КИСИЛЕВА ЮЛИЯ ВИКТОРОВНА

(из интервью с ветераном ВОВ)

-Расскажите нам о своём детстве?

-Родилась я в 1920, 15 февраля. Я была готова к войне еще со школы - в школе научилась стрелять, и стреляла хорошо. У меня был значок «Ворошиловский стрелок», и с оружием я умела обращаться. Еще больше я научилась в финскую войну - мы, школьники, бегали в больницу Мечникова и делали перевязки раненым. Так что мы, школьники, умели и перевязывать, и оказывать первую помощь, и все это в седьмом классе. Вся наша школа фактически в полном составе работала фельдшерами в больнице Мечникова во время советско-финской войны. Мы пошли на войну подготовленными.

-Как Вы попали на фронт?

-До войны я работала на Металлическом заводе имени Сталина. Я пошла на фронт вместе с моей подругой, Евгенией Константиновной Табачниковой. Сначала мы были в Мечниковском госпитале, затем в 20й дивизии НКВД. Ее потом переименовали в 92-ю стрелковую дивизию. Затем окончила пулеметные курсы и попала в 45-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

-Как вы стали пулемётчицей?

-Во время русско-финской войны я была ранена и очень долгое время провалялась в госпитале.

После госпиталя я вернулась в дивизию, но в декабре 1942 года пришла разнарядка - прислать столько-то девушек на пулеметные курсы, вот я и пошла на них. Нас было 3000 человек - курсы, из них 50 женщин. У нас была отдельная казарма. Эти курсы располагались на проспекте Бенуа, дом 1. Это в районе нынешней станции метро Лесной. Курсы длились три месяца, обучали обращению с пулеметом Максим, ручным пулеметом Дегтярева, автоматом ППШ, ППД, пистолетом, гранаты лимонка и РГД. Сборка, разборка, стрельбы. Стреляла я хорошо. У меня еще с довоенных времен был значок «Ворошиловский стрелок» - нас еще в школе научили стрелять. Натаскали нас здорово, я с закрытыми глазами могла собрать и разобрать пулемет. Январь, февраль, март 1943 года мы учились. После курсов я попала в запасной полк на Карла Маркса, там мы пробыли несколько недель, и направились в Кингисепп. Там был какой-то учебный батальон, и мы должны были учить других бойцов на пулеметчиков. Но там я пробыла недолго - с одной моей знакомой пулеметчицей мы поехали в Ленинград, на КПП там был какой-то офицер. Мы разговорились, я узнала, из какой он части и где они располагаются, и убежала из этого учебного батальона. Аня Шмидт, моя подруга, тоже увязалась со мной. Мы пришли к генералу Путилову, доложили, что вот, возьмите нас. Он посмотрел, говорит: «О, пулеметчицы! И к тому же награжденные!» (у Анны был орден Красной Звезды, а у меня медаль «За Отвагу»). Он сразу согласился нас взять. Это было в марте 1943 года. 45-я гвардейская стрелковая дивизия стояла в то время под Кингисеппом, местечко Криково.

-В каких боях Вы участвовали?

-С этого времени и до конца войны я прошла через все операции и бои, в которых принимала участие 45-я гвардейская стрелковая дивизия. И бои под Нарвой, и освобождение Карельского перешейка, и Эстония. Я была командиром пулеметного расчета. У меня был свой пулемет, наводчик, подносчики. Правда, иногда и самой приходилось ложиться за пулемет, и иногда коробки тащить, чтобы без патронов не остаться. В 45-й дивизии я тоже была награждена медалью «За Отвагу». Я даже не помню, за какую операцию это было - столько лет прошло. Там была речушка, и нам надо было штурмовать противоположный берег. А я с моим расчетом не ждала, пока закончится артподготовка, и со своим пулеметом на тот берег проскочила. Мы на том берегу уже готовы поддержать нашу пехоту огнем. Мы ждали, пока закончится артподготовка, и только когда наша пехота переправилась, мы пошли с ними дальше. Мы сумели подготовиться хорошо, и помогли пехоте. Вот за этот бой я и получила вторую медаль «За Отвагу». В той речке еще командир нашего полка искупался - он решил лично поучаствовать в атаке, надел солдатскую форму, и при переправе искупался. Он был невысокого роста, маленький, щупленький. Я его не узнала, и говорю ему: «ну что ты тут под ногами путаешься?» Он говорит: «ну-ка, иди сюда, что за дела?! Комполка такие вещи говорить?!».

-Каково Вам было на войне?

-Пулеметчикам было очень тяжело. Нужно обеспечить атаку, поддержать пехоту огнем, а потом догонять ее и опять стрелять. А пулемет-то тяжелый. Иногда бежишь с ним, и не знаешь, хватит ли дыхания. Только постреляли, опять надо вперед бежать. Стреляли туда, откуда немцы вели огонь. По моему опыту я могу сказать, что Максим был надежным оружием. Да, были заедания ленты, но я прекрасно знала, как его собрать, разобрать, как устранить неполадки. Помимо пулемета бойцы в пульроте были вооружены автоматами - сначала с круглым диском, потом с рожком. Винтовок у нас не было, а трофейное оружие мы вообще не использовали. Каски носили. Никакого транспорта - ни грузовиков, ни повозок, ни лошадей у нас не было, и все вооружение - станок, ствол, щиток, боеприпасы - мы все таскали на себе. Коробок с лентами я брала с собой штук шесть. Если мне казалось, что мало, то я еще сама брала с собой пару коробок. Не могу сказать, на какое время хватало этих коробок в бою, но без патронов я не оставалась. Я была запасливой и боялась остаться без патронов. Позицию сразу меняли, потому, что засекут, и сразу пустят мину или еще что. Но позиции меняли так, чтобы немецкие огневые точки были в поле зрения. В бою возили на своих колесах. На марше, конечно, ствол отдельно несли. Я пулемет быстро собирала, немного времени мне на это требовалось. Щиток у нас был, но не всегда мы его устанавливали. Он тяжелый, во-первых, а во-вторых, через эту щель надо еще пристроиться прицелиться. А так без щитка сразу все видно. Не очень любили щиток применять, хотя он и защищает. Максимы с оптическим прицелом мне не попадались.

-Были какие-нибудь забавные случаи?

-Была как-то такая ситуация, что я нашла отличную огневую позицию, пристреляла все ориентиры, все подготовила - а пехота где-то застряла, не подошла к нам. И я ни за что не хотела отходить - все же готово, пристреляно уже! И мы на ночь остались там, на этой точке, в одиночестве. Немцы ночью боялись в бой идти. И мы всю ночь вели беспокоящий огонь -расчет рассредоточился, и то из автомата очередь дадим, то их пулемета. Утром наша пехота подошла, и говорят нам: «А вы еще живы?» Мы говорим: «да, а куда мы денемся?».

-У Вас есть какие-то особенные воспоминания?

-Один раз я столкнулась с немцем лоб в лоб в бою. Слева дом горит, справа сарай горит, и нам надо между этих двух пожарищ проскочить. Я побежала, выскочила - и немец на меня! Мы выстрелили одновременно. Я его убила, а он в меня не попал. Очевидно, он нажал на курок, когда он уже падал. Только сапог мне повредил пулей. Аня Шмидт в том же бою встретилась с немцем, так она его в плен взяла, но потом в этом же бою погибла. Она мало того, что его в плен взяла, так когда наша пехота вперед пошла, она на него пулемет нагрузила, он пулемет вперед нес. Они дошли до нашей цепи, сказали, чтобы увели его. Аня Шмидт была студентка института иностранных языков -почему она с этим немцем сидела, беседовала на немецком, и заставила пулемет тащить. Единственное, что я о ней знаю, что она из Витебска. Я не знаю, из какой дивизии она пришла на пулеметные курсы. Отчаянная девчонка была. По национальности была еврейка, но очень смелая. Поскольку я была чертежница, она меня попросила подделать ей графу «национальность» в красноармейской книжке. Она мне говорила: «Ты сама понимаешь, к евреям такого доверия нет, как к русским, переставь мне национальность на русскую». Я пожала плечами - но надпись ей подделала.

-У Вас были друзья или подруги?

-Маша Логинова была из Ленинграда, но где она жила - я не знаю. Один раз был случай (где, я уже не помню, названия мест стерлись в памяти), когда командиру роты дали задание прочесать лес. Он набрал команду - я пошла с ручным пулеметом, Маша Логинова, санинструктор, тоже пошла, и еще пятнадцать человек бойцов. Мы пошли вперед. Только мы метров триста отошли, как снайпер Машу снял. Я только наклонилась над ней, как командир говорит «не смей! Ее подберут, а нам дальше надо идти». Какая ее судьба - нашли потом ее тело, или нет, не знаю. Мы дальше пошли, вышли на опушку леса, перед нами деревня, в ней немцы ходят. А командир отчаянный был, говорит: «давай деревню возьмем!». Я говорю: «ага, возьмем. И что мы с ней делать будем? Нас семнадцать человек, а наши вон где! Где патроны? Где силы, чтобы эту деревню удержать? Где еда? У нас ничего нет с собой. Давай лучше подождем подхода наших» Мы остались на ночь на опушке леса. Это был единственный раз, когда я офицеру перечила. Не пошел комроты вперед. Немцы ходят в открытую, варят что-то, из труб дым идет. А у нас и есть нет ничего, командира послали как на рекогносцировку, а он нас взял с собой. Ночью - под одним кустиком храпят, под другим - храпят, я пойду, одного растолкаю, другого растолкаю, боюсь уснуть. После этого на рассвете слышу - справа началась стрельба. Я так подумала, что, значит, скоро наши подойдут, и эту деревню будут брать. Пошла на выстрелы, и оказалось, что это наши соседи, 131-й полк. Я к ним подошла, говорю, что тут у вас происходит? Они спрашивают: «а ты из какой части?» - «134-й полк» - «А где вы?» «Мы на опушке леса, перед деревней стоим, еще с вечера» - «а что вам надо?» Я в ответ: «нам надо патронов и надо каши!» Мне дали термос каши, патронов, я и вернулась к нашим. Потом наши пошли вперед, мы к деревне подошли, а там немцы уже отступили. Деревню заняли без боя. Этот комроты мне и говорит: «вот видишь, надо было деревню атаковать вечером, заняли бы ее и ночевали бы в домах». Я говорю: «как знать, может быть, и не было бы нас в живых!»

-Вспомните свой самый страшный бой?

-Однажды врач меня обидела сильно. У меня что-то с ногой случилось, такая боль дикая, что наступить на ногу не могу. А внешне ничего не видно. Я пришла к ней, а она посмотрела, и говорит мне «симулянтка!» Я думаю «ничего себе, симулянтка, с сорок первого года в боях!». А это в 1945 году было. Потом слышу еще, что врач говорит: «Сегодня в бой идем, вот она и симулирует». Я обиделась страшно и кое-как ушла оттуда. А идти не могу. Увидела повозку, которая шла как раз в наш полк. Меня привезли. Что делать-то? Я такая обуза для ребят, без ног! К вечеру у меня нога распухла так, что и в сапог не лезла. А там как раз понадобилась какой-то взвод пулеметный на танк посадить. Я говорю: «Давайте наш взвод на танк, раз я ходить не могу, поедем!» Поехали на этом танке. Два танка шло впереди, мы были на третьем. Танки вывезли нас на позицию, мы рассредоточились, а танки пошли на свою позицию, отступили. Мы остались одни, вырыли окопчики, сидим и ждем. Рядом дом какой-то был, один парень из моего взвода говорит: «Я пойду, проверю, что там такое» Прыгнул через забор, и зацепился ремнем, и ноги длинные в воздухе болтаются. Сам парень высокий был - и вот вид такой, забор, а над ним длиннющие ноги болтаются. Я говорю: «Ну, если немцы такое увидят, то обязательно отступят, испугаются». Он отцепился, пошел в этот дом, вернулся, и говорит: «Да нет там ничего, нечем поживиться». И вдруг мы смотрим - из леса напротив выходят немецкие танки! А наших танков нет! А пехота-то где? Что нам делать? Так что получается, что наш взвод остался в одиночестве, три пулемета и все. Думаю, ладно, огонь открывать мы не будем, это бесполезно. Пусть они пройдут, и мы попробуем их сзади атаковать гранатами - вот такое я решение приняла. Ребята мои заволновались. Я им говорю: «Ребята, вы же знаете, я убежать не могу. Сами знаете, какая у меня нога - я никуда не убегу. И вам я приказывать тоже не могу на верную смерть оставаться. Так что оставьте мне гранат побольше, а сами как хотите» Никто не убежал. А немецкие танки стволами в разные стороны поводили, и что-то побоялись вперед идти. Я говорю солдату своему: «Это ты их своими ногами напугал, они не знают, какое оружие тут у нас находится.» Тут как раз наши подошли, и мы отошли в тыл. Потом меня сразу отправили в медсанбат. На телеге нас везут. Я автомат ребятам отдала. Положили меня и еще одного раненого на телегу, везут нас. Смотрим - из леса два немца идут! Я ездового спрашиваю: «У тебя оружие есть?». «Да там винтовка где-то под тобой лежит», - отвечает он. Я винтовку сразу из-под себя доставать, держу ее. Подходят немцы, по-немецки что-то говорят. Если бы Анна была жива, она бы с ними поговорила, но ее нет, она убита. А нас - я с ногой, тяжелораненый боец, и ездовой. Я думаю: «Что делать? Гранат нет, а что это винтовка?» Подошли, говорят, как я поняла: «Мы австрийцы! Мы не стреляли!». Оба с оружием, и пошли за нами. До артиллеристов добрались, я говорю: «Ребята, избавьте от этих собеседников! Я уже больше не могу с ними общаться! Они вышли из леса, не стреляли, нам ничего плохого не сделали, но общаться я с ними больше не хочу». В медсанбате меня сразу на операционный стол, и маску на лицо эфирную. До сих пор я ее переносить не могу. Открываю глаза - никого нет, я на столе, нога перевязана. Сапог разрезанный лежит. Я его одела, прибинтовала к ноге, и вышла. Меня никто не остановил. Иду, иду, ноге не больно. Наверное, это от наркоза. А тут как раз наш агитационный автобус едет, и агитатор Семен Хохман наш мне кричит: «Куда идешь?!» - «Домой!» - «А где дом?» - «в 134-м полку!» - «Давай садись, я тебя подвезу, как раз туда еду» Подвез он меня до штаба полка, а там как раз наша машина за продуктами пришла. Я на ней обратно к передовой поехала, к ребятам. Долечивалась уже в своем полку, на передовой.

-Дошли ли Вы до Берлина?

-Подвига я не совершила, до Берлина не дошла. Просто вместе с солдатами участвовала в боях, была простым солдатом. Отношения между мужчинами и женщинами были нормальные - я солдат как солдат, все были наравне. И как мы были счастливы, когда пришла весть о Победе. Мы устроили пир (по тем временам) и вспоминали погибших боевых товарищей.

-Большое спасибо, Юлия Викторовна, за такой рассказ.

Поиск по сайту: