ЭРАЗМ РОТТЕРДАМСКИЙ

Эразм Роттердамский (1469-1536) – ученый-гуманист, писатель и богослов, один из ярчайших представителей северного Возрождения. В богословии проповедовал возвращение к идеалу искренности раннего христианства, избегал любых догматических дискуссий, настаивая на историческом и нравственно-аллегорическом толковании священного Писания. Выступал как критик католической церкви и во многом подготовил теоретическую почву для Реформации. Однако самой Реформации не принял, напуганный сопутствующим ей религиозным фанатизмом, жестким догматизмом и в особенности догматом о радикальной не-свободе воли человека и предопределенности спасения.

Диатриба [1], или рассуждение о свободе воли

Среди трудностей, которых в божественных Писаниях встречается немало, едва ли есть что-нибудь запутаннее, чем лабиринт мест о свободной воле. Да, этот предмет уже давно удивительным образом тревожил умы философов, а потом теологов, как древних, так и новых, однако, я думаю, труда было больше, чем результата. Недавно Карльштадт и Экк возобновили с достаточной сдержанностью спор на эту тему, но вскоре Мартин Лютер разжег его сильнее – известно его «Утверждение», посвященное свободной воле. Несмотря на то, что ему уже не один раз отвечали, попытаюсь теперь это сделать и я: мои друзья думают, что может быть, в нашем небольшом споре истина станет яснее.

[…]

Представим себе поэтому, что в некотором смысле правда то, о чем учил Уиклиф и что утверждает Лютер: все, что нами делается, происходит не по свободной воле, а по чистой необходимости. Что может быть бесполезнее широкого обнародования этого суждения? Представим себе также, что в каком-то смысле правда то, что где-то написал Августин о том, что Бог творит в нас и добро и зло и Он награждает нас за свои добрые дела и наказывает за свои злые дела. Какое широкое окно для нечестия откроет бесчисленным смертным распространение этих слов?! Особенно при такой человеческой тупости, беспечности, порочности и неудержимой, неисправимой склонности ко всякого рода нечестию! Какой слабый человек выдержит постоянную и очень трудную борьбу со своей плотью? Какой дурной человек будет стараться исправить свою жизнь? Кто сможет решиться полюбить всем сердцем Бога, который создал кипящий Тартар с вечными муками и который наказывает несчастных за свои злодеяния, будто Его радуют человеческие мучения?! А ведь так истолкуют это многие.

У людей почти всегда ум грубый и плотский, он склонен к неверию, расположен к злодействам, легок на поношения, так что не следует подливать масла в огонь.

[…]

Прежде всего нельзя отрицать, что в священных книгах существует очень много мест, которые, кажется, прямо утверждают, что у человека есть свободная воля, но некоторые места, кажется, полностью ее отвергают. Однако известно, что Писание не может противоречить самому себе, так как все оно исходит из одного и того же Духа.

[…]

Что касается нас, то под свободной волей мы здесь понимаем силу человеческого желания, при помощи которой человек может приблизиться к тому, что ведет к вечному спасению, или же отвратиться от этого.

[…]

Попробуем пояснить притчей то, что мы говорим. Даже и здоровые человеческие глаза ничего не видят в темноте; ослепший - и на свету ничего не видит. Так и воля, хотя она и свободна, однако ничего не может, если ей не поможет благодать. Но тот человек, у которого гла­за здоровы, может их закрыть при свете, чтобы перестать видеть, может отвести глаза, чтобы не видеть того, что он может видеть. Тот, у кого глаза ослепли после какого-то несчастья (но потом он прозрел), обязан больше. Во-пер­вых, он обязан Создателю, во-вторых, - врачу. До прег­решения глаза у него были так или иначе здоровы; согрешив, он повредил глаза. Что здесь может приписать себе человек, который видит? Все-таки есть нечто, что он может приписать себе, если он умышленно закрывал или же отводил глаза.

Возьмем другую притчу. Отец поднимает упавшего, всячески стремящегося встать ребенка, который еще не умеет ходить, и показывает ему лежащее перед ним яб­локо. Мальчик начинает спешить, но из-за слабости сво­их членов он вскоре упал бы снова, если бы отец не под­держал его, протянув ему руку, и не направил его шаги. Так, под руководством отца он подошел к яблоку, кото­рое отец охотно дал ему в награду за то, что он ходил. Ребенок не смог бы встать, если бы отец его не поднял; он не увидел бы яблока, если бы отец не показал ему его; он не смог бы идти, если бы отец не помогал ему все время в его нетвердой поступи; он не смог бы достать яблоко, если бы отец не дал ему в руки. Что здесь может приписать себе ребенок? Однако он кое-что сделал, хотя и не столько, чтобы хвастаться своими силами, потому что он полностью обязан отцу.

Но предположим между тем, что это так же происхо­дит и с Богом. Что здесь делает ребенок? Всячески стре­мясь встать, он поднимается, как может, приноравливает свои некрепкие шаги к тому, что им руководит. Отец мог тащить его против желания, детская душа могла сопротивляться и не хотеть брать яблоко, отец мог дать яблоко и без того, чтобы ребенок шел, но предпочел дать ему так, потому что это для мальчика лучше.

И легко допускаю, что в обретении вечной жизни мы обязаны нашему усердию несколько меньше, чем мальчик, бегущий под рукой отца.

Хотя мы здесь видим, что свободной воле приписывается очень мало, некоторым кажется, что это больше чем достаточно. Ведь они хотят, чтобы в нас действовала только благодать, и утверждают, что наш дух, подобно орудию Божественного Духа, способен только терпеть, так что ни при каких условиях нельзя назвать доброе дело нашим, если соответственно божественная доброта не уступит нам этого даром; потому что благодать воздействует на нас не столько при помощи свободной воли, сколько она воздействует на свободную волю подобно тому, как горшечник воздействует на глину, а не при помощи глины.

Вопросы

1. Почему, по Эразму, не следует отрицать свободу воли?

2. Что делать богослову, если в Писании он находит противоречащие друг другу утверждения?

3. Какой компромисс относительно свободы воли предлагает Эразм и является ли он компромиссом?

Поиск по сайту: