В боярском доме

Когда княжича Никиту усадили в возок рядом с нянюшкой, мальчик сперва вырывался и ревел, отталкивая сладкие пряники, которые ему совали. Он был поверх шубки завязан в пуховый платок, так что в щёлочки были видны только чёрные блестящие глаза. Дверца захлопнулась, все стали креститься; кони рванулись и потащили возок. Передний «вершник» на коне кричал и хлопал бичом, ямщик в санях гикал и посвистывал, сзади доносились окрики дядьки Филатыча:

— Легче! Сдерживай на поворотах! Не оброни княжеское дитё!

Встречные сторонились, видя нарядные сани. Быстро проносились мимо засыпанные снегом ели, почерневшие придорожные избёнки, старые ветлы, кривые мостки и унылые снежные поляны…

Через несколько часов, переехав по льду Москву-реку, сани поднялись по крутому откосу к воротам Кремля. Стрельцы спросили, кто и зачем едет, и возок двинулся дальше. Множество бревенчатых изб, каменных домов и небольших церковок в беспорядке теснилось, образуя узкие переулки. Дома были разукрашены яркими рисунками затейливых цветов и невиданных птиц, тянулись кверху башенками и кончались на гребне крыши петушками.

Проехав небольшой переулок, сани остановились возле больших дубовых ворот с иконой наверху. Дядька Филатыч, соскочив с коня, постучал железным кольцом, прибитым у калитки, и громко прочитал молитву.

— Аминь! — послышался ответ, и в калитке отодвинулась доска окошечка.

Оттуда всматривались недоверчивые глаза.

— Чего смотришь? Открывай ворота!

— Подождёшь! — ответил караульщик и зазвонил в небольшой колокол.

Открыв дверцу, он вышел в широком, шерстью вверх, собачьем тулупе до пят, с бердышом в руке. Сейчас же из дома выбежали слуги, распахнули ворота, и возок со скрипом, топотом коней и окриками «вершника» въехал во двор. Злобным, хриплым лаем залились огромные лохматые собаки, привязанные на цепях.

Филатыч поднял Никиту из саней, нянюшка повела его за руку на крыльцо, оттуда — дальше, в сени деревянного дома, выстроенного из больших дубовых брёвен.

Слуги сняли с Никиты платок, шубу, валенки и развесили на деревянных гвоздях. Нянюшка достала из привезённого с собой сундучка узорчатые сафьяновые сапожки и надела их на ноги мальчику. Тот, дичась, испуганно посматривал на незнакомых людей.

— А Микитка уже приехал? — сердито спросил он у Филатыча.

— Едет Микитка, с обозом едет, кони у него не такие лихие, как у тебя. Пока подъедут гужом — и ночь настанет. Завтра приведу к тебе Микитку. Будешь с ним здесь во дворе кататься с гор на салазках.

Степенный старый дворецкий повёл прибывших через тёмную комнату, уставленную сундуками, и по деревянной скрипучей лестнице поднялся во второй этаж, в «горнее» (верхнее) жильё — горницу.

Горница была устлана персидскими узорчатыми коврами. Кругом стен были прикреплены лавки, крытые вышитыми суконными полавочниками. Стены позади лавок, в рост сидящего человека, были обиты красным сукном. В одной стене были вырезаны два косящатых окошка; в них были вставлены большие и мелкие кусочки слюды, расположенные красивым узором. А на каждом куске слюды были расписаны красками цветы, звери и птицы.

Всё это Никита мигом разглядел, пока нянюшка, войдя в горницу, стояла, повернувшись к красному углу, увешанному старинными иконами в серебряных ризах, с несколькими горевшими лампадками. Нянюшка долго крестилась, клала земные поклоны, затем обратилась со словами:

— Мир вам и благодать! Жить вам, здравствовать и поживать много лет, боярыня Марья Григорьевна! Солнышко ты наше ненаглядное! По указу привезла я питомца вашего, князиньку Никиту Петровича. Очень уж матушка его убивалась, горевала, отпуская невинное дитё в чужую сторону на ученье-мученье. Лёгкое ли дело — оторвать младенца от забав детских!.. Подойди поближе, князинька Никита Петрович, поклонись в ножки боярыне Марье Григорьевне!

Никита нехотя и робко сделал шаг вперёд, покосился, затем поклонился в пояс, коснувшись концами пальцев пола, и поднял глаза на боярыню. На скамье сидела молодая женщина, густо набелённая, с прямой линией подрисованных бровей. На ней была просторная шёлковая одежда, расшитая узорами, и шапочка, убранная жемчужными нитями, с которой свешивалось прозрачное кисейное покрывало, откинутое на спину. На узком длинном столе было разостлано бархатное платье, по которому золотыми и серебряными нитями были вышиты диковинные листья и цветы.

Хозяйка спокойным, ленивым взглядом осматривала мальчика:

— Вот ты какой, Никитушка! Борис Фёдорович мне говорил, что привезут сюда мальчика. И дьячку одному приказал учить его книги читать и перьями гусиными писать. Дьячок уже и розог заготовил десять веников и указок настругал связку. Дьячок тебя заставит твердить: «Аз-буки» да «аз-буки»! А нам нянюшки твердили, что бука — чёрная, страшная, со рогами, со хвостом — живёт за печкой и ночью ловит непослушных детей. Ну, Никита, чего же ты плачешь? Если бука придёт, мы её прогоним…

Никита отвернулся и утирал рукавом глаза.

— Полно! Подь-ка сюда. Теперь ты с нами жить будешь. Мы к тебе буку не пустим. Сегодня вечером блинков напечём и пирогов с вареньем, а завтра пойдёшь во двор с другими ребятами с ледяной горы кататься.

Поиск по сайту: