Юсси Адлер-Ольсен Охотники на фазанов-2

Посвящается трем грациям и железным леди Анне, Лене и Шарлотте

Горячо благодарю Ханну Адлер-Ольсен за оказанную ею каждодневную поддержку и понимание. Благодарю также Элисабету Веренс, Фредди Мильтона, Эдди Кирана, Ханну Петерсен, Мишу Шмальстига и Хеннинга Куре за драгоценные и глубокие комментарии, а также Йенса Беринга за консультацию по логистике и Анну К. Андерсен за орлиное око и щупальца спрута. Благодарю также Гиту и Петера К. Раннес и Датский писательский и переводческий центр «Хальд» за оказанное гостеприимство в период, когда это было так необходимо, и Поуля Г. Экснера за обычную бескомпромиссность. Благодарю Карло Андерсена за разносторонние познания, в частности об охоте, и комиссара полиции Лейфа Кристенсена за то, что так щедро делился своим опытом и за внесенные им профессиональные уточнения.

Благодарю вас, моих замечательных читателей, заходивших на мой сайт www.jussiadlerolsen.com и пожелавших мне новых творческих начинаний.

Пролог

Над вершинами деревьев прогремел новый выстрел.

Крики загонщиков звучали все громче и ближе. Тяжелые удары пульса болезненно отдавались в барабанных перепонках, а сырой воздух разрывал легкие при каждом торопливом вдохе.

«Бежать, бежать, не падать! Если упаду, мне уже не встать. Черт! Черт! Ну что же это такое, никак не освободить руки! Ох! Бежать, бежать! Тсс! Только бы они меня не услышали! Неужто услыхали? Неужели моя жизнь на этом кончится?»

Ветки то и дело хлестали по лицу, оставляя кровоточащие царапины. Кровь смешивалась с потом.

Вот уже крики послышались со всех сторон. И только тут появился страх смерти.

Грохнуло еще несколько выстрелов. Рассекающие прохладный воздух пули просвистели так близко, что тело покрылось испариной и одежда мгновенно прилипла к нему.

Еще минута или две, и они будут здесь. Почему руки за спиной никак не слушаются? Неужели липкая лента может быть такой крепкой?

Хлопая крыльями, над деревьями взлетели вспугнутые птицы. За стеной елей отчетливей проступили движущиеся тени. Теперь до них оставалось каких-нибудь сто метров. Все стало отчетливей — голоса, кровожадный азарт охотников.

Как они это сделают? Один выстрел, одна стрела — и конец? Так просто?

Нет, нет! Этого им не хватит. Для таких негодяев это было бы слишком милосердно. У них наготове ружья и ножи. Они уже показали, как эффективно действуют их арбалеты!

«Где же мне спрятаться? Где найти местечко? Успею ли я вернуться назад? Или нет?»

Взгляд обшаривал почву, метался туда и сюда. Но лента, наклеенная на глаза, мешала толком что-то разглядеть, и ноги, спотыкаясь, снова пустились бегом.

«Теперь я на себе почувствую, каково это — оказаться в их власти. Для меня они не сделают исключения, ведь только так они получают свое. Все будет по полной программе».

И тут сердце заколотилось так сильно, что в груди стало больно.

1

Решившись выйти на Стрёгет,[1] она ступала, как по лезвию ножа. Наполовину закрыв лицо грязно-зеленым шарфом, она крадучись шла мимо витрин, внимательно оглядывая улицу. Задача заключалась в том, чтобы распознать кого нужно, оставаясь при этом неузнанной. Этого требовали ее демоны, и она вновь и вновь скользила по улицам, одинокая среди прохожих, с мертвыми глазами сновавших мимо нее туда и сюда.

Кимми подняла взгляд на фонари, холодным светом заливавшие Вестерброгаде. Принюхалась, раздувая ноздри. Скоро наступят морозные ночи. Пора привести в порядок зимнее убежище.

У пешеходного перехода к Центральному вокзалу столпилась кучка вышедших из Тиволи иззябших посетителей. Взгляд Кимми упал на женщину рядом, в твидовом пальто. Прищурившись, женщина оглядела ее, поморщилась и посторонилась, будто хотела отодвинуться подальше.

«Спокойно, Кимми!» — подсказывало подсознание, но на нее уже нахлынула нарастающая ярость.

Она окинула женщину взглядом сверху вниз, осмотрела матово блестящие колготки, потом туфли на высоких каблуках. И постаралась спрятать улыбку — эти каблучки не выдержат одного резкого пинка. Женщина грохнется и сама узнает, что от соприкосновения с мокрым тротуаром любой наряд приобретает весьма непрезентабельный вид. И больше не будет так морщиться!

Кимми подняла взгляд и посмотрела женщине прямо в глаза. Подведенные веки, напудренный носик, укладка волосок к волоску. Взгляд невидящий и неприступный. Да уж, таких дамочек из высших слоев, пустых внутри, как пузырь, Кимми насмотрелась в свое время достаточно. Сама она когда-то была одной из них, как и ее подруги, и мачеха.

Они были ей отвратительны.

«Ну, сделай что-нибудь! — нашептывали голоса у нее в голове. — Неужели ты это стерпишь? Покажи ей! Давай же, действуй!»

С другой стороны улицы на Кимми поглядывала кучка темнокожих подростков. Если бы не они, она толкнула бы эту женщину под сорок седьмой автобус, который как раз ехал мимо. Она отчетливо видела кровавое месиво под колесами, ощущала ужас толпы и собственное сладкое чувство справедливого возмездия.

Но Кимми удержалась: в толпе всегда найдутся внимательные глаза. А еще ей мешало что-то в душе — страшные отголоски далеких дней.

Подняв рукав к носу, она понюхала ткань. В чем-то эта фифа права: от рукава страшно воняло.

Как только зажегся зеленый свет, Кимми ступила на мостовую, волоча за собой чемодан; колесики перекосило, так что он переваливался на ходу. Больше она не будет с ним таскаться, эту рухлядь давно пора выкинуть и заменить на новый.

В здании вокзала, рядом с киоском, стоял газетный стенд — словно нарочно назло всем спешащим пассажирам и незрячим. По пути через город Кимми уже несколько раз попадались эти страницы, вывешенные на всеобщее обозрение; завлекательные заголовки вызывали у нее тошноту. Когда такие стенды попадались на пути, она отворачивалась и только бурчала себе под нос: «Скоты!» Но, невольно повернув голову, она мельком увидела первую страницу и содрогнулась от одного вида этого человека.

Под фотографией было написано: «Дитлев Прам скупает частные клиники в Польше; общая сумма сделки составляет двенадцать миллиардов». Кимми сплюнула на пол и немного постояла, стараясь успокоиться. Она ненавидит Дитлева Прама. И Дитлева, и Торстена, и Ульрика. Ничего! Однажды она им покажет! Когда-нибудь она их сделает! Обязательно.

Она усмехнулась, и встречный прохожий улыбнулся ей в ответ. Вот еще один дурачок, воображающий, будто ему известно, о чем думают другие!

И тут она вдруг остановилась.

В нескольких шагах впереди стояла на своем обычном месте Тина Крысятница: немного подавшись вперед и покачиваясь на нетвердых ногах, с грязными руками и набрякшими веками, вытянув перед собой раскрытую ладонь, в идиотской уверенности, что хоть кто-нибудь из толпы сунет ей десятку. Только наркоманы и способны стоять так часами. Придурки несчастные!

Кимми хотела прошмыгнуть у нее за спиной к выходу на Ревентловсгаде, но Тина заметила ее.

— Привет! Какого черта, Кимми! Привет! — прогнусавила она, на миг вынырнув из тумана, который окутывал ее сознание.

Но Кимми не ответила. Тина Крысятница соображала, только сидя на любимой скамейке с банкой пива в одной руке и сигаретой в другой, сейчас от нее все равно не будет толку.

А ведь она являлась единственным существом, с которым у Кимми сложились человеческие отношения.

На улицах гулял пронизывающий ветер, и народ спешил поскорее добраться до дома. Кимми выглянула наружу: на стоянке такси перед выходом на Истедгаде напротив вокзала выстроились пять «мерседесов» с включенными моторами. Значит, когда понадобится, хотя бы одна машина там будет.

Перейдя через дорогу, где в подвальчике располагалась тайская лавка, Кимми поставила чемодан возле окна. Она не раз оставляла здесь чемодан, и только однажды его стащили. Сегодня этого не случится: в такую погоду даже воры прячутся по домам. А впрочем, какая разница! В чемодане не было ничего, из-за чего стоило бы волноваться.

Она не провела на вокзальной площади и десяти минут, как добыча сама приплыла в руки. Из такси вышла стройная красотка в норковой шубке примерно сорок четвертого размера и с чемоданом на хороших резиновых колесиках. Несколько лет назад Кимми охотилась исключительно на женщин сорок шестого размера, но от жизни бездомной бродяжки особо не разжиреешь.

Женщина остановилась перед билетным автоматом в зале. Пока она разбиралась, что к чему, Кимми сперла чемодан и направилась к заднему выходу. Не успела хозяйка барахла и глазом моргнуть, как Кимми уже очутилась на Ревентловсгаде у стоянки такси.

Дело мастера боится!

На стоянке она уложила добычу в багажник ближайшего такси и велела шоферу покатать ее по улицам. Таксист взглянул на нее с подозрением и брезгливо сморщил нос, но Кимми вынула из кармана пальто толстую пачку стокроновых купюр.

— Делай как сказано, и получишь парочку сотен на чай.

Через час она вернется за старым чемоданом уже в новых шмотках и пахнущая духами незнакомой женщины.

Небось тогда таксисту уже незачем будет морщиться!

2

Дитлев Прам был красивым мужчиной и прекрасно об этом знал. В бизнес-классе самолета всегда находились женщины, которые, послушав, какой у него «ламборджини» и как быстро он домчит их до своей резиденции в Рунгстеде, не отказывались от такого предложения.

На этот раз он выбрал даму с пушистыми волосами и в очках в тяжелой черной оправе, которая придавала ей неприступный вид. Это его раззадорило, но завести с ней разговор не удалось. Он протянул ей журнал «Экономист» с фотографией атомной электростанции на обложке, но она отстранила подношение. Он заказал ей напиток, но она не стала пить. И когда самолет согласно расписанию приземлился в Каструпе, Дитлев понял, что напрасно потерял драгоценные девяносто минут полета.

Такие неудачи его бесили.

Он направился прямиком по застекленному переходу в Третий терминал и, приближаясь к эскалатору, увидел подходящую жертву: человека с неуверенной походкой, который двигался в том же направлении.

Дитлев прибавил ходу и подошел к эскалатору в тот самый миг, когда старик поставил на него ногу. Достаточно сделать подножку, и тощий урод со всего маху упадет и врежется мордой в плексигласовое окно. Дитлев ясно увидел эту картину; его так и подмывало воплотить ее в жизнь, такой уж он был человек. Он, можно сказать, вырос на этом, как остальные члены его группы. Для него в этом не было ничего противного или постыдного. Во всем виновата та баба из самолета: могла бы не строить недотрогу, и тогда через час они с ней уже лежали бы в спальне у него дома.

В зеркале заднего вида возник ресторан «Страндмёллекроен», перед глазами ослепительно засверкала знакомая морская гладь. Как раз в это время раздался сигнал мобильника. Дитлев посмотрел на дисплей: звонил Ульрик.

— Кое-кто видел ее несколько дней назад, — начал тот, когда Дитлев отозвался. — На переходе через Бернсторфсгаде перед Центральным вокзалом.

— Ясно. — Дитлев выключил проигрыватель. — Когда именно?

— В понедельник. Десятого сентября. Около девяти вечера.

— И что ты предпринял в связи с этим?

— Мы с Торстеном сходили туда, но ее не нашли.

— Торстен тоже там был?

— Был. Но ты же знаешь, от него никакого толку.

— Кому поручили это задание?

— Ольбеку.

— Хорошо. Как она выглядела?

— Одета вполне прилично, как мне сказали. Похудела. Но от нее воняло.

— Воняло, говоришь?

— Да. Потом и мочой.

Дитлев кивнул. Хуже всего в Кимми было даже не то, что она иногда вдруг исчезала на месяцы и даже годы. Главное, с ней вообще не угадаешь, чего ждать: то пропадает, то вдруг возникает, как привидение. Она представляла главную опасность в их жизни, единственную настоящую угрозу.

— На этот раз мы ее поймаем. Ульрик, ты с нами?

— А зачем еще, думаешь, я тебе позвонил?

3

Только войдя в неосвещенный подвал полицейского управления, где располагался отдел «Q», Карл Мёрк по-настоящему осознал, что лето прошло и отпуск закончился. Включив свет и кинув взгляд на свой письменный стол, загроможденный стопками папок с делами, он почувствовал острый приступ панического желания захлопнуть дверь и бежать отсюда куда глаза глядят. Не помог даже поставленный Ассадом посреди стола букет гладиолусов такого размера, что хватило бы перегородить какой-нибудь проспект не из самых широких.

— С возвращением на работу, босс! — послышалось за спиной.

Карл обернулся и встретился взглядом с искрящимися бодростью блестящими карими глазами помощника. Поредевшие темные волосы жизнерадостно топорщились во все стороны, облик выражал полнейшую, прости господи, готовность в очередной раз положить жизнь на алтарь полицейского управления!

— Карл, ну надо же! — произнес Ассад, встретив тусклый взгляд шефа. — Даже не верится, что ты только вышел из отпуска!

Карл покачал головой:

— А мне, думаешь, верится?

Наверху, на третьем этаже, только что опять все переменилось. Чертова реформа полиции! Пожалуй, скоро придется разыскивать кабинет начальника отдела убийств с GPS-навигатором. Карла не было каких-то три недели, и вот уже по крайней мере пять новых лиц уставились на него как на чудо морское! Сами-то они кто такие, черт возьми?

— Карл, для тебя есть хорошая новость, — заявил начальник отдела убийств, пока тот озирал светло-зеленые стены нового начальственного кабинета.

По общему впечатлению — нечто среднее между операционной и помещением для секретных совещаний антикризисной группы из триллера Лена Дейтона.[2] С фотографий на тебя смотрят погасшие глаза неопознанных трупов, рядом пестрая мешанина из карт, диаграмм, списков личного состава. Эффективность такая, что жить не хочется.

— Хорошая новость, говоришь? Это не обещает ничего хорошего, — отозвался Карл, тяжело опускаясь на стул напротив шефа.

— Скоро у тебя будут гости из Норвегии.

Карл бросил на Маркуса хмурый взгляд исподлобья.

— Мне сказали, что прибудет делегация из полицейского управления Осло в составе пяти человек, чтобы ознакомиться с отделом «Q». В следующую пятницу в десять. Помнишь? — Тут Маркус Якобсен с улыбкой подмигнул Карлу. — Между прочим, они с нетерпением ждут этой встречи.

Карл отнюдь не разделял этого чувства.

— В связи с этим я увеличил штат твоей группы на одну единицу. Ее зовут Роза.

Карл содрогнулся.

Выйдя от начальника отдела убийств, Карл постоял, пытаясь придать лицу нормальное выражение. Беда не приходит одна, как говорится. Всего пять минут, как пришел на работу, и нате вам: ты уже назначен в наставники к начинающей секретарше, а заодно и в гиды группе ротозеев из Осло. Эту радость ему уже давно обещали, но за время отпуска он об этом благополучно забыл.

— Где тут у вас новенькая, которую направляют ко мне? — спросил он, остановившись у барьера, за которым сидели секретарши.

Эта барыня фру Сёренсен даже не подняла головы от клавиатуры.

Он постучал по барьеру. Никакого эффекта.

Но тут кто-то тронул его за плечо.

— Роза, вот он, собственной персоной, — сказали за спиной. — Позволь представить — Карл Мёрк.

Обернувшись, он увидел перед собой два поразительно похожих лица и подумал, что изобретатель черной краски прожил жизнь не зря. Плоды его трудов были представлены здесь богато: черные как смоль волосы, очень короткие и всклокоченные, черные-пречерные глаза и одежда чернее ночи. Даже жутко смотреть.

— Лиза, да что это с тобой, черт возьми?

Самая симпатичная секретарша отдела убийств провела рукой по голове, еще недавно белокурой, и одарила его сияющей улыбкой:

— Правда же, классно выглядит?

Карл медленно кивнул и посмотрел на вторую девушку. Она стояла перед ним на высоченных каблуках и улыбалась такой улыбкой, которая способна любого сбить с ног. Затем вновь перевел взгляд на Лизу, которая была до ужаса похожа на новенькую. Поди узнай, кто тут с кого слизал новый имидж!

— Так вот, это Роза. Пару недель назад она украсила собой наш секретариат, и теперь я передаю ее под твое покровительство. Прошу любить и жаловать!

Карл ворвался в кабинет Маркуса, держа наготове все необходимые аргументы, но через двадцать минут ему стало ясно, что этот спор он заранее проиграл. У него есть неделя на подготовку к встрече делегации, а что касается девушки, то ее без всяких разговоров следует сейчас же препроводить к себе в отдел. Рядом с кабинетом Карла находилась кладовка, где хранились предупреждающие ленты и прочее оснащение для ограждения мест происшествия. Сейчас это помещение уже освободили и обставили соответствующим образом, сообщил Маркус Якобсен. Роза Кнудсен с этого дня зачислена в качестве нового сотрудника отдела «Q», и это не обсуждается.

Какими бы мотивами ни руководствовался начальник отдела убийств, Карла это совершенно не интересовало.

— Школу полиции она закончила с наивысшими баллами, но провалила практику вождения, а без этого никуда, какой бы ты ни был отличник по другим предметам. К тому же она, кажется, чересчур впечатлительна для полевой работы, но непременно хотела служить в полиции, закончила секретарские курсы и год проработала в отделении Центрального района. Последние две-три недели она замещала фру Сёренсен, но сейчас та вернулась, — сообщил Маркус Якобсен, в пятый раз вытаскивая и вертя в руках полную пачку сигарет.

— А почему, позволь спросить, ты не отослал ее назад в Центральное отделение?

— У них там какие-то свои внутренние заморочки. Нас это не касается.

— О’кей.

Так она еще и замешана в каких-то заморочках!

— Во всяком случае, у тебя теперь есть своя секретарша, причем толковая.

Это не утешало: толковыми Маркус называл практически всех.

— Мне кажется, она очень милая, — попытался Ассад утешить Карла, когда тот вернулся в отдел «Q», залитый светом люминесцентных ламп.

— Могу тебе сообщить, что в Центральном она ввязалась в какие-то заморочки, как сказал шеф. В этом ничего милого я не вижу.

— Замо… Повтори, пожалуйста, это слово!

— Неважно, Ассад. Забудь.

Помощник кивнул и отпил из чашки глоток чего-то, сильно пахнущего мятой.

— Карл, послушай. В том деле, что ты поручил мне, я без тебя не продвинулся ни на шаг. Я везде смотрел — и тут и там, но все папки пропали, пока наверху переезжали.

Карл вскинул голову. Пропали? Какого черта! Ладно, значит, на сегодня есть чем заняться.

— Ну да. Совсем пропали. Но потом я поискал на всякий случай тут и вот что нашел. Это очень интересно.

Ассад протянул ему светло-зеленую папку и застыл, как соляной столп, с радостным выражением на лице.

— Ты так и будешь стоять надо мной, пока я читаю?

— Да, с удовольствием, — вежливо ответил Ассад и поставил свою чашку на стол Карла.

Карл набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул. Затем открыл папку.

Дело было по-настоящему старое. Точнее, датированное 1987 годом — в то лето Карл с товарищем отправился на поезде посмотреть копенгагенский карнавал и там учился танцевать самбу у рыженькой девушки, которая так прониклась жгучими ритмами, что для них ночь получила божественное завершение на одеяле за каким-то кустом в парке Конгенс Хаве. Ему тогда было двадцать с небольшим, и он никогда еще не чувствовал себя настолько сексуально просвещенным, как после этой встречи.

Хорошее было лето! А еще его тогда перевели из Вейле в полицейский участок на Антонигаде.

Убийства, очевидно, произошли через пару месяцев после карнавала — как раз тогда рыженькая танцовщица уплясала от него к другому ютландцу. И даже в те самые дни, когда он начал делать первые ночные обходы по тесным улицам Копенгагена. Даже странно, что он ничего не помнил об этом весьма необычном деле. В летнем домике в окрестностях озера Дюбесё в Рёрвиге обнаружили забитыми насмерть двоих молодых людей, брата и сестру, семнадцати и восемнадцати лет. Девушка пострадала сильнее, однако следы сексуального насилия отсутствовали, признаков ограбления тоже не было.

Карл еще раз прочитал отчет о вскрытии, затем просмотрел газетные вырезки. Их было всего несколько, зато заголовки напечатаны самым крупным шрифтом.

«Забиты до смерти» — сообщалось в «Берлигские тиденде», причем описание трупов было дано удивительно подробно для этой чопорной газеты.

Оба тела лежали в комнате с камином. Девушка в бикини, ее брат — обнаженный, с зажатой в руке бутылкой коньяка. Парень был убит одним ударом в затылок, нанесенным тупым предметом. Впоследствии орудие убийства было найдено — это оказался плотницкий молоток, обнаруженный в зарослях вереска между озерами Флюндерсё и Дюбесё.

Мотив убийства остался невыясненным, но очень скоро под подозрение попала группа подростков, учащихся частной школы-пансиона, которые находились в это время на участке огромного летнего дома, принадлежавшего родителям одного из ребят. Юнцы уже не раз устраивали драки в местном развлекательном центре «Ден Рунде», что приводило к нанесению тяжких телесных повреждений.

— Ты дошел до того места, где описываются подозреваемые?

Карл исподлобья взглянул на Ассада, но это не подействовало.

— В отчете также сказано, что все они были из обеспеченных семей. Ведь, кажется, в эти самые золотые восьмидесятые, или как там называются эти годы, таких было немало?

Карл кивнул. Он как раз добрался до этого места в тексте.

Так и есть. Все отцы и сейчас были заметными персонами.

Он несколько раз проглядел список компании юных правонарушителей. Мало того, что их отцы были известными и богатыми людьми. Со временем и сами молодые хулиганы стали такими же. Они родились с серебряной ложкой во рту и сумели превратить ее в золотую. Например, Дитлев Прам — хозяин ряда частных клиник, Торстен Флорин — известный дизайнер, Ульрик Дюббёль-Йенсен — биржевой аналитик. Все трое занимали верхние строчки в списке самых преуспевающих датчан, как прежде и четвертый их друг Кристиан Вольф, ныне покойный владелец судоходной компании. Из списка выпадали только двое: Кирстен-Мария Лассен, чье местонахождение в настоящее время не было никому известно, и Бьярне Тёгерсен, который сознался в убийстве тех двоих в летнем домике и ныне сидел в тюрьме. Происхождение он имел более скромное, чем остальные.

Закончив чтение, Карл захлопнул папку и бросил на стол.

— Я не понимаю, как это дело попало к нам, — сказал Ассад, как ни странно, без улыбки.

— И я не понимаю. — Карл покачал головой. — Виновник уже найден и осужден. К тому же сам явился в полицию и сделал признание. Какие тут могут еще быть сомнения? Дело закончено и закрыто.

— Так-то так, — согласился Ассад, покусывая губу. — Но он пришел с добровольной явкой только десять лет спустя.

— И что из этого? На момент совершения убийства ему было только восемнадцать. Может, все эти годы его мучила совесть? Бередила душу?

— Бере… что?

— Бередить — беспокоить, тревожить, мучить, — со вздохом пояснил Карл, уже привыкший к тому, что в обязанности начальника отдела входит и обучение датскому языку сотрудников-иммигрантов. — Так говорят, когда нечистая совесть с годами не успокаивается.

В голове у сирийца шла такая работа, что было прямо слышно, как вертятся колесики.

— Над этим делом работала полиция Нюкёбинга в Зеландии и Хольбека. Занималась этим и разъездная бригада. Но я нигде не нашел сведений о том, кто направил к нам это дело. А ты?

Карл кинул взгляд на первую страницу:

— Действительно, об этом тут ничего не сказано. Очень странно!

Если папку не переслали из того или иного округа, то кто же тогда мог это сделать? Да и вообще — зачем было поднимать старое дело, закончившееся приговором суда?

— Может быть, тут есть связь с этим? — предположил Ассад и, поискав в папке, протянул Карлу выдержку из «Налогов и сборов».

Заголовок гласил: «Годовой отчет». Адресатом значился Бьярне Тёгерсен, проживающий в коммуне Альбертслунд в государственной тюрьме Вридслёселилле. Убийца двоих молодых людей, брата и сестры.

— Посмотри! — сказал Ассад, указав пальцем на громадную сумму, значившуюся в графе продажи акций. — Что ты на это скажешь?

— Скажу, что он человек из богатой семьи и сейчас у него как раз полно досуга, чтобы заниматься финансовыми играми. Очевидно, у него это неплохо получается. А на что ты намекаешь?

— На то, что он-то был не из богатой семьи. Он единственный среди этих ребят из частной школы учился на стипендию. Можешь проверить: он совсем не то, что остальные в этой группе. Вот, посмотри!

Ассад пролистал папку обратно к началу. Карл пригорюнился, подперев рукой голову. С отпуском всегда так: не успеешь оглянуться, как он уже кончился!

4

Осень 1986 года

Эти шестеро из второго класса гимназии были очень разными, но одна вещь их объединяла. После занятий они собирались в лесу или еще где-нибудь подальше от посторонних глаз, и никакой ливень не мог им помешать пустить по кругу чиллум. Все необходимое ждало их в дупле дерева, об этом заботился Бьярне: сигареты «Сесиль», спички, фольга и самая лучшая анаша, какую только можно было достать на рынке в Нэстведе.

Сбившись в кружок, они торопливо затягивались на свежем воздухе, стараясь следить за тем, чтобы их потом не выдали зрачки. Главным для них был не кайф — это все служило лишь средством доказать, что им наплевать на все авторитеты. А для этого нет ничего лучше, чем курить дурь чуть ли не под дверью школы. Ради этого они и раскуривали чиллум назло учителям, похваляясь друг перед другом и фантазируя, что бы они сделали с ними, будь их воля.

Так продолжалось целую осень, пока однажды Кристиан и Торстен едва не попались: этот запах не мог перебить никакой чеснок. С этого дня они решили лучше глотать дурь, потому что в этом случае ее нельзя унюхать.

С этого времени все началось по-серьезному.

Однажды их застали врасплох. Уже под кайфом, они стояли и трепались возле реки, спрятавшись за густыми кустами, с которых каплями стекал подтаявший иней. И тут из-за ветвей вынырнул один из младших учеников — белобрысый, полный амбиций несчастный отличничек, отправившийся за жучками к уроку биологии.

В этот момент Кристиан как раз прятал дурь в дупло, Торстен, Ульрик и Бьярне веселились как припадочные, а Дитлев запускал руку под блузку Кимми. Она тоже хохотала как безумная. Дурь сегодня оказалась на редкость качественной.

— Я все скажу директору, — крикнул мальчонка и даже не заметил, как моментально оборвался смех старшеклассников.

Он был бойкий парнишка и привык всех задирать. К тому же они находились не в том состоянии, чтобы за ним гнаться, но вокруг росли густые кусты, а угроза была для них слишком страшной.

Больше всех потерял бы в случае исключения Бьярне, поэтому Кристиан его и подтолкнул к пойманному сопляку. Он первым и ударил.

— Тебе хорошо известно, что мой отец, если захочет, в два счета раздавит фирму твоего отца! — закричал мальчишка. — Вали отсюда, Бьярне, дрянь паршивая, а не то хуже будет. Отпусти, дурак!

На секунду они замерли в нерешительности. Мальчишка уже много крови попортил другим ребятам. Раньше в этой же школе учились его отец, дядя и старшая сестра; его семья постоянно делала взносы в фонд школы, и такие, как Бьярне, зависели от этих взносов.

Но тут вперед выступил Кристиан. Для него подобных проблем не существовало.

— Если будешь молчать, получишь двадцать тысяч крон, — заявил он совершенно серьезно.

— Двадцать тысяч! — презрительно фыркнул мальчишка. — Да я только позвоню отцу, и он даст мне вдвое больше!

И плюнул Кристиану в лицо.

— Черт тебя побери, паршивец ты маленький! Если скажешь хоть слово, мы тебя убьем!

Раздался звук удара, мальчишка отлетел назад и упал на пень. Было слышно, как хрустнули сломанные ребра.

В первую секунду он чуть не задохнулся от боли, но в глазах по-прежнему горело упрямство. Тут подошел Дитлев:

— Сейчас мы можем тебя задушить, дело несложное. Или утопить в реке. Или можем отпустить и дать тебе двадцать тысяч крон, чтобы ты молчал. Если ты скажешь, что упал и ушибся, тебе поверят. Так что же ты выбираешь, паршивец?

Ответа не последовало.

Дитлев вплотную подошел к лежащему мальчишке и бросил на него изучающий взгляд. Его занимала реакция этого сопляка. Он занес руку для удара, но мальчик по-прежнему не реагировал. Тогда Дитлев изо всей силы хлопнул его по голове ладонью. Мальчик испуганно съежился, а Дитлев ударил снова. Он ощутил острое наслаждение и заулыбался.

Потом он говорил, что никогда еще так не оттягивался, как от этого удара.

— Дай я тоже! — Ухмыляясь, к потрясенному мальчику подошел Ульрик.

Ульрик был самый крупный из них, и его кулак оставил на скуле мальчика ужасную ссадину.

Кимми начала было возражать, но ее слова утонули в таком взрыве хохота, от которого взметнулись с веток все птицы в роще.

Они сами отнесли мальчика в школу и позаботились о том, чтобы его забрала «скорая». Часть компании сомневалась, что из этого получится; но мальчик никого не выдал. После случившегося он так и не вернулся в школу. Ходили слухи, что отец забрал его к себе в Гонконг, но правда это или нет, так никто и не узнал.

Несколько дней спустя они поймали в лесу собаку и забили ее до смерти.

Однажды ступив на этот путь, они уже не могли с него свернуть.

5

Над фасадом с тремя широкими «дворцовыми» окнами красовалась надпись «Каракас». Вилла была построена на деньги, нажитые кофейной торговлей.

Дитлев Прам сразу разглядел заложенные в этом здании возможности. Сюда еще парочку колонн да парочку стенок из зеленоватого стекла в два-три метра высотой. Прямые линии бассейнов с текущей водой и спускающиеся к Эресунну ровные лужайки с футуристическими скульптурами — и вид новенькой частной клиники обрел законченность. Она специализировалась на зубной хирургии и пластических операциях — не слишком оригинально, но чрезвычайно прибыльно как для Дитлева, так и для многочисленных индийских и восточноевропейских хирургов и дантистов, которых он нанял.

Дитлев, его старший брат и две младшие сестры получили в наследство огромное состояние, которое их отец сколотил на биржевых спекуляциях и враждебных поглощениях, и Дитлев управлял своей долей очень удачно. Сейчас его империя включала шестнадцать клиник, еще четыре находились на стадии проектирования. Хорошо продвигался проект, после реализации которого на его счет будет перетекать пятнадцать процентов денег, зарабатываемых в Восточной Европе на операциях груди и подтяжках лица. К северу от Шварцвальда, вероятно, не оставалось ни одной обеспеченной женщины, которая не побывала бы на каком-то из операционных столов Дитлева Прама, исправляя ошибку, допущенную природой.

Короче говоря, дела его шли отлично. Тревожила только мысль о Кимми. Вот уже год подсознание непрестанно сверлила мысль об этом убогом существе, и теперь Дитлев решил, что все, хватит.

Он поправил на столе авторучку «Монблан» и снова взглянул на свои часы фирмы «Брейтлинг». Времени было предостаточно. До прихода Ольбека оставалось двадцать минут. Еще спустя пять минут появится Ульрик, а может, и Торстен придет.

Дитлев встал и по коридорам, обшитым черным деревом, проследовал мимо стационарных и операционных помещений. На ходу он приветливо и доброжелательно кивал всем встречным, которые считали его принадлежащим к самым сливкам общества, а затем через вращающуюся дверь вошел в хозяйственное отделение. Оно располагалось в крайнем крыле с великолепным видом на сияющий холодной синевой морской простор Эресунна.

Пожав руку дежурному повару и осыпав его такими похвалами, что тот даже смутился, Дитлев потрепал по плечу его помощников и скрылся в прачечной. Путем тщательных подсчетов он установил, что предприятие Берендсена «Текстиль сервис» могло производить стирку быстрее и дешевле, но завел собственную прачечную совсем из других соображений: она предоставляла в его распоряжение не только чистое белье, но и шесть филиппинок. Кто же станет на этом экономить какие-то жалкие кроны?

При появлении хозяина смуглокожие женщины вздрогнули. Дитлева это всегда забавляло. Схватив за плечо первую попавшуюся, он тут же потащил ее в бельевую. У нее был испуганный вид, но дело свое она знала. Имея самые узкие бедра и самые маленькие груди из всех, она тем не менее была из них самой опытной. По сравнению с тем, через что она прошла в борделях Манилы, эту девушку не могли устрашить никакие прихоти, до которых сумел бы додуматься Дитлев.

Встав на колени, она стянула с него брюки и занялась своим делом, а он только равномерно бил ее по плечам. Но, несмотря на все ее старания, он не получал с ней разрядки. Оргазма он достигал иным путем, а тут только накачивался адреналином в такт ударам, которыми осыпал ее плечи. Затем он поднял ее за волосы и, стянув с нее трусы, запустил туда руку, в то же время языком глубоко проникнув ей в рот.

Когда он оттолкнул ее от себя и бросил на пол, оба уже получили все по полной программе и даже больше.

Он привел в порядок одежду, засунул женщине в рот бумажку в тысячу крон и удалился, приветливо кивнув на прощание остальным прачкам. Они с облегчением проводили его глазами. Напрасно они радуются! Всю следующую неделю он был намерен посещать клинику «Каракас» и получать все, что следовало. Чтобы девицы почувствовали, кто тут хозяин.

Частный сыщик выглядел препаршиво, и его пребывание в вылизанном до блеска кабинете Дитлева казалось совершенно неуместным. Сразу становилось ясно, что этот долговязый и худосочный тип всю ночь провел на улицах Копенгагена. Ну и что с того? Разве не за это ему платят деньги?

— Ну, что там, Ольбек? — буркнул Ульрик. Он сидел рядом с Дитлевом, вытянув ноги так, что они торчали из-под стола. — Есть какие-нибудь новости об исчезнувшей Кирстен-Марии Лассен?

«Он каждый раз так начинает разговор с Ольбеком», — подумал Дитлев, устремив досадливый взгляд в даль за панорамным окном. По морю ходили свинцовые волны.

Черт побери! Когда это кончится! Мысль о Кимми ни на минуту не выходит из головы, сколько же можно терпеть! Когда они ее наконец поймают, она исчезнет по-настоящему. Уж он придумает, что тут сделать.

Частный сыщик повертел шеей и подавил зевок:

— Ее несколько раз видел сапожник из будки на Центральном вокзале. Она все время таскает за собой чемодан на колесиках. В последний раз на ней была клетчатая юбка из шотландки. В основном все та же одежда, которую описывала женщина в Тиволи. Но, по моим сведениям, Кимми появляется на вокзале нерегулярно. В ее жизни вообще нет никакого порядка. Я опросил там всех: железнодорожных служащих, полицейских, пьяниц, торговцев. Некоторые знают о ней, но никто не может сказать ни где она бывает, ни кто она вообще такая.

— Направь туда целую группу, чтобы на вокзале наблюдали днем и ночью. Ведь когда-нибудь она опять появится.

Ульрик встал со стула. Он был крупный мужчина, но словно бы становился меньше ростом, когда разговор заходил о Кимми. Возможно, он, единственный из них, был в нее когда-то по-настоящему влюблен. «Интересно, он все еще не может успокоиться, что так и остался единственным, кто ее не поимел?» — в тысячный раз подумал Дитлев, посмеявшись про себя своим мыслям.

— Круглосуточное наблюдение? Это влетит вам в копеечку. — Ольбек потянулся к своему дурацкому рюкзачку за калькулятором.

— Сейчас же прекрати! — рявкнул Дитлев, подавив желание запустить Ольбеку чем-нибудь в голову, и продолжил, откинувшись в кресле: — Брось болтать о деньгах, ты все равно ничего в этом не смыслишь! Сколько, по-твоему, это может стоить? Пару сотен тысяч? Как ты думаешь, сколько мы с Ульриком и Торстеном заработали за то время, что болтали тут о твоих дурацких почасовых расценках?

После этой тирады он все же взял ручку и кинул ее через стол Ольбеку — метил в глаз, но промахнулся.

Когда тощая фигура сыщика исчезла за дверью, Ульрик подобрал ручку «Монблан» и засунул в карман.

— Что упало, то пропало! — со смехом сказал он.

Дитлев не отреагировал, но пусть только Ульрик попробует проделать такое еще раз!

— От Торстена были сегодня какие-нибудь известия? — спросил он.

Ульрик резко помрачнел.

— Да, сегодня утром он поехал в загородное имение в Грибсков.

— Его разве не интересует, что тут делается?

Ульрик пожал плечами. За последнее время он растолстел: вот что значит нанять повара, который особенно славится умением готовить foi gras![3]

— Он сейчас немного не в форме.

— Понятно. Придется нам управляться без него, — процедил Дитлев сквозь зубы.

В один прекрасный день у Торстена окончательно сдадут нервы. Об этом надо помнить, потому что тогда он станет не меньшей угрозой, чем Кимми.

— Ты же не сделаешь ничего Торстену? — Ульрик пристально взглянул на него. — А, Дитлев?

— Ну разумеется, нет, старина. Это же Торстен!

Секунду они сверлили друг друга взглядами исподлобья, как два хищника. Дитлев знал, что в упрямстве ему с Ульриком не тягаться. Фирму биржевого анализа создавал его отец, но только благодаря Ульрику она завоевала свою нынешнюю главенствующую позицию. Если уж он ставил себе какую-то цель, то всегда добивался своего, не гнушаясь никакими средствами.

— Ладно, Ульрик, — прервал Дитлев молчание. — Подождем, пока Ольбек сделает свою работу, а там посмотрим, как дальше.

Ульрик сразу расслабился.

— Фазанья охота состоится? — спросил он с детским интересом.

— Да. Бент Крум собрал всю команду. В четверг к шести утра в гостинице «Транекер». Пришлось пригласить местную шушеру, но это в последний раз.

Ульрик засмеялся:

— Думаю, вы припасли нечто особенное?

— Да, — кивнул Дитлев. — Сюрприз уже ждет.

На щеках Ульрика заходили желваки. Одна мысль о такой перспективе его заметно возбуждала. На лице было написано нетерпеливое волнение, взыграло его истинное «я».

— Ну, Ульрик? Не хочешь пойти и посмотреть, как поживают в прачечной мои филиппинки?

Ульрик вскинул голову, глаза его были прищурены. Иногда это означало — да, иногда — нет. Угадать было невозможно. Слишком уж много в нем жило самых разных наклонностей.

6

— Лиза, когда это дело попало ко мне на стол? Можешь сказать?

Поправляя свою новенькую беспорядочную прическу, Лиза посмотрела на папку в руке Карла и опустила уголки губ: вероятно, это означало, что она не знает.

Карл протянул папку фру Сёренсен:

— А вы? Может быть, вы знаете?

— Очень сожалею, — заявила та, за пять секунд пробежав глазами первую страницу.

Во взгляде фру Сёренсен промелькнуло торжество, как всегда, когда у Карла возникали проблемы. Ее это радовало.

Ни начальник отдела убийств, ни его заместитель Ларс Бьёрн, ни кто-то из следователей не смог ничего прояснить. Создавалось впечатление, что дело легло к нему на стол само собой, без посторонней помощи.

— Карл, я позвонил в полицию Хольбека! — крикнул из своего закутка Ассад. — Они считают, что эта папка стоит на месте у них в архиве. Но они проверят, когда выберут время.

Карл водрузил на середину стола свои башмаки сорок пятого размера:

— А что говорят в Нюкёбинге?

— Секундочку! Сейчас позвоню.

Набирая номер, Ассад насвистел парочку строф какой-то меланхолической мелодии своей родины, причем, как показалось Карлу, задом наперед. Не сказать, чтобы так выходило лучше. Карл поднял взгляд на доску для объявлений. Там красовались четыре газетные вырезки с первых полос, трогательно единодушных в своих высказываниях: дело Мереты Люнггор блестяще раскрыто, новый отдел «Q», под руководством Карла Мёрка занимающийся особо важными делами, показал себя как успешное во всех отношениях начинание.

Карл взглянул на свои усталые руки: они едва удерживали толстую папку с делом, попавшим к нему неведомым путем. В таких условиях слово «успешный» отзывалось во всем теле каким-то неприятным ощущением пустоты.

Вздохнув, Карл еще раз просмотрел документы. Убийство двух молодых людей, совершенное с зверской жестокостью. Под подозрением оказались несколько отпрысков богатых семей, а спустя девять лет один из этой группы, причем самый бедный, объявляет себя виновным. Через неполных три года Тёгерсен уже выйдет на свободу — причем гораздо богаче прежнего, с кучей денег, заработанных на торговле акциями за время пребывания в тюрьме. Неужели заключенным разрешается заниматься финансовыми операциями? Даже подумать противно!

Карл проштудировал копии протоколов допросов и в третий раз бегло просмотрел остальные бумаги из дела Бьярне Тёгерсена. Судя по всему, убийца раньше не был знаком со своими жертвами. Говорил, правда, что они несколько раз встречались, но это не подтверждалось никакими другими данными. Скорее, документы свидетельствовали об обратном.

Он снова посмотрел на первую страницу. На ней было написано: «Полиция Хольбека». Почему не Нюкёбинга? Почему с ними не работала разъездная бригада? Сыщики из Нюкёбинга не справились с задачей или, наоборот, подобрались к разгадке слишком близко?

— Ау, Ассад! — крикнул Карл, высунувшись в освещенный холодным светом коридор. — Позвони и спроси там, в Нюкёбинге, нет ли у них кого-нибудь в отделении, кто был бы лично знаком с убитыми.

Внятного ответа не последовало — из каморки Ассада доносилось лишь бормотание.

Карл встал и вышел в коридор.

— Ассад, спроси, есть ли там в участке кто-то…

Ассад жестом остановил его: телефонный разговор был у него в самом разгаре.

— Да, да, да, — говорил он в трубку примерно с десяток раз.

Карл тоскливо вздохнул и огляделся. На полочке прибавилось еще несколько фотографий в рамочках; в самой середине теперь красовалась одна, на которой были засняты две женщины. У первой был темный пушок над верхней губой, у второй целая грива черных волос, которые закрывали ей голову, как мотоциклетный шлем. Карл догадался, что это тетушки Ассада.

Положив трубку, помощник кивнул на фотографию.

— Это мои тетушки из Хамы. Та, у которой волосы, уже умерла.

Карл ничего другого не ожидал.

— Что сказали в Нюкёбинге?

— Там тоже ответили, что не посылали нам никакого дела. Да они не могли этого сделать, потому что к ним оно не поступало.

— Вот как! А в деле указано, что над ним работали вместе нюкёбингское и хольбекское отделения и разъездная бригада.

— Нет, они говорят, что Нюкёбинг отвечал только за вскрытие, а затем дело было передано в другие руки.

— Да? Довольно странно, мне кажется. Ты не знаешь, в Нюкёбинге есть кто-нибудь, кто состоял бы в личных отношениях с жертвами?

— И да и нет.

— Что это значит?

— Убитые были детьми одного из ассистентов криминального отдела. — Ассад показал свои записи. — Его звали Хеннинг. Хеннинг П. Йоргенсен.

Карл представил себе искалеченную и убитую девушку — постоянный кошмар всех полицейских. Только вообразить, что однажды это окажется твоя дочь!

— Вот оно что! Печальный случай. Зато теперь мы знаем, почему дело возобновлено. За этим наверняка стоят какие-то личные отношения. Что еще?

Ассад откинулся на спинку стула.

— Но больше в отделении Нюкёбинга не осталось человека, который был бы в родстве с жертвами. Он зашел в оружейную комнату и разрядил служебный пистолет прямо сюда, — закончил сириец, потыкав коротким толстым пальцем себе в висок.

Полицейская реформа принесла много удивительного. Округа получили другие наименования, сотрудники — новые звания, архивы переехали. В общем, теперь все только и занимались тем, что пытались сориентироваться и вновь обрести точку опоры. А те, кому это оказалось не под силу, и вовсе бросили службу, преждевременно выйдя на пенсию.

Раньше это было для полицейских делом не шуточным. В среднем срок жизни по окончании изнурительной службы в полиции не доходит и до десяти лет. Хуже обстояло дело только среди журналистов, хотя, вероятно, в этой профессиональной группе причиной смерти становился в основном алкоголь.

Карл знавал служащих криминального отдела, которые отдали концы, не прожив на пенсии и года. Но эти времена, слава богу, остались позади. Даже полицейские хотят посмотреть мир и дотянуть до того дня, когда внуки закончат школу. В результате многие покинули ряды защитников закона — например, Клас Томасен, который служил раньше в Нюкёбинге, а сейчас, изрядно растолстевший, стоял перед Карлом. «Тридцать пять лет отходить в сине-черном — этого человеку достаточно, — говорил он, кивая. — Потом тебе гораздо важнее дом и жена». Карл прекрасно его понимал, хотя в его случае насчет жены дело обстояло не так однозначно. Официально жена у Карла тоже имелась, но вот уже несколько лет, как она от него ушла, и вряд ли многочисленные любовники согласились бы вернуть ее к семейному очагу. Впрочем, ему и самому не приходило в голову этого требовать.

За широкими двустворчатыми окнами расстилались поля, окружавшие Стенлёсе; перед домом Класа Томасена раскинулся ухоженный газон.

— Очень красиво тут у вас, — высказал свое восхищение Ассад.

— Спасибо, что согласились с нами встретиться, — сказал Карл. — Не много осталось людей, знавших Хеннинга Йоргенсена по работе в полиции.

— Лучшего сослуживца и друга трудно себе представить. — Улыбка сбежала с лица Класа Томасена. — Мы тогда жили по соседству. Кстати, в том числе поэтому мы и переехали: просто не выдержали, когда его вдова заболела и лишилась рассудка. Слишком уж тяжелые воспоминания связаны с этим местом.

— Как я понимаю, Хеннинг Йоргенсен заранее не знал, кого он найдет убитыми в летнем домике.

Клас покачал головой:

— Нас вызвал жилец соседнего дома. Он заглянул туда повидаться с хозяевами и нашел тела. Позвонил в участок, и я принял вызов. У Йоргенсена в тот день был выходной. Он приехал за своими ребятишками и застал перед домом полицейские машины. Назавтра кончались каникулы, и ребятам надо было идти на занятия в третий класс гимназии.

— Вы были уже там, когда он подъехал?

— Да. Вместе с техниками и начальником следственной группы. Начальника тоже нет уже в живых. — Томасен покачал головой. — Автомобильная авария.

Ассад достал блокнот и сделал пометку. Не успеешь оглянуться, как помощник все научится делать сам. Карл решил, что этому следует радоваться.

— Что вы увидели в летнем домике? В общих чертах?

— Все окна и двери были нараспашку. Имелись различные следы ног. Башмаков мы так и не нашли, но они нанесли в дом песка, и мы сумели определить его происхождение — таким песком была посыпана терраса у родителей одного из подозреваемых. Затем мы вошли в комнату с камином и увидели на полу трупы.

Томасен сел поближе к диванному столику и жестами подозвал обоих слушателей поближе.

— Девушка была в таком виде, что даже не хочется вспоминать. Сами понимаете, я ведь ее знал.

Тут подошла его немолодая жена и стала наливать гостям кофе. Ассад принялся было отказываться, но она не обратила внимания.

— Никогда еще не видал такого избитого тела, — продолжал Томасен. — Девушка была такая маленькая и хрупкая. Даже непонятно, как она еще продержалась так долго.

— Что вы имеете в виду?

— Вскрытие показало, что она еще была жива, когда ее бросили. Прожила около часа. Кровь из печени скапливалась в брюшной полости, слишком сильное было кровотечение.

— Убийцы сильно рисковали.

— Какое там! Даже если бы она выжила, рассказать ничего бы не смогла — слишком обширные повреждения мозга. Это сразу было видно.

Он отвернулся к окну. Карл по себе знал, каково это бывает: когда перед глазами всплывают подобные картины, поневоле отворачиваешься, стараясь отвлечься на что-то другое.

— И убийцы это знали?

— Знали. Когда лоб пробит насквозь, все сразу становится ясно.

— А мальчик?

— Он лежал рядом. С удивленным, но умиротворенным выражением лица. Такой был хороший мальчик! Я много раз встречался с ним — и дома, и в участке. Он хотел стать полицейским, как отец.

Томасен посмотрел на Карла — у полицейского, много повидавшего, редко встретишь такой опечаленный взгляд.

— И тут пришел отец и все это увидел?

— Да, к сожалению. — Томасен покачал головой. — Он хотел забрать тела прямо оттуда. В отчаянии метался по месту преступления и, наверное, уничтожил много следов. Нам пришлось силой вытащить его из дома. Я до сих пор не могу себе этого простить.

— И тогда вы передали дело хольбекскому отделению?

— Нет. У нас его отобрали. Может быть, по пирожному?

Томасен кивнул жене и взглянул на накрытый стол, но вид у него был такой, словно он ждет, что они откажутся, попрощаются и уйдут.

— Так это вы переслали нам дело?

— Нет, не я. — Хозяин поднес к губам чашку и покосился на заметки Ассада. — Но я рад, что расследование возобновилось. Каждый раз, когда я вижу по телевизору эту скотину Дитлева Прама, и Торстена Флорина, и этого биржевика, у меня на весь день настроение портится.

— Похоже, у вас сложилось определенное мнение насчет того, кто в этом виновен.

— Еще бы, можете не сомневаться!

— А как же тогда осужденный, то есть Бьярне Тёгерсен?

— Поверьте мне, эта чертова шайка богатеньких деток сделала все сообща. — Нога бывшего полицейского описывала круги под столом, но лицо оставалось спокойным. — Дитлев Прам, Торстен Флорин, биржевик и та девчонка, которая за ними таскалась. И эта дрянь Бьярне Тёгерсен тоже в этом участвовал, но все они действовали вместе. Включая Кристиана Вольфа, шестого в компании. И умер он не от какого-то там сердечного приступа. Если хотите знать мое мнение, его устранили остальные, потому что он перетрусил и ударился в панику.

— А я слышал, Кристиан Вольф погиб от несчастного случая на охоте. Сам нечаянно выстрелил себе в бедро и истек кровью, потому что поблизости никого не оказалось.

— Не верю этому ни на грош! Это убийство.

— И на чем ваша теория основана? — вмешался Ассад и потянулся через стол за пирожным, внимательно глядя в лицо Томасена.

Тот лишь пожал плечами: дескать, интуиция полицейского. Откуда Ассаду знать, что это такое, должно быть, подумал он.

— А вам известно что-то такое, что нам надо знать в связи с этим делом? — продолжал Ассад. — Что-нибудь такое, чего мы сами бы не нашли?

Клас Томасен пододвинул блюдо с пирожными поближе к гостю.

— Вроде бы ничего…

— Ну а кто знает? — Ассад отодвинул блюдо. — Кто подскажет нам следующий шаг? Если нам никто не поможет продвинуться, дело опять ляжет на полку.

Поразительно острое замечание!

— Я бы попробовал поговорить с женой Хеннинга, Мартой Йоргенсен. После гибели всей семьи она еще долго обивала пороги у следователей. Возможно, она вам чем-то поможет.

7

Над железнодорожным полотном висел серый туманный рассвет. За линией, над которой протянулась паутина электрических кабелей, уже давно гудели желтые автомобили почтового терминала. Народ ехал на работу, и электрички, сотрясавшие жилище Кимми, шли битком набитые.

Все это могло бы стать прелюдией обыкновенного дня, но в душе у нее бушевали сорвавшиеся с цепи демоны. Они были словно видения лихорадочного бреда: зловещие и неуправляемые, незваные гости.

Встав на колени, она попыталась помолиться, чтобы голоса умолкли, но у высших сил, как всегда, оказался неприемный день. Тогда она приложилась к бутылке, стоявшей возле ее импровизированной койки, а влив в себя полбутылки жгучей жидкости, решила не брать чемодан. Она и без того таскала с собой тяжелый груз ненависти, отвращения, ярости.

Со времени смерти Кристиана Вольфа первым на очереди у нее числился Торстен Флорин. Мысль о нем всплывала очень часто.

Лисья морда Торстена попалась ей недавно в газете: на снимке он гордо красовался в своем только что открывшемся после ремонта Доме мод на Индийской набережной в Старой гавани, похожем на стеклянный дворец. Реставрация этого здания принесла ему премию; там-то она и заставит его вернуться с облаков на землю.

Морщась от боли в пояснице, Кимми слезла с продавленной, колченогой койки и понюхала у себя под мышками. Запах не слишком ощущался, так что с походом в бассейн при гостинице «ДГИ-бю» можно пока подождать.

Сунув руку под койку, Кимми достала маленький ящичек и открыла крышку.

— Ну, как ты спала, деточка? — спросила она, поглаживая пальцем крошечную головку, и как всегда подумала: «До чего у нее мягонькие волосики и длинные реснички!»

Она нежно улыбнулась малютке, бережно закрыла ящичек и засунула его на прежнее место. Как всегда, это было для нее лучшей минутой после пробуждения.

Перетряхнув кучку вещей, она выбрала самые теплые колготки. Проступившая на потолке сырость предупреждала, что осень нынче выдалась капризная.

Одевшись, Кимми осторожно выглянула за дверь кирпичного домика, за которой тянулось железнодорожное полотно. От круглосуточно мчащихся по нему электричек ее отделяло меньше полутора метров.

Рядом никого, и никто ее не увидит.

Она выскользнула наружу, заперла дверь на ключ, застегнула пальто. Прошла мимо серо-стальной трансформаторной будки, которую изредка проверяли служащие Датских железных дорог, и вышла на асфальтированную дорожку, которая вела к решетчатой калитке, выходящей на улицу Ингерслевсгаде.

Заполучить ключ от этой калитки было для нее когда-то недостижимой мечтой. До этого, чтобы попасть к железнодорожной сторожке, надо было идти по щебенчатой насыпи вдоль ограждения от самой остановки «Дюббёльсбро». Причем появляться можно было только ночью, чтобы никто не заметил. Из круглого домика приходилось убираться еще затемно, и поспать ей удавалось только три-четыре часа. Она знала: если ее хотя бы один раз тут застанут, то больше уже не пустят. Ночь стала ее верным спутником и хранителем, и так продолжалось до тех пор, пока однажды утром она не обнаружила табличку на калитке, выходящей на Ингерслевсгаде. На табличке было написано: «Лёгструп Хейн».

Она позвонила на фабрику, представилась как Лили Карстенсен из хозяйственного управления Датских железных дорог и договорилась о встрече со слесарем перед калиткой. Ради такого повода она оделась в хорошо отглаженный брючный костюм и к приходу слесаря была по виду истинной железнодорожной служащей. За два экземпляра ключа она расплатилась наличными и теперь могла приходить и уходить когда угодно.

Нужно было только соблюдать осторожность и следить, чтобы к ней не приставали демоны, тогда все будет в порядке.

В автобусе, идущем в сторону станции «Эстерпорт», она непрерывно бормотала себе под нос и замечала, что все вокруг на нее смотрят. «Прекрати, Кимми», — приказала она себе мысленно, но губы не слушались. Иногда ей казалось, что она слышит себя со стороны, как будто это говорит кто-то другой. Так было и сегодня. Она улыбнулась маленькой девочке, но та в ответ скорчила ей рожу.

Значит, сегодня все еще хуже, чем обычно.

Кимми вышла, не доехав несколько остановок, провожаемая взглядом множества глаз. «Никогда больше не сяду в автобус», — сказала она себе. Слишком в нем тесно, лучше уж ездить на электричке.

— Гораздо лучше! — произнесла она вслух и пошла вперед по улице Сторе Конгенсгаде.

На улице почти не было прохожих и машин. В голове почти никаких голосов.

Когда она дошла до здания на Индийской набережной, обеденный перерыв закончился. Парковка возле «Брэнд нейшнз», которая, согласно надписи на эмалированной табличке, принадлежала Торстену Флорину, была совершенно пуста.

Кимми открыла сумочку и заглянула внутрь. Сумочку она стащила в вестибюле стеклянного дворца у какой-то девицы, которая так увлеклась, разглядывая себя в зеркале, что ничего не замечала вокруг. Эту фифу, как можно было узнать из медицинского полиса, звали Лиза-Майя Петтерсон. «Еще одна жертва нумерологии», — подумала Кимми, отодвигая гранату и доставая из портсигара ароматную сигаретку марки «Питер Джексон», которые курила Лиза-Майя. На сигаретах было написано: «Smoking causes heart diseases».[4]

Расхохотавшись, Кимми закурила и глубоко втянула дым. С тех пор как ее выгнали из частной школы, она курила постоянно, а сердце бьется как ни в чем не бывало! Если она умрет, то явно не от сердечного приступа! В этом она была совершенно уверена.

За два часа выкурив всю пачку, она растерла окурки каблуком на плиточном полу и поймала за рукав одну из молоденьких девчонок, которые время от времени выскакивали через стеклянную дверь из «Брэнд нейшнз», и спросила:

— Вы не знаете, когда придет Торстен Флорин?

Ответом было молчание и неодобрительный взгляд.

— Не знаете? — повторила Кимми настойчивее и дернула девицу за рукав.

— Отпустите меня! — крикнула девушка, а потом вцепилась в Кимми и начала выворачивать ей руку.

Кимми сощурилась: она терпеть не могла, когда ее хватали за руку. И когда отказывались отвечать. И когда на нее смотрели. Поэтому она развернулась и с размаху двинула девчонку в скулу.

Та так и брякнулась на пол, будто мешок. Это было приятно, однако нехорошо. Кимми знала, что так нельзя делать.

— Ну, говори же! — потребовала она, нависая над испуганной девушкой. — Ты знаешь, когда придет Торстен Флорин?

Услышав в третий раз дрожащее «нет», Кимми повернулась и ушла. Прежде чем явиться сюда еще раз, придется какое-то время переждать.

Перед магазином фирмы «Якобс фулл хаусиз» она наткнулась на Тину Крысятницу. С пластиковой сумкой в руке Тина стояла под вывеской «Грибы по сезону». Первым клиентам она предоставляла услуги в свеженакрашенном виде: с густо подведенными глазами и ярким румянцем на щеках, последующим приходилось довольствоваться тем, что осталось от этой красоты. Сейчас помада на губах у нее размазалась — видимо, недавно Тина вытерла рот рукавом. Клиенты Тины, которых она обслуживала в прилегающих переулках, не пользовались кондомами. В жизни Тины давным-давно миновало время, когда она могла от них такое потребовать. Сейчас она вообще ничего уже не могла требовать.

— Ой, Кимми! Здравствуй, дорогуша! Как я рада тебя повидать! — заговорила она и на ножках-палочках заковыляла навстречу. — А я искала тебя, дорогуша, — продолжала Тина, размахивая рукой с зажатой в ней сигаретой. — На Центральном вокзале какие-то люди тебя разыскивают. Ты это знаешь?

Подхватив Кимми под руку, она потянула ее через дорогу, где перед кафе «Юрса» стояли скамейки.

— Где ты пропадала все это время? Я прямо по тебе соскучилась! — С этими словами Тина вытащила из пластиковой сумки две бутылки пива.

Пока Тина открывала бутылки, Кимми внимательно посмотрела в сторону Рыбного рынка.

— И кто же обо мне спрашивал? — поинтересовалась она, отстраняя протянутую бутылку.

Пиво — напиток простолюдинов, это твердо засело в ее сознании с детства.

— Да так, какие-то мужчины.

Лишнюю бутылку Тина поставила на землю под скамейку. Кимми знала, что Тина рада посидеть. В ее жизни это было главное удовольствие: в кармане деньги, в одной руке пиво, в другой сигарета, зажатая в пожелтевших пальцах.

— Тина, расскажи мне все по порядку!

— Ой, Кимми, ты же знаешь, память у меня так себе. Что поделаешь — героин! Так что тут у меня, — она постучала себя пальцами по лбу, — не очень-то в порядке. Но я про тебя ничего не сказала. Дескать, ни сном ни духом не ведаю, кто ты такая. — Тина засмеялась. — Они показали мне твою фотографию. Какая же ты была раньше красавица, дорогуша! Я тоже когда-то была хорошенькая, ей-богу, — добавила Тина, глубоко затянувшись. — Был один человек, он так и сказал. Его звали…

Она замолчала, уставившись пустым взглядом в пространство. Имя вылетело у нее из головы.

— Про меня только один человек спрашивал или их было несколько?

— Их было двое. — Тина кивнула и отхлебнула из бутылки. — Но не одновременно. Один пришел ночью, перед самым закрытием вокзала. Наверное, часа в четыре. Так могло быть?

Кимми пожала плечами: это неважно, главное, что искали ее двое.

— Сколько возьмешь? — раздался голос над их головами.

Прямо перед Кимми выросла какая-то фигура, но она никак не отреагировала. Это дело Тины.

— Сколько возьмешь за оральный? — повторил мужчина.

— Он у тебя спрашивает. — Тина толкнула Кимми в бок, ничуть не огорченная: на сегодня она уже заработала достаточно.

Кимми подняла голову: перед ней, засунув руки в карманы, стоял ничем не примечательный мужчина с довольно несчастным видом.

— Вали отсюда! — Она бросила на него злобный взгляд. — Вали отсюда, пока я не треснула тебя по башке.

Он отодвинулся и поправил одежду. Затем криво улыбнулся, словно услышал что-то очень приятное.

— Пятьсот. Получишь пятьсот, если сначала ополоснешь рот. Не хочу, чтобы ты меня обслюнявила. Договорились?

Он вынул из кармана деньги и помахал у нее перед носом. Голоса в голове Кимми загалдели громче. «Ну, давай же!» — уговаривал один. «Он сам напросился!» — хором подхватили остальные.

Она достала из-под скамейки бутылку, поднесла ко рту. Мужик над ней, не мигая, смотрел ей в глаза.

А потом она откинула голову и выплюнула пиво прямо ему в рожу. Он так и шарахнулся от нее с оторопелым выражением на лице, возмущенно оглядел свое пальто и снова посмотрел ей в глаза. Она знала, с этой минуты он стал опасен. На Скельбекгаде нападения случались нередко. Тамил, раздававший на перекрестке бесплатную газету, вряд ли захочет в это вмешиваться.

Поэтому Кимми поднялась со скамейки и шарахнула мужика бутылкой по башке; осколки разлетелись по мостовой до противоположного тротуара, где стоял покосившийся почтовый ящик. От уха веером разбежались ручейки крови, потекли на воротник. Мужчина застыл, тупо глядя на бутылочное горлышко, нацеленное в него. Вероятно, он лихорадочно соображал, как будет объясняться с женой, детьми, сослуживцами. А затем со всех ног припустил в сторону станции, уже зная, что ему понадобится доктор и новое пальто.

— Я уже встречала этого дурака, — раздался рядом гнусавый голос Тины. Как завороженная, она глядела на растекающуюся по плиткам лужу. — Черт побери, Кимми! Теперь мне придется снова идти в «Альди» за новой бутылкой. Столько пива зря пропало! И надо же было этому кретину притащиться сюда, когда мы так хорошо тут сидели!

Кимми отвернулась от убегающего мужика и выпустила бутылочное горлышко. Потом сунула руку за пояс, вытащила спрятанный под брюками замшевый кошелек и расстегнула. Газетные вырезки были довольно свежие: время от времени она обновляла их, чтобы знать, как эти лица изменились. Затем она развернула вырезки и показала Тине.

— Может быть, обо мне спрашивал кто-то из этих? — Она показала на газетную фотографию с подписью: «Ульрик Дюббёль-Йенсен, глава Аналитического института биржевой деятельности, отказывается идти на поводу у буржуазных представлений».

За прошедшие годы Ульрик стал большим человеком как в прямом, так и в переносном смысле.

Сквозь облачко голубоватого сигаретного дыма Тина взглянула на вырезку и помотала головой:

— Те двое были не такие толстые.

— А этого не было?

Вырезку из дамской газеты Кимми нашла в корзине для бумаг на Эструм Фаримагсгаде. Длинноволосый, гладковыбритый Торстен Флорин походил на голубого, но таковым не являлся: за это Кимми могла поручиться.

— Этого я уже где-то видела. На ТВ-Дания или что-то в этом роде. Он, кажется, занимается модой?

— Тина, это был он?

Та хихикнула, словно услышала шутку. Значит, и не Торстен.

Поиск по сайту: