Известность помогает мне хамить

15-02-2006 ТЕКСТ: ЮРИЙ СЕМЁНОВ, «РАБОТА ДЛЯ ВАС» № 53, САЙТ ТАТЬЯНЫ ТРУБНИКОВОЙ

Киевский художник-иллюстратор Владислав Ерко стал особенно широко известен после работы над выпущенным издательством «София» в 2002 году «Алхимиком» Пауло Коэльо. Тогда же российское «Книжное обозрение» объявило Ерко лучшим художником года. Слава достойно оформил уже более 20-ти книг, в том числе и к произведениям Карлоса Кастанеды, Ричарда Баха. Но все же, когда тебя называет «лучшим в мире иллюстратором своих книг» самый продаваемый на планете писатель, это, согласитесь, не просто здорово поднимает твой статус: о тебе все начинают говорить и тобой интересоваться.

Как началась работа над книгами Пауло Коэльо?

Сначала, как всегда, предложили нарисовать обложку. А мне хотелось рисовать иллюстрации. Хоть немножко, ну не больше десяти, ну, пожалуйста! И Юра Смирнов (директор «Софии») сдался. Вот я и нарисовал. Ведь до Коэльо я оформлял в основном обложки. Но это все-таки зона дизайнера. А я, честно говоря, дизайнер слабый и еще очень хочу рисовать. Поэтому обложки я всегда перегружал, мне хотелось втиснуть в них все, что мне не терпелось нарисовать, прекрасно понимая, что мне профессионалы скажут, что обложка перегружена.

Говорят, Коэльо принимает участие в вашей работе.

Коэльо звонит иногда в «Софию», а оттуда перезванивают мне: «Пауло спрашивает, что ты думаешь по поводу такой-то иллюстрации. Можно ли в ней то и то изменить». Или: «Пауло спрашивает, не хотел бы ты сделать еще вот такую иллюстрацию». Так сотрудничать приятно, но не легко. Я не думал, что автор будет проникаться каждой иллюстрацией. Принимать или не принимать ее близко к сердцу. Еще до недавнего времени легче было думать, что лучше бы Коэльо было все равно. То есть, если бы он ничего не говорил, мне бы легче рисовалось. Во всяком случае, те наброски, которые я сделал до знакомства с Коэльо к «Веронике», «Алхимику», они мне кажутся по материалу своему живее, чем последующие.

Как вы вообще относитесь к поправкам авторов?

В каком-то интервью я уже сказал: «Хороший автор — мертвый автор». Но все имеет свои плюсы: я стал замечать, что после того, как озвучу в душе все ругательства в адрес той сволочи, которая заставила меня все переделывать, после того, как я во второй или третий раз перерисую обложку, она почему-то получается лучше, чем в первый. И тогда я думаю, как хорошо, что я ее все-таки переделал. И с возрастом я понял, что не бывает единственных идеальных иллюстраций. Любую из них можно сделать сотней разных способов. И я сам стал легче относиться к замечаниям авторов.

В чем специфика работы иллюстратора книг?

Она предполагает наличие усидчивости, монотонность в работе, определенную дисциплину. Ведь приходится держать стилистику книжки, скажем, из 20 или более иллюстраций, так, чтобы они не выпадали одна из другой. И не скажу, что для этого я совершаю над собой какие-то усилия. Это мое.

Я просто родился иллюстратором. Во-первых, с самого детства я сам себе кажусь хомяком. Это животное я не люблю, но себя с ним идентифицирую. Потому что для меня, как для него, самый большой кайф — посидеть в норе. Я — человек более чем домашний. Обычно меня вытаскивают из дому, практически силком, ставя перед фактом, что, мол, все меня ждут, все обиделись.

Во-вторых, в детстве мир воспринимался мной в картинках из книжек, — будь то художественные альбомы с великолепными гравюрами или убогие школьные учебники. Мне, наверное, лет до 10 даже казалось, что все шедевры мировой живописи имеют книжный размерчик. Мне пришлось, ходя по Русскому музею или по музею Западного искусства у нас в Киеве, сделать довольно тягостное для себя открытие: картины, оказывается, бывает, еще и висят на стенах. Это сначала было трудно понять. Я ведь привык, образно говоря, носить Лувр у себя в кармане.

Это были замечательные времена, может быть, лучшие в моей жизни. А потом тот мир потихоньку ушел, изменился, поскольку я стал читать, повзрослел. Тогда уже все расставилось по своим местам, детская эмоция исчезла. И я об этом очень жалею. Осталась только любовь к форме.

Как вы окончательно решили стать художником?

Мне, конечно, всегда хотелось стать художником, но это все было как-то так робко. Я не верил, что куда-нибудь поступлю — ведь я даже не ходил ни в какие кружки. И думал, что смогу вкалывать на заводе, а после смены, с трудовыми мозолями идти домой к кружке пива. Но, спасибо, уж не знаю кому, что в конце школы по закону жанра я попал на заводскую производственную практику. Там самым важным был начальник цеха, который ездил на «жигулях», получал самую большую зарплату, за что все люто ему завидовали. На заводе шла волчья возня за наряды, и я так испугался, что к концу своей короткой заводской жизни понял, что душа моя рвется совсем не в этом направлении.

Практически на излете лета, в последний день подачи документов, я поступил на оформительский факультет торгового училища. Три года учился строить пирамиды из консервных банок и писать ценники. И эти годы в училище меня подкрепили в осознании того, что же я хочу на самом деле.

Почему вы поступали в Киевский полиграфический институт?

Потому что счел себя слишком слабо подготовленным для поступления в нашу Академию. Я точно знал, что в Академию поступают асы, с которыми мне не тягаться. А Полиграфический институт я не закончил. По причине не слишком большого уважения к этому учебному заведению, где, к тому же, некоторые считали меня юным карьеристом. Дело в том, что я нарисовал первый свой плакат и отправил на конкурс в Москву. И получил — по принципу дураку везет — Вторую международную премию.

А старшие товарищи тут же вменили мне в вину, что, дескать, многие по 30 лет на эту премию горбатятся, а я, мол, вот так сразу — хвать, как украл.

Поскольку старшие товарищи всем заправляли в распределении благ от искусства, то пригрозили мне, что в Союз художников они меня уж точно не пропустят. Моя обида перешла в скрытую форму агрессии. Мне сразу захотелось досаждать старшим товарищам, и стало очень важным именно на 2 или 3 курсе поступить в Союз художников. Что я, собственно, и сделал.

Вы позволяете себе выбирать, над чем работать?

Что рисовать, а от чего отказаться стал выбирать не так давно, лет 5 назад. Да и то в детской литературе. С тех пор, как стали известны мои иллюстрации к «Сказкам туманного Альбиона» и «Снежной королеве», с которыми я сначала из рядно протаскался по разным издательствам в Киеве несколько лет. Они никому не были нужны.

Их смотрели умные, начитанные, серьезные издатели и говорили: «Это все хорошо, но поймут ли. Посмотри Диснеевские книжки и будь попроще».

Массовые вкусы — конечно, диктуют выбор. Но нельзя отказываться от того, что уже принесло какие-то хорошие плоды. Я внутренне привязан к своим стилистикам, что-то упрощать, что-то обобщать, что-то делать метафоричнее, сейчас на это у меня мало отваги и сил. Потому что слишком многих редакторов я запустил вот сюда, в свою голову. Здесь сидит, по крайней мере, по паре редакторов из каждого издательства. И каждый со своими запретами. Хочется, конечно, рисовать, что хочешь, как хочешь и получать за это хорошие деньги.

Вы всегда хорошо зарабатывали?

Зарабатывать не умею. Я могу полгода сидеть и рисовать книжку в стол без надежды, что ее напечатают. Так было с иллюстрациями к «Гамлету». Книжка, на мой взгляд, хорошая получилась. Она отражает ту пластику, которой мне бы хотелось держаться, развивать в дальнейшем. Авось кто издаст.

Бывает, меня просят: «Нарисуй тысяч за 10$ обложку «Снежной королевы», чтобы она над камином висела или как картина в детской». Еще никогда, несмотря на соблазнительность подобных просьб, я на них не соглашался. Просто понимаю, что умру как художник, если начну откликаться на все предложения, которые у меня вызывают внутреннее отравление уже только тем, что речь идет о римейке.

Масса моих друзей, которые были хорошими иллюстраторами, — некоторые много лучше меня, — в разное время вдруг произносили фразу: «Сейчас я просто зарабатываю деньги, еще так повожусь годик-два, а потом, когда встану на ноги, все это отброшу железной рукой и займусь творчеством». Увы, у них это никогда не получалось.

Как вы относитесь к собственной славе, авторитету?

Авторитет принято холить и лелеять. Смотреть на него со стороны и думать, не грозит ли ему чего... Вы знаете, боюсь, что это не обо мне. Впрочем, я признаю за собой некую известность в узких кругах. Она позволяет мне… легче хамить.

И мне это иногда доставляет удовольствие. Особенно когда сталкиваешься с книгоиздателями, которые мало чего смыслят в оформлении книг. Тогда я говорю все, что о них думаю.

Поиск по сайту: