Викинги: Миф и эпоха. Средневековая концепция эпохи викингов

Данная статья посвящена вопросу становления мифа о викингах и причинам его возникновения. Под мифом о викингах я подразумеваю конечный результат идеализации эпохи викингов и самих викингов, т. е. переход от крайне негативного (и с точки зрения жертв викингов, по-видимому, вполне реалистичного) представления о викингах как о пиратах, варварах, грабителях, убийцах и поджигателях, отраженного в англо-саксонских и франкских хрониках и анналах, к распространенному в XVIII и XIX вв. образу благородного воина и бесстрашного первооткрывателя и поселенца. Этот в основном позитивный образ викинга по-прежнему с нами и, в сущности, получил дальнейшее развитие в течение последних двадцати лет благодаря книгам и экспозициям, которые, как правило, представляют викингов в качестве носителей развитой культуры раннесредневековой Скандинавии.

В результате в настоящее время эпоха викингов вновь играет все более существенную роль как средство самоидентификации — и не только для шведов, норвежцев или датчан, но также для англичан, немцев, даже американцев или, что еще экзотичней, — для новозеландцев скандинавского происхождения. Ныне к наиболее очевидным формам подобного самоотождествления с эпохой викингов относится быстрый численный рост всевозможных викингских фестивалей, инсценировок и ярмарок, устраиваемых практически ежегодно. Разумеется, такое проявление народной памяти ни в коей мере не является привнесением двадцатого столетия, но, по крайней мере в Скандинавии, относится еще к XVII в. Современные истоки этой народной памяти, уходящие в Северный Ренессанс в Скандинавии XVII–XIX вв., относительно неплохо изучены в силу огромного энтузиазма, который вызывало все германское в период немецкого романтизма. Здесь можно сослаться на бесчисленное множество элементов — от Götiska Forbundet до германской идеологии двадцатого столетия, — но ни один из них не является предметом рассмотрения в данной работе. Превалирующий дуалистический образ «дурного» викинга в современных викингскому мифу источниках и «благородного» викинга в литературе нового времени раз за разом становился причиной споров между историками, в процессе которых обе стороны обвиняли друг друга в том, что отрицательное или же, напротив, положительное представление о викингах являются исторически ошибочными и, таким образом, относятся к мифу о викингах. Так произошло и совсем недавно в Норвегии, где опубликованное в 1996 г. исследование вновь разожгло жаркую дискуссию1.

Вне всяких сомнений, я не вполне доволен термином «миф о викингах», поскольку он не подходит (не соответствует) моему узкому пониманию слова «миф» в том смысле, в каком оно используется историками религии. Этот термин был введен в научный оборот всего пару десятилетий назад2.

Процесс идеализации, выраженный словосочетанием «миф о викингах», в основном охватывает конкретный исторический период — средние века, и это можно утверждать с определенной долей уверенности. Однако сам миф о викингах, по-видимому, становится осязаемой реальностью лишь в новое время, и недаром Режи Буае просто-напросто исключает из рассмотрения целый период — с XI вплоть до XVIII в. — в своей книге, где он обращается к мифу о викингах во французской литературе3. Тем не менее именно указанный период, эта лакуна в истории изучения и информированности об эпохе викингов, представляет для меня живой интерес. Как случилось, что викинги, которых в XI в. считали злодеями, внезапно вновь объявившись в XVIII в., предстали уже в виде благородных завоевателей?

Конечно, молчание Буае вполне объяснимо, да и обращается он в основном к французской литературе. В новое время именно в период с начала XVIII до начала XIX в. возник миф о викингах, и именно с тех пор этот миф неизменно пользовался относительно высокой популярностью. В конце указанного временного отрезка никто не сделал больше для распространения мифа о викингах, чем Э. Тегнер в 1825 г.4, и, вероятно, именно он несет главную ответственность (или вину) за общую направленность искажения. Однако при всем критическом отношении к свойственной этим двум столетиям тенденции к идеализации — приведем, к примеру, «Сагу о Вёлунде» Адама Эленшлегера (1805 г.), предположительно основанную на Völundarkviða, или его же «Смерть ярла Хакона» (1805 г.) — следует отметить их серьезный подход к источникам, особенно к средневековой литературе. Самыми важными после издания Педером Х. Резеном в 1665 г. «Эдды» Снорри и публикации Саксона Грамматика Стефанусом в 1644–1645 гг.5 (а теперь я не намерен втягиваться в ученый спор между Данией и Швецией XVII–XVIII вв. за доминирующую позицию в древнескандинавских исследованиях) являются наиболее ранние публикации и переводы саг (1737 г.) в Nordiska Kämpadater Эрика Юлиуса Бьёрнера (1696–1750) на исландском, шведском и латинском языках6. Речь идет об издании целого ряда текстов саг, не в последнюю очередь имеющих отношение к означенному мифу; а подбор произведений в этой антологии сильнейшим образом повлиял на содержание мифа о викингах, а быть может, и разделил ответственность за создание самого мифа, поскольку стал источником для таких людей, как Эленшлегер, Гейер и Тегнер, которые благодаря этой публикации получили возможность ссылаться на средневековые тексты.

Я отнюдь не первый, кто обратил внимание на то, что параллельно с нашей академической картиной эпохи викингов развился миф о викингах, но я пойду еще дальше и предположу, что нам неизменно следует проводить различие между викингами — населением Скандинавии в эпоху викингов, и «викингами» — созданиями, населяющими миф о викингах. Однако вопрос в том, как относиться к этому мифу. Вышеупомянутый Режи Буае из Сорбонны привлек внимание к мифу о викингах, и в своей книге «Викинги», которая впервые была опубликована в 1992 г. и переведена на немецкий в 1994 г., призывал освободить эпоху викингов от мифов. Выражаясь его же словами, следует «информировать natürlich, а также разрушать легенды и уничтожать мифы»7.

Представляется бессмысленным желание уничтожить мифы, имеющие гораздо более весомую силу, чем академическая картина эпохи викингов (и остающиеся таковыми уже многие годы). Скорее, я бы предпочел вносить там, где это необходимо, определенные коррективы во избежание слишком уж вопиющих ошибок в популярном представлении, а там, где такой необходимости нет, просто смириться с существованием мифа о викингах. Попытка освободить эпоху викингов от мифов неизбежно напоминает нам поиски «исторического» Иисуса, проводившиеся теологами в 40–50-х гг. нашего столетия. Или же представим себе ребенка, который разобрал заводную игрушку на части, чтобы выяснить, как она устроена: в конечном счете он сидит среди груды мелких деталек, хотя так и не нашел решения, зато первоначальный предмет утрачен (возможно, безвозвратно?). То же самое может произойти с мифом о викингах: если бы нам удалось доказать аутентичность всех текстов, тогда вряд ли что-нибудь осталось бы от мифа о викингах, не говоря уж о самой эпохе викингов, поскольку наше знание об этой эпохе проистекает преимущественно из текстов, большая часть которых имеет литературный характер. Нет, я полагаю, нам придется смириться с существованием мифа о викингах; и вместо того, чтобы просто пытаться бороться с ним, нам следует уяснить для себя раз и навсегда, в чем причина его появления. Здесь же, для начала, обратимся непосредственно к средним векам.

Мне бы хотелось показать, как дошедшая до наших дней средневековая исландская литература стилизовала (благодаря литературным приемам) эпоху викингов и самих «викингов» и как в результате «усвоено» это литературное изображение. Кто целеустремленно шагает к нам из исландской литературы тринадцатого столетия — дикий, устрашающий викинг англо-саксонских хроник или же героический мореплаватель и поселенец Северного Ренессанса нового времени?

Определения: víking, víkingr, эпоха викингов

Позвольте для начала выяснить, что имеется в виду под эпохой викингов и викингами. С исторической точки зрения, эпоха викингов — это период скандинавской экспансии, начало которой (несколько упрощая) связывают с нападением на английский монастырь на о. Линдисфарн в 793 г. н. э., а конец — с битвами при Стамфорд Бридж и Гастингсе в 1066 г.

Пока все вроде бы понятно. Однако, несмотря на то что ныне эпоха викингов и сами викинги являются относительно широко известными понятиями, в области гуманитарной науки кроются трудности более существенные. Так, например, нелегко определить даже то, кем в действительности являлся викинг, поскольку немедленно возникают расхождения в зависимости от принятой историком точки зрения, как, впрочем, не существует и общего согласия относительно происхождения этого слова.

Что касается этимологии, то даже при беглом просмотре содержания этимологических словарей8 бросаются в глаза существующие разногласия: не вполне ясно, происходит ли слово викинг от wog (ON, OHG, AS), wig — «битва» (AS) и wigan — «сражаться» (AS), ср. withan — «делать» (OHG), или от withen — «ослаблять» (MHG), или же от vig — «бухта» (ON), не говоря уж о полудюжине других объяснений.

Однако нет общей точки зрения и в том, что в действительности представлял собой викинг. Это становится очевидным, если обратиться к научной литературе по данному вопросу, а также к большим энциклопедическим словарям. Аделунг в 1808 г. еще не использует этот термин; не встречается он и у Брокгауза в 1837 г. Зато уже в 1853 г. Konversationslexicon Мейера не испытывает затруднений в его употреблении и кратко характеризует викингов как «древнескандинавских морских героев, см. норманны»; в то же время из статьи, к которой нас отсылают, выясняется, что норманны или нортманны — это «германские обитатели (население) Скандинавии, преимущественно (главным образом) отважные пиратские орды, плававшие от берегов Скандинавии к берегам стран Запада и получившие прозвище норманны от немцев и французов, даны — от англичан и «восточные люди» — от ирландцев». Трудно что-либо сказать против подобного определения, хоть и следует отметить чуть ли не эйфорию в оценке викингов как «отважных пиратских орд», которая несколько озадачивает на фоне сухого в других отношениях содержания энциклопедии. Большой «Универсальный Лексикон» Цедлера 1748 г. издания поддерживает в нас способность удивляться благодаря столь же любопытному определению: «Много лет назад в полуночных странах мира представители как высших, так и низших классов были пиратами, и это пиратство считалось благородным и могущественным занятием».

Даже Гвин Джонс оценивает викингов в схожей манере, когда в «Истории викингов», доказавшей свой основополагающий характер, пишет: «То были люди Севера, население Скандинавии, и немаловажно представить их в беспристрастной перспективе. Вопреки восточным свидетельствам и изображению их собственных художников, Northmenn, или Nordmanni, являлись, не побоюсь этого эпитета, первыми и выдающимися людьми»9.

Взгляд на викингов в «беспристрастной перспективе», отстаиваемый Гвином Джонсом, вероятно, несколько отличается от точки зрения монахов-бенедиктинцев из Восточной Англии, живших ближе к концу первого тысячелетия. Тем не менее подобные цитаты демонстрируют, что миф о викингах вышибает почву из-под ног историка. Ведь в иных отношениях в современной научной среде принято считать, что под термином «викинги» кроются две различные группы людей: с одной стороны, население Скандинавии эпохи викингов, мужчины, женщины и дети, а с другой — по всей видимости, состоявшие исключительно из мужчин корабельные команды пиратов.

Однако же за отсутствием соответствующего термина применительно к эпохе викингов широкое значение — скандинавы раннего средневековья — не наличествует в средневековых источниках. Тем не менее все словари по древней Скандинавии, даже по средневековому языку Исландии и Норвегии, предлагают две, а иногда и три основные интерпретации термина víkingr, и в первую очередь — «викинг», что с большей точностью может быть интерпретировано как «морской воин, некто, принимающий участие в víking». Данное значение может подразумевать все что угодно — от «морского героя» до «пирата», а также «грабителя».

Последнее толкование, т. е. «пират, грабитель», известно как превалирующее в континентальных источниках. За исключением некоторых отдельных случаев употребления на староанглийском и у Адама Бременского, слово wicingas вообще не встречается. Латинские источники, повествуя об этих морских грабителях, предпочитают говорить о «датских пиратах» или же о Normanni; и тут я перехожу к первоисточникам.

Поиск по сайту: