БАРМАГЛОТ 25 страница

Что касается упоминания Государственного Департамента о pick-pocketings, как назвать того, кто совершает такие преступления — pickpocket или pocket-picker?

Сэфайр отвечает: «Тогда это предложение должно было звучать так: „грабежи, мошенничество и pocket-pickings “. Но воры pick pockets ‘очищают карманы’, а не pockets pick ‘карманы очищают’».

Знаменательно то, что Сэфайр не ответил на вопрос. Если бы таких воров называли словом pocket-picker ‘карманоочиститель’ — а это самый распространенный вид сложных слов в английском, то тогда, действительно, это преступление называлось бы pocket-picking ‘карманоочищение’. Но ситуация не такова, чтобы этим ворам можно было придумывать название: мы все согласны с тем, что их уже называют словом pickpocket. А если их называют pickpocket, а не pocket-picker, тогда их преступление можно со всем основанием назвать pick-pocketing, а не pocket-picking, благодаря существующему сейчас английскому стандарту переводить существительные в глаголы: a cook cooks ‘повар варит’, a chair chairs ‘председатель председательствует’, a host hosts ‘хозяин хозяйничает’. Тот факт, что воры не pockets pick ‘карманы очищают’ — это ложный след: ведь не существует же и слова pick-pocketer ^[143].

Сэфайра смущает то, что слово pickpocket — это особый вид сложного слова, потому что оно не имеет ядра — это не вид кармана, как можно было бы предположить, а вид человека. Но, будучи исключением, это слово не единственное в своем роде, существует целая семья подобных исключений. Одна из прелестных черт английского языка — это его пестрый набор человеческих характеров, отраженный в сложных словах без ядра, сложных словах, описывающих человека не по тому, что он делает, и не по тому, что он имеет, а по тому, чем он сам является:

bird-brain букв. ‘птичий мозг’ — ‘глупец’

four-eyes букв. ‘четыре глаза’ — ‘очкарик’

lazy-bones букв. ‘ленивые кости’ — ‘лентяй’

blockhead букв. ‘чурбанная голова’ — ‘болван’

heart-throb букв. ‘сердечный стук’ — ‘писаный красавец’

loudmouth букв. ‘громкий рот’ — ‘крикун’

boot-black букв. ‘ботинок черный’ — ‘чистильщик сапог’

heavyweight букв. ‘тяжелый вес’ — ‘тяжеловес’

low-life букв. ‘низкая жизнь’ — ‘отребье’

butterfingers букв. ‘масляные пальцы’ — ‘тот, у которого ничего не держится в руках’

high-brow букв. ‘высокая бровь’ — ‘тот, кто претендует на интеллигентность’

ne’er-do-well букв. ‘никогда-не-хорошо’ — ‘неудачник’

cut-throat букв. ‘резать горло’ — ‘головорез’

hunchback букв. ‘горбатая спина’ — ‘горбун’

pip-squeak букв. ‘тонкий писк’ — ‘незначительная личность’

dead-eye — букв. ‘мертвый глаз’ — ‘юферс’

fat-head — букв. ‘толстая голова’ — ‘олух’

redneck — букв. ‘красная шея’ — ‘работяга’

egghead — букв. ‘яйцеголовый’ — ‘умник’

flatfoot — букв. ‘плоская ступня’ — ‘полицейский’

scarecrow — букв. ‘пугать ворон’ — ‘пугало’

killjoy — букв. ‘убивать радость’ — ‘зануда’

know-nothing — букв. ‘не знать ничего’ — ‘невежда’

wetback — букв. ‘мокрая спина’ — ‘сельскохозяйственный рабочий’

Этот список (похожий на набор актерских амплуа из Дэймона Раньона^[144]) демонстрирует, что практически у всего в языке есть систематические модели образования, даже у кажущихся исключений, если только дать себе труд к ним присмотреться.

Третья история разбирает по косточкам восторженное высказывание Барбры Стрейзанд, в которой она описывает звезду тенниса — Андре Агасси.

Он очень-очень умный, очень-очень чувственный, он очень развит (evolved); больше, чем его прямолинейные (linear) годы… Он играет, как дзен-буддист. Это точно в тот самый момент.

Прежде всего Сэфайр рассуждает о причинах, по которым Стрейзанд употребила слово evolved: «Этот переход от активного залога к пассивному — от he evolved from ‘он развился из’ (Недостающее звено) к He is evolved ‘Он развитый’ — наверняка был сделан под влиянием слова involved ‘увлеченный, захваченный какой-то деятельностью’, которое является комплиментом»^[145].

Такие виды словобразования интенсивно изучались в лингвистике, но Сэфайр демонстрирует свое незнание принципов их работы. Он думает, что люди изменяют слова, потому что одни из них рифмуются с другими — involved с evolved — этакая неаккуратность речи. Но на самом деле люди далеко не так небрежны, и не мыслят так буквально. То лексическое творчество, с которым мы уже имели дело — Let me caveat that ‘Позвольте мне ходатайствовать об этом’, They deteriorated the health care system ‘Они начали вырождать систему здравоохранения’, Boggs flied out to the center field ‘Боггз отбил мяч на центральное поле’ — основаны не на рифмовке, а на абстрактных правилах, изменяющих категории частей речи и состав ролевых исполнителей одними теми же точными способами у десятков сотен слов. Например, переходный глагол to deteriorate (the health care system) ‘вырождать (систему здравоохранения)’ происходит из непереходного — (the health care system) deteriorated ‘(система здравоохранения) выродилась’ — точно таким же образом, которым переходный глагол в to break (the glass) ‘разбить (стакан)’ происходит от непереходного (the glass) broke ‘(стакан) разбился’. Давайте посмотрим, откуда могло появиться слово evolved.

Предположение Сэфайра, что это переход от активного залога к пассивному, основанное на involved, не работает вообще. Для слова involved мы, наверное, и можем представить себе его происхождение из активного залога:

Raising the child involved John (активн.) ‘Воспитание ребенка увлекло Джона’. —>

John was involved in raising the child (пассивн.) ‘Джон был увлечен воспитанием ребенка’. —>

John is very involved ‘Джон — очень увлеченный [отец]’.

Но для слова evolved параллельный словообразовательный процесс потребует наличие пассивного предложения, а перед этим — еще и активного, которых не существует (я пометил их звездочкой):

*Many experiences evolved John ‘*Джона развил его большой опыт’. —>

*John was evolved by many experiences. (или) *John was evolved in many experiences. ‘*Джон был развит своим большим опытом’, (или) ‘*Пройдя через многое, Джон был развит’. —>

John is very evolved ‘Джон очень развит’.

Кроме того, если вы увлечены (involved) чем-то, то это означает, что что-то вас увлекает — вы объект действия чего-то, в то время как если вы развиты (evolved), это означает, что вы делали что-то развивающее — вы были субъектом действия.

Проблема в том, что переход от evolved from ‘развился из’ к very evolved ‘очень развит’ — это не переход от активного залога глагола к пассивному, как например, Andre beat Boris ‘Андре победил Бориса’ —> Boris was beaten by Andre ‘Борис был побежден Андре’. Источник, упоминаемый Сэфайром — evolved from — в современном английском является непереходным глаголом, не имеющим прямого дополнения. Чтобы сделать английский глагол пассивным, нужно перевести прямое дополнение в подлежащее, поэтому пассивная конструкция was evolved ‘был развит’ была бы возможна только при наличии активного залога, например, Something evolved Andre ‘Что-то развило Андре’, а такое предложение невозможно. Объяснение Сэфайра звучит так, как если бы можно было взять предложение Bill bicycled from Lexingtone ‘Билл выехал на велосипеде из Лексингтона’ и изменить его на Bill is bicycled ‘Билл есть выехавший на велосипеде’, а затем на Bill is very bicycled ‘Билл есть очень выехавший на велосипеде’.

Этот провал — хорошая иллюстрация одного из основных позорных свойств языковых мавенов — бессилия в самых элементарных вопросах грамматического анализа, например, в определении части речи слова. Сэфайр говорит об активном и пассивном залоге — двух формах глагола. Но разве Барбра использует evolved как глагол? Одно из основных открытий современной генеративной грамматики в том, что часть речи (существительное, прилагательное, глагол) — это не ярлычок, повешенный для удобства, а реальная ментальная категория, которая может быть подтверждена экспериментальными проверками, точно так же, как ювелир может определить, является ли камень бриллиантом или цирконием. Эти тесты — стандартная домашняя работа во время прохождения вводного курса, которую лингвисты повсеместно называют детским синтаксисом. Метод состоит в том, чтобы найти максимальное количество конструкций, в которых слова были бы чистым образчиком своей категории, и в которых не могло бы появиться ни одно другое слово. А затем, когда вы встретитесь со словом, части речи которого вы не знаете, вы посмотрите, можно ли его подставить в те же самые конструкции, так, чтобы они имели смысл. Например, благодаря этим тестам, мы можем определить, что языковой мавен Жак Барзен, заработал «единицу», когда назвал существительное в притяжательном падеже — Wellington’s ‘Веллингтона (принадлежащий Веллингтону)’ прилагательным (как и прежде, я пометил звездочкой невозможные в языке словосочетания):

А теперь, давайте применим этот вид теста к сказанному Барброй evolved, сравнив его с чистым примером глагола в пассивном залоге, например, was kissed by a passionate lover ‘был расцелован страстной возлюбленной’. Странно звучащие конструкции помечены звездочкой:

1. very evolved ‘очень развит’ / *very kissed *‘очень расцелован’.

2. He seems evolved ‘Он кажется развитым’ / *He seems kissed *‘Он кажется расцелованный’.

3. How evolved is he? ‘Насколько он развит?’ / *How kissed is he? *‘Насколько он расцелован?’

4. He is more evolved now than he was last year ‘Он более развит сейчас, чем был в прошлом году’ / *He is more kissed now than he was yesterday *‘Он более расцелован сейчас, чем был вчера’.

5. a thoughtful, evolved, sweet friend ‘вдумчивый, развитый милый друг’ / *a tall, kissed, thoughtful man *‘высокий, расцелованный вдумчивый человек’.

6. He was unevolved ‘Он был неразвит’ / *He was unkissed by a passionate lover *‘Он был нерасцелован страстной возлюбленной’.

Очевидно, что evolved ведет себя не как пассивный залог глагола, а как прилагательное^[146]. Сэфайра сбило с толку то, что прилагательные могут выглядеть как глаголы в пассивном залоге и между теми и другими явно прослеживается связь, но это не одно и то же. Это и является источником шутки в песне Боба Дилана «Женщины в дождливый день #12&35»:

They’ll stone you when you’re riding in your car. ‘Они забросают тебя камнями (stone), когда ты будешь ехать на машине’.

They’ll stone you when you’re playing your guitar. ‘Они забросают тебя камнями (stone), когда ты будешь играть на гитаре,’

But I would not feel so all alone. ‘Но я не буду чувствовать себя одиноко:’

Everybody must get stoned. ‘Все должны быть обкуренными (stoned) ’.

Это открытие направляет нас к истинному источнику происхождения evolved. Поскольку это прилагательное, а не глагол в пассивном залоге, нам не нужно больше беспокоиться по поводу отсутствия соответствующего предложения в активном залоге. Чтобы дойти до его корней, нам нужно найти в английском языке правила, создающие прилагательные из непереходных глаголов. Такое правило существует. Оно применяется к причастной форме определенного класса непереходных глаголов, относящихся к изменению состояния (лингвисты называют их «неаккузативными»), и создает соответствующие прилагательные^[147]:

time that has elapsed —> elapsed time ‘время, которое стало истекшим —> истекшее время’

a leaf that has fallen —> a fallen leaf ‘лист, который стал опавшим —> опавший лист’

a man who has travelled widely —> a widely travelled man ‘человек, который много путешествовал —> много путешествовавший человек’

a testicle that has not descended into the scrotum —> an undescended testicle ‘яичко, которое не опустилось в мошонку —> не опустившееся яичко’

a Christ that has risen from the dead —> a risen Christ ‘Христос, который стал воскресшим —> воскресший Христос’

a window that has stuck —> a stuck window ‘окно, которое заклинило —> заклинившее окно’

the snow which has drifted —> the drifted snow ‘снег, который нанесло —> нанесенный снег’

a Catholic who has lapsed —> a lapsed Catholic ‘тот кто стал обращенным в католическую веру —> обращенный католик’

a lung that has collapsed —> a collapsed lung ‘легкое, которое отказало —> отказавшее легкое’

a writer who has failed —> a failed writer ‘писатель, который не состоялся —> несостоявшийся писатель’

Возьмите это правило и примените его к a tennis player who has evolved ‘теннисисту, который стал развитым’, и вы получите an evolved player ‘развитого теннисиста’. Это решение также помогает нам понять, что имела в виду Стрейзанд. Когда глагол переходит из активного залога в пассивный, его значение сохраняется: Dog bites man = Man is bitten by dog ‘Собака кусает человека = Человек укушен собакой’. Но когда глагол превращается в прилагательное, то у прилагательного появляются специфические оттенки значения. Не каждая упавшая женщина будет падшей, и не каждый забросанный камнями (stoned) будет обкуренным (stoned). Все мы являемся развившимися (или эволюционировавшими), но не каждый из нас развит в том смысле, что его духовное развитие выше, чем у современников.

Далее Сэфайр дает Стрейзанд нагоняй за more than his linear years ‘больше, чем его прямолинейные (linear) годы’. Он говорит:

Linear означает ‘прямолинейный, т.е. прямой, непрерывный’; это слово приобрело широко распространенный уничижительный смысл «лишенный воображения», как в словосочетании linear thinking ‘прямолинейное мышление’ в противоположность вспышкам озарения. Я думаю, что госпожа Стрейзанд имела в виду «несоответствие с его хронологическим возрастом», что можно выразить простыми словами «не по годам». Можно понять, на что она намекала — на годы, выстроившиеся в положенном порядке — но даже в жаргоне шоу-бизнеса, где царствует вседозволенность, позволено не все до конца. Одно очко долой за прямолинейность.

Как и многие языковые мавены, Сэфайр недооценивает точность и уместность использования жаргона, в особенности, жаргона позаимствованного из области техники. Очевидно, что Стрейзанд использует слово линейный не в том значении, в котором оно употребляется в Евклидовой геометрии — «прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками» — и не ассоциирует его с образом лет, выстроившихся по порядку. Она использует его в том смысле, в котором оно употребляется в аналитической геометрии, означая «прямо пропорциональный» или «соответствующий». Если вы возьмете лист бумаги и построите график расстояния, пройденного при постоянной скорости за промежуток истекшего времени, вы получите прямую линию. Это называется линейным (linear) отношением: за каждый проходящий час вы продвигаетесь еще на 55 миль. В противоположность этому, если вы построите график количества денег, положенных в банк под сложные проценты, вы получите нелинейный изгиб, стремящийся вверх, поскольку чем дольше вы храните деньги, тем большие и большие проценты накапливаются за год^[148]. Стрейзанд имеет в виду, что уровень развития Агасси не пропорционален его возрасту: там, где развитие обычных людей дало бы прямую линию, показывающую, что они накапливают X духовных единиц развития за каждый прожитый год, развитие этого молодого человека проходило по более сложному графику, он поднимается над прямой линией благодаря большему количеству единиц развития, чем должен был бы иметь. В принципе, я не могу быть уверен, что Стрейзанд имела в виду именно это (к тому моменту, как я пишу эти строки, она не ответила на мой запрос), но употребление слова прямолинейный в этом смысле является обычным в современном популярном техническом жаргоне (как и употребление слов обратная связь, системы, холизм, интерфейс и синергистический), и вряд ли она могла бы так грубо ошибиться во вполне уместном употреблении этого слова и что произошло это случайно (что следует из анализа Сэфайра).

И наконец, Сэфайр комментирует very in the moment ‘точно в тот самый момент’.

Это very требует использования предлога или существительного в качестве определяющего слова, например: It’s very in ‘Это очень в моде’ или It’s very New York ‘Это тот самый Нью Йорк’ или последний модный комплимент It’s very you ‘Это тот самый ты (совсем не изменился)’. Выражение to be very in the moment (возможная вариация как раз вовремя), похоже, вольный перевод французского au courant, что можно перевести как ‘современный, модный, наимоднейший’.

И опять, взяв шефство над языком Стрейзанд, Сэфайр неправильно проанализировал и форму и значение. Он не заметил, что (1) слово very не связано с предлогом in, оно связано со всей предложной группой in the moment. (2) Стрейзанд не использует непереходный предлог in с его особым значением «модный», она использует традиционный переходный предлог in с дополнением, выраженным именной группой — the moment. (3) Использование ею предложной группы в качестве прилагательного для описания ментального или эмоционального состояния соответствует стандартной для английского языка модели: under the weather ‘больной’, out of character ‘ведущий себя не в своем стиле’, off the wall ‘очень неожиданный’, in the dumps ‘подавленный’, out to lunch ‘не в себе’, on the ball ‘внимательный’, in good spirits ‘в хорошем расположении духа’, on top of the world ‘на седьмом небе’, out of his mind ‘вне себя’ и in love ‘в состоянии любви’. (4) Вряд ли Стрейзанд стала бы говорить, что Агасси au courant или модный, это унизило бы его намеком на отсутствие в нем глубины и не было бы комплиментом. Ссылка на дзен-буддиста делает то, что имела в виду Стрейзанд, совершенно прозрачным: Агасси прекрасно умеет блокировать отвлекающие маневры и концентрироваться на игре противника.

Таковы языковые мавены. Им можно поставить в вину два слабых места. Первое — это серьезная недооценка лингвистического арсенала обычного человека. Я не говорю, что все выходящее из человеческих уст или из-под пера в точности соответствует правилам (вспомните Дэна Квейла). Но вместо того, чтобы выставлять себя на посмешище, языковые мавены могли бы прибегнуть к диагнозу языковой компетентности как к последнему средству, а не ставить его сразу после беглого осмотра. Люди выдают смешную словесную абракадабру, когда чувствуют, что стоят на высокой трибуне, требующей от них возвышенного формального стиля, и знают, что выбор слов может иметь для них мгновенные последствия. Вот почему богатым источником стилистических ляпов может быть речь политиков, заявления о выдаче социального пособия и студенческие курсовые работы (если допустить, что в приведенных списках есть хоть крупица правды). В обстановке, требующей меньшего контроля над собой, обычные люди, как бы плохо образованы они ни были, подчиняются сложным грамматическим законам и могут выражать свои мысли так живо и изящно, что их речь очаровывает серьезных слушателей: лингвистов, журналистов, историков устной речи и писателей-мастеров диалога.

Второе слабое место языковых мавенов — это их полное невежество относительно современной науки о языке. Я имею в виду не формальный аппарат теории Хомского, а базовые знания о том, какие виды конструкций и идиом встречаются в английском, и как люди используют и произносят их. Со всей честностью надо сказать, что значительная доля вины падает на представителей моей профессии за то, что мы с такой неохотой используем свои знания в практических вопросах стиля и словоупотребления, чтобы удовлетворить естественный человеческий интерес к тому, почему люди говорят так, а не иначе. За несколькими исключениями, такими как Джозеф Эмондз, Дуайт Болинджер, Робин Лакофф, Джеймс Мак-Коли и Джофри Нанберг, основная масса американских лингвистов оставила эту область деятельности целиком на откуп мавенам или, как называет их Болинджер, шаманам. Он обрисовывает ситуацию так:

В языке не встретишь специалистов с лицензией; но леса полны повивальных бабок, травников, промывателей желудка, костоправов и колдунов общей практики. Некоторые из них вопиюще невежественны, у других большой багаж практических знаний, но всех их можно собрать воедино и назвать шаманами. Они требуют нашего внимания не только потому, что заполняют пробел, а потому что почти никто, кроме них не выходит на трибуну, когда язык начинает причинять беспокойство, и кому-то нужно ответить на зов о помощи. Иногда их советы что-то значат. Иногда они бесполезны, но к ним все равно обращаются, потому что никто не знает, куда еще можно обратиться. Мы живем в африканской деревне, а Альберт Швейцер еще не появился.

* * *

Так что же делать со словоупотреблением? В противоположность некоторым ученым 60-х гг. я не говорю, что инструкции стандартной английской грамматики и стилистики — это орудия, поддерживающие иго белого патриархального капиталиста, и Народ должен быть освобожден, чтобы писать так, как ему хочется. Некоторые аспекты того, как люди выражают свои мысли в определенной обстановке, стоит изменить. Но то, к чему я призываю — это мирное урегулирование — более вдумчивое обсуждение вопросов языка и словоупотребления, вытеснение «охотничьих рассказов» и сказок старых вдов последними полезными научными знаниями. Особенно важно не недооценивать то, насколько сложна организация истинного источника любой разновидности языка — человеческого мышления.

Парадоксальным образом, иеремии, стенающие по поводу того, что небрежность в языке ведет к небрежному мышлению, сами являются скопищем за уши притянутых квази-фактов и клубком выводов, который невозможно распутать. Все образчики языкового поведения человека, которым заранее отказано в оправдательном приговоре, свалены в одну непривлекательную кучу и выплюнуты как свидетельство Упадка Языка. В этой куче — и молодежный сленг, и софизмы, и локальные вариации произношения и дикции, и бюрократические нагромождения, и плохие правописание с пунктуацией, и такие псевдоошибки, как hopefully, и плохо написанная проза, и правительственные эвфемизмы, и такая нестандартная грамматика, как ain’t, и сбивающая с толку реклама и так далее (не говоря уже о нарочно придуманных стилистических ляпах, которые уже не в компетенции обвинителя).

Я надеюсь, что убедил вас в двух вещах. Многие правила прескриптивной грамматики — это просто глупость, которую нужно выбросить из пособий по словоупотреблению. И бо́льшая часть стандартного английского именно им и является — стандартным в смысле стандарта денежных единиц или стандартного напряжения во всех розетках в доме. Здравый смысл подсказывает, что людей нужно поощрять и давать им возможность усваивать тот диалект, который стал стандартным в их сообществе, и употреблять его в разной формальной обстановке. Но ни к чему использовать такие термины, как «плохая грамматика», «ущербный синтаксис» и «неправильное словоупотребление», когда речь идет о деревенских диалектах и диалектах афроамериканцев. Хотя я и не приверженец «политкорректных» эвфемизмов (в которых, согласно одной пародии, слова белая женщина нужно заменить на особь с низким содержанием меланина), но использование таких терминов, как «плохая грамматика» и «нестандартный» — это и не правильно и не аккуратно в научном смысле.

Что касается сленга, то я целиком на его стороне! Некоторые беспокоятся, что сленг каким-то образом «испортит» язык. Эта «порча» была бы для нас большим везением. Но большинство сленговой лексики ревностно оберегается «посвященными» ее субкультуры как опознавательный знак для «своих». А присмотревшись к этой лексике, ни один истинный любитель языка не может не восхититься блестящей игрой слов и остроумием: Zorro-belly ‘пациент, перенесший операцию на животе’; crispy critter ‘пациент с ожогами (от названия сухого завтрака)’; prune ‘некто неприятный, тупой, упрямый’ букв. ‘чернослив’ (студенты-медики); jaw-jacking ‘разговаривающий’ (от jaw — челюсть); dissing ‘неуважительный’ (происходит от отрицательной приставки dis-) (рэпперы); studmuffin ‘обаяшка (о мужчинах)’ (от stud ‘племенной жеребец’); veg out ‘бездумно и бездейственно проводить время’ (происходит от слова vegetable ‘овощ’); blow off ‘нарушить обещание’ букв. ‘сдуть’ (студенты); gnarlacious ‘отличный’ (первое значение — ‘хорошая для катания волна’); geeklified ‘занудный’ (от geek ‘цирковой урод’) (серфингисты); to flame ‘лицемерно протестовать’ букв. ‘воспламеняться’ (хакеры). Когда устаревающие термины отбрасываются субкультурой и присоединяются к основному потоку языка, они зачастую прекрасно заполняют пробелы выразительности в языке. Не могу себе представить, как я когда-то обходился без to flame, без to dis ‘выражать неуважение к кому-либо’ и без to blow off. А ведь есть еще тысячи слов, без которых английский сейчас не может обойтись, но которые начали свою жизнь в качестве жаргона: clever ‘умный’, fun ‘веселье’, sham ‘поддельный’, banter ‘подтрунивать’, mob ‘чернь’, stingy ‘скупой’, bully ‘задирать’, junkie ‘наркоман’ и jazz ‘пустая болтовня’. Особое лицемерие — это быть ретроградом: противиться языковым инновациям, но оплакивать потерю различий между lay ‘класть’ и lie ‘лежать’, на основании того, что язык теряет выразительность. Средства для выражения мысли создаются гораздо быстрее, чем теряются.

Очевидно, существует правдоподобное объяснение культу слов-паразитов, когда речь то и дело прерывается вставками: понимаешь, в общем, значит, ну типа и т.д. У каждого человека имеется ряд способов ведения разговора, уместных в том или ином контексте и определяющихся статусом собеседника и степенью общности с ним. Похоже, что юные американцы пытаются установить более короткую социальную дистанцию, чем та, к которой привыкло старшее поколение. Я знаю многих одаренных стилистов моего возраста, речь которых в беседе один на один приправлена значит и понимаешь — их попытка выйти из роли знатока, имеющего право читать собеседнику нотации. Некоторых это раздражает, но большинство людей может обойтись без слов-паразитов, приложив усилия, и я считаю, что это ничем не хуже другой крайности — некоторых пожилых ученых, красноречиво разглагольствующих перед младшими по возрасту слушателями, не знающими куда от этого деться.

Тот аспект пользования языком, которому больше всего необходимы изменения — это ясность и стиль прозы на письме. Описания требуют от языка выражения гораздо более сложных цепочек мыслей, чем это было задумано биологией. С непоследовательностью, которая вызвана ограничениями на оперативную память и планирование и незаметна в беседе, не так легко смириться, когда она зафиксирована на бумаге — у человека есть время, чтобы в нее всмотреться. Кроме того, в отличие от собеседника, у читателя редко имеется столько же базовых знаний, чтобы заполнить все пропущенные логические посылки, которые делают речь доступной для понимания. Преодолеть свой природный эгоцентризм и попытаться представить себе уровень знаний среднестатистического читателя на каждом этапе изложения — это одна из важнейших задач хорошего стилиста. Все это делает письмо сложным ремеслом, которое постигается благодаря практике, наличию наставника, обратной связи и что, может быть, важнее всего, постоянному ознакомлению с образчиками хорошей прозы. Существуют отличные руководства по стилю письма, в которых эти и другие навыки обсуждаются с большим знанием дела, как, например, книга Странка и Уайта «Элементы стиля» и книга Уильямса «Стиль: вперед к ясности и изяществу». На мой взгляд, самое полезное в этих книгах то, насколько далеко отстоят их практические советы от набивших оскомину рассуждений о жаргоне и расщепленных инфинитивах. Например, банальный, но повсеместно признанный ключ к хорошему стилю — это постоянное саморедактирование. Хорошие авторы проходятся по тексту от двух до двадцати раз, прежде чем он выйдет в печать. Тот, кто не считает это необходимым, будет плохим стилистом. Представьте себе какого-нибудь иеремию, восклицающего: «В наши дни языку угрожает коварный враг: молодежь недостаточно редактирует то, что она пишет». Вообще прикол, да? В таком нельзя обвинить телевидение, рок-музыку, потребительскую культуру, спортсменов, получающих чересчур высокие гонорары или какой-то другой символ упадка цивилизации. Но если нам нужен ясный стиль, то на помощь призываются вышеупомянутые доморощенные средства.

Под конец я должен признаться. Когда я слышу, как кто-то употребляет слово disinterested ‘беспристрастный’ в значении ‘апатичный’, я готов выйти из себя. Слово disinterested (наверное, я должен объяснить, что оно означает «лишенный предрассудков») — это замечательное слово: оно настолько тонко отличается в своем употреблении от impartial ‘непредвзятый’ или unbiased ‘непредубежденный’, что люди не чувствуют кровной заинтересованности в том, как оно будет употребляться, им и нет надобности быть беспристрастными в этом вопросе из принципа. Его непростое значение происходит из его непростой структуры: interest означает «заинтересованность», как, например, в словосочетании conflict of interest ‘противоречие интересов’ и bank interest ‘банковский процент’ букв. ‘интерес’; добавление суффикса -ed к существительному может сделать его принадлежащим обладателю того, что обозначает существительное, например: one-eyed ‘одноглазый’ или hook-nosed ‘крючконосый’; dis- отрицает всю комбинацию. Та же самая грамматическая логика проявляется и в похожих структурах: disadvantaged ‘поставленный в невыгодное положение’, disaffected ‘настроенный против’, disillusioned ‘лишенный иллюзий’, disjointed ‘разъединенный’ и dispossessed ‘лишенный собственности’. Поскольку у нас уже есть слово uninterested, то может быть не стоит обкрадывать проницательных любителей языка и лишать их disinterested, сливая значения двух этих слов в одно; разве что это будет попыткой сделать речь более напыщенной? И не начинайте мне говорить про fortuitous ‘случайный’ (нестандартное употребление — ‘счастливый’) и parameter ‘техническая характеристика’ (более распространенное сейчас значение ‘диапазон’)…

Поиск по сайту: