Константин Симонов

Жди меня

B.C.

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души...

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: - Повезло.

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой, -

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

А. Суркову
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: «Господь вас спаси!» -
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки родина –
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,

Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: - Родимые,

Покуда идите, мы вас подождем.

“Мы вас подождем!» - говорили нам пажити.

“Мы вас подождем!» - говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища

На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.

Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,

Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
1941

Открытое письмо

Женщине из г. Вичуга

Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.

Ваш муж не получил письма,
Он не был ранен словом пошлым,
Не вздрогнул, не сошел с ума,
Не проклял все, что было в
прошлом.

Когда он поднимал бойцов
В атаку у руин вокзала,
Тупая грубость ваших слов
Его, по счастью, не терзала.

Когда шагал он тяжело,
Стянув кровавой тряпкой рану,
Письмо от вас еще все шло,
Еще, по счастью, было рано.

Когда на камни он упал
И смерть оборвала дыханье,
Он все еще не получал,
По счастью, вашего посланья.

Могу вам сообщить о том,
Что, завернувши в плащ-палатки,
Мы ночью в сквере городском
Его зарыли после схватки.

Стоит звезда из жести там
И рядом тополь — для приметы…
А впрочем, я забыл, что вам,
Наверно, безразлично это.

Письмо нам утром принесли...

Его, за смертью адресата,

Между собой мы вслух прочли
Уж вы простите нам, солдатам.

Быть может, память коротка
У вас. По общему желанью,
От имени всего полка
Я вам напомню содержанье.

Вы написали, что уж год,
Как вы знакомы с новым мужем.
А старый, если и придет,
Вам будет все равно ненужен.

Что вы не знаете беды,
Живете хорошо. И кстати,
Теперь вам никакой нужды
Нет в лейтенантском аттестате.

Чтоб писем он от вас не ждал
И вас не утруждал бы снова...
Вот именно: «не утруждал»...
Вы побольней искали слова.

И все. И больше ничего.
Мы перечли их терпеливо,
Все те слова, что для него
В разлуки час в душе нашли вы.

«Не утруждай». «Муж». «Аттестат»...
Да где ж вы душу потеряли?

Ведь он же был солдат, солдат!

Ведь мы за вас с ним умирали.

Я не хочу судьею быть,
Не все разлуку побеждают,
Не все способны век любить,—

К несчастью, в жизни все бывает.

Ну хорошо, пусть не любим,
Пускай он больше вам ненужен,
Пусть жить вы будете с другим,
Бог с ним, там с мужем ли, не с мужем.

Но ведь солдат не виноват

В том, что он отпуска не знает,

Что третий год себя подряд,

Вас защищая, утруждает.

Что ж, написать вы не смогли
Пусть горьких слов, но благородных.
В своей душе их не нашли —

Так завяли бы где угодно.

В отчизне нашей, к счастью, есть
Немало женских душ высоких,
Они б вам оказали честь —

Вам написали б эти строки;

Они б за вас слова нашли,
Чтоб облегчить тоску чужую.
От нас поклон им до земли,
Поклон за душу их большую.

Не вам, а женщинам другим,

От нас отторженных войною,
О вас мы написать хотим,
Пусть знают — вы тому виною,

Что их мужья на фронте, тут,
Подчас в душе борясь с собою,
С невольною тревогой ждут
Из дома писем перед боем.

Мы ваше не к добру прочли,
Теперь нас втайне горечь мучит:
А вдруг не вы одна смогли,
Вдруг кто-нибудь еще получит?

На суд далеких жен своих
Мы вас пошлем. Вы клеветали
На них. Вы усомниться в них
Нам на минуту повод дали.

Пускай поставят вам в вину,
Что душу птичью вы скрывали,
Что вы за женщину, жену,
Себя так долго выдавали.

А бывший муж ваш — он убит.
Все хорошо. Живите с новым.
Уж мертвый вас не оскорбит
В письме давно ненужным словом.

Живите, не боясь вины,
Он не напишет, не ответит
И, в город возвратись с войны,
С другим вас под руку не встретит.

Лишь за одно еще простить
Придется вам его — за то, что,
Наверно, с месяц приносить
Еще вам будет письма почта.

Уж ничего не сделать тут —

Письмо медлительнее пули.
К вам письма в сентябре придут,
А он убит еще в июле.

О вас там каждая строка,
Вам это, верно, неприятно —

Так я от имени полка
Беру его слова обратно.

Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье.
Не уважающие вас
Покойного однополчане.

По поручению офицеров полка К. Симонов
1943.

Алексей Сурков

К. Симонову
Лупа висит над опаленным садом.
В ночном тумане тает синий дым,
Рассвет не скоро. Сядь на бурку рядом.
Поговорим. На звезды поглядим.
Здесь, у костра, не скрыть ночному мраку
Всей разницы повадок, вкусов, лет.
Когда я первый раз ходил в атаку,
Ты первый раз взглянул на белый свет.
Своей дорогой шел сквозь годы каждый,
Мечтая счастье общее найти,
Но буря к нам нагрянула однажды,
Слила в одну дорогу все пути.
Тем знойным летом, слыша танков топот,
Мы побратались возрастом в бою,
Помножив мой сорокалетний опыт
На твой порыв и молодость твою.
Когда пробьет урочный час расплаты,
На запад схлынет черная беда,—
В высоком званье старого солдата
Сольются наши жизни навсегда.
Испытанные пулей и снарядом,
Виски твои украсив серебром,
Мы на пиру победы сядем рядом,
Как в эту ночь сидели над костром.
Под Ржевом
1942

Вопросы и задания к текстам.

1. Определите варианты исповедальных жанров. Приведите свои примеры.

2. Выявите типологию мотивов (любви, преданности и неверности, возлюбленной и роли ее любви для воюющего человека, родного дома и войны и т.д.)

3. Поэтика женского образа в стихах военных лет. Варианты женских типов.

4.Раскройте внутренний мир человека, представленный в стихах. В каких ракурсах он раскрывается? Каковы особенности субъектной организации исповедальных жанров?

5. Цикл К. Симонова «С тобой и без тебя». Выделите основные стихи цикла, раскрывающие лирического героя и его мироощущение. Определите основные психологические коллизии во взаимоотношениях героев. Какая картина мира воссоздается в поэзии Симонова?

6. Покажите своеобразие дружеского послания военных лет на примере стихов К. Симонова и А. Суркова («Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» и др).

7. Поэзия О. Берггольц. В цикле «Твой путь» покажите особенности мироощущения лирической героини, выделите основные мотивы, коллизию духовного и телесного (физической смерти и духовного противостояния ей), проанализируйте пространственно-временную организацию, мифопоэтическую символику низа и верха, воды и льда, зимы и весны.

8.Можно ли утверждать, что любовная лирика военных лет – выражение гуманистических основ национального сознания?

Поэзия «фронтового поколения»

Семен Гудзенко

Баллада о дружбе

Так

в блиндаже хранят уют

коптилки керосиновой.

Так

дыханье берегут,

когда ползут сквозь минный вой.

Так

раненые кровь хранят,

руками сжав культяпки ног.

... Был друг хороший у меня

и дружбу молча я берег.

И дружбы не было нежней.

Пускай мой след

в снегах простыл, -

среди запутанных лыжней

мою

всегда он находил.

Он возвращался по ночам...

Услышав скрип его сапог,

я знал - от стужи он продрог

или

от пота он промок.

Мы нашу дружбу берегли,

как пехотинцы берегут

метр

окровавленной земли,

когда его в боях берут.

Но стал

и в нашем дележе

сна и консервов на двоих

вопрос:

кому из нас двоих

остаться на войне в живых?

И он опять напомнил мне,

что ждет его в Тюмени сын.

Ну, что скажу!

Ведь на войне

я в первый раз

побрил усы.

И, видно,

жизнь ему вдвойне

дороже и нужней, чем мне.

Час дал на сборы капитан.

Не малый срок,

не милый срок...

Я совестью себя пытал:

решил,

что дружбу зря берег.

Мне дьявольски хотелось жить, -

пусть даже врозь,

пусть не дружить.

Ну, хорошо,

пусть мне идти,

пусть он останется в живых.

Поделит

с кем-нибудь в пути

и хлеб

и дружбу на двоих.

И я шагнул через порог...

Но было мне не суждено

погибнуть в переделке этой.

Твердя проклятие одно,

приполз я на КП к рассвету.

В землянке

рассказали мне,

что по моей лыжне ушел он.

Так это он

всю ночь в огне

глушил их исступленно толом!

Так это он

из-за бугра бил наповал из автомата!

Так это он

из всех наград

выбрал одну -

любовь солдата!

Он не вернулся.

Мне в живых

считаться,

числиться по спискам.

Но с кем я буду на двоих

делить судьбу с армейским риском?

Не зря мы дружбу берегли,

как пехотинцы берегут

метр

окровавленной земли,

когда его в боях берут.

1942 -1943

Перед атакой

Когда на смерть идут – поют,

а перед этим

можно плакать.

Ведь самый страшный час в бою –

час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг

и почернел от пыли минной.

Разрыв -

и умирает друг.

И, значит, смерть проходит мимо,

Сейчас настанет мой черед.

За мной одним

идет охота.

Будь проклят

сорок первый год

и вмерзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,

что я притягиваю мины.

Разрыв – и лейтенант хрипит.

И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже

не в силах ждать.

И нас ведет через траншеи

окоченевшая вражда,

штыком дырявящая шеи.

Был бой коротким.

А потом

глушили водку ледяную,

и выковыривал ножом

из-под ногтей

я кровь чужую.

1942.

Подрывник

К рассвету точки засекут,

а днем начнется наступленье.

Но есть трагедия секунд, и есть

секундные сраженья.

И то,

что может сделать он

и тол

(пятнадцать килограммов),

не в силах целый батальон,

пусть даже смелых

и упрямых.

Он в риске понимает толк.

Уверенно,

с лихим упорством

вступает он в единоборство

с полком.

И разбивает полк.

И рассыпаются мосты,

и падают в густые травы,

обламывая кусты,

на фронт идущие составы.

И в рельсах, согнутых улиткой,

отражена его улыбка.

1942 г.

Я был пехотой в поле чистом,

в грязи окопной и огне,

Я стал армейским журналистом,

В последний год на той войне.

В каких я странах побывал!

Считать - не сосчитать.

В каких я замках ночевал!

Мечтать вам и мечтать.

С каким весельем я служил!

Огонь был не огонь.

С какой свободой я дружил!

Ты памяти не тронь.

Но если снова воевать...

Таков уже закон...

пуская меня пошлют

опять в стрелковый батальон.

Быть под началом у старшин

хотя бы треть пути,

потом могу я с тех вершин

в поэзию сойти.

Мое поколение

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.

Мы пред нашим комбатом, как пред господом Богом, чисты.

На живых порыжели от крови и глины шинели,

на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.

Наши матери плачут и ровесницы молча грустят.

Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,

нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

У погодков моих нет ни жен, ни стихов, ни покоя –

только сила и юность. А когда возвратимся с войны,

все долюбим сполна, и напишем, ровесник, такое,

отцами-солдатами будут гордиться сыны.

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?

Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?

Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется, -

У погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.

Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,

тот поймет эту правду, - она к нам в окопы и щели

приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят и пусть поколения знают

эту взятую с боем суровую правду солдат.

И твои костыли, и смертельная рана сквозная,

и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат, -

это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,

подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

…Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.

Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся, а мы возвратимся с победой,

все как черти упрямы, как люди живучи и злы, -

пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,

чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным, настрадавшимся людям,

Матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.

Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем –

Все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

1945 год

Мы не от старости умрём -

от старых ран умрем.

Так разливай по кружкам ром,

трофейный рыжий ром.

В нем горечь, хмель и аромат

заморской стороны.

Его принес сюда солдат,

вернувшийся с войны.

Он видел столько городов!

Старинных городов.

Он рассказать о них готов.

И даже спеть готов.

Так почему же он молчит?

Четвертый час молчит.

То пальцем по столу стучит,

то сапогом стучит.

А у него желанье есть.

Оно понятно вам?

Он хочет знать, что было здесь,

когда мы были там...

1946 год

Михаил Дудин

Соловьи

О мертвых мы поговорим потом.

Смерть на войне обычна и сурова.

И все-таки мы воздух ловим ртом

При гибели товарищей. Ни слова

Не говорим. Не поднимая глаз,

В сырой земле выкапываем яму.

Мир груб и прост. Сердца горели. В нас

Остался только пепел, да упрямо

Обветренные скулы сведены.

Трехсот пятидесятый день войны.

Еще рассвет по листьям не дрожал,

И для острастки были пулеметы...

Вот это место. Здесь он умирал –

Товарищ мой из пулеметной роты.

Тут бесполезно было звать врачей,

Не дотянул бы он и до рассвета.

Он не нуждался в помощи ничьей.

Он умирал. И, понимая это,

Смотрел на нас, и молча ждал конца,

И как-то улыбался неумело.

Загар сначала отошел с лица,

Потом оно, темнея, каменело.

Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней.

Запри все чувства сразу на защелку.

Вот тут и появился соловей,

Несмело и томительно защелкал.

Потом сильней, входя в горячий пыл,

Как будто настежь вырвавшись из плена,

Как будто сразу обо всем забыл,

Высвистывая тонкие колена.

Мир раскрывался. Набухал росой.

Как будто бы еще едва означась,

Здесь рядом с нами возникал другой

В каком-то новом сочетанье качеств.

Как время, по траншеям тек песок.

К воде тянулись корни у обрыва,

И ландыш, приподнявшись на носок,

Заглядывал в воронку от разрыва.

Еще минута. Задымит сирень

Клубами фиолетового дыма.

Она пришла обескуражить день.

Она везде. Она непроходима.

Еще мгновенье. Перекосит рот

От сердце раздирающего крика, -

Но успокойся, посмотри: цветет,

Цветет на минном, поле земляника.

Лесная яблонь осыпает цвет,

Пропитан воздух ландышем и мятой...

А соловей свистит. Ему в ответ

Еще - второй, еще - четвертый, пятый.

Звенят стрижи. Малиновки поют.

И где-то возле, где-то рядом, рядом

Раскидан настороженный уют

Тяжелым громыхающим снарядом.

А мир гремит на сотни верст окрест,

Как будто смерти не бывало места,

Шумит неумолкающий оркестр,

И нет преград для этого оркестра.

Весь этот лес листом и корнем каждым,

Ни капли не сочувствуя беде,

С невероятной, яростною жаждой

Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.

Да, это жизнь. Ее живые звенья,

Ее крутой, бурлящий водоем.

Мы, кажется, забыли на мгновенье

О друге умирающем своем.v

Горячий луч последнего рассвета

Едва коснулся острого лица.

Он умирал. И, понимая это,

Смотрел на нас и молча ждал конца.

Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле

Когда он, руки разбросав свои,

Сказал: «Ребята, напишите Поле:

нас сегодня пели соловьи».

И сразу канул в омут тишины

Трехсот пятидесятый день войны.

Он не дожил, не долюбил, не допил,

Не доучился, книг не дочитал.

Я был с ним рядом. Я в одном окопе,

Как он о Поле, о тебе мечтал.

И может быть, в песке, в размытой глине,

Захлебываясь в собственной крови,

Скажу: «Ребята, дайте знать Ирине:

У нас сегодня пели соловьи».

И полетит письмо из этих мест

Туда, в Москву, на Зубовский проезд.

Пусть даже так. Потом просохнут слезы,

И не со мной, так с кем-нибудь вдвоем

У той поджигородовскои березы

Ты всмотришься в зеленый водоем.

Пусть даже так. Потом родятся дети

Для подвигов, для песен, для любви.

Пусть их разбудят рано на рассвете

Томительные наши соловьи.

Пусть им навстречу солнце зноем брызнет

И облака потянутся гуртом.

Я славлю смерть во имя нашей – жизни.

О мертвых мы поговорим потом.

1942 год

Борис Слуцкий

КЕЛЬНСКАЯ ЯМА

Нас было семьдесят тысяч пленных

В большом овраге с крутыми краями.

Лежим безмолвно и дерзновенно,

Мрем с голодухи в Кельнской яме.

Над краем оврага утоптана площадь

До самого края спускается криво.

Раз в день на площадь выводят лошадь,

Выводят сталкивают с обрыва.

Вот она свергается в яму,

вот ее делим на доли неравно,

Вот по конине молотим зубами, -

О бюргеры Кельна, да будет вам срамно!

О граждане Кельна, как же так!

Вы трезвые, честные, где же вы были,

Когда зеленее, чем медный пятак,

Мы в кельнской яме с голоду выли?

Собрав свои последние силы,

Мы выскребли надпись на стенке отвесной,

Короткую надпись над нашей могилой -

Письмо солдату Страны советской:

«Товарищ боец, остановись над нами,

Над нами, над нами, над белыми костями!

Нас было семьдесят тысяч, пленных,

Мы пали за Родину в Кельнской яме!

Когда подлецы вербовать нас хотели,

Когда нам о хлебе кричали с оврага,

Когда патефоны о женщинах пели,

Партийцы шептали: «Ни шагу, ни шагу!»

Читайте надпись над нашей могилой!

Да будем достойны посмертной славы!

А если кто больше терпеть не в силах –

Партком разрешает самоубийство слабым.

О вы, кто наши души живые

Хотели купить за похлебку с кашей,

Смотрите, как, мясо с ладони выев,

Кончают жизнь товарищи наши!

Землю роем, скребем ногтями,

Стоном стонем в Кельнской яме,

Но все остается - как было! как было! –

1944 год

Воссоздать сумею ли, смогу

Образ человека на снегу?

Он лежит обеими руками

Каша с вами, а души с нами.

Провод, два конца его схватив,

Собственной судьбой соединив

Пустоту, молчание, разрыв,

Тишину

Между двумя кусками.

Пулемет над головою бьет,

слабый снег под гимнастеркой тает...

Только он не встанет, не уйдет,

Провода не бросит, не оставит.

Мат старшин идет через него,

И телефонистку соблазняют...

Больше - ничего.

Он лежит.

Он ничего не знает.

Знает! Бьет, что колокол, озноб,

Судорога мучает и корчит.

Снова он застыл, как сноп, как гроб.

Встать не хочет.

Дотерпеть бы! Лишь бы долежать!

Дотерпел! Дождался. Долежался!

В роты боевой приказ добрался.

Можно умирать - или вставать.

Будто руки окаменели.

Будто вкопан он в грунт, во рву.

Этот парень в серой шинели

Не пропустит врага в Москву.

Александр Межиров

Человек живет на белом свете.

Где — не знаю. Суть совсем не в том.

Я — лежу в пристрелянном кювете.

Он — с мороза входит в теплый дом.

Человек живет на белом свете.

Он — в квартиру поднялся уже.

Я — лежу в пристрелянном кювете

На перебомбленном рубеже.

Человек живет на белом свече.

Он – в квартире зажигает свет

Я — лежу в пристрелянном кювете,

Я — вмерзаю в ледяной кювет.

Снег не тает. Губы, теки, веки

Он засыпал. И велит дрожать...

С думой о далеком человеке

Легче до атаки мне лежать.

А потом подняться, разогнуться.

От кювета тело оторвать,

На ледовом поле не споткнуться

И пойти в атаку —

Воевать.

Я лежу в пристрелянном кювете.

Снег седой щетиной на скуле.

Где-то человек живет на свете –

На моей красавице земле!

Знаю, знаю – распрямлюсь да встану,

Да чрез гробовую полосу

К вражьему ощеренному стану

Смертную прохладу пронесу.

Я лежу в пристрелянном кювете,

Я к земле сквозь тусклый лед приник…

Человек живет на белом свете

Мой далекий отсвет! Мой двойник!

1942

Мы под Колпином скопом стоим,

Артиллерия бьет по своим.

Это наша разведка, наверно,

Ориентир указала неверно.

Недолет. Перелет.Недолет.

По своим артиллерия бьет.

Мы недаром присягу давали.

За собою мосты подрывали, -

Из окопов никто не уйдет.

По своим артиллерия бьет.

Мы под Колпином скопом лежим,

Мы дрожим, прокопченные дымом,

Надо все-таки бить по чужим,

А она - по своим, по родимым.

Нас комбаты утешить хотят,

Говорят, что нас родина любит.

По своим артиллерия лупит.

Лес не рубят, а щепки летят.

***

После боя в замерзшем Берлине

В тишине почти что гробовой,

Подорвался на пехотной мине

Русский пехотинец-рядовой.

Я припомнил все свои походы,

Все мои мытарства на войне,

И впервые за четыре года

Почему-то стало страшно мне.

Сергей Орлов

Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля -
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...
1944

Мы ушли на заре,

Словно тени косые,

Под землей наши руки с корнями сплелись.

И не слышим мы – дождь ли идет по России,

Или дымом сугробы в полях завились.

Тишина, о которой мы столько мечтали,

Черным камнем легла на разбитую грудь.

Может быть, петухи на Руси закричали,

Но и им тишины не спугнуть, не вспугнуть.

Только хруст корневищ сквозь прогнившие кости,

Только голос подземных ручьев…

На забытом, заросшем крапивой погосте

Мы лежим, может, год, может – тыщу веков.

***

Я своих фотографий тебе не дарил

И твоих не просил с собой.

О тебе никому я не говорил,

Уходя на рассвете в бой.

Это только поэты пишут в стихах,

Это только в песнях поют,

Будто женская верность на дымных полях

Охраняет солдат в бою.

Ожиданьем пули не отведешь,

Заклинать судьбу ни к чему.

Будто ты меня силой любви спасешь,

Я не верю совсем тому.

Позабудешь, устанешь ждать за года,

Значит, мертвым я упаду?

Схорони, забудь, я живой тогда

Непременно назло приду.

Вопросы и задания:

1. Покажите черты разных эстетических картин мира в поэзии фронтового поколения (нормативная поэтика, реалистическая эстетика, черты романтизма).

2. Каково жанровое своеобразие поэзии фронтового поколения? Какие жанры наиболее частотны? Отмирает ли жанровое мышление?

3. Особенности эстетического фрагмента в поэзии фронтового поколения.

4. Чем объяснить особую актуальность мотивов жизни и смерти в их поэзии? В чем особенности трактовки этих мотивов?

5. Можно ли утверждать, что для поэтов фронтового поколения менее характерна любовная лирика? Если это так, то как это можно объяснить?

6. Продемонстрируйте особенности авторской позиции у поэтов фронтового поколения (усложнение образа автора, поток сознания).

7. Покажите натуралистическую поэтику и «жестокий» реализм.

8. В чем заключается усложнение структуры художественного образа (А. Межиров «Человек живет на белом свете»).

9. Концепция человека: покажите изменение представлений о человеческой природе.

10. Характерна ли любовная лирика для поэтов фронтового поколения? Почему?

11. Сопоставьте стихотворения К. Симонова «Жди меня» и С. Орлова «Я своих фотографий тебе не дарил». Как можно объяснить открытую полемику С. Орлова с известным стихотворением К. Симонова?

Общие вопросы и задания ко всем текстам.

1. Какие эстетические картины мира востребованы в поэзии военных лет? Как они соотносятся друг с другом?

2. Как объяснить развитие в поэзии военных лет, с одной стороны, невиданной жестокости (мотивы ненависти, мести, призыва к убийству), а с другой – всплеск любовной лирики? Соединения официальной риторики (идеологизации литературы) и свободного самовыражения?

3. Какие образы-архетипы определяют сюжетную основу произведений о войне?

4. Объясните, почему такое развитие получила в годы войны песня?

5. Можно ли говорить о трансформации идеомифологии советской эпохи в поэзии военных лет? Каковы основные мифы?

Поиск по сайту: