вообще-то не отличавшаяся красотой, выглядела молодо и мило. С тех пор время и обстоятельства быстро наложили отпечаток на её лицо, и теперь она казалась много старше своих лет. Сегодня вечером, живи Инес в собственном доме, она прибегла бы к помощи горячей ванны, которая неизменно помогала ей обрести душевное равновесие в тяжёлые минуты жизни, а их за время замужества было у неё достаточно. Правда, дальше по коридору находилась ванная комната на три квартиры, но она не отапливалась, в ней гуляли сквозняки, краска со стен облезла, а газ то и дело затухал, если автомат не подкармливать четвертаками. Инес сразу отказалась от мысли идти туда. Она решила посидеть немного в жалкой гостиной, а потом лечь спать. Мужа дома не было, и она понятия не имела, где он.

Прошло какое-то время, прежде чем она заметила записку на столе в гостиной:

«Несколько дней меня не будет. Уезжаю. Надеюсь скоро удивить тебя доброй вестью. Д. О.».

Многое в муже перестало удивлять Инес: он и раньше не отличался последовательностью, а теперь вообще словно лишился ума. Естественно поэтому, что всякая добрая весть удивила бы Инес, да только она не могла поверить в такую возможность. Слишком много честолюбивых планов мужа пошатнулось и рухнуло у неё на глазах.

Особенно озадачила её первая половина записки. Куда это Д. О. мог отправиться на несколько дней? Не менее таинственно выглядело и другое: где он взял на это деньги? Два дня назад они подсчитали всё, что у них было в наличии. Оказалось — двадцать шесть долларов и несколько центов. Кроме денег, у ник была всего одна вещь, которую взяли бы в заклад, — кольцо матери Инес. До сих пор она сумела его сохранить, но, возможно, скоро придётся с ним расстаться.

Из этих двадцати шести долларов Инес взяла восемнадцать на еду и для уплаты части долга за квартиру. Она видела, какое отчаяние отразилось на лице Д. О., когда он сунул в карман оставшиеся восемь долларов и мелочь.

Хватит ломать себе голову, решила наконец Инес, пора ложиться. Она до того устала, что даже не вспомнила о детях, хотя уже больше недели не имела вестей из Кливленда от сестры, у которой они жили. Инес выключила свет в гостиной и вошла в тесную, жалкую спаленку.

Она никак не могла найти ночную рубашку. В шатком комодике всё было вверх тормашками, точно кто-то там рылся. И свою рубашку Инес обнаружила лишь в том ящике, где лежали рубашки Д. О.; это были его последние три рубашки, значит, если он и уехал, то не прихватил с собой даже смены белья. Под одной из рубашек лежал сложенный листок жёлтой бумаги. Инес вытянула его и развернула.

Листок оказался бланком, заполненным на машинке, — в руках у Инес была копия. Пробежав её глазами, она в изумлении опустилась на кровать. Потом внимательно прочла снова, желая удостовериться, что не ошиблась.

Это было соглашение о рассрочке, предоставляемой Д. О. Берреро — она заметила, что фамилия написана неправильно, — авиакомпанией «Транс-Америка». Согласно этому соглашению, «Берреро» получил билет туристского класса для поездки в Рим и обратно; он заплатил за него сорок семь долларов наличными, а остальную сумму — четыреста двадцать семь долларов плюс проценты — обязывался выплатить частями в течение двух лет.

Уму непостижимо!

Инес озадаченно смотрела на жёлтый листок. В её мозгу один вопрос сменялся другим.

Прежде всего, зачем понадобился Д. О. билет на самолёт? А если понадобился, то почему в Рим? И откуда он собирается брать деньги? Не сможет он расплатиться даже в рассрочку, хотя то, что он прибег к рассрочке, было, по крайней мере, понятно. Д. О. Герреро уже не раз брал на себя всякого рода обязательства, которые не в состоянии был выполнить: долги не тревожили его так, как Инес. Но долги долгами, а вот откуда он взял сорок семь долларов? В бумаге было сказано, что он их уплатил. Однако два дня назад Д. О. категорически заявил, что выложил ей всё без остатка, а Инес знала, что, каковы бы ни были его грехи, он никогда ей не лгал.

Тем не менее эти сорок семь долларов откуда-то всё же взялись. Откуда же?

И тут она вспомнила про кольцо — оно было золотое, с бриллиантиком, оправленным в платину. До позапрошлой недели Инес всегда носила его, но последнее время руки у неё стали опухать, она сняла кольцо и спрятала в коробочку, а коробочку положила в один из ящиков комода. Во второй раз за этот вечер она стала шарить по всем ящикам. И коробочку нашла, ко пустую. Значит, Д. О. добыл эти сорок семь долларов, заложив кольцо.

Сначала Инес стало жалко кольца. С ним многое было для неё связано: оно было последним хрупким звеном, соединявшим её с прошлым, с её разбросанной по свету семьёй, с покойной матерью, чью память она так чтила. С практической же точки зрения это кольцо, хоть и не великая ценность, могло ей пригодиться на чёрный день. Имея его, она знала, что, как бы скверно ни сложилась жизнь, кольцо прокормит их какое-то время. Теперь его не стало, а вместе с ним исчезла и эта жалкая уверенность.

Итак, Инес знала, откуда взялись деньги, уплаченные за билет, — но зачем вообще этот билет понадобился? Почему Д. О. вдруг решил лететь? И почему в Рим?

Сидя на кровати, Инес старалась рассуждать логически. И на какое-то время даже забыла об усталости.

Инес никогда не отличалась особым умом. Будь она женщиной умной, она, наверное, не могла бы прожить с Д. О. Герреро почти двадцать лет. Да и теперь не работала бы официанткой в кафе за ничтожную плату. Но, медленно и тщательно всё взвесив, Инес могла инстинктивно прийти к правильному заключению. Особенно когда это касалось её мужа.

И вот сейчас скорее инстинкт, чем разум, подсказывал ей, что Д. О. Герреро попал в какую-то беду — беду куда более серьёзную, чем всё, что случалось с ним до сих пор. Два обстоятельства убеждали её в этом: неразумность его поступков в последнее время и длительность путешествия, которое он предпринял; при том положении, в каком находился сейчас Герреро, только отчаянная, сумасбродная затея могла подвигнуть его на поездку в Рим. Инес прошла в гостиную и, взяв записку, перечитала её. За время их супружества она получила от него немало записок и сейчас чувствовала, что эта записка имеет какой-то скрытый смысл.

Дальше этого домыслы её не шли. Но с каждой минутой в ней росло убеждение, что она должна, обязана что-то предпринять.

Инес и в голову не приходило плюнуть на всё и предоставить Д. О. Герреро своей судьбе: заварил кашу — пусть сам расхлёбывает. Она была женщина простодушная, прямолинейная. Восемнадцать лет тому назад она соединила свою судьбу с Д. О. Герреро «на счастье и на горе». И то, что эта совместная жизнь обернулась большей частью «горем», нисколько не умаляло, с точки зрения Инес, её долга перед мужем.

Медленно, осторожно разматывала она нить, выстраивая последовательность событий. Прежде всего надо выяснить, улетел Д. О. или нет, и если ещё не улетел, то попытаться остановить его. Инес понятия не имела, когда Д. О. покинул дом и сколько часов назад была написана его записка. Она снова взглянула на жёлтый бланк — там ничего не было сказано насчёт того, когда улетает самолёт; правда, можно позвонить в «Транс-Америку». И Инес стала поспешно натягивать на себя ещё не высохшую одежду, которую сбросила всего несколько минут назад.

У неё снова заболели ноги, как только она надела туфли, а в промокшем пальто было зябко, но она сделала над собой усилие и спустилась вниз по узкой лестнице. В заплёванном холле под дверь намело снега, и он тонким слоем лежал на полу. Инес увидела, что на улице сугробов стало ещё больше, чем прежде, когда она возвращалась домой. Как только она вышла из помещения, холодный резкий ветер обрушился на неё, швырнул ей снегом в лицо.

В квартире у Герреро не было телефона, и, хотя Инес могла позвонить из автомата в закусочной на нижнем этаже, она решила не заходить туда, чтобы не встречаться с хозяином, который был также владельцем этого дома. Он грозился завтра выбросить их из квартиры, если они не уплатят всей задолженности. Об этом Инес тоже старалась сейчас не думать, хотя теперь ей придётся утрясать всё самой, если Д. О. Герреро не вернётся к утру.

Магазин, где стоял автомат, находился в полутора кварталах. Шагая по сугробам, образовавшимся на нерасчищенных тротуарах, Инес направилась туда.

Было без четверти десять.

В автомате болтали две девчонки, и Инес прождала минут десять, пока он освободился. Когда же она набрала номер «Транс-Америки», ей сообщили, что все линии заняты, и попросили подождать. Она ждала, а магнитофонная лента снова и снова повторяла, что надо подождать; наконец резкий женский голос спросил, что ей угодно.

— Извините, пожалуйста, — сказала Инес, — я хочу спросить насчёт самолётов на Рим.

И, точно кто-то нажал кнопку, мгновенно раздался голос, отбарабанивший, что самолёты «Транс-Америки» совершают беспосадочные рейсы в Рим из международного аэропорта имени Линкольна по вторникам и пятницам; а через Нью-Йорк — с пересадкой — можно вылететь в любой день; дама желает забронировать себе место сейчас?

— Нет, — сказала Инес. — Нет, сама я лететь не собираюсь. Это насчёт мужа. Вы сказали, если самолёт в пятницу… значит, сегодня?

— Да, мадам. Рейс два «Золотой Аргос». Самолёт вылетает в десять часов по местному времени, но сегодня вылет задерживается из-за метеорологических условий.

Из будки автомата Инес видны были часы в магазине. Они показывали пять минут одиннадцатого.

Она быстро спросила:

— Значит, самолёт ещё не вылетел?

— Нет, мадам, пока ещё не вылетел.

— Извините… — И, как с ней часто бывало, Инес вдруг от растерянности забыла все слова. — Извините, мне очень важно знать, летит ли мой муж на этом самолёте. Его зовут Д. О. Герреро. И…

— Простите, но нам не разрешено давать такую информацию.

Голос был любезен, но твёрд.

— Вы, наверное, меня не поняли, мисс. Я спрашиваю насчёт мужа. Это говорит его жена.

— Я отлично вас поняла, миссис Герреро, мне очень жаль, по таковы правила компании.

Мисс Янг, как и другие сотрудники, прекрасно знала правила и понимала, почему они введены. Объяснялось это тем, что многие бизнесмены брали с собой секретарш или любовниц под видом жён, так как авиакомпании дают на семью скидку. Некоторым подозрительным жёнам пришло в голову навести справки, что повлекло за собой неприятности для клиентов. Попавшиеся таким образом мужчины жаловались потом на то, что компании ведут себя вероломно и подводят своих клиентов, в результате чего было установлено правило, запрещавшее разглашать фамилии пассажиров.

— Неужели нет никакого способа… — начала Инес.

— Никакого.

— О господи!

— Насколько я понимаю, вы полагаете, что ваш супруг улетает нашим вторым рейсом, но не уверены в этом, так? — спросил голос.

— Да, да, совершенно верно.

— В таком случае единственное, что вам остаётся, миссис Герреро, это отправиться самой в аэропорт. По всей вероятности, посадка ещё не началась, так что если ваш супруг там, вы его увидите. Если же посадка уже произведена, дежурный у выхода поможет вам. Но надо спешить.

— Хорошо, — сказала Инес. — Если ничего другого не остаётся, попытаюсь поехать туда. — Она даже не подумала о том, сумеет ли добраться до аэропорта, который находился в двадцати с лишним милях от её дома, меньше чем за час, да ещё в буран.

— Одну минуту. — Голос звучал нерешительно, как-то более человечно, словно отчаяние Инес по проводам дошло до той, которая говорила с ней. — Я не должна этого делать, миссис Герреро, но я вам кое-что подскажу.

— Пожалуйста.

— В аэропорту, когда вы подойдёте к выходу на поле, не говорите, что вы думаете, будто ваш муж в самолёте. Скажите, что вы знаете, что он там, и хотели бы сказать ему несколько слов. Если его там не окажется, вы сразу это выясните. Если же он там, вам легче узнать у дежурного то, что вас интересует.

— Спасибо, — сказала Инес. — Большое, большое спасибо.

— Пожалуйста, мадам. — Голос снова зазвучал так, словно исходил от машины. — Всего вам хорошего. И благодарю за то, что обратились к «Транс-Америке».

Опуская трубку на рычаг, Инес вспомнила, что, когда подходила к магазину, у входа остановилось такси, и сейчас она увидела шофёра в жёлтой фуражке с высоким верхом. Он стоял у стойки и, беседуя с каким-то человеком, пил содовую воду.

Такси обойдётся, конечно, недёшево, но если она хочет попасть в аэропорт до одиннадцати, то это, пожалуй, единственная возможность.

Инес подошла к стойке и дотронулась до локтя шофёра.

— Извините, пожалуйста.

Шофёр обернулся.

— Да? Что надо? — У него было неприятное лицо с обвисшими небритыми щеками.

— Скажите, сколько может стоить такси до аэропорта?

Шофёр, прищурившись, окинул её оценивающим взглядом.

— Отсюда? Долларов девять-десять по счётчику.

Инес повернулась и направилась к двери. Слишком это было дорого — больше половины того, что у неё осталось, да к тому же она ведь вовсе не была уверена, что Д. О. летит именно этим самолётом.

— Эй, послушайте-ка!

Шофёр быстро проглотил воду и ринулся вслед за Инес. Он нагнал её уже у выхода.

— А сколько вам не жалко?

— Не в этом дело, — Инес опустила голову. — Просто… просто я не могу столько заплатить.

— Некоторые думают, что на такси можно задарма кататься, — фыркнул он. — Путь-то ведь не ближний.

— Я знаю.

— А зачем вам туда надо? И почему бы вам не поехать на автобусе?

— Мне очень нужно… очень важно быть там… до одиннадцати.

— Ну, ладно уж, — сказал шофёр, — уступлю вам. За семёрку свезу.

— Мм… — Инес колебалась. Семь долларов составляли больше половины того, что она намеревалась завтра дать домохозяину, чтобы хоть немного утихомирить его. А жалованье в кафе она получит не раньше конца будущей недели.

— Лучшего предложения не ждите, — нетерпеливо прервал её размышления шофёр. — Так поедете или нет?

— Да, — сказала Инес. — Да, поеду.

— Ну, ладно. Тогда садитесь.

Пока Инес залезала в машину, шофёр, усмехаясь, смёл метёлочкой снег с окон и ветрового стекла. Дело в том, что, когда Инес подошла к нему, он уже окончил работу и собирался ехать домой. А жил он у аэропорта. Теперь же он поедет не пустой. И кроме того, он солгал, сказав ей, сколько это будет стоить по счётчику: отсюда до аэропорта это стоило бы меньше семи долларов. Зато ему удалось представить дело так, будто он предлагает пассажирке выгодную сделку, и теперь он сможет ехать, не опуская флажка, а семь долларов положит себе в карман. Ехать с пассажиром, не опустив флажка, запрещалось, но ни один полицейский, рассудил про себя шофёр, не заметит этого в такой кромешной тьме.

Словом, подумал ловкач-шофёр, он за один присест надует и эту глупую старую ворону, и эту сволочь — своего хозяина.

— А вы уверены, что мы успеем доехать до одиннадцати? — в волнении спросила его Инес, когда машина тронулась с места.

Шофёр, не оборачиваясь, буркнул:

— Раз я сказал, значит, так и будет. Не отвлекайте меня разговорами.

Однако сам он вовсе не был уверен в том, что они успеют доехать. Дорога была плохая, движение медленное. Они, конечно, могут и успеть, но в таком случае приедут в обрез.

Прошло тридцать пять минут, а такси, которым ехала Инес, всё ещё ползло по заснеженному, запруженному машинами шоссе Кеннеди. Инес сидела сзади, напряжённо выпрямившись, нервно сжимая и разжимая пальцы; она думала лишь о том, сколько ещё они будут ехать.

А в это время аэропортовский автобус с пассажирами рейса два свернул к крылу отлетов аэропорта имени Линкольна. Автобус, выбравшись из потока медленно двигавшихся машин, успел нагнать время, и сейчас часы над аэровокзалом показывали без четверти одиннадцать.

Когда автобус остановился, первым из него выскочил Д. О. Герреро.

— Захватите с собой микрофон с усилителем, — скомандовал Эллиот Фримантл. — Он нам может очень пригодиться.

Жители Медоувуда, собравшиеся в воскресной школе Медоувудской баптистской церкви, были предельно возбуждены. Искусно подогреваемые Фримантлом, они собирались двинуться в международный аэропорт имени Линкольна.

— Не говорите мне всякой чепухи насчёт того, что сейчас слишком поздно или что вы не хотите туда ехать, — заявил Эллиот Фримантл своей аудитории несколько минут назад. Он стоял перед ними уверенный, безукоризненно одетый — в элегантном костюме и блестящих ботинках из крокодиловой кожи. Его тщательно подстриженные волосы лежали волосок к волоску. Собравшиеся готовы были следовать за ним куда угодно, и чем резче он говорил, тем, казалось, больше им нравился.

Он продолжал:

— И чтобы никаких дурацких отказов. Я не желаю ничего слышать насчёт детей, оставленных на попечение чужой женщины, или старушки-тёщи, или что на плите стоит рагу: меня это абсолютно не интересует, да и вас сейчас не должно интересовать. Если ваша машина застряла в снегу, плюньте на неё и поезжайте в чужой. Помните: я еду сегодня в аэропорт ради вас и постараюсь причинить им там как можно больше неприятностей. — Он помолчал, выжидая, пока очередной самолёт с грохотом пронесётся над головой. — Честное слово, пора кому-нибудь это сделать.

Последние слова его вызвали взрыв аплодисментов и смех.

— Мне нужна ваша поддержка. Я хочу, чтобы вы были там — все были. И теперь я спрашиваю вас просто и напрямик: едете вы со мной или не едете?

Зал сотрясло громовое: «Да!» Все вскочили, громко выражая своё одобрение.

— Прекрасно, — сказал Фримантл, и в зале тотчас наступила тишина. — Давайте в таком случае предварительно кое-что уточним.

Он уже говорил им, напомнил он, что Медоувуд может добиться некоторого облегчения, если не полного избавления от шума, создаваемого аэропортом, лишь законным путём, передав дело в суд. Однако слушание дела должно проходить не при закрытых дверях и не в каком-нибудь захудалом полупустом зале, а с максимальным привлечением внимания и сочувствия публики.

— Как же мы добьёмся такого внимания и сочувствия? — Фримантл помолчал и сам ответил на свой вопрос: — Мы добьёмся этого, если изложим нашу точку зрения так, чтобы она стала достоянием гласности. Тогда, и только тогда, средства, используемые для привлечения внимания общественности, — пресса, радио и телевидение — дадут нашей позиции должное освещение, как мы того хотим. Журналисты славные люди, — продолжал он. — И мы вовсе не требуем, чтобы они разделяли нашу точку зрения, мы лишь просим честно изложить её, а я по собственному опыту знаю, что они умеют это делать. Правда, если дело принимает драматический оборот, нашим друзьям-репортёрам легче будет его осветить.

Три репортёра, сидевшие за столом прессы, заулыбались, и Фримантл добавил:

— Что ж, мы постараемся создать сегодня такой драматический оборот.

Говоря всё это, Эллиот Фримантл зорким глазом не переставал наблюдать за тем, как его бланки продвигаются по залу — домовладельцы должны были подписать их, чтобы он мог представлять интересы медоувудцев в суде. По его подсчётам, уже добрая сотня была подписана и возвращалась к нему. Он видел, как из карманов извлекались шариковые ручки, мужья и жёны, склонившись над документом, подписывали его, тем самым обязуясь уплатить ему, Фримантлу, сто долларов. Фримантл ликовал: если прикинуть, то сотня заполненных бланков означала десять тысяч долларов ему в карман. Не такой плохой гонорар за один вечер, учитывая, что в итоге он получит гораздо больше.

Надо ещё немного занять их разговором, пока они подписывают бланки, решил он.

Развитие событий в аэропорту, сказал Фримантл своим слушателям, он просит предоставить ему. Он надеется, что удастся встретиться с руководством аэропорта: во всяком случае, он намерен устроить в аэровокзале такой спектакль, который запомнят надолго.

— Вас же я прошу лишь об одном: держитесь вместе и возвысьте свой голос, когда я подам сигнал.

Он предупредил их, однако, чтобы не было беспорядков: ни у кого завтра не должно быть повода сказать, будто делегация медоувудцев нарушила хоть в чём-то закон.

— Конечно, — многозначительно улыбнулся Фримантл, — мы можем создать им некоторые затруднения — насколько я понимаю, в аэропорту сегодня и так уйма народу и много дел. Но тут уж ничего не попишешь.

Снова раздался смех. Фримантл чувствовал, что люди готовы идти за ним.

Ещё один самолёт пронёсся у них над головой, и Фримантл умолк, выжидая, пока стихнет грохот.

— Прекрасно! Двинулись! — Фримантл простёр руки, точно Моисей реактивного века, и продекламировал, переврав цитату: — «Мне обещаний много надо бы сдержать и много сделать, пока лягу на кровать».

Кто-то рассмеялся, кто-то крикнул: «Пошли!», все поднялись со своих мест и направились к дверям.

В эту минуту взгляд Фримантла упал на портативный микрофон с усилителем, взятый напрокат в Медоувудской баптистской церкви, и он велел прихватить систему с собой. Флойд Занетта, председатель собрания, которого Фримантл полностью затмил, кинулся выполнять его указание.

Фримантл же тем временем поспешно засовывал в портфель подписанные бланки. Он уже успел произвести в уме подсчёт и понял, что ранее ошибся: в портфеле у него лежало свыше ста шестидесяти бланков, значит, он получит более шестнадцати тысяч долларов. Да ещё немало народу подходили пожать ему руку и заверяли, что вышлют ему бланки вместе с чеками утром по почте. Фримантл ликовал.

Он не обдумал заранее, как вести себя в аэропорту, точно так же как не планировал и хода этого митинга. Эллиот Фримантл не любил сковывать себя жёсткими рамками планов. Он предпочитал импровизировать — развязать событие, а потом направить его по тому или иному пути в зависимости от собственной выгоды. Этот метод уже сработал сегодня, и он не видел оснований, почему бы ему не сработать ещё раз.

Главное — держать медоувудцев в убеждении, что они получили динамичного лидера, который со временем добьётся для них желаемого результата. Больше того: надо держать их в этом убеждении до тех пор, пока они не внесут деньги за все четыре квартала, как это предусмотрено в подписанных имя бланках. А когда Эллиот Фримантл положит денежки в банк, их мнение о нём будет ему уже не столь интересно.

Таким образом придётся подогревать атмосферу в течение десяти или одиннадцати месяцев. Ничего, энергии у него хватит. Надо будет провести ещё несколько митингов и собраний вроде сегодняшнего, потому что это попадает в печать. А выступления в суде в печать часто не попадают. Хотя он сам всего несколько минут назад говорил, что решать проблему надо с помощью закона, судебные заседания обычно бывают неинтересны и порой не приносят пользы. Конечно, он постарается ввернуть несколько ссылок на историю, хотя лишь немногие судьи нынче способны понять тактику, которой пользуется Фримантл для привлечения внимания, и, как правило, резко обрывают адвокатов.

Но это всё не суть важно; надо только помнить, — а он всегда помнит, — что главное в подобного рода делах — забота о преуспеянии Эллиота Фримантла и о его хлебе насущном.

Он увидел, что один из репортёров — Томлинсон из «Трибюн» — звонит по автомату; рядом стоял другой репортёр. Отлично! Значит, городские газеты уже оповещены о предстоящем событии и оставят место для рассказа о том, что произойдёт в аэропорту. Больше того: если предварительная договорённость сработает, там будет и телевидение.

Толпа начала расходиться. Пора было двигаться в путь!

У залитого светом главного въезда в аэропорт красная «мигалка» полицейской машины погасла. Машина, расчищавшая Джо Патрони путь по шоссе, сбавила скорость, и полицейский, сидевший за рулём, свернул на обочину, жестом показывая главному механику «ТВА», чтобы он проезжал. Патрони нажал на акселератор. Проносясь мимо, он приветственно помахал сигарой и дважды просигналил.

Хотя последний отрезок пути Патрони проделал на большой скорости, у него ушло свыше трёх часов на то, чтобы покрыть расстояние от своего дома до аэропорта, тогда как обычно на это требовалось сорок минут. И ему хотелось хоть немного наверстать упущенное время.

Невзирая на снег и гололедицу, он стремительно вывернул из потока направлявшихся к аэровокзалу машин и помчался по боковой дороге к ангарам аэропорта. Возле надписи «Ремонтная служба „ТВА“» он круто завернул свой «бьюик» вправо. В двухстах-трёхстах ярдах впереди тёмной громадой вздымался ремонтный ангар «ТВА». Главные ворота были открыты, и Патрони въехал внутрь.

В ангаре стоял наготове «пикап» с шофёром; он дожидался Патрони, чтобы отвезти его на поле к самолёту «Аэрео-Мехикан», всё ещё перегораживавшему полосу три-ноль. Выбравшись из своей машины, Патрони остановился лишь затем, чтобы раскурить сигару, невзирая на надписи «Не курить», и тут же втиснул своё грузное тело в «пикап».

— А ну, сынок, крутани-ка стрелкой по циферблату, — сказал он шофёру.

«Пикап» стремительно вылетел из ангара; Патрони, не теряя времени, связался по радио с КДП. Как только освещённый ангар остался позади, шофёр стал держаться ближе к сигнальным огням вдоль края полосы, единственному ориентиру в этой белой мгле, указывавшему на то, где кончалась асфальтовая поверхность и где начиналась. По команде с КДП они ненадолго задержались у полосы, на которую, взметнув облако снега, сел ДС-9 компании «Дельта» и покатил в грохоте останавливающегося реактивного двигателя. Наземный диспетчер дал разрешение пересечь очередную взлётно-посадочную полосу и спросил:

Поиск по сайту: