В семантическом аспекте

Введение

В лингвистике существуют такие языковые феномены, которые чем глубже изучаются исследователями, тем больше остается и вновь возникает немало неясного, спорного в понимании их сущности. Экспрессивность относится к одному из таких феноменов. Через призму некоторых обозначенных далее дискуссионных моментов (частично они представлены в: [Лукьянова 2009]) в данной статье вносятся некоторые коррективы, дополнения, уточнения к пониманию этой категории, ее связей с другими категориями, в которых отражается субъективный взгляд носителей языка на мир, на отношения между людьми в обществе, а также выстраивается понятийно-терминологическая система описания экспрессивной лексики, функционирующей в разговорных стратах современного русского языка – литературно-разговорной, просторечной и диалектной. Поскольку эти страты объединяются общим признаком разговорная, то экспрессивные единицы этих страт мы объединяем определением разговорного употребления. Используя современную терминологию, их можно назвать и единицами разговорного дискурса (определение этого термина дано ниже).

Экспрессивные лексические единицы (далее – ЭЛЕ) функционируют в разных стилевых сферах русского литературного языка и социальных стратах (или средах) – от различных жанров языка художественной литературы, публицистического стиля, речевых жанров СМИ, литературно-разговорной речи до сугубо периферийных социальных сред типа внелитературного просторечия, территориальных диалектов (русских народных говоров), жаргонов, арго, сленга. Экспрессивность может рассматриваться как общеязыковая категория и как частная категория – применительно к единицам определенного уровня языка: лексическая, фразеологическая, словообразовательная, морфологическая, синтаксическая. Если выйти за рамки собственно системного подхода, в область функционирования языка, то естественно расширятся и границы частных категорий экспрессивности. Например, Б. Тошович к уровневой экспрессивности относит: графическую, лексическую, фразеологическую, фонетико-фонологическую (ее средствами являются различные «фонетические фигуры»: ассонанс, аллитерация, анафора, эпифора, анкопа и т. д.), словообразовательную, грамматическую (включающую морфологическую и синтаксическую), текстуальную [Тошович 2006: 41–42]. В данной классификации представлена экспрессивность как собственно языковая, так и речевая (стилистическая и текстовая). Экспрессивность интерпретируются в стилистическом, семантическом, прагматическом (функциональном), лингвокультурологическом, лексикографическом и других аспектах (см. об этом в: [Лукьянова 2008]). Данная статья посвящена рассмотрению экспрессивности лексических единиц (далее – ЛЕ) в семантическом аспекте. Объектом нашего описания является экспрессивная лексика разговорных страт – литературно-разговорной и диалектной. Целесообразность вовлечения в сферу исследования диалектных экспрессивных ЛЕ, наряду с разговорными ЭЛЕ, обусловлена тем, что экспрессивность и литературного языка, и говоров имеет больше общих признаков, чем различных, например:

– общие когнитивные механизмы ее порождения и воплощения в семантику ЛЕ,

– общие направления и модели метафоризации как одного из способов порождения экспрессивной семантики,

– одинаковые средства формального выражения экспрессивной семантики,

– общие модели речевой реализации экспрессивных единиц,

– ЭЛЕ разных страт выполняют одинаковые функции,

– ЭЛЕ участвуют в создании общей ценностной картины мира русского народа.

Различия связаны с составом и количеством тех ЛЕ, в которых воплощается экспрессивная семантика, а это объясняется различием чувственно-практического опыта говорящих, использующих литературно-разговорную речь, и диалектоносителей. Различия также относятся к формальным средствам выражения экспрессивной семантики: в их арсенале присутствуют, например, диалектные суффиксы, но их количество незначительно. Приводимый нами иллюстративный материал взят из толковых словарей русского языка, письменных текстов, передающих разговорную речь, наших записей фрагментов естественной литературно-разговорной речи и речи носителей говоров Новосибирской области (диалектные примеры маркируются пометой диал.).

Семантический диапазон ЭЛЕ разговорного употребления довольно широкий: от (а) единиц с «полновесным» денотативно-сигнификативным содержанием, часто не имеющих формальных показателей экспрессивности, находящихся на границе с неэкспрессивными, номинативными, ЛЕ и нередко получающих неодинаковые стилистические и эмоционально-оценочные интерпретации в толковых словарях (это, как правило, неодушевленные существительные, прилагательные, глаголы, наречия), до (б) единиц с размытым или даже «пустым» денотативно-сигнификативным содержанием, «привязанных» к определенной эмоциональной коммуникативной ситуации и вследствие этого находящихся на границе с междометиями. Приведем примеры более или менее семантически близких ЛЕ с их стилевыми и эмоционально–оценочными пометами из одного и того же словаря – «Толкового словаря русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой 1997 г. издания (далее – СОШ):

(а) разгильдяйство разг., презр., аналогичные по структуре и близкие по семантике ротозейство, головотяпство, верхоглядство зафиксированы в словаре только с пометой разг., ср. соответствующие производящие слова: разгильдяй разг., ротозей разг., неодобр., головотяп разг., презр., верхогляд разг.; другие примеры: анонимка ‘анонимное письмо, сообщающее о ком-н. что-н. обидное, неприятное, компрометирующее’разг., неодобр., но фальшивка ‘фальшивый, подложный документ’ – только пометаразг., подделка ‘подделанная вещь, имитация’ – без помет; сговор ‘соглашение в результате переговоров’ обычно неодобр., но сделка ‘неблаговидный, предосудительный сговор’ – без помет; маниловщина неодобр., но обломовщина, хлестаковщина – без помет (кстати, суффикс - щин- в подобных ЛЕ В.В. Виноградов относил к экспрессивным);

(б) ахинея разг. ‘вздор, бессмыслица’, бред разг. ‘нечто бессмысленное, вздорное, несвязное’, вздор разг. ‘нелепость, глупость, ерунда’; ерунда разг. 1.‘Вздор, пустяки, нелепость’ (Молоть всякую ерунду.). 2. ‘О чем-н. несущественном, незначительном’ ( “ Сильно порезался? ” – “ Ерунда! ” ); чушь разг.‘ерунда, нелепость’; кошмар в знач. сказ.‘о чем-н., проявляющемся сильно или о большом количестве кого-чего-н.’ прост., обычно неодобр. (Денег потратили – кошмар!; А вещей ненужных повыбрасывали – просто кошмар!), а также употребляется в качестве междометия (На улице холодно – кошмар! ); ужас в знач. сказ. ‘о чем-н. изумляющем, необычном по своим положительным или отрицательным свойствам, а также о большом количестве кого-чего-н’, разг. (ср. диал. контексты: Ужас какая грязь у них в доме! / Не хочется туда заходить; На свадьбу он [жених] скоко шариков накупил! / Ужас!); беда в знач. сказ. ‘очень много’ прост. (Людей там – беда!); в диалектной речи употребляется в качестве междометия (Но'нче скоко грибов уродилось / всё лето таскали их / прямо беда!). Замечу, что в разных словарях одно и то же слово может иметь различные интерпретации в аспекте их экспрессивного и стилистического потенциала, но здесь соответствующий материал не приводится

1. Дискуссионные моменты интерпретации экспрессивности

как категории лексикологии

Существуютопределенныетрудности интерпретации экспрессивности лексики как категории в аспекте ее семантики. Это можно объяснить рядом причин.

Во-первых, в когнитивном аспекте ЭЛЕ репрезентируют результаты как логической, так и эмоционально-психической деятельности сознания в их целостности. В лексикологии (семасиологии и ономасиологии) они (результаты) именуются терминами денотативно–сигнификативное (объективное) и коннотативное (субъективное) содержание (значение, семантика) слова. Но разграничение этих двух гетерогенных частей единой, неделимой сущности – лексического значения (далее – ЛЗ) слова – не имеет под собой достаточно убедительных критериев и нередко носит субъективный характер. Так, известно, что оценки, репрезентируемые словами, философы, а вслед за ними и лингвисты разделяют на логические и эмоциональные: первые относятся лингвистами к денотативно–сигнификативной части ЛЗ слова, вторые – к коннотативной. Ср. следующие оппозиции однокоренных и разнокоренных слов с семами ‘логическая оценка (положительная или отрицательная)’ – ‘эмотивная оценка (положительная или негативная)’: добрый, доброта – добрейший, добряк; злой, злость – злющий, злюка, злючка, злодей; глупый – глупец, глупость (Не рассказывай ты мне эти глупости; «А если все узнают о твоем отъезде?» – «Глупости!» ); бездарный – бездарь; вкусный – вкуснятина; ароматный – вонючий, зловонный; ссора, скандал – буза, базар, бедлам, балаган, бенефис ирон., цирк, катавасия шутл., тарарам. Точно так же сему ‘высокая степень проявления признака предмета, явления’ можно квалифицировать как сигнификативную и как коннотативную. Ср. следующие оппозиции слов: с общим семами ‘очень спешная работа’: аврал – гонка, горячка, лихорадка, штурмовщина; с архисемой ‘сильный по степни своего проявления’ сильный – адский, дьявольский, чертовский, чудовищный, ужасный, безумный, идиотский (боль, нежность, гордость, скорость, аппетит, голод, холод, погода, ветер); с архисемой ‘большое количество однородных предметов’ много, множество – лавина (чувств, вопросов, покупок), ‘множество лиц’ – созвездие дураков, бездельников, джинсовых созданий,‘множество натурфактов’ – табун / табуны васильков, елочек, облаков, бабочек.

Во-вторых, образность как один из компонентов значения тоже свойственна словам с денотативной семантикой и словам с коннотативной семантикой. Ср. пары однокоренных слов с номинативным и экспрессивным значением: змеевик ‘изогнутая спиралью трубка’ – змеюшник ‘собравшиеся вместе злые, враждующие друг с другом люди’; окаменелые (кости) – окаменеть (от горя); нескладный ‘c недостатками, внутренними изъянами’ – нескладица (жизни) (Он [Юра] привык к этим переменам, и в обстановке вечной нескладицы [в семье] отсутствие отца не удивляло его (Б. Пастернак. Доктор Живаго)); нервничать – нервотрёпка; вихриться (о пыли, снеге) – диал. завихе'ривать ‘быстро идти, бежать, торопиться’ (Вон бабка как завихеривает!).

Следовательно, сохраняется проблема поиска критериев отнесения названных сущностей к денотативно-сигнификативной и коннотативной части ЛЗ слов. Кроме того, высказывается мнение о том, что, кроме суффиксов субъективной оценки, не существует других «собственных средств» (не считая стилистических фигур и приемов речи) выражения экспрессивности. [Телия 1991б: 33]. В своей более ранней монографии В. Н. Телия также подчеркивает «тропоморфный и словообразовательный способы образования экспрессивной окраски», и в то же время утверждает, что «главенствующая роль» в создании экспрессивной окраски «принадлежит метафоре как самому простому по композиции, а потому безошибочно воспринимаемому приему переосмысления и усиления образного сигнала» [Там же: 1986: 71]. С мнением В. Н. Телия о «главенствующей роли» метафоры в создании, порождении «экспрессивного эффекта», конечно, нельзя не согласиться. Ее работы, посвященные экспрессивной семантике лексики и фразеологии, являются блестящим обоснованием данного положения. Однако мнение об отсутствии «собственных средств» выражения экспрессивности, кроме суффиксов субъективной оценки, спорное.

В-третьих, те признаки, которые участвуют в порождении экспрессивности, относят к коннотативной части (коннотации) лексических значений слов. Дискуссионно, по нашему мнению, широко распространенное утверждение о том, что коннотация, а следовательно, и экспрессивность, является дополнительным содержанием (разрядка моя – Н. Л.) слова, «его сопутствующими семантическими или стилистическими оттенками, которые накладываются на его основное значение» [Ахманова 1966: 203–204], а также и утверждение о том, что «фонд экспрессивных языковых средств дополнителен (разрядка моя – Н. Л.) по отношению к нейтральным общеупотребительным, по самой своей идее он настроен на более редкое использование: экспрессивность «прямо пропорциональна необычности, нестандартности, редкости слова, словосочетания, морфемы, конструкции» [Матвеева 2003: 404]. Представление о дополнительности, «неглавности» коннотации в структуре ЛЗ слова демонстрирует соответствующая терминология, привнесенная в лексикологию из лингвостилистики: экспрессивность называют оттенком значения, окраской, окрашенностью, ореолом, тем самым интерпретация экспрессивности выводится из системно–семантического русла в лингвостилистическую сферу.

В-четвертых,. ЭЛЕ стилистически маркированы (значимы, окрашены). Дискуссию вызывает вопрос о статусе стилевого свойства ЭЛЕ: одни лингвисты выделяют стилистическую маркированность в качестве компонента («стилевого компонента», по Матвеевой) значения ЭЛЕ, например, В. Н. Телия [Телия 1991а: 40–41], Т. В. Матвеева [Матвеева 2003: 112]; другие исследователи не включают стилевую окрашенность в значение, называя ее значимостью, например, Л.М. Васильев [Васильев 1985: 5]. А Е. Р. Курилович считает, что «экспрессивные формы и стилистические варианты <…> можно было бы объединить общим термином стилистических в широком смысле слова» [Курилович 1955: 76]. Как известно, еще Ш. Балли, заложивший основы экспрессивной стилистики, ее предметом считал «экспрессивные факты языковой системы с точки зрения их эмоционального содержания, то есть выражение в речи явлений из области чувств и действие речевых фактов на чувства» [Балли 2001: 33]. Следовательно, сохраняет актуальность проблема отграничения экспрессивности от стилистической окрашенности ЛЕ.

В-пятых, не существует единого понятийно–терминологического аппарата описания экспрессивного фонда языка. Как отмечает Г. Н. Скляревская, «в целом терминологическая система категории языковой оценки (ее работа посвящена эмотивной оценке – Н. Л.) еще не сформировалась, иерархически не выстроена, за каждым термином не закреплено одно и только одно значение и, напротив, за каждым языковым фактом – только один термин. Терминологическая полисемия и синонимия препятствуют всякий раз уточнять и определять выбранные им (исследователем – Н. Л.) термины» [Скляревская 1997: 171]. Как синонимы употребляются термины экспрессивное значение, коннотативное значение и прагматическое значение, экспрессивное и эмоциональное (значение, слово, высказывание, выражение), экспрессивный, коннотативный и прагматический (компонент значения, сема) и др.

2. Семантические основания экспрессивности лексических единиц.

Целесообразно различать термины, которые обычно используются при описании «экспрессивных» объектов. Экспрессивность может иметь системный и речевой статус, или, в терминологии О. С. Ахмановой, быть ингерентной и адгерентной [Ахманова 1966: 523], – это общеизвестное положение. Однако существует и иное мнение: экспрессивность есть чисто психологическое (не лингвистическое) явление, а поэтому оно относится только к деятельности языка, т. е. к речи (К. Вайсгербер), проявляется в употреблении слова, «а употребление и значение слова связаны живыми нитями» [Звегинцев 1957: 171.

В нашей концепции через определение экспрессивныйипроизводноеэкспрессивностьквалифицируются системные единицы, их свойства и функции:

экспрессивность – свойство ЛЕ, а также единиц других уровней языка;

экспрессивное лексическое значение (содержание, семантика) – системное значение ЛЕ;

экспрессивная лексическая единица, экспрессивное слово, экспрессивная номинация,экспрессив – лексема и лексико-семантический вариант лексемы, обладающие свойством экспрессивности, т. е. имеющие экспрессивное значение;

экспрессивная единица языка – единица любого уровня, обладающая свойством экспрессивности;

экспрессивный лексический фонд (корпус), экспрессивная(лексическая) подсистема языка – часть лексического фонда, лексическая подсистема, которую образуют, экспрессивные лексические единицы;

экспрессивный фонд (корпус)языка – вся совокупность разноуровневых единиц, которые обладают свойством экспрессивности как элементы языковой системы;

э к с п р е с с и в н ы й к о н т е к с т – речевой или текстовый фрагмент связной устной или письменной речи, выражающий экспрессивный смысл;

э к с п р е с с и в н ы й д и с к у р с – 1) то же, что экспрессивный контекст, рассматриваемый через призму внешнего (социального) контекста (отношения говорящего к предмету речи, эмоционального состояния говорящего, отношений между говорящими, исторического фона высказывания и т. п.); 2) совокупность экспрессивных контекстов, относящихся к определенному стилю литературного языка или страте языка, например, литературно-художественный дискурс, литературно-разговорный дискурс, диалектный дискурс, жаргонный дискурс и т. п.;

экспрессивная функция (функции), «экспрессивный эффект» (В.Н. Телия), – прагматическая функция (функции) экспрессивных единиц – их предназначение выражать эмоциональное состояние говорящих в момент речи, характеризовать и давать субъективные оценки окружающим предметам и другим людям, усиливать впечатление адресата от полученной им информации, воздействовать на него, побуждая к ответной реакции, и т. д. (Подробнее о функциях ЭЛЕ см. в: [Лукьянова 2008]).

Квазитермины экспрессивная окраска, окрашенность, маркированность, оттенок значения мы используем для обозначения «речевых наслоений», «приращений (обертонов) смысла», которые приобретают единицы языка в речи / тексте, не будучи экспрессивными в языке-системе. Здесь для нас авторитетным является мнение Б. А. Ларина: «Семантические обертоны – те смысловые элементы, которые нами воспринимаются, но не имеют своих знаков в речи, а образуются из взаимодействия совокупности слов» [Ларин 1974: 36], т. е. это те смысловые приращения, которые слово получает в речи под влиянием внутреннего и внешнего контекстов. Его внутренним контекстом выступают окружающие его слова, а внешним – внеязыковая ситуация. В отличие от семантических обертонов, экспрессивные компоненты значения, как и экспрессивное значение в целом, имеют знаки – это формальные средства и неформальные показатели экспрессивности (см. об этом далее). Следовательно, семантические основания экспрессивности – это органичные компоненты значения ЭЛЕ, а экспрессивная окраска относится к актуальному (речевому) смыслу языковых единиц, т. е. связана с прагматикой и стилистикой речи.

Экспрессивная лексическая единица – лексема как система ее лексико-семантических вариантов (далее – ЛСВ), т. е. полисемант, и отдельный ЛСВ лексемы; они обладают свойством экспрессивности в противопоставлении другому свойству лексических единиц – номинативности. Положение о экспрессивности (эмоциональности) как о свойстве языковых единиц разговорной речи, выявляемом из их противопоставления «неэкспрессивным» (логическим) фактам, как известно, было обосновано еще Ш. Балли. С его концепцией экспрессивности связан метод идентификации, на его основе разработан метод ступенчатой идентификации Э. В. Кузнецовой. Оба метода широко используются в русистике.

Номинативность – свойство ЛЕ, связанное с обозначением и называнием предметов, соотносимое с классифицирующей деятельностью сознания (денотатом и / или сигнификатом), т. е. работой левого полушария головного мозга в когнитивно-номинативном (в аспекте порождения ЛЕ) и когнитивно-коммуникативном (в аспекте функционирования ЛЕ) процессах.

Экспрессивность – свойство ЛЕ, связанное с ее способностью в образной или (реже) необразной «форме» репрезентировать субъективные аспекты восприятия человеком действительности: представления говорящих о качественно-количественных проявлениях реалий (предметов и их признаков, признаков других признаков, действий, состояний, процессов), непосредственно переживаемые эмоции, чувства говорящих, субъективные мнения, оценки о предмете речи и т. д. Данное свойство ЛЕ соотносимо с работой правого полушария головного мозга в когнитивно-номинативном и коммуникативном процессах. Экспрессивное слово, строго говоря, не соотносится с классом однородных предметов: в сознании носителей языка не существует класса дрязг, нерях, верзил, слюнтяев, дармоедов, дебоширов и т. п. ЭЛЕ не столько называет предмет, признак, действие, явление (хотя номинативность присуща и ЭЛЕ, однако не всем и не в одинаковой степени, о чем уже говорилось в начале статьи), сколько выражает субъективное«я» говорящего / пишущего, т. е. человеческий фактор, поэтому экспрессивный фонд языка антропоцентричен.

Следовательно, экспрессивность как свойство ЭЛЕ мы рассматриваем в оппозиции номинативности и, соответственно, экспрессив – в оппозиции номинативу, а экспрессивную функцию (функции) – в оппозиции номинативной функции.

Иную точку зрения высказывает В. Н. Телия. Она считает, что эти две функции не равнозначны в аспекте их «сферы действия», а поэтому не могут участвовать в такой оппозиции. Номинативная функция «устанавливает отношение между именем и объектом (вычленяемым с точностью до класса)», «нацелена на вычленение и называние элементов внеязыковой реальности», а экспрессивная – между «оценочно–эмоциональным отношением субъекта и обозначаемой реальностью», «связана с выбором средств, которые удовлетворяют речевой интенции говорящего воздействовать на адресата и заставить его ‘сопереживать’ или ‘содействовать’ адресанту» [Телия 1991а: 33–34]. С этим нельзя не согласиться, коль скоро речь идет об экспрессивном тексте, их отрывках, один отрывок (экспрессивный диалогический) автор приводит для иллюстрации этого положения. Экспрессивный текст «создается отбором средств и способов ведения диалога», – пишет В. Н. Телия [Там же: 34]. Но для такого отбора должны существовать в системе языка соответствующие средства, уже «отмеченные» как ненейтральные нашим сознанием.

Нередко в качестве синонимов терминамэкспрессивный и экспрессивность употребляются номинации выразительный и выразительность. В лингвистической литературе и толковых словарях феномену выразительный (выразительность) приписывается довольно широкая гамма разнородных признаков: живо и ярко отражающий внутреннее состояние, переживания, характер, хорошо, ясно выражающий что-либо, намеренно подчеркнутый, необычный, оригинальный, нестандартный, редкий, уникальный, лаконичный, красочный и др. Поэтому номинации выразительный и выразительность не могут иметь статуса терминов, они лишь частично могут заменять первые два термина – в таких ситуациях, когда речь идет не о семантике экспрессивов, а об их функционировании в устных и письменных высказываниях.

Свойство экспрессивности лексических единиц и их экспрессивные функции детерминированы их семантикой. Общим местом теории экспрессивности является признание коннотативной природы экспрессивности как лнгвистической категории. Но коннотация, а также количество выделяемых лингвистами коннотативных сем, порождающих «экспрессивный эффект», и их соотношение в ЛЗ слова интерпретируются по-разному, поэтому и основания экспрессивности получают различные толкования.

В освещаемой здесь концепции выделяется три семантических основания экспрессивности: в семантике ЭЛЕ в разных комбинациях, или «сочетаниях», представлены интенсивность, эмотивность или эмотивная оценка и образность. Компоненты эмотивность и эмотивная оценка не объединяются в границах одного и того же ЛЗ, данные семы относятся к разным значениям, исключая друг друга. Между ними отношения дизъюнкции. Эти три основания выделяются почти во всех исследованиях экспрессивности, а термины эмотивный, эмотивность, эмотивная оценка, введенные В. И. Шаховским [Шаховский 1987: 23–29] с целью разграничения эмоциональности как свойства субъекта эмоционально воспринимать окружающий мир, эмоционально реагировать на ситуации и эмотивности как свойства языковых единицхорошо «встроились» в терминологическую систему, описывающую экспрессивность. С позиций когнитивной теории лексического значения, каждый из названных компонентов имеет когнитивную и психическую природу. Когнитивная природа языковых единиц обусловлена познавательной функцией языка, связанной с высшими психическими процессами, используемыми носителями языка для того, чтобы узнать, понять и объяснить окружающий нас мир, передать полученные знания от поколения к поколению. По словам В. Гумбольдта, «язык как бы обретает прозрачность и дает заглянуть во внутренний ход мысли говорящего» [Гумбольдт 1984: 171]. Результаты этих процессов вербализуются языковыми средствами, а последние являются выразителями наших мыслей и чувств.

Интенсивность, эмотивность, эмотивную оценку мы относим к коннотативной части ЛЗ ЭЛЕ, противопоставляя ее денотативной (или денотативно-сигнификативной, в другой терминологии – дескриптивной) части ЛЗ, а образность рассматриваем в качестве самостоятельного, целостного, неделимого компонента, равно связанного как с коннотативным, так и с денотативно-сигнификативным содержанием ЭЛЕ.

2. 1. Интенсивность

В исследованиях экспрессивности общепризнанным стало мнение о том, что одним из компонентов семантики ЛЕ является ‘высокая степень признака предмета, явления, действия / чрезмерность (гиперболизация) признака’. Этот компонент называется интенсивностью (наиболее распространенный термин), экспрессивностью(во втором, узком, значении этого термина), а также параметрическими параметрически-оценочным компонентом(Т. В. Матвеева). По определению Т. В. Матвеевой, он представляет собой квалификацию предмета с точки зрения полноты проявления свойственного ему признака [Матвеева 1986]. Интерпретация данного компонента как параметрически-оценочного соответствует пониманию количественной оценки, выделяемой в системе частных оценок в философских работах. Тезис о том, что интенсивность «провоцирует» коммуникативную (речевую) экспрессивность (выразительность), – бесспорен. Однако именовать данный компонент термином экспрессивность нежелательно по той причине, что в системе терминов, описывающих экспрессивные единицы языка, он оказывается «задействованным» трижды: как обозначение, во-первых, общеязыковой категории, объединяющей экспрессивные интенсивы разных уровней русского языка; во-вторых, лексико-семантической категории – родовой по отношению только к ЭЛЕ (категории семасиологии и ономасиологии); в-третьих, – видовой, если ее связывать с экспрессивными интенсивами только лексического уровня. Тем самым размываются содержательные границы данного термина.

В одной из более ранних наших работ была выделена терминологическая оппозиция интенсивность – экстенсивностькак обозначение противопоставления увеличенного (усиленного) и уменьшенного (ослабленного) признака предмета, явления, действия, например: каланча, верста, жердь, жираф(а) и кнопка, пуговка, карлик, гном – о человеке очень высокого – очень низкого роста; мчаться, нестись, лететь, нестись сломя голову, наяривать, улепётывать,диал. завихе'ривать и тащиться, тащиться как черепаха, плестись, диал. канды'бать / шканды'бать ‘передвигаться очень быстро – очень медленно (о человеке)’. Однако позднее мы отказалась от этой оппозиции, считая, что целесообразно выделить не две, а одну абстрактную сему ‘преувеличение / преуменьшение меры, нормы признака’, которая вербализуется следующими метасловами и метасловосочетаниями, обычно используемыми в словарных толкованиях и называемыми интенсификаторами, по своей семантике это семантические примитивы (А. Вержбицкая, Ю. Д. Апресян): очень, сильно, очень сильно, излишне, крайне, в высокой / низкой степени, в крайней степени, чрезвычайный, очень быстро / медленно, а также очень много / мало, в большом / малом количестве, огромное множество и др. Данная сема «спаяна», «сращена» с другими семами значения ЛЕ, которые отражают тот признак предмета, другого признака, свойства или действие, процесс, который в нашем сознании представляется либо как интенсивный, либо как экстенсивный.

Интенсивность как семантический феномен мы связываем не с любой количественной квалификацией предмета, явления, а только с такой, которая демонстрирует отклонение от «нормальной меры», т. е. от зоны нормативности, от некоторого «нуля нормативности», и вследствие этого воспринимается нашим сознанием, в соответствии с определенными культурными установками говорящих, иначе, чем обычный, соответствующий некоторой социальной норме, или мере, предмет, явление.

Причем, ЭЛЕ актуализируют не преувеличение (усиление) или преуменьшение (ослабление) некоторого признака предмета, явления, а представление говорящих о такой мере явления (количественный параметр), которая в культуре социума приравнивается к новому качеству. Так, глаголы бежать не передают представления о реально возможной степени быстроты бега (бежать можно очень быстро, очень-очень быстро, очень-очень-очень быстро, но не 3, 5 или 10 км в час) – он передает представление о некоторой социальной норме, «нулевой» степени меры. В отличие от него, глагол-метафора лететь выражает представление говорящих о гиперболизированном процессе и поэтому необычном по сравнению с процессом ‘бежать’. Лететь, а также мчаться, нестись, нестись сломя голову, наяривать, шпарить, диал. завихе ׳ ривать обозначают представления об ином качестве процесса ‘бежать’.

Приведем примеры. Глагол получить ‘взять нечто даваемое, приобрести вручаемое, предлагаемое, искомое’(деньги, книги, журнал, квартиру, звание) обозначает такое действие, которое может быть интерпретировано в аспекте его меры как соответствующее некоторой социальной норме, или «нулевой степени меры», и поэтому является номинативом в системе лексики: деньги и звания люди получают за свой труд, квартиру – например, по очереди, а книги и журналы – по подписке (как это было в советское время) или в дар, звания – за достижения в науке, искусстве, спорте и т. д. В отличие от него, глагол заграбастать актуализирует этот же смысл плюс еще признак ‘много / сверх меры’, который в контекстах репрезентируют также и различные языковые средства: местоимение всё, все (например: [О детях] Заграбастали всё, что осталось у отца (разг. речь); [О директоре НИИ] Заграбастал все звания, какие только можно получить (разг. речь)), наречие много, существительные с количественной семантикой (заграбастали много / уйму денег) и другие (например: Заграбастал сразу две квартиры, для себя и для дочери, а люди остались без квартир (разг. речь)). Данный глагол описывает ситуации иного плана, чем глагол получить: они связаны с нарушением морально-этической нормы: заграбастать – значит не столько ‘получить’, сколько ‘присвоить много, сверх меры чего-н., нечестным путем или используя свое служебное положение, родственные или дружеские связи, и т. п.’, а также ‘завладеть чужим, не заработанным самим, не принадлежащим тебе’, ‘отнять, захватить силой’. Своей внутренней формой глагол заграбастать соотносится с глаголом грабить, первичное значение которого – ‘сгребать сено или зерно в кучу граблями’, сохраняющееся в говорах (Женщины всё делали / и коров доили / и в поле ро'били / и на сенокосе / сено грáбили.).

Задарить – ‘сделать много подарков, а также подкупить подарками’ (сему ‘много / сверх меры’ выражает приставка за-). Такое толкование дает, например, СОШ [1997: 203]. Значение данного глагола тоже можно интерпретировать как совмещенное, но оно поддается «расщеплению» на два значения: 1) номинативное – ‘преподнести, сделать много подарков кому-нибудь’ – вполне реальны ситуации, когда сделать много подарков кому-нибудь необходимо (например, к свадьбе, юбилею), а для кого–то это нормальное состояние: человек любит дарить подарки или дарит много подарков кому-то, уважая, любя данного человека (например, такая ситуация: Дед задарил подарками свою любимую внучку); 2) экспрессивное – ‘подкупить кого-н. многими / частыми подарками или большими деньгами, тем самым склонить на свою сторону в каком-либо деле, какой-либо ситуации, получив от этого необходимую выгоду, используя одариваемого в корыстных целях’, – а это уже является нарушением морально–этической и нравственной норм. Таким образом, оба лексико-семантических варианта (далее – ЛСВ) данного глагола обозначают меру действия, но различную: «нормативную» (первый ЛСВ) и «ненормативную» (второй ЛСВ). Но если в первом ЛСВ представлена только мера количества, которая в лингвистической интерпретации называется интенсивностью, то во втором ЛСВ количественная мера совмещается с «мерой» морально-этического качества.

Данный пример иллюстрируют положение о переходе количества в новое качество на уровне внеязыковой действительности. ЭЛЕ регистрируют результаты когнитивной обработки такой трансформации. А поэтому ЛЗ экспрессивов отражают не нарушение нормальной меры признака предмета, явления, действия, а представление говорящих о таком нарушении (преувеличении). Таким образом, интенсивность экспрессива мы связываем с отраженным в его ЛЗ представлением о ненормативном (преувеличенном или преуменьшенном) в аспекте некоторой социальной меры, нормы признаке предмета, явления, процессе, действии.

В ментальном пространстве говорящих представление о высокой степени (признака предмета, действия, другого признака) либо существует как отдельная структура – образ (ср. репрезентанты адский, собачий, чертовский (голод, холод) ‘очень сильный в своем проявлении’, адская, бешеная, безумная (скорость) – в словарях подобные метафоры подводятся под обобщенную схему толкования ‘высокая степень (в высокой, крайней степени) проявления признака’),либо воплощается в том образе, в котором мыслится предмет, явление, действие в его целостности. Например: долговязый ‘очень + высокий, как правило, худой, нескладный (о лице мужского пола)’ (долговязый образовано путем сложения долгий ‘длинный’ и вязы ‘шея’, сохранившегося в некоторых говорах, первоначальное значение ‘длинношеий’), долгоязыкая ‘слишком + болтливая (о лице женского пола)’, звездануть ‘сильно + ударить кого–л.’; синонимы поразить, огорошить, ошеломить, ошарашить ‘очень сильно + удивить кого-нибудь чем-либо’, вожжáться прост., неодобр.‘длительно + заниматься чем-либо; заниматься каким–либо делом, доставляющим + много + хлопот, труда; излишне + медленно и кропотливо делать что-либо’ (в СОШ этот глагол семантизируется через синонимический глагол возиться); отбрыкаться прост.‘долго + и упорно, + иногда путем обмана, + отказываться от чего-либо, + добившись своей цели’.

Представление о высокой степени признака предмета, явления связано как с рациональной, так и субъективной (эмоционально-психической) сферами сознания: с одной стороны, на уровне действительности высокая степень признака есть свойство реальных предметов, явлений; с другой – на когнитивном уровне любое представление о реальных предметах связано с субъективным, человеческим, фактором. По мнению В.И. Шаховского, с которым мы полностью согласны, «интенсивность не всегда экспрессивна, поэтому неправомерно ставить знак равенства между экспрессивностью и любым усилением» [Шаховский 2008: 95]. Так, прилагательное молниеносный (удар, ответ, реакция)отражает такую быстроту, стремительность, мгновенность действия, которая не может быть измерена в секундах или долях секунды. Следовательно, это не что иное, как наше, субъективное, представление о такой быстроте, наш «образ быстроты», закрепленный в ментальном пространстве говорящих и репрезентированный данным прилагательным. Словосочетание каскад ударов выражает представление не о конкретном, известном всем количестве следующих друг за другом ударов, т. е. некоторой норме, а субъективное представление о ситуации следующих друг за другом ударов (мяча в спортивных состязаниях, боксеров, оплеух, пощечин, пинков), – представление, имеющее свою «нишу» в концептуальной картине мира русских и, в вербализованной форме, в системе лексики. Поскольку в лингвистике коннотация как языковой феномен обычно связывается с субъективной сферой сознания, то интенсивность как компонент семантики экспрессивов резонно интерпретировать как коннотативную сему.

2. 2. Эмотивность и эмотивная оценка.

Оба компонента связаны с ценностной картиной мира.

Термин эмотивностьобозначает отраженные и закрепленные в значении ЛЕ эмоциональное восприятие субъектом предметов действительности, эмоциональную реакцию адресанта речи на определенную ситуацию, чувства, настроения, переживания. ЭЛЕ с компонентом ‘эмотивность’, часто это диминутивы, репрезентируют положительные эмоции (не оценки!): ласку, нежность, любовь, особенно к маленьким детям (радость моя, кровинушка, солнышко, деточка, колокольчик),животным (котик, коровушка, птенчик, курчонок),натурфактам (солнышко, звездочка, дождичек, травушка, березонька). Эмотивность в художественном и разговорном, особенно диалектном, дискурсах несет положительный «заряд», а ЭЛЕ с компонентом ‘эмотивность’ участвуют в интерпретации и поэтизации бытовых предметов, реалий природы, частей тела человека, выполняют функцию ласковых обращений. По Балли, эмоциональная окраска «наблюдается и в том случае, когда речевой факт вызывает в нас ощущение красоты, изящества, грации» [Балли 2001: 199]. ЭЛЕ выражают также чувства любви, уважения к старшим, интенции почтения, благодарности, извинения (в диалектной речи: матушка, батюшка, братец, браток, сестрица, соседушка).

Приведем примеры, извлеченные из диалектного дискурса: Вы'стирашь бельё / высушишь его на морозе / чистое / што твоё лебединое крылышко!; А цветочки полевые красивеньки какие! / Бывало / с покосу идёшь домой / руки–ноги болят / так наработашься / а цветочков сорвёшь / на божничку поставишь; Рученьки мои труженицы / сколько вами работы переделано!; Болят мои ноженьки / целыми днями топчешься / топчешься по хозяйству / вот и болят они натруженны; По всей ноченьке не сплю / всё думаю и думаю / как там [в городе] мои деточки живут? / Хоть бы одним глазочком посмотреть на них да на внучаточек; Батюшка у нас шибко крутой был; Говорят / свекрови плохие / а я свою свекровушку любила / ничё не скажу плохого о ней / жили мы дружно / царство ей небесное; Братец деньги на похороны мужа прислал / сам-то приехать не мог; [Ситуация: свинья разрыла грядки в соседском огороде] Пошла я [к соседям] и говорю: «Ты прости меня, соседушка, не доглядела я эту чушку проклятую».

Экспрессивы как системные единицы не передают всей гаммы положительных и отрицательных эмоций и чувств. Например, чувства положительного спектра – доброжелательство, сочувствие, соучастие, соболезнование, милосердие, жалость и др., негативного спектра – раздражение, возмущение, негодование, гнев и др. выражаются не отдельными словами, а высказыванием / контекстом в целом. Негативные эмоции чаще, чем позитивные, связаны с оценкой.

Эмотивная оценка – это отраженное сознанием, выраженное с помощью определенной эмоции и закрепленное в значении ЛЕ субъективное мнение субъекта, его оценка реалии, ситуации.

Эмотивные оценки могут быть общими: положительными (позитивными) и отрицательными (негативными). Каждая из них воплощает частные оценки, выделяемые по их основанию: интеллектуальную, нормативную, морально-этическую, нравственную, гедонистическую, утилитарную, телеологическую, эстетическую и др. В семантике ЭЛЕ разные частные оценки нередко совмещаются, например: превосходный костюм – нормативная, эстетическая и утилитарная положительные оценки, блестящий доклад – интеллектуальная и эстетическая позитивные оценки. Как отмечает Н. Д. Арутюнова, «оценка (предметам – Н. Л.) дается по совокупности разнородных свойств» [Арутюнова 1988: 71].

В речи эмотивная оценка зависит от эмоционального тона высказывания (внешнего контекста) и / или от внутреннего (языкового) контекста, в котором актуализируется оценочное слово. Поэтому в речевых актах нередко происходит смена «знака оценки» (Е. М. Вольф, Т. В. Матвеева) – позитивной на негативную (чаще) и наоборот (реже), а также нейтрально-оценочные в системе языка ЛЕ могут приобретать негативную оценку. Как известно, оценка проявляется через разум и через эмоцию. На этом основано известное философское деление общих оценок на логические иэмоциональные, оно перенесено в лингвистику. Нередко логическая оценка отождествляется с интеллектуальной оценкой и соответствующие термины употребляются как синонимы. Однако синонимия здесь ложная, потому что термин интеллектуальная оценка обозначает одну из частных оценок, выделяемых по предмету (основанию), а именно оценку интеллектуальных, мыслительных способностей и результатов ментальной деятельности человека, например: умный, умница, знаток, отличник (об учащемся), глупый, неуч, бездарь, бестолочь, недотёпа, недоумок, пень, бестолковщина, бессмыслица, ахинея, чушь, ср. контекст: – Где тапочки? – спросил дедушка. – Чем ты слушаешь, бревно! Только что объяснила (П. Санаев. Похороните меня за плинтусом).

Логическая оценка не имеет формальных средств выражения. В словарных толкованиях она эксплицируется с помощью метаслов-прилагательных хороший, положительный, высокий, важный, значительный и др. и плохой, отрицательный и др., а также метаслов, обозначающих положительные или негативные реалии, признаки, например: лад (в семье) – ‘ согласие, мир, порядок’; криминальный (случай) – ‘ преступный’. Кроме того, к ним применим прием модальной рамки «и это хорошо / плохо». Например: лад (в семье) – и это хорошо (положительная нормативная, в аспекте социальной нормы, логическая оценка), доскональный (анализ, разбор) ‘очень подробный, основательный’ – и это хорошо (положительная интеллектуальная логическая оценка), достижение ‘положительный результат каких-нибудь усилий, успех’ – и это хорошо (положительная утилитарная логическая оценка), рекорд ‘высший показатель, достигнутый в труде, спорте, соревновании’ – и это хорошо (положительная утилитарная логическая оценка); умный ‘обладающий умом, выражающий ум’ – и это хорошо’, глупый ‘с ограниченными умственными способностями’ – и это плохо’ (положительная / отрицательная интеллектуальная логическая оценка), скупой ‘чрезмерно, до жадности бережливый’ – и это плохо (негативная морально-этическая логическая оценка). Логическая оценка относится к денотативно-сигнификативной части значения ЛЕ.

Эмотивность и эмотивные оценки ЛЕ могут быть формально выраженными (эксплицитными) и не выраженными (имплицитными). Поскольку данные компоненты свойственны экспрессивным значениям, то, соответственно, формальная выраженность / невыраженность характеризует экспрессивное значение в целом. Формальными средствами экспрессивности являются суффиксы субъективной оценки (положительные и отрицательные), они хорошо изучены, выявлен их состав в литературном языке и говорах, причем большая их часть совпадает в этих стратах. Кроме них, существует немало других средств, фонетических и словообразовательных, назовем некоторые из них.

Фонетические средства:

• повторение гласного звука или слога с близкими по артикуляции гласными, порождающее своеобразный сингармонизм, например, ерепениться, хорохориться, хахаль, фефёла, тарарам; диал. арарáшиться ‘ходить по квартире, натыкаясь на предметы, греметь, шуметь, вызывая недовольство, раздражение, гнев окружающих’, ерефёлка – о непоседливой девочке, девушке, растатýра ‘беспорядок, хаос в квартире, доме’ и др.;

• наличие в звуковой форме слова звукоподражательных или звукосимволических сочетаний: бубнить, долдонить, трандить, мямлить, драндулет, вдрызг;диал. брунде ׳ ть ‘сердито бормотать, ворчать, выражая неудовольствие’, дрезжάть ‘надоедливо и беспрестанно ворчать’, бля ׳ мкать ‘громко говорить’, колды ׳ чить ‘назойливо повторять или спрашивать одно и то же’, (от диал. колды ׳‘когда’), скы ׳ ркать ‘сильно, энергично скоблить что-л.’, швάркнуть ‘сильно ударить’, шлёндать и шлы ׳ ндать ‘бесцельно ходить, вызывая осуждение окружающих’ и др. Подобная звуковая форма особенно характерна для глаголов с семантикой ‘говорить’, ‘ходить’, ‘ударить / ударять’, ‘работать’.

Словообразовательные средства:

• основы (корни) уникальные по форме, опустошенные, необычные, парадоксальные по содержанию, единичные по употреблению: ощериться, объегорить, подкузьмить, отбояриться, прищучить и др., раскурочить, распатронить; диал. ухайдάкать ‘испортить что-л.’ и ‘довести человека до болезни, смерти, убить’ (Я на машине мало ездил, так сыновья ухайдакали ее; Ухайдакали таких парней в Афганистане!), изнахрάтить ‘испортить, сломать (о предметах)’, ‘загубить (о жизни, судьбе)’, искурάстать ‘привести в негодное состояние, испортить, сломать (о предметах)’ и др.;

• архаичные (индоевропейские экспрессивные) префиксы: су- тяга, о- ко- чỳриться, ко-че- вря ׳ житься, от- че- кры ׳ жить; диал. ку-ле- ме'сить ‘готовить пищу кое-как, без желания, невкусно – и это плохо’ и ‘говорить невнятно, мямлить, вызывая недовольство, раздражение окружающих’, от- че- бỳчить ‘сделать что-л. из ряда вон выходящее, что вызывает негативную реакцию окружающих’, за- че- пάха ‘неряшливая, не следящая за собой женщина, девушка’ и др.;

• сложные слова-метафоры типа чинодрал, тугодум, дармоед; диал. косопря'дница и косопря'дник ‘сплетница’ и ‘сплетник’, кашаворо'тый – о том, кто невнятно говорит (как бы ворочая во рту кашу), простоды ׳ рый ‘наивный, недалекий’, дуропля'с – то же, что дурак и др.В разговорных дискурсах, особенно диалектном, немало таких ЭЛЕ, компонентом которых выступают соматизмы; такие ЭЛЕ в целом характеризуют человека по интеллектуальным и морально-этическим признакам, как правило, выражают негативную эмотивную оценку: пустоголовый, большеголовый – о том, кто совершает плохие поступки; лупоглазый, долгоносый, долгорылый – об очень любопытном человеке; долгорукий – о том, ктолюбит присваивать себе чужое; большеротый, долгозубый, долгоязыкий, зубоскал, зубомой – о том, кто склонен к ссорам, сплетням или язвительным насмешкам; кислогỳбый и кислогỳб – о вечно недовольном человеке; вертихвост и вертихвостка, шалахвост и шалахвостка – о лицах легкого поведенияи др.

• современные префиксы, которые, не будучи экспрессивными, вносят свой вклад в выражение коннотативных сем (интенсивности, эмотивности, эмотивной оценки), нередко в сочетании с необычными, уникальными, единичными, парадоксальными основами, нередко «в союзе» с постфиксом - ся, например: вы- (вытанцовывать ‘долго и упорно, нередко с помощью обещаний, упрашивать кого-н. о чем-н.’, глаголы поведения – выпендриваться, выкручиваться, выделываться, выламываться; диал. вытворáживать ‘говорить, растягивая слова, манерно, рисуясь’); за- (замухрышка; диал. замýзганный и замýрзанный ‘неопрятный, неухоженный (о мужчине)’, зачепáха и задрёпа ‘неряха (о женщине)’, закады'чивать ‘пить спиртное в большом количестве, часто’; запузы'ривать ‘бежать очень быстро’); из-/ ис- (изгвáздаться ‘сильно испачкаться, вызвав негативную реакцию окружающих’; диал. изнахрáтить, искуде'лить ‘сильно избить кого-н.’); раз- / рас - (раздухарúться ‘сильно разозлиться; вести себя очень агрессивно’, раздраконить ‘подвергнуть резкой критике кого-л., что-л.’, размагниченный, разболтанный, развинченный, разнузданный –негативные характеристики человека по признакам его поведения; диал. раздво'йчатый ‘нерешительный, не имеющий твердых убеждения, твердого мнения, и это вызывает осуждение’, расшепе'риться ‘сесть, заняв много места, некрасиво – и это плохо’, распузы'риться ‘сильно поправиться, растолстеть, став внешне непривлекательным, неприятным (обычно о женщине), – и это плохо’), а также приставки на-, о-/ об-, под- и некоторые другие.

Во внешней форме ЭЛЕ может объединяться несколько средств, например: диал. маздырнýть ‘сильно ударить кого-н.’ – архаичный префикс ма-, звукосимволический уникальный по форме корень – здыр-, связанная основа.

Экспрессивы, являющиеся семантическими метафорами, в большинстве своем не имеют формального средства выражения коннотативных сем. В таком случае репрезентантом экспрессивной семантики служит словосочетание, в котором реализуется метафорический ЛСВ слова: заводиться с полуслова, воевать с соседями, кислая улыбка, кислое настроение, кислая погода, глаголы-синонимы вертеться, крутиться, кружиться по хозяйству;диал. деревни грибов (‘очень много грибов’), рогастый парень ‘язвительный, насмешливый, как если бы имел рога’(сфера-источник – рогастый бык), комолый парнишка ‘слишком робкий, застенчивый’ (сфера-источник – комолая корова ‘не имеющая рогов’), хмарный старик ‘мрачный, сердитый’ (сфера-источник – хмарная погода ‘пасмурная’) и т. п.

Показателем метафоры служит и сам находящийся в ментальном пространстве носителей языка механизм метафоризации, т. е. сравнение представлений о двух предметах («предметной пары»), осознание общности, подобия предметов, относящихся к разным концептуальным сферам. Обычные (не художественные) слова-метафоры легко расшифровываются носителями языка, а также легко порождаются окказиональные метафоры в коммуникативном процессе. (Более подробно вопрос о формальных средствах и неформальных показателях экспрессивности ЛЕ разговорного употребления изложен в: [Лукьянова 1986: 82–102]).

При формально не выраженной (скрытой) эмотивной оценке ЛЕ может использоваться словообразовательный анализ: экспрессивность является результатом либо транспозиции значения производящей основы в производную в процессе словопорождения (например: делячество < деляга, ротозейство < ротозей, головотяпство < головотяп, зазнайство < зазнайка, петушиться < петух перен. – о задиристом человеке мужского пола), либо образного переосмысления основы при словообразовательной деривации (например: мальчишество < мальчишка, ребячество < ребенок: неодушевленные существительные обозначают поведение взрослого человека, не соответствующее социальному стереотипу и поэтому вызывающему неодобрение со стороны окружающих). Заметим, что в лингвистических работах нередко экспрессивность связывается только с семантической метафоризацией как источником ее порождения, но, как показывает наш материал, словообразовательная метафоризация в этом когнитивном процесс играет не меньшую, а даже большую роль.

Эксплицитная экспрессивность свойственна именам существительным с конкретным (предметным) значением, имплицитная (скрытая) – в большей степени – неодушевленным существительным, прилагательным, глаголам, наречиям.

Таким образом, правомерно выделение формальных признаков экспрессивности (фонетических и словообразовательных средств) и неформальных показателей экспрессивности (метафоризация как способ семантической и словообразовательной деривации, порождающей экспрессивность). Арсенал формальных средств выражения экспрессивности довольно широкий. Что касается тропеических свойств экспрессивных слов, то сфера их изучения – лингвостилистика.

Итак, интенсивность, эмотивность и эмотивная оценка относятся к коннотативной части ЛЗ слов. В речевых актах коннотация может «выдвигаться» на первый план, «смещая» денотативно-сигнификативное содержание на периферию, поскольку коммуникативная значимость ЭЛЕ определяется не столько необходимостью назвать предмет, явление, действие, сколько интенцией выразить субъективное отношение к нему, «выплеснуть» эмоции, чувства. Однако подходить с одной и той же меркой ко всему фонду ЭЛЕ определенного дискурса нет оснований. Как говорилось в начале статьи, ЭЛЕ различаются характером денотативно–сигнификативного содержания: одни более «насыщены» им, другие менее, третьи денотативно «пустые» (соответствующие примеры приводились выше).

2. 3. Образность

Образность – онтологическое свойство ЛЕ, детерминированное их способностью выразить в той или иной внешней форме психический образ. Следовательно, образность как языковая категория есть производное от понимания образа. Если рассматривать образную номинацию в аспекте ее порождения, то образ предстает как результат когнитивной деятельности нашего сознания, переработки наших знаний о мире и, соответственно, как структура, хранящаяся в ментальном пространстве носителей русского языка и сохраняющая определенное знание о мире, национально-культурную специфику. Как известно, когнитивным механизмом порождения образа является метафора. Образ– целостное представление (в различной степени конкретное, наглядное, картинное, красочное, яркое, «живое», оригинальное, парадоксальное) о некотором предмете, явлении, которое бессознательно или осознанно возникает в сознании носителей данной культуры и данного языка путем его соотнесения с представлением о другом предмете, явлении, уже существующем в коллективном и / или индивидуальном сознании и речевой практике говорящих на данном языке. Языковой (словесный) образ – это вербализованный тем или иным языковым средством определенный психический образ. По Гумбольдту, слово возникает на основе чувственного восприятия предметов; «оно есть отпечаток не предмета самого по себе, но его образа, созданного этим предметом в нашей душе» [Гумбольдт 1984: 80]. В качестве синонима термина словесный образ употребляется термин слово–образ.

Как отмечалось выше, образность не есть свойство только ЭЛЕ, оно присуще и ЛЕ с номинативной функцией (номинативам), поскольку психические образы являются результатом действия общего ассоциативного механизма, например: колокольчик, незабудка, подснежник – образные номинации растений, дымокур, пылесос, самосвал, крестовина – образные номинации конкретных предметов. В таких номинациях образы служат для отражения предметов объективной действительности. Образы ЭЛЕ выполняют функции отражения реалий, дифференциации похожих, близких реалий, процессов (ср. члены синонимических рядов: удивить, поразить, огорошить, ошеломить;в диалектном дискурсе: бурлáчить, волды'рничать, вкалывать, горбáтиться, ишачить, кажúлиться, мозо'литься, пластáться ‘выполнять тяжелую физическую работу постоянно, всю жизнь, теряя здоровье’) и выражения субъективного отношения, оценки предмета речи. Однако образы, лежащие в основе номинативов, тоже не лишены субъективного момента, с ними могут ассоциироваться приятные или неприятные восприятия говорящими соответствующих предметов, ср.: образы ‘колокольчик’, ‘незабудка’, ‘подснежник’ вызывают приятные ассоциации, образы ‘дымокур’, ‘пылесос’, ‘самосвал’, ‘крестовина’ передают нейтральные ассоциации. Как отмечает В. Дорошевский, «слова светятся отраженным светом вещей» [Дорошевский 1973: 109].

Для разграничения двух типов образных слов могут использоваться следующие критерии:

– номинативы 1) основаны на простых представлениях нашей памяти, иначе говоря, внутренней форме слова; 2) служат репрезентантами психических образов и замещают предметы действительности в актах коммуникации; 3) выполняют номинативную и классифицирующую функции; 4) сами по себе, как элементы системы, не являются выразительными средствами;

– экспрессивы 1) основаны на креативных, более сложных и очень сложных, подчас парадоксальных представлениях нашего воображения, фантазии; 2) служат не столько средством репрезентации психических образов, сколько целью выражения субъективного отношения к отражаемым в них предметам, явлениям; 3) выполняют различные экспрессивные функции; 4) являются выразительными средствами языка. (Более подробно представление о простых и сложных образах изложено в: [Лукьянова 2004].)

Метафора как языковой феномен может быть семантической и словообразовательной, грамматической, синтаксической. В экспрессивном лексическом фонде преобладают семантические и словообразовательные номинации–метафоры. По нашим наблюдениям, в литературно-художественной речи в большей степени реализуется механизм семантической метафоры (перенос наименования по типу «сфера-источник» > сфера-мишень»), в литературно-разговорном и диалектном дискурсах – механизм словообразовательной метафоры. Но эти наблюдения требуют дополнительной проверки.

В нашей интерпретации, в структуре ЛЗ ЭЛЕ образ является тем фундаментом, который «несет на себе» всю гетерогенную «надстройку» – и денотативно-сигнификативное, и коннотативное содержание. Поэтому образность не есть сема ЛЗ, как интенсивность, эмотивность и эмотивная оценка, она суть «плотное», целостное, неделимое содержание.

Возвращаясь к вышеприведенным примерам, представим структуру ЛЗ одного экспрессивного слова.

Заграбастал сразу две квартиры, для себя и для дочери, а люди остались без квартир (разг. речь). Денотативно-сигнификативное содержание ситуативно, в данном случае: ‘некто (в контексте: какой–то начальник или чиновник) + получил (нечто, в контексте: две квартиры) + используя свое положение в данном учреждении’ (известно из пресуппозиции, т. е. внешнего контекста); коннотативное содержание включает семы: ‘ интенсивность’ (гиперболизация действия) – ‘сверх меры как результат нарушения социальной нормы (одному человеку не полагается получать две квартиры сразу)’ + ‘ эмотивная оценка’ – ‘резко негативная нормативная и морально–этическая оценка поведения начальника / чиновника со стороны говорящего’ + компонент ‘ образность’ – содержание в целом воплощено в семантику ЛЕ через образ приобщения предмета ‘как бы загрести что-либо к себе граблями’. Хотя в сознании обычных носителей языка уже утратилась связь современного представления ‘брать чужое, не заработанное тобой’ с первичным, прототипическим, образом.

Вряд ли правомерно считать коннотативное содержание дополнительным по отношению к денотативному: коннотация и образность столь же коммуникативно значимы, как и денотация, и даже, можно утверждать, более значимы в коммуникативных ситуациях. Ведь неслучайно язык предоставляет говорящим выбор (иногда довольно большой) средств (слов-синонимов, устойчивых словосочетаний, пословиц, поговорок, выражений, предложений) для выражения субъективного отношения к предмету речи. Например, значение ‘выполнять какую–либо работу по хозяйству очень медленно, вяло, неторопливо, часто безрезультатно’ выражают разговорные и просторечные глаголы: валандаться, волокититься, ковыряться, канителиться, копаться, пурхаться, чесаться, чикаться; диалектные глаголы бỳзгаться, барάхаться, бурỳхаться, вóшкаться, долбúться, коря ׳ читься, пы ׳ шкаться, шабушúться, шеры ׳ хаться, шúшлиться, ю ׳ згаться. Различия в их семантике не столько связаны с денотативно–сигнификативным содержанием, сколько с теми образами (некоторые уже затемнены или стерты), которые репрезентируются этими глаголами.

Экспрессивному лексическому фонду разговорных дискурсов свойственна широкой синонимии. Так, смысл ‘поступить недобросовестно, нечестно по отношению к кому-н., обидев его, оскорбив, причинив ему материальный ущерб и т. д.’ репрезентируют номинативный глагол обмануть и целый ряд экспрессивных глаголов и фразеологических единиц: обвести вокруг пальца, надуть, обдуть, обдурить, одурачить, обжулить, околпачить, окрутить, облапошить, обмишулить / обмишурить, оболванить, объегорить, обстряпать (дельце), обтяпать (дело), провести. Ср. также: ‘не выполнить обещание, поручение и т. п.’: отказаться, отбояриться, отбрыкаться, отвертеться, отговориться, отбрехаться, отгородиться, отделаться;в диалектном дискурсе значение ‘выполнить какую-л. работу плохо, кое-как, не прилагая особых усилий, испортить ее результат’ выражают глаголы наколбасúть, надерьмýжить, накулеме'сть, нахомутля'ть, изнахрáтить; ‘непослушный ребенок (обычно мальчик)’: не'слух, вражо'нок, пáкостник.

В ЭЛЕ отражаются национально-культурные реалии и представления о действительности, ментальность русского, ЭЛЕ, как и фразеологические единицы, национально-культурно специфичны. Но это уже другой аспект изучения экспрессивной лексики, связанный с когнитивными источниками образов ЭЛЕ (частично он освещен в: [Лукьянова 2003]).

2. 4. Стилистическая маркированность ЭЛЕ

ЭЛЕ стилистически маркированы, данное свойство также детерминировано их семантикой. Но оно не входит в их ЛЗ, а является функциональным по своей сути. Разговорные дискурсы – преимущественная сфера употребления стилистически сниженных экспрессивов.

Заключение

Поиск по сайту: