Биографические основы. Мы снова напоминаем, что страх перед необходимостью и окончательностью является у истерических личностей преобладающим

Мы снова напоминаем, что страх перед необходимостью и окончательностью является у истерических личностей преобладающим. Он становится побудительным импульсом центробежных тенденций и стремления к переменам. Если вначале мы обратимся к предрасполагающим, способствующим развитию истерических личностей факторам, то обнаружим прирожденную живость и привлекательность, большую спонтанность и жизненный напор, выразительность, способность проявлять вовне свои внутренние переживания и представления, общительность и закономерную потребность в общении. В связи с такой предрасположенностью, особенно сильно проявляющейся в межчеловеческих отношениях, они находятся в зависимости от постоянного подтверждения той симпатии, которую они вызывают. Их живость, открытость, приспособляемость и склонность к увлечениям оказывают положительное впечатление на окружающих; они никогда не бывают скучными; они нуждаются в побуждениях и инициативе и сами инициативны. Врожденная привлекательность истериков часто сопровождается красотой, которую они очень рано начинают использовать для возбуждения к себе симпатии. Они с легкостью влюбляются и многим нравятся, полагая, что так и должно быть; они чувствуют себя очаровательными и полагают это чувство совершенно естественным. Хотя это преимущество является лишь преходящим даром, они используют его постоянно, стремясь вызвать любовь и удивление и не отказываясь от этого ни при каких условиях. Они очень рано начинают рассчитывать на свою привлекательность и, опираясь на нее, выбирать свой жизненный путь. В них живет уверенность в том, что любовь и восхищение, которые они вызывают, вполне закономерны. Для того, чтобы эти предрасположения стали действующими, необходимо воздействие окружающей среды, на чем мы и хотим остановиться более подробно. В соответствии с психоаналитическим опытом вероятность начала развития основ истерической структуры относится к периоду жизни ребенка между 4 и 6 годами. В этом возрасте ребенок, вырастая из младенческого периода, переходит к новым, важным шагам своего развития. В это время расширяются и обогащаются его способности и поведенческие возможности, перед ним ставятся новые задачи: он постепенно врастает в новый мир, где познает правила ролевого поведения, он получает первые навыки половой принадлежности и половой роли как девочка или мальчик, он предчувствует и предвосхищает будущее как поле для испытания и проверки своей миссии по отношению к другим. Это означает также, что его прежний магический мир желаний с представлениями о безграничных возможностях для их удовлетворения постепенно заменяется реальностью, которая обслуживает его потребности, а также ограничивает его собственную волю. Внутренний и внешний мир его переживаний расширяется и обогащается, включая в себя уже более значительные области, которые относятся к жизни взрослых. Это подразумевает требование возрастающего благоразумия, ответственности и расчета; короче говоря, ребенок в это период во многих отношениях осознает реальность, свое положение в ней и свои предположения о ней, что имеет отношение к существованию взрослых. Для того чтобы эти шаги развития были удачными, ребенок нуждается в убедительных примерах и образцах для их достижения. Он должен встретить в поведении взрослых нечто такое, к чему он стремится: мир взрослых должен быть для него достаточно привлекательным, чтобы воспринять правила и подражать образу жизни взрослых. Родителям в этот период предъявляются новые требования: ребенок уже не малыш, созданный для них и неотделимый от них, а они не полубоги для него. Он – маленький человек, который критически, с возрастающим стремлением к знаниям, наблюдает за ними, спрашивает об обоснованности «заветов и запретов», соблюдение которых рассматривает как приобщение к обществу (взрослых) и требует за это любящего вознаграждения; он хочет подвергнуть испытанию любовь к нему родителей и убедиться в том, что они его любят. Впервые ребенок обучается образцам специфичного для данного пола поведения и воспринимает это со всей серьезностью. Зрелость и понимание родителей особенно важны в этот период, когда ребенок нуждается в здоровом идеале в поисках самого себя, в выработке самооценки и, наконец, в обретении идентификации. Истерическим личностям как раз в этот период недостает столь необходимого для их развития руководства и образцов для подражания. Когда ребенок переходит от младенчества к реальному восприятию жизни с отказом от прежнего поведения и безответственности в пользу ответственности и понимания необходимости, он это решает как совершенно новую для себя задачу знакомства с порядком в окружающем мире, который кажется ему осмысленным. В этот период родители должны помочь своему ребенку в его желании освоить этот новый для него мир, в котором дети хотят идентифицировать себя с родителями. Для этого они готовы отказаться от прежних форм детского поведения и свободы. Ребенок должен получить радость от переживания соответствующей возрасту половой идентификации и от того, что он справился с новыми для него задачами; гордость за это составляет основу образования здоровой самооценки.

Представим себе теперь среду, которая характеризуется неустойчивостью и хаотичностью, где то, за что сегодня наказывают, завтра не принимают во внимание; среду, в которой с ребенком продолжают обращаться как с малышом, не принимают его всерьез, относятся к нему без достаточной искренности, считая маленьким и глупым, а его вопросы воспринимают с пренебрежением, как не требующие четкого и вразумительного ответа. Или представим себе родителей, допускающих при ребенке грубые сцены и ссоры и полагающих, что он все равно ничего не понимает и зависит от них, и в то же время ожидающих, что он признает их поведение разумным. Они ведут себя таким привычным и удобным для себя способом, и когда ребенок делает им замечания и спрашивает, почему родители так поступают, они наказывают его за дерзость, исходя из принципа «quod licet Jovi, non licet bovi» («что дозволено Юпитеру, не дозволено быку»). Таким образом, эта среда характеризуется хаотичностью, непонятностью, отсутствием руководящего начала и достойных примеров, в связи с чем ребенок растет при недостатке необходимых ориентиров и поддержки. Так создаются условия для того, чтобы ребенок остался безответственным. Вот один пример (из дневника девочки-подростка).

"Произошло нечто необыкновенное и из ряда вон вы ходящее. Я была больна. Матери до этого не было никакого дела, для нее я здорова, все нормально и это само собой разумеется. Поэтому: устраиваю утонченный игровой театр, в котором, с одной стороны, участвуют те молодые люди, которые этого хотят, и одна солнечная девочка, один ребенок, предлагающий угощение. Каждый, сияя, обнимается и отмечает, какая ты сладкая, а также приносит тебе все, в чем ты нуждаешься. И если нельзя добиться любви за твою нежность и хрупкость, то можно достигнуть другой цели – чтобы о тебе заботились. Чем сильней болеешь, тем больше тебя любят. Конфликт впервые возник в интернате, с того времени, как я стала взрослой. Однажды, когда мне было 12 или 13 лет, я захотела нанести визит своей тетушке. По обыкновению, я скакала сломя голову по лестнице. «Не будь такой экзальтированной», – предупредила мать. «Что значит – экзальтированной?» – «Эксцентричной, чрезмерно подвижной». Я ничего не поняла. До этого я всегда был «сладкой», «очаровательной» и вдруг стала неугомонной. С трудом я сообразила, что каждый возраст имеет свои законы. Если маленького ребенка все балуют, то с подростками это случается редко, а со взрослыми – никогда. Я стала обучаться новой для себя роли, при которой я должна лучшим образом проявить свою принадлежность к женскому полу, роль невинной девочки, которая доверчиво и трогательно смотрит на мир большими глазами и видит в нем только хорошее. Боже, я была действительно наивной, но едва старший по возрасту знакомый разъяснил мне, как я восхитительно наивна, я стала наивной по расчету. Взрослый Дон Жуан, полагаясь на мою детскую беспомощность, считал, что он ничем не рискует, делая мне безнравственное предложение вступить с ним в близость. Моя мама позавчера рассказала о том, как она старалась избавиться от меня, когда я была маленькой: «Когда ты, будучи маленькой, находилась в детском доме, я нередко забывала о тебе. Я всегда считала, что ты счастлива в детском доме, в твоих письмах звучало так много радости». Она, моя догадливая мама, которая иногда стелется, как трава, когда речь идет обо мне, была ослеплена этими прошедшими цензуру письмами! Я должна была оставаться в детском доме, несмотря на слезные просьбы о свободе. Здесь есть лишь одно оружие – болезнь! Другая девушка говорила: «Почему я расту в окружении дураков и вынуждена считаться с ними? (Она имеет в виду свою семью.) Я вынуждена так много страдать!»

Вот еще один пример истерического поведения, связанного со средовыми факторами. Мужчина лет тридцати обратился к нам для лечения по поводу фобической симптоматики: в кинотеатре он хо тел сидеть только в углу, не мог пользоваться скоростным поездом («когда я был проводником, то при больших расстояниях между станциями вынужден был останавливать поезд и выходить»), лифтом, а когда нужно было проехать через мост, должен был выходить из автомашины и идти по мосту вдоль парапета, держась за перила. Он испытывал мучительный страх перед тем, что на него может обрушиться потолок, когда оставался один в комнате. Из-за нелепости этих страхов он боялся сойти с ума. Этот страх перед сумасшествием в последние годы усугубился (один из его братьев в связи с психическим заболеванием был помещен в психиатрическое учреждение и там умер). В процессе знакомства с его биографией страхи этого пациента стали более понятными. Как единственный сын (брат был на восемь лет моложе его) он в течение длительного времени был сильно избалован матерью. Отец был образцовым чиновником с сильно выраженной склонностью к навязчивостям, он приносил работу из конторы домой, так что, за исключением периода совместного приема пищи, семья не видела его лица. Мать баловала его за спиной отца, тайно подсовывала ему деньги, приобретала для него множество обновок и заслоняла собой от мира (например, при трудностях, возникавших в школе, и т. д.). Отец думал о нем мало, не проявлял к нему интереса и был рад, когда его избавляли от неприятностей и оставляли в покое. Ребенком наш пациент часто болел, что давало матери дополнительный повод для того, чтобы его баловать; брак с человеком, который был намного старше ее и весьма здравомыслящим, ее разочаровал, поэтому завоевание сыновней любви с помощью баловства и заигрывания стало главным в ее жизни. В постпубертатном возрасте сын вместе со своим другом проводил операции на черном рынке, в связи с чем хорошо зарабатывал и водил знакомство со многими девицами. Когда мать узнала об этих подпольных гешефтах, она тотчас же отвергла желание поделиться с отцом из-за его твердых моральных установок (он был настолько корректным и порядочным, что когда не мог взять в переполненном омнибусе билет, то на следующий день покупал два билета). Из-за своих тайных запретных гешефтов сын стал менее регулярно посещать школу и поэтому испытывал все возрастающий страх разоблачения. Он вел двойную жизнь – корректного сына перед отцом и игрока за его спиной, прикрываясь при этом материнской защитой. Его привлекала такая жизнь, однако у него стали часто возникать боли в области сердца и головокружение как соматизированное выражение того обстоятельства, что его жизнь основана на обмане. Он не получал настоящей и действенной поддержки даже от своего окружения. Наш пациент индифферентно относился к отцу, его не привлекали отцовские воззрения о том, что мир основан на исполнении долга, а контакты с ним были настоль ко затруднительны, что они оба старались их избегать. Когда он, к примеру, иногда по воскресеньям заходил в кабинет отца без особой надобности, они садились на большом расстоянии друг от друга. Отец читал газету, сын просматривал иллюстрации, и они не перекидывались друг с другом ни одним словом. Им нечего было сказать друг другу, или они испытывали смущение и неловкость при попытке найти дорогу друг к другу. Пациент находил отца и его образ жизни комичным и вместе с матерью за его спиной высмеивал «старика» за его крохоборство и сверхкорректность. Мать, которая совсем юной вышла замуж за пожилого мужчину, оппозиционно относилась к мужу и в своем браке оставалась ребенком. Только сын дал ей возможность на сладиться «большой жизнью», о которой она так тосковала. И вот теперь она попала в положение, когда ее поддержка стала ложной защитой при трудностях, которые испытывал сын. Он не находил нигде нужных ориентиров, не имел почвы под ногами. Длительный страх перед грядущей катастрофой перешел в боязнь того, что все может обрушиться (потолок может развалиться и упасть), что он не может через все это пройти (страх перед мостом). Возникли и другие страхи перед ситуацией, из которой нет подходящего и желательно го для него выхода. Страх перед тем, что ложная ситуация, на которой основана его жизнь, раскроется, проявлялся также в сердечных болях и приступах головокружения. Страх сойти с ума был частично связан с братом и частично являлся проявлением приглушенного пони мания того, что все это не может продолжаться долго.

Благоприятной средой для истерического развития может явиться и ситуация так называемой «золотой клетки». В такой среде делается акцент на внешнем благополучии, общественный престиж имеет для родителей большее значение, чем ребенок; ребенку внушается преклонение перед какой-нибудь значительной персоной, которая влияет на положение родителей в свете, и предлагается подражать ей. Он завидует школьным товарищам, потому что ему кажется, что у них «есть все»; он, кроме того, должен играть роль счастливого ребенка – иначе его сочтут неблагодарным; он разыгрывает или придумывает непонятные для других несчастья и одновременно выказывает высокомерие, стремясь привлечь к себе внимание и вызвать зависть. Если родители не могут служить примером для детей, то у них остается две возможности. Либо идентификация происходит вопреки родителям и их оценочным воззрениям, либо дети более не воспринимают родителей всерьез и чувствуют себя полностью покинутыми. Когда они взрослеют, то начинают считать, что родители в период их созревания отдавали предпочтение другим, и становятся в оппозицию к ним, заявляя, что они «ни за что не станут такими, как родители», а это, естественно, не является конструктивной идеей. Тяжело переносит ребенок и ситуацию, когда родители как бы меняются своими (половыми) ролями – мать «надевает брюки», а отец становится «героем в шлепанцах» или «подкаблучником». Это может привести к тому, что дети не усваивают жестко установленные обществом половые роли и иногда меняют их вплоть до разрушения привычных форм женственности или мужественности. «Подкаблучник» – это муж, которого лишила власти жена и который боится ее, а мужеподобная, выполняющая мужские функции жена с ревнивым соперничеством относится к мужчинам и с презрением – к представительницам собственного пола. При этом ребенок лишен соответствующего образца для своей половой роли, что затрудняет его развитие, а позднее создает определенную проблематику в его установках по отношению к противоположному полу. Счастливое, удачное положение родителей в смысле их половой принадлежности и сексуальности является важным фактором для ребенка и создает для него привлекательный образец для идентификации с мужественным отцом или женственной матерью. Общество предлагает мужчинам и женщинам множество возможностей для применения их половой роли, справедливо разделяя формы существования мужчины и женщины. Однозначное установление принадлежности к мужчинам или женщинам необходимо для определения того положения, которое занимает личность в каждом коллективе, для соответствующей иерархии и претензий на власть, для участия в борьбе за половую эмансипацию и освобождение от цепей и ограничений, которые накладывает на человека эта половая принадлежность. Каждое общество нуждается в использовании мужских и женских ролей, и начинается это с распределения обязанностей родителей при воспитании детей. Маргарет Мид в своей книге «Мужчина и женщина» приводит этому убедительные примеры. Истерическому развитию способствуют также несчастливые браки родителей, особенно в случаях, когда в семье воспитывается один ребенок, и он является для одного из родителей своеобразной заменой партнера. Кроме того, что такого рода требования (замены партнера) чрезмерны, так как не соответствуют возрасту ребенка и требуют от него выполнения той роли, для которой он еще не созрел, это лишает ребенка непринужденности и естественности, свойственных детству, и может привести к раннему половому созреванию, что не соответствует возможностям его возраста. Сын не только является союзником и утешителем матери, которая разочарована его отцом, он выполняет также функции доверенного лица, что не соответствует его возрасту и тягостно для него. Эта роль оплачивается близостью и интимностью, с которой мать относится к сыну и разрушает его взаимоотношения с отцом, так как сын на все смотрит глазами матери. Ему недоступны здоровые возможности проявления своих склонностей и симпатий, как это бывает в семьях, где родители любят друг друга. Возрастные интеллектуальные возможности у такого сына недостаточно зрелы, и он пренебрегает советами и разъяснениями отца, которые будут так важны позже, когда наступит время испытания его мужественности. С необходимыми поправками (mutatis mutandis) это может быть отнесено и к дочери, для которой могут быть открыты обе возможности для половой идентификации в том случае, если нарушены нормальные взаимоотношения между родителями и ей приходится отдавать предпочтение одному из них. Другим последствием дисгармоничных отношений между родителями является навязывание ребенку несвойственной ему роли или функции, которая не соответствует его сущности и не дает ему ощущения истинной безопасности и уверенности в себе. Чаще всего это проявляется в том, что с ним обращаются как с маленьким ребенком, пренебрегая тем, что он уже повзрослел и имеет собственные, связанные с возрастом, интересы и потребности. Это вызывает в нем растерянность и служит источником снижения самооценки, так как он не выполняет того, чего от него ожидают, и не понимает, чего от него требуют. Родители, не удовлетворенные своей жизнью, сложившейся не так, как им мечталось, способствуют истерическому развитию своих детей, используя их для достижения того, что не удалось им самим. Неспособные служить примером для ребенка и дать ему соответствующие наставления, они настаивают на выполнении им роли, часто ему не свойственной. На этой основе возникают смешанные истеро-депрессивные личностные структуры. Нечто подобное происходит и тогда, когда ребенку навязывают роль «папочкиного или мамочкиного солнышка». Такой ребенок должен быть сияющим, радостным, своими поступками доставлять наслаждение родителям, за что его любят и им восторгаются. Однако это любовь к фасаду, к внешнему обличью, которая позднее затруднит ребенку поиски самоидентификации. Такая «фасадная» роль может стать второй натурой, которая, будучи пережитой и более как роль не востребованной, может привести к жизненному краху и тяжелой депрессии.

Тяжелой, неблагоприятной для развития является среда, где от ребенка вообще отстраняются, где и семейные отношения заменяются социальными установками или мнением меньшинства. Ребенок обучается дома образцам поведения и установкам, которые действуют и поощряются в данной конкретной семье, а вне ее отвергаются. В таких случаях ребенок, чаще всего в школьном возрасте, переживает ситуацию как критическую, к которой он не был подготовлен вообще или эта подготовка была фальшивой. Разочарованность, чувство беззащитности, неуверенности, позора, глубокая очевидность того, что знания о мире, полученные им, непригодны, толкают ребенка назад, в семью, и служат причиной депрессивной фиксации ребенка на тех образцах поведения, которые поощрялись в семье. Все это служит основой для возникновения смешанных истеро-шизоидных структур. Центральной проблемой истерических личностей является то, что у них нарушена самоидентификация. Либо они идентифицируются с образами своего детства, либо остаются в состоянии оппозиции или протеста, либо принимают навязанные им роли. Кроме описанной выше среды, благоприятствующей возникновению истерической личностной структуры, следует упомянуть также и о воздействии среды, связанной с насилием над личностью. Здесь истерическое развитие может быть проявлением протеста против закостенелости, навязывания своих мнений и привычек, подавляющих свойственную детскому и юношескому возрасту жизнерадостность. Такое же патогенное влияние на развитие личности ребенка оказывает противоположный описанному выше отказ от каких-либо ограничений в его деятельности, равносильный «выплескиванию ребенка вместе с водой из ванны», или же отрицание всего того, что делает ребенок, и всего того, что он желает получить от окружающих его людей, т. е. сознательное или подсознательное соревнование с ним. В случае так называемых «неудачных детей» из особенно строгой, чопорной или ограниченно-авторитарной среды их поведение и особенности развития относятся не к истинной истерии, а к форме реакции на патологическую для данной личности среду. Мы должны также коснуться исторических фактов, в соответствии с которыми ранее истерия относилась исключительно к женщинам, что вытекало из самого обозначения этого расстройства греческим словом «истерия» = «матка» (die Gebaermutter). Это заставляет нас задуматься над одним из условий возникновения истерического развития с учетом того очевидного обстоятельства, что женщины особенно часто страдают истерическими расстройствами. Одновременно мы должны предостеречь, что это мнение не опирается на научные исследования и может иметь ложный аспект, связанный с тем, что многие человеческие высказывания имеют бессознательно (а иногда и сознательно) тенденциозный характер. Жизнь женщины в нашей западной культуре ранее была ограничена исключительно областями, связанными с исполнением роли супруги, хозяйки и матери. Содержание ее жизни и роль, исполнения которой ожидало от нее общество, находится в семье («внутри семьи произрастает животворящая хозяйка», говорится в «Песне о колоколе» Шиллера), в противоположность мужчинам, чьи богатейшие возможности для самоутверждения и самореализации расположены вовне. В связи с этим оценка партнерских взаимоотношений имеет для женщины иное, чем для мужчины, значение. В соответствии с этим социальные роли мужчин во многих отношениях заранее предпочтительны, муж чины занимают более престижные и высокооплачиваемые должности; женская работа считается менее значимой и менее оплачиваемой, женщина находится в большей юридической и хозяйственной зависимости. Она во всем обделена: в возможностях своего развития, которое ограничено и стеснено домашним очагом и семьей; в мыслях и желаниях, направленных больше на выполнение мужчиной своего предназначения в обществе, нежели на собственное существование. Находясь в плену коллективных предрассудков, она длительное время считалась существом бездуховным и не имела права на утверждение собственной сексуальности. Незавидным было положение женщины при патриархате. При таких обстоятельствах истерия, как говорится, является орудием борьбы с мужским миром за свои желания и запросы и одновременно способом отмщения этому миру. Иными словами, истерия используется как такой вид поведения, при котором с мужчины как бы «срезается ботва» и «не нужные наросты», в результате чего он становится беспомощным и покорным. Истерическое поведение носит иррациональный, нелогичный, непостижимый и непредсказуемый характер, что делает мужчин с их логичностью и рациональностью бессильными: реакции и цели женщины, ее болезни, ее «хочу – не хочу» или «могу – не могу», драматические сцены, соматические симптомы, взрывы отчаяния и угрозы самоубийства представляют для мужчины неразрешимую задачу и вызывают у него желание, как говорит Ницше, обуздать упрямство кнутом и, в конце концов, разорвать партнерские отношения. Когда выполнение «супружеских обязанностей» подразумевает пренебрежение женской сексуальностью, то это часто становится причиной «фригидности», которую часто используют для прикрытия существования «черного Петера». В таком смешении мужских и женских черт в претензии на власть и обладание таится тщательно скрываемый глубокий страх перед женщинами, перед вероятной другой стороной жизни мужчины, которая представляется им опасной и угрожающей и которую они преувеличивают. Женское подсознание с гениальной помощью истерии противостоит мужскому превосходству, одновременно выполняя функцию самозащиты и мести. Не случайно по мере ослабления патриархата так называемые классические формы истерии становятся все более редкими: обретение равноправия и снятие ограничений в развитии их способностей сделали их ненужными для женщин. Изучая происхождение истерии, мы узнаем следующее: подавление, снижение общественной и самооценки, несвобода, насилие и непонимание со стороны партнера и общества вызывают истерические реакции протеста, независимо от половой принадлежности личности, дающей эту реакцию. И другие описанные выше средовые воздействия, благоприятствующие развитию истерических черт, не имеют половой принадлежности. Мы показали, что во многих истерических состояниях основой истерического развития является страх перед обязательностью, конечностью и необходимостью. Они не делают для себя выводов из своих разочарований и не приобретают опыта, когда их по ведение не соответствует требованиям и ожиданиям окружающих. Напротив, чем чаще они переживают неудачи, чем меньше удовлетворяются их желания, тем больше возрастают их потребности и чаще предпринимаются попытки их осуществления. Это приводит к истерическому порочному кругу с упрямым отстаиванием своих позиций и своих желаний Их склонность к соблазнам может быть объяснена тем, что общая неудовлетворенность собой и своей жизнью приводит их к жажде привлекательного и сулящего удовольствия – с этим связано их влечение к новым раздражителям и переменам, в которых они надеются найти удовлетворение, причем эти поиски всегда относятся к внешнему, а не к внутреннему миру. Оказание помощи личностям с истерическим развитием состоит в не в том, чтобы способствовать их уходу от реальности, но в обретении ими адекватных ролей, приучении к порядку, обязательности и соблюдению законов, в готовности к самопознанию и зрелым суждениям. Сюда же относится достаточное мужество для осознания правды и способность к не обходимому самоограничению, которое должно быть свойственно всем нам. Для этого следует показать этим личностям позитивную сторону реальности, которая может дать им ту меру удовлетворения, которая для них возможна. Удивительным фактом является то обстоятельство, что понятие истерии часто нуждается в переоценке: с точки зрения навязчивых, депрессивных или шизоидных личностей то, что мы всех истериков рассматриваем как больных, кажется сомнительным, так как, по их мнению, главными должны быть моральные оценки. Здесь имеет место представление о том, что истерик только «играет в болезнь» тогда, когда это ему выгодно или если он этого желает, – представление, связанное с бытующими предрассудками. Быть может, представления о биографии пациентов, об истории формирования их личности и соответствующих симптомов помогут понять, что истерия есть болезнь с определенной последовательностью ее развития и что люди с истерическими заболеваниями так же страдают, как и другие больные. Быть может, наши предубеждения усиливаются еще и от того, что внешне жизнь истериков кажется благополучной и это, как говорится, лишает их права на болезнь. Знакомство с их жизнью заставляет нас изменить это мнение и отречься от предрассудков прошлого – ведь показателем плодотворной жизни является умение понять страдания других людей, и чем больше наша терпимость, тем большую благодарность мы заслуживаем и тем счастливее люди, которым мы помогаем.

Поиск по сайту: