Дракон ужасен: внутренняя феминность и реальная женщина

Древние греки считали Эроса самым старым и одновременно самым юным из богов, который находится у истоков всего сущего и в то же время всегда оказывается непредсказуемым и вездесущим. Когда Эрос подавлен и загнан в подполье, он приходит в ярость и становится неистовым и жестоким. Свободный же Эрос, которому никто не мешает, возводит соборы и пишет симфонии. Мы слишком сузили сферу влияния этого бога, сведя ее только к сексуальным отношениям. Разумеется, Эрос присутствует в сексуальности, но на наши поступки оказывают влияние силы гораздо более глубокие, чем секс, более длительные, чем любовь, и более таинственные, чем влюбленность.

Наверное, именно в поэзии лучше всего выражается то, что Блейк назвал "очертаниями желаний"²⁷. И, пожалуй, ни один из современных поэтов не трогает нас так глубоко, как Райнер Мария Рильке. В третьей "Дуинской элегии" Рильке описывает мрак, существующий в душе мужчины, используя образ "бога рек кровавых, несущего тайную вину":

...Он им предавался. Любил их.
Внутренний мир свой любил, сокровенные дебри,
Девственный лес, где среди бурелома немого
Сердце его зеленело. Любил. Покидал, отправлялся
По своим же корням к могучим истокам,
Где крохотное рожденье его пережито уже.²⁷

Blake W. A Question Answered // Norton Anthology of Poetry. P. 50

В древнюю кровь он, влюбленный, нырял, погружался
В бездну, где жуть залегла, пожравшая предков. Любое
Страшилище знало его и встречало, приветливо щурясь.
Да, жуть улыбалась. И редко
Улыбалась так нежно ты, мать! Как он мог
Не любить ее, если она улыбалась. Он прежде,
Чем тебя, полюбил ее, ибо, когда его ты носила,
Она растворилась уже во влаге, где плавал зародыш.

Ведь мы — не цветы. Не одним-единственным годом
Нам любить суждено. Набухают, когда мы полюбим,
Незапамятным соком запястья...²⁸

(Перевод В. Микушевича)

Рильке Р. М. Часослов: Стихотворения. Харьков; М.: ФОЛИО, АСТ, 2000. С. 307-308.

Мужчина смотрит на свою возлюбленную, но может ли она привлечь его только своей внешностью? Позади нее незримо присутствует его заботливая мать, которая уменьшает риск "опасной спальни". При этом она выступает в качестве посредника для глубинной связи с предыдущими поколениями предков. Мужчина ощущает "пустоту ограничений", "сокровенные дебри" и "девственный лес". Он знает, что там, в глубине, где существует "бездна, где жуть залегла, пожравшая предков", нечто ждет его и улыбается ему.

Эта первая встреча вечно живет в мужской душе, наполненной страхом и нежностью. И, когда мы любим, в наших жилах бурлят вечные соки жизни. Возлюбленная вызывает в мужчине весь этот страх и эту нежность, но не только их. Рильке интуитивно уловил то, что описал Юнг: жизнь происходит одновременно на трех уровнях — сознания, личного бессознательного и архетипического, или коллективного, бессознательного. Мы придаем особое значение своему "статусу" сознательного существа, может быть, потому, что сознание, которое нам очень нелегко досталось, позволяет познать неизвестное. Но центр сознания, Эго, представляет собой тонкий слой на поверхности без граничного океана бессознательного. Все мы начинаем это интуитивно понимать или ощущать в процессе сна или подвергаясь воздействию неуправляемой энергии заря женных комплексов. Но мы редко придаем должное значение тому, что происходит внутри нас, полагая: то, чего мы не знаем, не причинит нам боли. Здесь стоит повториться: то, чего мы не знаем, начинает нами управлять.

Под слоем эго-сознания находится индивидуальное бессознательное — совокупность разных психических воз действий, которым мы подвергались с самого рождения. Мы можем о них не помнить, зато они "помнят" о нас. Это область индивидуальных комплексов. Повторяю: комплекс — эмоционально заряженное переживание, сила которого зависит от тяжести аффективной нагрузки, если речь идет о травме, или от длительности ее влияния, если речь идет об отношениях с другим человеком. Обычно самыми важными для нас оказываются переживания, связанные с матерью. Разумеется, другие переживания и отношения тоже влияют на нас, но, как правило, с психологической точки зрения определяющими являются именно переживания, связанные с матерью.

Родная мать — тот источник, из которого мы появляемся; во время беременности у матери и плода общая кровеносная система, мы погружены в бессознательное матери и вместе с ней реагируем на нервное возбуждение. Даже после отделения от матери мы рефлекторно стpемимся воссоединиться с ней. В каком-то смысле каждый поступок в последующей жизни совершается нами под воздействием эроса, жаждущего воссоединения с матерью через другие объекты желания, посредством сублимации или даже через проекцию ее образа или ее черт на весь космос (такое же значение имеет слово "религия", образ ванное от латинского " religare" — воссоединять). Более того, родная мать защищает младенца, заботится о нем и выступает в качестве главной посредницы между ним и внешним миром. (По мнению Рильке, она становится первым воплощением ужасного мрака в воображении младенца.) Она — "первичный объект", окружающий нас и находящийся над нами и между нами и внешним миром. Стоит ли удивляться тому, что она для нас так много значит?

Мать воплощает архетип жизни и дает нам его образец. Если от отца мы наследуем определенный набор хромосом, то мать — это место нашего рождения, центр нашей вселенной. Такие "наследственные потоки" оказались внутри хрупкого психологического сосуда — одного человека, женщины, которая феноменологически сопричастна таинству самой жизни. В специфических отношениях между матерью и ребенком заложена самая разная информация о жизненной силе. Биохимия материнского чрева, обращение матери с ребенком, подтверждение или отрицание ею его права на жизнь становятся первыми посланиями мальчикам об их жизни.

Подобно тому как жизнь человечества зародилась в доисторическом океане, наша жизнь зарождается в водах материнского чрева. Как мы относимся к своим истокам и в какой мере мы можем постичь себя и осознать свое место в космосе, изначально определяется отношениями между матерью и ребенком. Мы не только проводим с матерью формирующий период младенчества и раннего детства — дни, месяцы, годы (тем больше, чем более отстраненным от нас был отец, особенно если его не было вовсе). Роль матери исполняют и те, кто о нас заботится, учителя и воспитатели; в нашей культуре такими людьми тоже в основном являются женщины. А это значит, что основную часть информации о себе и о том, что такое жизнь, мужчины получают от женщин.

Отсюда следует третья великая мужская тайна: феминность в мужской психике обладает огромной силой.

Так как родная мать — носитель архетипа жизни, мы ощущаем воздействие как коллективного, так и индивидуального бессознательного. Иными словами, материнский комплекс — это живущая в каждом из нас аффективно заряженная идея матери. Она ощущается как потребность в тепле, привязанности и заботе. Когда при первом соприкосновении с жизнью эти потребности человека (или хотя бы большинство из них) удовлетворяются, он чувствует свою сопричастность жизни, ощущает, что есть место, где он будет защищен и окружен заботой. Если первичное ощущение феминности было болезненным или связывалось с наличием определенных условий, человек чувствует себя оторванным от истоков и от самой жизни. Такая онтологическая травма ощущается в теле, обременяет душу и час то проецируется на весь мир. Из такого преимущественно бессознательного феноменологического "считывания" мира может развиться общее мировоззрение человека.

Мне вспоминается случай одной моей пациентки. Цинтия родилась в Германии в первые годы войны. Ее мать, одаренная художница, тонко чувствовавшая жизнь, покончила с собой, когда девочке было два года. Ее отец служил в Вермахте и попал в плен в Северной Африке. Вернувшись домой из плена, он не испытывал к дочери никаких родительских чувств и отдал ее на воспитание сестре своей покой ной жены. Год спустя он разбился насмерть на мотоцикле.

Приемная мать относилась к дочери своей покойной сестры крайне недоброжелательно; между ними никогда не было теплых отношений. В детстве Цинтия воровала шоколад и игрушки из магазинов, хотя ее приемные роди тел и были весьма обеспеченными людьми. Когда Цинтия достигла пубертатного периода, у нее началась очень серьезная анорексия, поэтому много времени в подростковом возрасте она провела в разных больницах и клиниках. Мы встретились, когда ей было уже за тридцать. У нее остались нарушения в приеме пищи, но они уже не угрожали ее жизни. Теперь Цинтия страдала булимией — объедалась шоколадом, и это дважды в неделю вызывало у нее рвоту. Она изучала иностранные языки на дому, ибо только дома могла контролировать ситуацию. За это время у нее было всего несколько коротких, даже мимолетных, романтических увлечений.

По истечении десяти месяцев терапии Цинтнии приснилось, что к ней в квартиру пробралась ведьма, выхватила у нее из рук куклу и вылетела на улицу. Во сне она по чувство вала сильную тревогу и стала преследовать похитительницу. Догнав ведьму, девушка попыталась выкупить у нее куклу, но та отказалась ее продать. Цинтия стала ее умолять, но ведьма ответила, что вернет ей куклу, если Цинтия выполнит три условия: 1) займется любовью с толстым мужчиной; 2) прочитает лекцию в Цюрихском университете; 3) вернется в Гейдельберг и пообедает вместе с мачехой. Сон закончился тем, что Цинтии пришлось с грустью признать: хотя она и знала условия, необходимые для освобождения куклы, выполнить их было выше ее сил. Поэтому на сознательном уровне она ощутила испуг, услышав об этих заданиях.

Этот сон — прекрасная демонстрация нашего ощущения матери на трех уровнях одновременно. Потеря родной матери, потеря отца, который тоже мог бы о ней заботиться и ее защищать, а также крайне амбивалентное восприятие мачехи нанесло Цинтии травму и на индивидуальном, и на архетиническом уровне. Ведьма — общеизвестный символ "плохой" матери, и именно жизненный опыт Цинтии лишил ее, образно говоря, внутреннего ребенка, ее куклы. В результате жизнь Цинтии превратилась в защиту от жизни, то есть в защиту от возможности рисковать и приходить к согласию. Ее анорексия, а позже и булимия были проекцией на еду ее экзистенциального страха.

Поставленная ведьмой тройная задача (для Цинтии в образе ведьмы воплотилась ее разрушенная жизнь) должна была представлять символическое освобождение частей ее личности, которые до сих пор оставались неизменными. Хотя она и не занималась любовью с толстым мужчиной, но старалась преодолеть отчуждение от собственного тела - частного проявления архетипа природы. Чтобы преодолеть свою защиту - агорафобию, мешавшую ей общаться с окружающими, она прочитала лекцию. Везде и всюду ей приходилось сталкиваться с метонимическим [29]воплощением ее травмы — образом ее мачехи: в пище, в любом месте — везде, где ее травмированная материя - мать могла бы найти исцеление.

В данном сновидении проявляются усилия психики, направленные на самоисцеление. Ребенок рождается целостным, затем испытывает травматические воздействия, вызываемые внешними событиями, причем каждое травматическое расщепление обнажает некую природную истину и создает соответствующую стратегию выживания. Такое расщепление и сопутствующий ему рефлекс гораздо больше известны под названием "невроз": это отделение и oтчуждение человеческой души от общества заставляет страдать каждого из нас. Повторяю, хотя этот сон приснился женщине, он хорошо иллюстрирует действие всех трех уровней бытия, которые несут на себе отпечаток первичной связи с миром матери.

Сознательно Цинтия вела жизнь, которая полностью определялась самозащитой. На уровне индивидуального бессознательного ее психические расстройства, связанные с приемом пищи, служили символическим выражением амбивалентного отношения Цинтии к еде, проекцией материнской травмы на материю ("материя" — слово производное от латинского " mater", мать). На архетипическом уровне Цинтия испытывала ощущение отчуждения от своего тела и от окружающих вследствие ее первых не- удачных встреч с Другим. Стратегически организованные рефлексы, которые сформировали ее личность, подтверждают исключительную важность ее первой встречи с Другим, к счастью или нет, опосредованной ее родной матерью. Грустно, но неизбежно, что эта первая встреча с Другим становится определяющей для ребенка, который на основе этого опыта, предоставленного ему судьбой экстраполирует, интериоризирует и обобщает свое представление о внешнем мире и соответственно формирует свои рефлекторные реакции. Если эта первая встреча с Другим является более ровной и теплой, чем у Цинтии, ребенок будет более уверенно себя чувствовать и больше доверять окружающему миру. Как однажды заметил Фрейд, ребенок, о котором заботилась мать, будет чувствовать себя непобедимым³⁰.

Но, увы, благословенная материнская преданность ребенку может обернуться для него проклятием. Многие женщины стремились к тому, чтобы прожить не прожитую ими жизнь через жизнь своих сыновей. Именно здесь находится источник многочисленных обращений: "Сын мой, Спаситель мой..." Справедливости ради нужно отметить, что развитию анимуса этих женщин, то есть внутренней маскулинности, определяющей их уверенность в себе, компетентность и возможности, часто препятствовали заложенные в культуре полоролевые ограничения. Следовательно, эти женщины пытались косвенно реализовать свои возможности через своих сыновей. Психическая инфляция, которую способна вызвать любовь и опека безоглядно преданной матери, иногда может завести мужчин на такую высоту, на которую они сами никогда бы не поднялись [31].

[31] См.: Maloney M., MalneyA. The Hand That Rocks the Cradle. В этом исследовании делается акцент на роли матери в жизни многих известных мужчин.

Согласно предположению Юнга, непрожитая жизнь родителя может стать для ребенка величайшим бременем. Таким образом, часто мужчину настойчиво, молча и бессознательно ведет к успеху психологически неразвитый материнский анимус. Как только со стороны слышится знакомый свист крыльев, прожорливый "птенец" сразу же раскрывает свой огромный "клюв" и жалобно произносит: "Ма! Я здесь!" По сути, нет ничего особенно плохого в том, что мотивация мужчины определяется сильным влиянием матери. Вместе с тем мы должны себя спросить: как и в какой мере он сам определяет свою жизнь, если несет на себе материнские проекции? Если мужчины хотят освободиться, они должны хотя бы осознавать ценности, которые определяют их жизненный путь.

В глубине психики такие слепые амбиции мужчин управляются теневой энергией материнского комплекса. Часто женщина, которая не жила своей жизнью и осталась с неразвитым анимусом, пытается сохранить психологическую власть над сыном. Далее мне хотелось бы привести два печальных, но вполне реальных примера.

Мой бывший коллега, преподаватель колледжа, жил на территории этого учебного заведения вместе с матерью, родившейся в Старом Свете. Хотя ему перевалило за пятьдесят, он никогда не был женат. Достигнув преклонных лет, мать резко сдала и часто бродила одна по территории колледжа. Дважды она держала руками входную дверь не давая людям входить и выходить из здания. На вопрос зачем она так поступила, она ответила: "Я стою на страже и не допускаю девок к моему бедному Сэмми". Свои планы она прекрасно воплощала в жизнь, и ее сын впервые женился лишь через несколько месяцев после ее смерти. Влияние этого комплекса было настолько сильным, что блестящий ученый и преподаватель не мог освободить от него свою психику, пока ее не освободила сама судьба.

Другой мужчина, который постоянно сталкивался с серьезными трудностями в семейной жизни, наконец собрался с духом и попросил свою мать не вмешиваться в их с женой отношения и позволить ему самостоятельно во всем разобраться. Он показал мне ее ответ, написанный на маленьком клочке бумаги:

"Дорогой сын! Ты никогда не узнаешь о том, как разбил сердце своей матери. При том, что твоим отцом мог бы быть любой из десятка мужчин, у тебя есть только одна-единственная мать. Я недолго задержусь на этом свете, но, прежде чем умру, я надеюсь вернуть себе сына. Твоя любящая мама"

Когда-нибудь обязательно появится Доска материнской славы, на которой это письмо займет свое законное место. В нем мать бьет по всем целям и давит на все чувствительные места, обвиняя сына в избегании проекции ее анимуса, клевеща на его отца и навязывая ему ответственность за ее, материнское, благополучие. Вместо того чтобы посмеяться над неловкостью ее откровенной манипуляции или прийти от этого в ярость, мужчина почувствовал себя совершенно сломленным. "Как мне ответить ей?" — спросил он. Ее психологическое воздействие на него было настолько сильным, что он мог смотреть на мир только ее глазами; он мог лишь пассивно страдать. Более того, он был настолько лишен самостоятельности, что не мог брать на себя свою долю ответственности в семейных отношениях. Записка матери (и ее отношение к сыну) представляет собой проявление не любви, а власти. Повторяю, по мнению Юнга, там, где есть власть, не остается места для любви.

Вместе с тем в терапевтической практике мне встречалось немало мужчин, которые испытывали столь сильную потребность в материнской заботе и внимании, что им было суждено оставаться неудовлетворенными своими женами. Хотя совершенно ясно, что женщины не хотят превращаться в матерей для своих мужей, ясно и то, что многие мужчины стараются добиться от жены безусловного принятия и заботливого отношения, присущего "хорошей" матери. Я видел много мужчин, супружеские отношения которых но разным причинам уже давно зашли в тупик, но при этом они не могли сохранять спокойствие даже при мысли о разводе. Мысль о расставании вселяла ужас в ребенка, покидающего дом, чтобы сделать шаг в неизвестное. Особенно тяжелым грузом становилась сексуальность, связанная с удовлетворением инфантильной потребности в заботе и телесном контакте. С течением времени женщины все больше и больше устают от заботы о своих маленьких мальчиках, а мальчикам становится все труднее покинуть родительский дом и стать взрослыми, ибо ни каждый отец в отдельности, ни все они вместе взятые не могут указать им верный путь.

Когда мужчина ощущает эту динамику притяжения — отталкивания, связанную с материнским комплексом, он склонен примешивать это воздействие к своим отношениям с реальной женщиной. Поскольку в близких отношениях мужчина часто испытывает регрессию, превращая в мать своего партнера и бессознательно требуя, чтобы она была для него "хорошей грудью", он боится и подавляет женщину словно, установив над ней контроль, он сможет совладать со своим подспудным страхом. Грустная история отношения мужчин к женщинам служит убедительным тому доказательством. Человек стремится подавить то, чего он боится. Именно страх является причиной притеснения женщин и гонений на гомосексуалистов; последние — чаще всего молодые мужчины, которые не ощущают себя в безопасности из-за особенностей своей психологии. Сопротивление, с которым столкнулся президент Клинтон, предложив отменить запрет на прием гомосексуалистов в американскую армию, было вызвано вовсе не тем, что в ней не было гомосексуалистов, которые служили Америке верой и правдой, и не отсутствием законов, запрещающих притеснение сексуальных меньшинств, а страхом мужчины-мачо перед своей внутренней феминностью.

Приверженность психологии мачо прямо пропорциональна мужскому страху, и, если испуганные мужчины собираются вместе, они становятся источником насилия и таким образом позволяют излиться наружу своей подавленной феминности. Крепкие бастионы психологии мачо, которые, вероятно, не более регрессивны, чем бастионы психологии военных, продолжают сохранять в современном обществе. Наверное, чтобы научиться профессионально убивать, мужчина должен переступить через все свои внутренние принципы; он не может позволить себе сомневаться или проявлять любовь к людям. В глубине своей испуганной души он знает то, что уже давным-давно уяснили для себя древние греки: в конечном счете Арес (Марс) никогда не согласится с Афродитой (Венерой). Но мужчина будет бороться за свою власть ибо, к сожалению, он так до сих пор и не понял, что быть мужчиной — значит ощущать спокойствие в отношениях с внутренней феминностью. Так как его страх осознан только частично, он проецируется на всех, прежде всего на женщин и гомосексуалистов. Испытывая этот необъяснимый страх, мужчина-мачо остается маленьким мальчиком, как и мужчина, который ждет, что женщина станет для него матерью. И тот, и другой невольно подчинились материнской власти, отрицая, что внутри них существует и другая, не менее сильная энергия.

Несомненно, величайшая трагедия в отношении мужчины к феминности заключается в том, что страх отчуждает мужчину от его анимы, мешает установлению близких отношений, проявлению его чувств и жизненной силы. Это отчуждение от самости вызывает отчуждение от других мужчин. Чаще всего их общение друг с другом представляет собой поверхностные разговоры о событиях внешнего мира, например, о политике и спорте.

Недавно я зашел постричься в ближайшую парикмахерскую. Вдруг какой-то мужчина плюхнулся рядом в кресло и в сердцах стал жаловаться на всю парикмахерскую: Верх человеческой глупости! Жена сказала, что я должен посетить психотерапевта!" Никто не ответил. Он подумал, что его не услышали, поэтому повторил сказанное еще раз, и опять никто не проронил ни слова. Возможно, он ожидал услышать в ответ на свою тираду всеобщую поддержку. Сильнее вжавшись в свое кресло и испытывая неловкость, я решил, что все остальные подумали приблизительно так же, как я: "Дружище, а ведь она подала вам неплохую идею". Позже эта ситуация, как и тысячи подобных ей, стала казаться забавной, но я уверен, что за этой попыткой мужчины найти поддержку и одобрение в мужском сообществе скрывался его глубинный страх³².

Юнгианский аналитик Ги Корню отметил, что у мужчин постепенно усиливается и отчуждение от своего тела, ибо ощущение реальности собственного тела связано у них с ранним, первичным контактом с матерью³³. Так как отцы их редко обнимали и держали на руках, все материальное и телесное у них ассоциируется с матерью; в результате они ощущают отчуждение от своего тела. Поэтому мужчины посещают врача в четыре раза реже, чем женщины, и, наверное, потому они раньше умирают. Да, это правда, что мужчинам часто не удается следить за своим телом, занимаясь физическим или умственным трудом, но это пренебрежение угрожает их здоровью и даже жизни. Очень просто все объяснять внешними условиями и обстоятельствами, но мы добровольно соглашаемся на самоотчуждение, обусловленное глубоко амбивалентным отношением к матери-материи, из которой создана наша плоть.

Эту внутреннюю дилемму современного мужчины иллюстрирует классическая история о лучнике Филоктете.

Этот греческий миф положен в основу одной из трагедии Софокла, написанной в 409 году до н. э. По возвращении с поминального пира после похорон Геракла Филоктет получил волшебный лук и колчан с отравленными стрелами, которые всегда попадали точно в цель. На пути к Трое Филоктета укусила змея. Рана от укуса была незаживающей. В конце концов его товарищи, плывшие вместе с ним на корабле к Трое, больше не могли вынести ни зловония, распространявшегося из его раны, ни его тоскливых стонов, а потому они подплыли к острову и оставили там Филоктета на десять лет, пока продолжалась битва за Трою. Узнав от жреца, что они не смогут овладеть заколдованным городом без помощи раненого лучника, греки послали к нему гонцов, умоляя его вернуться в их ряды. Зная об их предательстве, Филоктет отверг все их предложения. Он удалился в свою пещеру, страдая от боли и одиночества и ожидая смерти. Хор, воплощавший коллективную мудрость, призывал его прекратить эгоистическое уединение и предпочесть ему героическую судьбу, но Филоктет оставался непоколебим. Наконец, ему явился образ Геракла, призывающий его вернуться к товарищам и сражаться вместе с ними. Филоктет внял его призыву, вернулся к грекам и убил Париса, что и привело к падению Трои.

Эту трагедию Софокла часто интерпретируют как драматизацию конфликта между человеческой индивидуальностью и социальными требованиями. Но мы посмотрим глубже, если признаем, что, несмотря на объективные причины, заставлявшие Филоктета ощущать предательство со стороны своих соратников, по своей сути его ответ был нарциссическим. Нарциссическая травма возникает при нарушении ощущения ядра самости, и в результате у человека появляется склонность смотреть на мир только через гештальт этой травмы. Такую личность можно назвать "идентифицированной с травмой". Для Филоктета война его товарищей с троянцами значила куда меньше, чем ухудшение или улучшение его состояния. Прежде чем он смог прийти к согласию со своим сообществом и принять его требования, ему пришлось совладать с собственной яростью, сильным стремлением к одиночеству, переживанием боли и жалостью к себе. Представший перед ним образ Геракла был проекцией его собственного героизма. Филоктет исцелился только после полного возвращения к жизни, а не в результате ухода от нее. Пещера, в которой он собирался обрести исцеление, по существу, символизирует его материнской комплекс: царство уютной темноты, в котором тепло и влажно и появляется ощущение жалости к себе и одиночества.

В мифах, религиозных традициях и явлениях культуры мы видим действие архетипических сил. Мы узнаем, что является вечным в нашей повседневной реальности. Это вызывает у нас потрясение; нас унижает собственное ничтожество или облагораживает сопричастность великой драме, в которой задействованы все мы, которая живет внутри всех нас и разыгрывается в мировой истории. Мифологические мотивы позволяют нам увидеть, как наши предки интуитивно чувствовали присущие человечеству противоречия. Не случайно родоначальники современной глубинной психологии Фрейд и Юнг очень часто обращались к мифам, чтобы изучить и описать движение этих невидимых энергий, формирующих человеческую историю через действия и поступки отдельных людей.

Например, символ змеи очень противоречив. Змея ассоциируется с таинствами природы, с Великой Матерью, ибо ее тело постоянно находится в контакте с этим первоистоком, то есть с землей. Сам по себе образ змеи воплощает в себе таинство великого цикла жизни и смерти. С одной стороны, как обитатель глубин, змея вовлекает в регрессию, с другой — она сбрасывает кожу, то есть обладает тайной исцеления и обновления. Паломник, жаждущий исцеления, в святилище Асклепия и Эпидария принимал теплые ванны, которые символизировали регрессию в материнскую утробу, и его будущее зависело либо от снов, либо от укуса змей, выползавших из подземного мира. Такие посещения святилища помогали телу и душе снова обрести связь с Великой Матерью. Таким образом, укус змеи был символическим выражением двойственности Великой Матери — архетипической силы, которая, с одной стороны, дает жизнь, а с другой — стремится взять ее обратно.

Жизнь мужчины проходит на грани между регрессией и развитием, между уничтожением и индивидуацией. Мужчина стремится избежать психического стресса, которому подвержен с рождения, несмотря на свое генетически унаследованное стремление к самореализации и как отдельной личности, и как представителя своего культурного сообщества.

Д. X. Лоуренс очень хорошо уловил суть этого напряжения, выразив его в стихотворении "Змея"³⁴. В нем говорится о том, как в ущелье на Сицилии человек встречается со сверкающей змеей. Человек очарован этой встречей с Другим, но

Знание мне говорит:
Ее нужно убить...
И мои внутренние голоса говорили:
Будь ты мужчиной, Взял бы палку, размозжил змее голову
и покончил бы с нею.

Он пытался подавить в себе восхищение этим творением природы, между тем внутренние голоса внушали ему "Если ты ее не боишься, то убей ее!" В его душе одновременно жили страх и восхищение. Затем змея стала медленно и спокойно сползать вниз, "в темную дверь земных тайн" Когда поэт представлял себе это существо, "свободно сползающее во мрак", его переполнял ужас. В тот момент он бросил в змею палку, чтобы как-то снять напряжение. И сразу же пожалел о своей несдержанности: "Каким жалким и грубым оказался мой поступок!" Его самоосуждение выражается очень резко:

Итак, я упустил свой шанс побыть с одним
Из тех, кто властвует над жизнью.
И должен довольствоваться
Лишь сожаленьем.

Так амбивалентно отношение мужчин к другому миру. Они и очарованы, и испуганы одновременно. Мужчины ощущают, что там, глубоко внутри, находятся истоки и исцеление, но там же и смерть. Поэтому от страха они бросают в змею палку, упуская возможность что-то исправить.

Когда я был маленьким, мой дед, который когда-то был летчиком на западных авиалиниях, убедил меня в том, что его пупок — это то место, куда он однажды был ранен индейской стрелой. Хотя я не мог понять, откуда у меня взялась такая же рана, я все-таки безоговорочно ему поверил. Интуитивно он был прав. Эта рана была универсальной для всего мира: крепко завязанная пуповина прямо под солнечным сплетением представляла собой след и свидетельство разорванной связи, которые есть у каждого из нас. Такая рана заставляет человека удалиться в изгнание от источника его жизни. Она вызывает принудительное отделение, безусловное и повсеместное, а также одиночество и продолжительное страдание. Когда мужчины чувствуют боль раны, которую не могут исцелить, они либо прячут свое лицо в руки женщины, умоляя ее их исцелить, либо скрываются за гордым и вынужденным одиночеством мачо. В мифе о Филоктете хор объясняет ему, что его рана универсальна и что он должен продолжать жить своей жизнью, но Филоктет скрывается от жизни за своей болью и жалостью к себе. Такое стремление к регрессу можно преодолеть только при видении Геракла, побуждающего вернуться к борьбе. Так происходит встреча с архетипом героя.

Архетип героя живет в каждом из нас. Он представляет собой присущую нам способность мобилизовать жизненную энергию и одержать победу над внутренними демонами отчаяния и депрессии. Воплощение этого архетипа имеет мало отношения к внешним победам и успехам; скорее архетип героя проявляется, когда человеку требуется энергия для того, чтобы противостоять страху, боли и регрессивному влечению к возвращению в утробу матери. Нас могут приводить в восхищение героические подвиги, но никогда не следует культивировать образ героя. Психика постоянно подталкивает нас к работе над собой. Это героическая задача, которая ждет нашего отклика.

С появлением людей возник миф о сотворении мира, об истоках всего сущего. В жизни каждого человека этим событием является разрыв связи с матерью. Точно так же у каждого человека есть свои мифы о грехопадении и потере рая, которые предшествуют появлению сознания. Возможно, эта родовая память является только неврологическим, филогенетическим следом родовой травмы, связанной с отделением от матери при рождении. Но в результате этого отделения появляется ощущение двойственности.

Так возникает и постоянно развивается по спирали процесс сознания, который основывается на переживании субъекта и объекта и отодвигает боль как можно дальше от ее первопричины. Развитие культуры, основанной на коллективном сознании, приносит свои плоды, но одновременно мы все больше и больше отчуждаемся от Великой Матери.

Каждый день мы балансируем на острие бритвы осознанных мучительных переживаний универсальной раны, которую наносит жизнь. Как велик соблазн спрятаться в пещере или утонуть в заботливых, нежных объятиях! Каждое утро, ухмыляясь, возвращаются злые карлики страха и апатии. Сегодня ничего не значит, что вчера мы отважно ринулись вперед; сегодня они вернулись, и, не удовлетворяясь тем, что щиплют нас за ноги, они готовы вынуть из нас душу, если мы им это позволим. Значит, нам следует научиться избегать боли, связанной с дальнейшим углублением и расширением осознания. Многие из нас остаются инфантильными в своем мышлении, эмоциях и поступках. Одни отравляют себя наркотиками и алкоголем. Другие обращаются к идеологиям, прямолинейным и упрощенным "измам", религиям или социально-политическим взглядам, которые предлагают "черно-белые" ответы на сложные вопросы, тем самым облегчая человеку борьбу с напряжением, порожденным наличием противоположностей.

Вместе с тем внутри каждой культуры и каждого человека бурлит жизненная сила. Жизнеутверждающий эрос ищет отношений в будущем, а не в прошлом. Он требует активизации архетипа героя внутри всего общества в целом и внутри каждого отдельного человека. В свое время задача великих религий и переходных ритуалов заключалась в том, чтобы человек пережил одновременно состояния застоя и развития, но сегодня многие мужчины перестали искать собственный путь в жизни. Общество по-прежнему зависит от того, примут ли они этот вызов жизни, ибо ни одно общество не может процветать, если в нем нет зрелых мужчин.

Иногда, зная, что он не может вернуться в материнское чрево, мужчина будет проецировать это стремление на космос. Культура романтизма внесла огромный вклад в это Sehnsuchtfur Ewigkeit (Стремление к вечности (нем.)). Оно ощущается, например, в мифе об Эмпедокле, который бросился в кратер вулкана Этны, или в живописи Каспара Давида Фридриха, особенно в его картине "Парящий над туманами". Танатос, влечение к смерти, всегда существует для уравновешивания Эроса, жизненной силы. На протяжении всей истории мистики не прекращали своих попыток объяснить необъяснимое, последовательно отстаивая два момента: мистическое переживание, по существу, невыразимо, и оно заключается в полном слиянии со Всем.

Но гораздо чаще мужчины ищут возможность воссоединения с космическим первоисточником через отношения с людьми. Как отмечалось ранее, мужчина ощущает феминность на трех уровнях. Он ощущает ее в женщине и в гомосексуальных отношениях с другим мужчиной как его внутреннюю феминность. Он сталкивается с ней в отношении к собственной аниме. Он встречается с ней в своем отношении к архетипическому миру, к природе, к своему инстинктивному центру и вообще к силе жизни.

В любых отношениях мужчина в основном попадает в зависимость там, где он мало о себе знает. И степень его невежества равна степени, в которой его внутренняя феминность проецируется на другого человека. Так как по определению проекция — это психодинамический феномен, в процессе которого бессознательное содержание ощущается как внешнее, мужчина всегда влюбляется в свой бессознательный материал или испытывает перед ним страх.

Мы помним, что обычно первой посредницей в ощущении феминности является родная мать. Рильке обыгрывает эту истину в своей третьей "Дуинской элегии", приведенной в начале этой главы. Другой поэт, Стефан Данн, вспоминает о том, как мать, выполняя его просьбу, открыла ему грудь. Беззастенчиво, ласково и скромно она удовлетворила его любопытство и сняла его страхи, и это переживание, пишет Данн, "полагаю, помогает мне любить женщин легко"³⁵.

Для других мужчин раннее посредничество матери не было таким ласковым и вселяющим уверенность. Авторы, которые ввели понятие "серийный убийца", отмечают, что среди большого числа обследованных ими убийц-рецидивистов (причем среди них была только одна женщина) не нашлось ни одного, у которого было нормальное детство. В их преступлениях всегда присутствовала сексуальная мотивация независимо от того, происходил дальше половой акт или нет. Их страх и ярость главным образом были направлены на женщин, с которыми они не видели возможности установить теплые отношения. Типичным примером является Ричард Спек. Если он не мог поддерживать состояние эрекции, насилуя медсестер в Чикаго, он убивал их".

Недавно моя пациентка рассказала, как один коллега пытался обогнать ее на машине. В другой раз он просто преградил ей путь, не давая пройти к рабочему месту, которое считал своей территорией. Когда-то раньше они встречались. Когда она стала стремиться к более глубоким отношениям, его поведение постепенно изменилось: он стал более грубым и даже мог допустить насилие. Такое случается довольно часто. Многие мужчины полны ярости по отношению к женщинам и часто в отношениях с ними ее отыгрывают. Иногда их ярость возникает вследствие насилия, совершенного над ними в детстве; в таком случае довольно просто определить его этиологию с точки зрения причинно-следственной связи. Но часто появление ярости связано с избыточным влиянием матери и отсутствием необходимого уравновешивающего влияния отца. Тогда она. безусловно, представляет собой скопившийся гнев, сложную эмоцию, возникающую при нарушении психологического пространства ребенка. Если в процессе развития ребенка хрупкие границы этого пространства все время нарушаются либо в результате насилия, либо вследствие избыточного влияния взрослого, его формирующееся Эго постоянно страдает от нанесения внешней эмоциональной травмы, что может привести к социопатии.

Социопат не может проявлять заботу об окружающих. Переживание мужчиной первичных отношений могло быть столь болезненным, что, по его ожиданиям, любые отношения должны причинять только боль. Поэтому его унылая жизнь все время полна страха оказаться во власти других, и, чтобы избежать этого, он постоянно стремится сам пользоваться людьми. Часто женщина пытается изменить такого мужчину и сама становится жертвой насилия. Так как социопатия, по существу, защищает его от боли, он не может обратить эту боль внутрь и выстрадать ее сам, а потому извлекает ее на поверхность и заставляет страдать Другого. К сожалению, эта боль его личной истории постоянно присутствует в его отношениях с окружающими. Независимо от его внешних успехов он очень испуганный человек. Он так испуган, что не в силах посмотреть на свою боль, а потому только в Другом он может видеть ее источник или причину ее продолжения.

Я не собираюсь порицать матерей (а в следующих главах — отцов), но необходимо признать, что на аффективно заряженный образ феминности большое влияние оказывают восприятие ребенком родной матери и тех, кто заботится о нем в раннем детстве. Анима — архетипическая энергия, присутствующая у всех мужчин. Она скорее вид ощущения и связи, чем особый вид знания. На внутреннюю феминность мужчины влияют его отношения с реальной женщиной и культура (то, какая Мадонна сейчас в моде — Пресвятая Дева из Шартра или эротическая суперзвезда), а также отношение мужчины к циркулирующей в нем жизненной силе и то, насколько он подвержен своим переменчивым настроениям.

Я никогда не забуду мужчину, которого жена в буквальном смысле слова притащила на терапию. Он вошел, сел, обратив внимание на пачку салфеток, и сказал с ухмылкой:

"Я вижу, только что у вас на приеме была женщина". Фактически он был прав, но мне не хотелось признавать его правоту. "Мужчины тоже могут рыдать",— заметил я. "Но они не должны этого делать,— парировал он,— они могут с собой справиться". Я продолжал: "Многие мужчины носят в себе целые горы скрытой ненависти и моря слез, и, если не дать им возможности от них избавиться, эти моря и горы их погубят". Он снова ухмыльнулся, словно говоря мне в ответ: "Ты такой же дурак, как они, вот и все". Когда я спросил, чего он боится, он лишь сказал, что почувствовал: ему надо следить за женой, у которой были серьезные проблемы. Как можно догадаться, на этом его "терапия" закончилась.

Вообще говоря, мальчик может испытывать страдания и от "избыточности", и от "недостаточности". Последнее обстоятельство я проиллюстрирую на двух примерах.

Жизнь Джозефа вращалась вокруг единственного знакового для него события. Когда ему было восемь лет, мать заявила, что уходит из семьи. Стоя в дверях дома, он видел, как она села в машину, в которой ее уже поджидал какой-то чужой мужчина, и уехала навсегда. Джозеф больше никогда ее не видел. Отец отказывался говорить с ним о матери и постоянно уходил от своей боли, заглушая ее алкоголем. Джозеф вырос, чувствуя себя совершенно заброшенным. Ему нелегко давалась учеба в школе, он научился помогать себе сам, и когда он пришел ко мне, то был уже менеджером небольшой производственной фирмы. Он решил пройти терапию по собственному желанию, и я оказался его третьим по счету терапевтом. За два года до этого он приводил к терапевту свою жену, "чтобы терапия придала ей сил". Когда этого показалось мало, они вместе пришли ко второму терапевту, которого он настоятельно просил работать с женой под гипнозом, "чтобы добраться до истины". Хотя Джозеф был уверен, что жена любила и его, и двух их детей, ему постоянно казалось, что у нее были случайные связи, мимолетные и неразборчивые, как только ей предоставлялась такого рода возможность.

Хотя терапевт отчасти зависит от материала, который сообщает клиент (и, разумеется, связи на стороне часто становятся известны другому супругу), правдоподобие приведенных Джозефом примеров измен жены вызвало у меня серьезные сомнения. Так, например, во время очередной годовщины своего бракосочетания они сняли номер в одном из отелей Атлантик-Сити. Пока Джозеф принимал душ, в номер вошел официант гостиницы. Джозеф был убежден, что жена знала этого человека и в течение нескольких минут они совершили половой акт. В доказательство своей правоты он сказал, что жена "выглядела подозрительно". Дальше последовали другие такие же примеры: каждый из них в принципе мог произойти на самом деле, но требовал некоторой игры воображения. По просьбе Джозефа я пригласил его жену для частной беседы. Она подтвердила, что сохраняла супружескую верность, и не могла понять, почему он всегда такой подозрительный.

В противоречивости Джозефа явно ощущалась власть невидимой фатальной энергии бессознательного. Он видел, как Она от него уходит, видел спину покидающей его матери и после этого травматического события решил, что больше никогда не сможет Ей доверять.

Человеческая психика часто функционирует по принципу аналогии, создавая послание: "Мне это уже знакомо". На рациональном уровне то, что происходит сейчас, может не иметь ничего общего с тем, что случилось в прошлом, но между этими событиями явно существует эмоциональная связь. Жена Джозефа стала тем воплощением феминности, той близкой Другой, которая держала в своих руках его благополучие. Раз она могла его полюбить, значит, с его точки зрения, она была способна ему изменить и бросить его ради другого мужчины — именно так поступила его мать. Его материнский комплекс подбирал и подтасовывал факты, чтобы получить подтверждение ожидаемого страшного вывода: эта женщина тоже когда-нибудь его бросит.

Психическая жизнь Джозефа была организована вокруг заряженного образа "Той, которая бросила и бросит снова". При всей чудовищной несправедливости его отношения к жене он ничего не мог с собой поделать, только отыгрывал свою фантазию в соответствии с известным из психоанализа механизмом "формирования реакции". Лучше черт, который вам уже известен, чем неопределенность и напряжение неизвестности. В памяти постоянно воспроизводится один и тот же грустный, душераздирающий сценарий — покидание, несмотря на очевидную близость жены. Комплекс укрепил свою независимость от логического мышления и создал собственную реальность. Травма Джозефа оказалась настолько серьезной и глубокой и была окружена такими прочными защитами, что, когда он не смог получить подтверждения предательства жены, он прекратил терапию.

Другой мужчина, Чарльз, мучительно переживал потерю отца, случившуюся, когда он был совсем юным. Его мать все это время находилась в депрессии, поэтому Чарльз ощущал себя брошенным вдвойне. Его последние отношения с взрослой женщиной отвечали паттерну puer aeternus — поведению незрелого мужчины, сохранившего потребность в материнской заботе³⁷. Он идеализировал женщин, возносил их на пьедестал, а затем, едва они вступали с ним в близкие отношения, низвергал их с этого пьедестала и защищался. Женщины, которые испытали такое отношение к себе, по вполне понятным причинам уходили от него в недоумении, а иногда — в гневе. Казалось, их реакция искренне ошеломляла Чарльза, ибо, по его ощущениям, женщины должны были понимать, что он ничего не сделал, чтобы оттолкнуть их от себя.

В его представлении мать, даже несмотря на ее печаль, была единственным человеком, понимавшим его детскую потребность в заботе и поддержке и ту двойную цену, которую, будучи ребенком, ему пришлось заплатить. Повторяю, травма оказалась для ребенка столь глубокой и серьезной, что, став взрослым, как и в случае с Джозефом, Чарльз продолжал считать, что его неудачи имеют "внешние" причины, видя их в основном в женщинах. Поэтому вместо признания особой психодинамики, которую он привносил в отношения с женщинами, его целью в терапии было просто совершенствование своего выбора женщин. Ему было очень сложно признать, что внутри него сформировался и укоренился паттерн ложной идеализации, амбивалентности, отвержения и покинутости, который проецируется на каждую встречающуюся ему женщину.

Не обладая способностью к интроспекции, мужчина, конечно, обречен жить в мире проекций, и не стоит удивляться тому, что к нему возвращаются все его фантазии и самые жуткие страхи. Всегда и везде все, что нам не удалось интериоризировать, будет проецироваться вовне.

Здесь уместно привести еще один пример. Стефан вырос в семье эмигрантов. Его родители очень много трудились в своем магазине, чтобы обрести самостоятельность в Америке. Они испытали не только состояние оцепенения, вызванное новой для них культурой, но и трудности, характерные для выживания любого бизнеса в Америке в 30-40 годы XXвека. Стефан упорно работал вместе с родителями, но никогда не чувствовал проявления заботы с их стороны. Они всегда замечали все его промашки и недостатки, и он стал частью системы семейных связей, адаптированной для выживания, как это часто бывало в истории Америки. Необходимость удовлетворения его собственных потребностей никто не принимал во внимание.

Став взрослым, Стефан женился, потом развелся и снова женился, имел внебрачные связи с женщинами, но никогда не чувствовал себя удовлетворенным. Его травма была похожа на травму покинутости, и от каждой женщины, с которой у него складывались близкие отношения, он ожидал какой-то компенсации того трагического дефицита заботы и внимания, который существовал у него с детства. Рассказывая об одной из своих любовниц, он вспоминал, что самую большую радость он испытывал, свернувшись калачиком в ее объятиях и положив голову ей на живот. Когда она хотела заниматься сексом, ее требования вызывали у него испуг. Сцена, которую он описал, по сути, изображала Мадонну с младенцем, пребывавшим в тепле и безопасности, вдалеке от уличной толчеи и тяжелого детства.

Стефан всегда испытывал раздражение по отношению Ко всем женщинам, встречавшимся ему в жизни; он устанавливал над ними финансовый и психологический контроль и чувствовал, что они его использовали. Повторяю, здесь проявляется глубинный паттерн: Она оказалась здесь не ради него. Его нарциссический вакуум принял такой масштаб, что его не могла заполнить ни одна женщина, даже самая созависимая, по-матерински заботливая Другая, какую он только мог найти. Поэтому жизнь Стефана была полна печали, он представлял собой хронически "недокормленного" заботой и вниманием ребенка, отчаянно искавшего женщину, которая проявила бы по отношении) к нему космическую заботу Великой Матери. Тем временем он превращался в неукротимого быка, полного ярости и требующего уступчивости. Повторяю, здесь воспроизводится такой же печальный цикл. Пытается ли мужчина превратить близкую ему женщину в заботливого Другого, то есть в родную мать, или же он боится масштаба своей потребности в ней и от нее защищается — так или иначе у него проявляется энергия материнского комплекса.

Описывая навязчивое влияние анимы, Юнг ссылался на роман Райдера Хаггарда "Она", где главному герою встречается "Та, которая должна подчиняться". Телезрители канала PBS³⁸могли видеть пародию на этот сюжет под названием "Придворный Румполь"³⁹. В этой комедии главный герой, которого играет пожилой и суховатый актер Лео Маккерн, одержав победу над королевским прокурором и выиграв процесс в суде, вздрагивает, услышав пронзительный возглас своей жены: "Румполь!" — и уныло бормочет: "Это та, которая должна подчиняться".

Повторяю: вспомним о том, что анима — это архетип, то есть психическая структура, опосредующая отношение мужчины к инстинкту и жизненной силе. Влияние родной матери неизбежно окрашивает и в определенной мере обусловливает его отношение к собственной аниме, но в мужской психологии детские переживания доминируют слишком часто. Лорен Педерсон обобщает эту проблему следующим образом:

Одна из величайших задач в развитии мужчины — достичь здорового отделения от родной матери. Вместе с тем у него должно развиться осознание важности образа архетипической матери... В отличие от дочери, сыну не хватает первичной идентификации с матерью, в особенности когда он начинает отделяться от нее психологически. Во взрослой жизни остатки изначальной проблемы отношения привязанности/отделения сохраняются во внутреннем образе мужской анимы⁴⁰.

Мужчина, фантазирующий о том, что жена бросает его и уходит к другому, мужчина, отыгрывающий свое амбивалентное отношение к близкому человеку, мужчина, срывающий злость на жене, которая не проявляет к нему нужного внимания, мужчина, звонящий по телефону жене с каждой автобусной остановки, контролирующий доходы и расходы, заявляя, что она ничего не понимает в финансах, мужчина с постоянно блуждающим взглядом, унижающий женщин и нападающий на гомосексуалистов, мужчина, пытающийся доставить удовольствие партнеру за его счет,— все эти мужчины еще не покинули родительский дом. Все они по-прежнему находятся в связке мать-сын, не соприкоснувшись со своей душой.

Когда мы укрепимся во мнении, что патриархальность — это феномен, порожденный культурой для компенсации мужского бессилия, то осознаем, что мужчины часто являются более зависимым полом, несмотря на широко распространенное противоположное мнение. Ковбой Мальборо⁴¹, ярый индивидуалист, больше всего уязвлен своей внутренней феминностью, ибо он больше всего ее отрицает. Поэтому у него, как правило, преобладает негативная реакция. Если мужчина вынужден быть хорошим мальчиком или, наоборот, если он чувствует, что приходится быть плохим мальчиком или он должен превратиться в дикаря, значит, у него еще происходит компенсация энергии материнского комплекса.

Я вовсе не хочу сказать, что такая уязвимость и зависимость мужчины являются его недостатками; они только отражают его человеческую сущность. Но его ответственность заключается в осознании того, насколько глубоко его внутренний ребенок нуждается в материнской заботе и в какой мере паттерн, характерный для этой потребности, лежит в основе его психодинамики и продолжает исподволь управлять его поведением. Он может претендовать на обладание полномочиями взрослого, держать в руках бразды правления или туго набитый кошелек, но его внутреннее напряжение ведет гораздо глубже, в отношения с родной матерью. Мужчинам следует полностью воспринять и признать этот психологический факт и взять за него ответственность; иначе они будут продолжать снова и снова отыгрывать инфантильные паттерны.

На приведенной диаграмме — несколько видоизмененном варианте диаграммы Юнга, объясняющей сущность терапевтического процесса с точки зрения процессов переноса и контрпереноса,— обозначены разные транзакции, характерные для любых гетеросексуальных отношений⁴².

Хотя эти отношения могут отыгрываться на сознательном уровне, оба партнера получают информацию о содержании своего бессознательного посредством вертикальных транзакций. Переживание влюбленности происходит вдоль диагональных транзакций на Другого (направление стрелок снизу вверх), если, конечно, пришло время для переноса на возлюбленного своего внутреннего образа. Другой (или Другая) редко может отвечать таким ожиданиям (если может отвечать вообще), а потому влюбленность рано или поздно проходит. Отношение мужчины к своей возлюбленной никогда не может быть лучше его отношения к своей аниме, так как все, что остается для него бессознательным, искажает отношения с Другой, которая, в свою очередь, проецирует на мужчину свое бессознательное.

Несмотря на архетипические корни анимы, вспомним о том, что это переживание, по существу, всегда опосредовано родной матерью, а после нее — другими женщинами в жизни мальчика, а также доступными ему образами культуры, в которой он вырос. Поэтому Стефан срывает злость на своей жене, которая не проявляет по отношению к нему материнской заботы, но при этом он совершенно не осознает уровень своей зависимости. И Джордж считает себя превосходным мужем, внимательным к жене, потому что где-то глубоко внутри он стремится Ей услужить, завоевать Ее доверие, быть для Нее хорошим мальчиком.

В той мере, в какой мужчины не осознают свою аниму, они ищут Ее в реальных женщинах, они изгоняют Ее, притесняют, просят Ее стать их Беатриче в их потустороннем мире, притупляют причиняемую Ею боль, с головой погружаясь в работу, злоупотребляя алкоголем или принимая наркотики. Они не замечают Ее присутствия в своих снах, в устремлениях своей души, в компании других мужчин, в приятельских отношениях с женщинами, в искусстве, музыке и спорте, а также в своих фантазиях и приступах сумасшествия. Мужчина, отрицающий фундаментальные отношения между матерью и ребенком и их влияние на его самоощущение и восприятие других людей и жизни в целом, пребывает в глубоком невежестве. Разумеется, его невежество проецируется на окружающих. Даже его самые глубокие сексуальные чувства подпитываются этой проекцией. Как только он (хотя бы на время) восстанавливает связь с анимой, он приходит в себя.

Большинство мужчин считают, что их повседневная жизнь — это борьба за существование. Ни наигранная бодрость, ни машина, ни ключ от личного душа на работе и даже ни похвала и премия от начальства не восполняют ежедневных затрат души. Мужчина глубоко осознает, что продает свою душу, и никакая цена не является достаточной компенсацией. Поэтому он возлагает бремя своей души на тактильную связь с женщиной или на аниму другого мужчины. "Позаботьтесь о ней, придайте ей уверенности, верните ее домой, хотя бы на время". Затем, после соития (post coitum triste), наступает опустошенность, и, снова потеряв эту связь, он плывет по течению, зависимый от внешнего мира и связанной с ним борьбы.

Один мужчина рассказывал мне, что каждое утро, еще не открыв глаза и только возвращаясь из глубины сна навстречу новому дню, он чувствовал, что снова учится в институте и играет с товарищами в футбол. Команды построились, мяч был поставлен в центре круга, игра началась; и перед ударом по мячу, как перед стрессами и ударами, характерными для бизнеса, у него всегда возникали сексуальные фантазии. Анима другого мужчины, бездушная мать которого часто его отвергала, была заряжена нездоровой материнской зависимостью. Он настаивал, чтобы жена ежедневно занималась с ним сексом, пока она наконец не взбунтовалась. Он снова почувствовал всю тоску и боль отвержения, и у него возникло смутное ощущение наступающей смерти. "Каждый раз, когда мы занимались любовью,— рассказывал он,— я чувствовал, что выкупил у смерти еще один день. В тот день секса не было, мне казалось, что смерть подошла ко мне еще ближе".

У обоих этих мужчин секс служил средством самоутверждения и внутреннего воссоединения с анимой, а вовсе не переживания связи и интимной близости с женщиной. Если говорить на языке символов, секс был их религией. Для первого мужчины сражения продолжались; постоянная фантазия о непрерывном сексе с любой повстречавшейся ему женщиной служила слабым паллиативом его душевных переживаний. Что касается другого мужчины, его способность увидеть, что он пытается превратить жену в суррогат своей матери, помогла ему избавиться от своих проекций. его сексуальность стала менее навязчивой, напряженной и искусственной, и тогда в его отношения с женой вернулась нежность. Он осознал, что именно его бессознательный страх и связанная с ним безотлагательность сексуального удовлетворения отдаляли от него жену. Когда он смог исцелить своего несчастного внутреннего ребенка и справиться со своим навязчивым стремлением к слиянию, его отношения с женой снова вошли в нормальное русло.

Пока мужчина не сможет признать свою зависимость, которая, говоря иначе, является зависимостью внутреннего ребенка, он будет либо тщетно пытаться найти опору в нездоровых отношениях с материнским суррогатом, либо испытывать гнев в отношении жены или подруги, которая не отвечает его требованиям. Большинству мужчин должно было бы стать стыдно при одном лишь допущении, что они ищут мать в жене или подруге, но, если у них не получается отделить свои детские отношения с матерью от реальных отношений с женщиной, они будут периодически отыгрывать старый, регрессивный сценарий.

Юнг весьма красноречиво описал эту масштабную, поистине мистическую драму, которая разыгрывается в душе мужчины. Чтобы стать сознательным, взрослым человеком, мужчина должен изо всех сил бороться со своим материнским комплексом, осознавая, что эта борьба происходит внутри. Иначе он обязательно будет ее проецировать на отношения с женщинами, либо подчиняя себя их желаниям, либо стремясь доминировать над ними,— оба случая свидетельствуют о власти материнского комплекса. В каждом из них у мужчины проявляется его глубинный страх и глубинное стремление навсегда исчезнуть в материнской утробе.

Смертельный страх и стремление к самоуничтожению, пишет Юнг,— это мощное индивидуальное воплощение "регрессивного духа":

"Он угрожает нам рабской зависимостью от матери и растворением и смертью в бессознательном. Для героя страх — это вызов и задача, так как только отвага может избавить от страха. И если не пойти на риск, в чем-то нарушается смысл жизни, и все будущее будет приговорено окончательно зачахнуть в беспросветных серых сумерках, между жизнью и смертью^"43.

Нельзя переоценить силу этой ужасной тоски по возвращению в материнское чрево; сохранять осознание происходящего становится чрезвычайно больно. Состояние взрослости, экзистенциальной ответственности за свое выживание и развитие становится прометеевой наградой, с огромными усилиями извлеченной из глубин. Мужчины могут отделиться от матери, от женщин, от собственной анимы и считать себя в безопасности. Подумаем над этим. Юнг продолжает:

Он всегда представляет себе, что его злейший враг находится перед ним, хотя носит этого врага у себя внутри — смертоносное стремление к пропасти, существующей в нем самом, стремление утонуть в своих собственных истоках, быть затянутым в мир Матерей... (то есть в архетипические глубины). Если он хочет жить, то должен бороться и пожертвовать своей тоской по прошлому, чтобы достичь своих собственных высот... Жизнь требует, чтобы молодой человек пожертвовал своим детством и своей детской зависимостью от кровных родителей, чтобы ни его душа, ни его тело не оставались в плену бессознательного инцеста⁴⁴.

Отсюда мы видим, почему переходные ритуалы наших предков были так энергетически заряжены. Наши предки очень хорошо знали регрессивную природу психики, тоску мужчины по ощущению безопасности и насыщению, исходящим от Матери. Бессознательный инцест Эдипа, тоскливое миролюбие Фил октета, зачарованность Фауста в "мире матерей" — причины всех этих соблазнов мужчины видят в женщинах, но истинная природа этих искушений кроется в мужском страхе перед болью, которую вызывает жизнь, и в бессознательной привлекательности смерти.

Таков выход из лабиринта. Некоторые мужчины избегают бессознательной связи с Матерью. Они освобождаются, но не от Нее, а от подвластности своему стремлению к убежищу и покою. Но только проявление бдительности и мужества, а также постоянная работа над собой могут удержать их от постепенного бессознательного регресса.

Здесь могут помочь два примера такой работы над собой. Один из мужчин, Лоренс, был воспитан нарциссической, эмоционально опустошенной матерью. У нее в услужении находились и его отец, и его сестра, и сам Лоренс. Покинув родительский дом, он женился на женщине с врожденным заболеванием и теперь уже оказался в услужении у нее, почти не подозревая о том, что его выбор не был случайным; остановив на ней свой выбор, он тем самым сохранял зависимость от матери. В среднем возрасте у него развилась очень серьезная депрессия. Он бросил жену и, испытывая периодические приступы чувства вины, начал психотерапию. После мучительных приступов стыда, нерешительности и угрызений совести, связанных с его отказом от роли спасителя и продолжавшихся почти целый год, ему приснился следующий сон:

"На балконе стоит женщина и смотрит на меня. Рядом со мной находится желтая спортивная машина.

Я прыгаю в машину и уезжаю прочь. Затем иду к озеру и сажусь в лодку. Под водой я вижу древний греческий храм. В озере много форели, которую можно поесть. Я приплываю на другой берег. Там я вижу змею с птицей в пасти. Я хватаю нож, быстро отсекаю змее голову и спасаю птицу. Но змея успела меня укусить. Затем рассеченная на части змея превращается в рыбу, которую я могу есть".

Давая ассоциации к образам этого сновидения, Лоренс полагал, что стоявшая на балконе женщина была его матерью, присутствие которой преследовало его всю жизнь. Желтая спортивная машина символизировала внезапное Решение избавиться от ее доминирующего влияния, почувствовать в себе силы и стремление самому определять свою Жизнь. Пересекая озеро (один из самых распространенных символов бессознательного), он ощущает, что в его глубине можно найти несметные богатства: древнюю мудрость, воплощенную в храме, и рыбу, символизирующую духовную пищу. При этом его, покинувшего родную мать, на другом берегу ожидает архетипическая мать. Птица, символизирующая духовное и трансцендентное устремление, все еще находится в опасности со стороны нашей старой знакомой — змеи. И снова воля, маскулинная решительность, фаллическая энергия, которую символизирует нож, позволила ему отделить свое духовное устремление от регрессивного змеиного — материнского — комплекса⁴⁵. Энергия, которая могла бы по-прежнему сохраняться в материнском комплексе, теперь стала доступной для внутреннего жизненного странствия. Змея, символ регрессии, превращается в рыбу, потенциальную духовную пищу.

У другого мужчины, давно перешагнувшего через пятидесятилетний рубеж, существовал подавляющий его интериоризированный образ требовательной и навязчивой матери. В течение нескольких десятков лет он проецировал ее образ, лишающий его сил, на своего работодателя, своих близких и окружение. В детстве его единственная защита заключалась в том, чтобы прятаться от матери, используя всю свою фантазию и интеллект. В семнадцать лет он вырвался из-под ее опеки, определившись на службу в военно-воздушные силы США. Он избегал конфликтов с сослуживцами и вел довольно уединенный образ жизни. Спустя некоторое время после начала терапии ему приснился следующий сон:

"Я беру с собой маленькую девочку и направляюсь в док, собираясь отправиться в плавание, чтобы увидеть королеву Елизавету II. Но в этот раз я не могу найти корабль. Затем сцена меняется. Красивая, добрая женщина ведет меня в прекрасный дом. Это дом моей мечты. Он построен из необычного белого кирпича; в нем просторная гостиная и изумительный зимний сад. На стеклянном кофейном столике стоит прекрасная хрустальная ваза с зеленью".

Поиск по сайту: