ГОРОД. ТЮРЬМА В ГИРЛЯНДАХ

Протоиерей Андрей Ткачев

Начало формы

Конец формы

В 21-м веке население городов впервые преодолело отметку в 50% населения Земли, сохраняя стойкую тенденцию к увеличению роста. Земля будущего, таким образом, это планета горожан, при том, что сам город перерастает первичное свое значение, отказываясь от стен, застав и прочих пространственных ограничителей. Это уже не огороженная территория, а некое инфраструктурное и ментальное явление, подчиняющее человека изнутри смыслами, а не снаружи стенами.

В Африке, Америке, Индокитае города разные, но все равно есть некий набор общих психологических черт горожанина, позволяющий оценивать их по общим же критериям. Так и муравьи обитают всюду, кроме Арктики и Антарктики, и хотя отличаются по размерам и деталям образа жизни, классифицируются все же, как муравьи – общественные насекомые отряда перепончатокрылых.

***

У Пушкина в «Цыганах» отрицательный образ городской жизни автор вкладывает в уста Алеко. Алеко – гордый человек, покинувший атмосферу городской суеты и презрительно смотрящий в ту сторону, которую покинул. Земфира (его возлюбленная в таборе) спрашивает Алеко, не тужит ли он по привычной жизни, которую оставил? И слышит в ответ:

О чем жалеть? Когда б ты знала,
Когда бы ты воображала
Неволю душных городов!

Там люди, в кучах за оградой,
Не дышат утренней прохладой,
Ни вешним запахом лугов;

Любви стыдятся, мысли гонят,
Торгуют волею своей,
Главы пред идолами клонят
И просят денег да цепей.

Отдадим должное гению Александра. Его слово, сохраняя поэтическое изящество, часто способно соперничать с наукой по степени точности определений. Болезни города он классифицирует двояко. Во-первых, это чисто природная неестественность – «неволя душных городов». А во-вторых, это психологический портрет раба – усредненного жителя города.

Любви стыдятся, мысли гонят,
Торгуют волею своей,
Главы пред идолами клонят
И просят денег да цепей.

Первый раздел проблем решается в истории успешнее, чем второй. И хотя к духоте и скученности вскоре добавились проблемы под названием «транспорт», «мусор», «загазованность воздуха», все же есть города комфортные для жизни, зеленые, сочетающие выгоды живой природы с выгодами цивилизационного комфорта. Таких городов немного, но они есть, и теоретикам урбанизации есть на кого указать в качестве примера. А вот второй раздел болезней врачуется сложнее, если вообще врачуется.

***

Современный человек любви не стыдится. Он называет ее иностранным словом «секс», которое в свою очередь, будучи существительным, нуждается в глаголе «заниматься». Нравы год от году свободнее, и в городах более, чем где бы то ни было. Это не столько свобода, сколько распущенность, причем распущенность ума – в первую очередь, и отсутствие нравственных ориентиров. А вот «мысли гонят» как и прежде. Мысли вообще гонимы по преимуществу. Если гонят где-то людей, то гонят именно за мысли, которые нашли себе прибежище в людских душах.

Бесстыдство полового поведения, помноженное на органическое отвращение к ясности ума, дают в итоге такое явление, как многолюдный праздник, назовите его хоть карнавалом, хоть народным гуляньем. Кстати, демонстрации и протестные марши это тоже разновидность народного гулянья, лишь окрашенная в иные эмоции. Там тоже много половой энергии, которую не успели никуда деть, и глубокое коллективное бессмыслие.

***

Волей торгуют все или почти все. В этом горько признаваться, но если не признаться, то будет еще горше. Если бы птицы были похожи на людей и умели клеить на столбах объявления, мы могли бы прочесть такие тексты: «Меняю бескрайнее синее небо на золотую клетку и регулярное питание». Собственно три последние строчки из приведенных Пушкинских говорят об этом же:

Торгуют волею своей
Главы пред идолами клонят
И просят денег да цепей.

Вот вам моя воля. Дайте денег. Согласен на цепи.

Чтобы совсем уж с ума не сойти и создать иллюзию относительной свободы, человек может иногда побыть дайвером или альпинистом. Но потом – назад, в тюрьму, потому что там хорошо, там сейчас – макароны.

***

Слово «свобода», лишенное мысли о Боге, о искуплении тела нашего, до наступления которого мы «стенаем сами в себе» (Рим. 8:23), есть какая-то насмешка и издевательство. Свобода без Бога есть некая смрадная ложь. А всякая смрадная ложь, жонглирующая священными понятиями, есть идол. Именно это – идол, а не что-либо другое.

В городах действительно «главы пред идолами клонят», и самых любимых болванчиков штампуют политика и коммерция.

***

Человек спокойно смотрит ролики о паразитах в матрасе или о хлорке в водопроводной воде. О паразитах в общественном сознании и о хлорке в собственной голове человек уже слушает с гораздо меньшей степенью толерантности.

Алеко у Пушкина – гордец. Убежав из города, он на природе проливает кровь, странно сближаясь с другим литературным персонажем – Шукшинским беглецом из лагеря в рассказе «Охота жить». Там, наоборот злодей с волчьими повадками бежит из мест лишения свободы именно в город, где слабые и разнеженные люди боятся смерти и тех, кто не боится убивать.

«Ты не знаешь», – говорит беглец охотнику, которого в конце рассказа предательски застрелит, – «как горят огни в большом городе. Они манят. Там милые, хорошие люди, у них тепло, мягко, играет музыка. Они вежливые и очень боятся смерти. А я иду по городу, и он весь мой. Почему же они там, а я здесь? Понимаешь?»

Это еще она проблема городов, которые, чем больше по размеру, тем страшнее на окраинах. Маня теплом и сытой праздностью, они способны ужаснуть подлинными джунглями, куда лучше не заходить с наступлением сумерек.

В отечественном кинематографе этот контраст выражен в фильме Балабанова «Брат». Для доброго немца Гофмана город это безликая сила, способная любого изломать. А для Данилы это место жительства массы слабых людей. И Данила без страха ходит по шумным улицам с плеером в ушах, потому что сам может убить, кого хочешь.

***

Двусмысленность – одна из характеристик нашей жизни. Срубая лихо голову одной проблеме, мы вскоре обнаруживаем уже две головы на месте недавней смертельной раны. Со временем и руки устают, и лезвие тупеет, а сложности все умножаются на глазах у сражающегося со сложностями человека.

Дело не в городах и не в бегстве от них. Дело в самом человеке, который, куда бы ни пришел, всюду приносит себя самого, причем себя испорченного. Так и заканчиваются «Цыганы». Укорив вначале городское рабство и воспев природную простоту, Пушкин заключает все же, что:

Счастья нет и между вами,
Природы бедные сыны
И под издранными шатрами
Живут мучительные сны.

***

Александру Сергеевичу спать до Страшного Суда, в надежде на милость Бога и людские молитвы. А нам жить еще, сколько Бог даст, всматриваясь в черты окружающей жизни и пытаясь понять ее. Для чего, собственно, и книги пишутся, и разговоры разговариваются.

Протоиерей Андрей Ткачев

28 декабря 2012 года

Поиск по сайту: