Викинг как герой и викинг как стержень общества

В нескольких сагах о древних временах картина дикой жизни викинга скандинавских fornöld и söguöld представляется естественной частью самого текста; я проигнорирую тот факт, что часть этих произведений следует характеризовать как тривиальную литературу, так как повести о сватовстве, приукрашенные вдобавок бесчисленными сражениями, морскими баталиями и поединками с драконами, без завоевательных и обогатительных походов достойны невысокой, если не негативной оценки. Следующие тексты, а именно: «Сага о Хрольве Жердинке», «Сага о Фритьофе Прекрасном», «Сага о Хальвдане, приемном сыне Брани», «Прядь о Сёрли», «Сага о Хальвдане Эйстейнссоне», «Сага о Вёлсунгах», «Сага о Рагнаре Кожаные Штаны», «Сага об Ане, Сгибающем Лук», «Прядь о Госте Норн», «Сага о Торстейне, сыне викинга» — все демонстрируют скорее восхищенное отношение к викингам, и большинство из этих саг обнаруживается уже в Kämpadater Бьёрнера.

Такого рода саги о древних временах повествуют не только о знаменитых героях прошлого, как «Сага о Вёлсунгах» или «Прядь о Сёрли», но и о персонажах чисто книжного происхождения (и от этого образы викингов становятся лишь ярче). Это может быть доказано на примере известного отрывка о том, что на свадьбе в исландском Рейкьяхоларе 29 июля 1119 г. рассказывалась сага о викинге Хрёнгвиде, конунге Олаве, разорении погребального кургана берсерка Траина и Хромунде Грипссоне. Уже из названия становится ясно, что эта сага может быть определена как викингская сага или же во множественном числе — как викингские саги. В таком случае здесь мы имеем свидетельство раннего существования такой викингской саги, что еще более заслуживает доверия, поскольку до нас не дошло ничего от этой саги или нескольких саг, хотя только на «Сагу о Хромунде Грипссоне» имеется несколько ссылок.

В собрании Бьёрнера по крайней мере «Сагу о Хальвдане, приемном сыне Брани», «Сагу о Хальвдане Эйстейнссоне», «Сагу о Фритьофе», а также «Сагу о Торстейне, сыне викинга» и «Сагу об Ане, Сгибающем Лук» можно отнести к викингским сагам, однако даже «Сага о Рагнаре Кожаные Штаны» и «Сага о Хрольве Жердинке» имеют в качестве главных персонажей героев эпохи викингов. Неудивительно, что эпоха викингов и сами викинги играют в этих сагах большую роль. Помимо простых упоминаний викингов эти саги включают в себя многочисленные элементы, позволяющие нам говорить о них как о викингских сагах. Среди них: 1) великое множество морских путешествий; 2) горизонт, протянувшийся от Британских островов до Балтики; 3) многочисленные схватки, сражения и морские баталии; 4) викингские экспедиции, погоня за добычей, включая грабежи и разорение могильных курганов; 5) морские витязи, проводящие всю свою жизнь в военных экспедициях; 6) легендарные храбрецы, не щадящие своего живота; 7) гордость за свое предназначение; 8) многочисленные группы братьев и побратимов; 9) часто сменяющиеся привязанности и альянсы.

Примеры всех этих элементов вам знакомы и слишком многочисленны, чтобы приводить их полный перечень.

Тем не менее мне хотелось бы проиллюстрировать метод «литературизации» на одном-единственном примере, а именно на так называемых «викингских законах», приведенных в трех сагах.

«Сага о Йомсвикингах», глава 7: «Таков был закон: никого не следует принимать старше пятидесяти или моложе восемнадцати лет, но все в пределах этого возраста должны считаться равными. Кровное родство не должно учитываться при решении, брать ли человека или нет. Никто и никогда не должен бежать от человека, одинаково с ним вооруженного, и всякому следует мстить за каждого члена группы как за кровного брата. Пусть не сорвется с их языка слово страха или отчаяния, как бы безнадежно ни было положение. Все, что они приобрели во время экспедиции, следует складывать у стяга, независимо от стоимости добычи, и всякий, кто не подчинится этому, должен быть изгнан. Всякое злословие запрещено, и какие бы ни были новости, они должны сообщаться единственно предводителем, но никем иным. Никому не позволено приводить женщину в их лагерь и самому отсутствовать более чем три ночи»18.

«Сага о Хальве», глава 10, добавляет несколько деталей к схожему викингскому закону — так, например, их мечи не должны быть длиннее, чем в ярд, чтобы они вынужденно подступали ближе к своим врагам; никому не разрешается перебинтовывать раны до окончания дня и не дозволяется брать в плен женщин и детей19. Эти викингские законы — от «Саги о Йомсвикингах» до «Саги о Хальве» — все более романтизировались в средние века. Последним шагом в данном процессе явилась «Сага об Одде Стреле», где герой эпохи викингов объединяет силы с ирландским викингом, который тем не менее оговаривает в качестве условий их совместного предприятия исполнение следующих законов (глава 9):

«Хьяльмар сказал: „Ни я, ни мое войско никогда не будем есть сырое мясо и пить кровь […]. Я никогда не буду грабить купцов и крестьян, кроме как тогда, когда приходится совершать набег, чтобы покрыть свои нужды. Я никогда не обираю женщину, даже если мы встречаем ее с большой суммой денег. И если кто-либо из моих людей возьмет женщину против ее воли либо против ее воли приведет на корабль, тот должен лишиться жизни, все равно, богат он или беден“»20.

Здесь идеализация эпохи викингов достигает того уровня, когда мы переходим от викинга-героя к викингу-джентльмену — точка зрения четырнадцатого столетия, несравнимо далекая от реальной эпохи викингов, но столь любимая романтиками из века девятнадцатого.

Ради краткости изложения я оставлю теперь саги и подведу итог при помощи единственной фразы, принадлежащей Иоганну Брёндстеду: «Исландские саги испытывали влияние романтических идей… об идеальном сообществе воинов». Таким образом, саги о древних временах — это жанр, в рамках которого подобная романтизация получила наибольшее развитие. Тем не менее в этих представлениях присутствуют элементы, которые уместно отнести к реальной общественной ситуации в эпоху викингов: погоня за деньгами и славой; героическая самостилизация; верность тому, кто может предложить больше. Внимательное прочтение синхронных и, как правило, враждебно настроенных источников, а именно латиноязычных анналов, показывает, что даже они не вполне свободны от проявлений восхищения перед «гнусными» викингами. Так, например, Фульдские анналы в сообщении под 884 г. об одной из битв упоминают, что в рядах нападавших викингов, или норманнов, был человек, отличавшийся ростом и красотой, никогда прежде невиданными среди франков.

Другой известный эпизод, упоминаемый норманнскими хронистами Дудо из Сен-Квентина и Гийомом из Жюмьежа в XI в., а также Бенуа в XII в., обнаруживается и в современных событию хрониках, как, например, в Бертинских анналах под 859 г. Здесь мы находим отрывочную, но не без признаков восхищения историю о Бьёрне Отважном и Гастинге, которые взяли одиннадцать тысяч марок серебра с Карла Лысого лишь за обещание покинуть Сену, но взамен решили покорить Рим. На шестидесяти кораблях они направились вдоль западного побережья Испании с заходом в Гвадалквивир, вошли в Средиземное море, разграбили Балеарские острова, захватили в Северной Африке черных рабов, которых впоследствии демонстрировали на обратном пути по всей Ирландии, а затем повернули на север и провели зиму в дельте Роны, где совершали грабительские рейды вплоть до Экс-ан-Прованс. Следующей весной, отплыв в Италию, они, по-видимому, приняли за Рим город Луну, который и захватили благодаря военной хитрости. Вновь повернув на запад, викинги неожиданно столкнулись с арабским флотом в Гибралтарском проливе, но им удалось ускользнуть в Атлантический океан, а позднее разграбить владения королевства Наварры вокруг Памплоны. Три года спустя после начала сего предприятия на Луару вернулась лишь треть кораблей, зато по самые планширы они были нагружены сокровищами и рабами. Наиболее важный аспект этого предприятия, по всей видимости, связан с погоней за славой, что сказалось даже на франкских хронистах, которые не могли не упомянуть о неслыханной гордости этих норманнов. Однако тем самым они внесли свой вклад в растущую славу и плодившиеся вокруг викингов легенды, которые, в свою очередь, перетекли в такие произведения, как саги о древних временах.

Пусть даже стремление к славе играло вторичную роль по сравнению с жаждой обогащения, тем не менее вполне вероятно, что в эпоху викингов подобное стремление само по себе становилось стилем жизни. И доказательство тому мы находим в скальдической и эддической поэзии, как, например, в строке из эддической «Песни о Хельги Убийце Хундинга»: «С попутным ветром мы плывем против самой смерти». Однако вправе ли мы говорить о существовании «героической эпохи» в период между 985 и 1015 гг., и особенно в годы правления Кнута Великого, как пытается это делать Ханс Кун21? Этот вопрос представляется, по меньшей мере, спорным.

Постараюсь кратко изложить свои выводы.

Во-первых, не только в новое время, как ранее предполагалось, но уже в средние века в Скандинавии начинает формироваться миф о викингах. И даже авторы саг имели возможность обращаться к некоему мифу, уже широко распространенному среди викингов восьмого и девятого столетий. Не всегда есть необходимость устанавливать прямые каналы, по которым истории о Хрольве Жердинке или Рагнаре Кожаные Штаны (но не о Бьёрне Отважном и Гастинге) проникали в Исландию.

Во-вторых, как видно, ни малопопулярный ныне образ жестокого и кровожадного викинга, ни образ гордого героя-пирата не являются исторической или литературной неточностью, но присутствуют уже на раннем этапе.

В-третьих, надеюсь, мне удалось показать, в какой форме средневековый исландский миф о викинге был вверен пергаменту и что степень этой мифологизации не диктовалась хронологией — скажем, сначала королевские саги, после саги о древних временах, затем саги об исландцах и так далее, — но зависела от целей и приемов, с отчетливыми различиями, обусловленными жанровой спецификой. Агиографическая литература, как и латинские анналы и хроники, демонстрирует крайне негативную картину эпохи викингов, саги об исландцах и королевские саги представляют картину нейтральную, а саги о древних временах и героическая поэзия рисуют сильно стилизованную и романтизированную картину эпохи викингов.

В-четвертых, не следует упускать из виду, что саги о древних временах, вопреки их средневековому определению как «лживых саг», содержат удивительный пласт реминисценций эпохи викингов (в основном топологического свойства), что также свидетельствует о ранней идеализации эпохи викингов в современной ей литературе, и не только в скальдической и героической поэзии, но даже в рунических надписях и в латинских текстах.

В-пятых, любопытно отметить, что исландская литература с конца XII в. освободилась от влияния латиноязычных агиографических сочинений и ученых трудов и получила возможность представить собственную независимую картину, ничуть не затрагивая при этом вопроса о христианстве. Несомненным подспорьем этому являлся тот факт, что большая часть эпохи викингов предшествовала христианизации Скандинавии и, таким образом, представляла собой чистое поле для идеализации и героизации предков-викингов.

Поиск по сайту: