Тема 5. Особенности социокультурного конфликта

В последние годы в российском обществе актуализировались проблемы социокультурных конфликтов.

Актуальность изучения конфликта как объекта социально-философского осмысления объясняется не только наличием объективных противоречий в российском обществе и поиском путей их разрешения, но и статусом культуры, рассматриваемой в качестве критерия сохранения социума. Не менее важен анализ противоречия, сложившегося между социальным производством в процессе реформирования и культурно-историческим потенциалом российского общества.

Исследование культурной детерминанты в современных социальных и политических процессах, особенно под воздействием глобализации, позволяет своевременно фиксировать те ценностные расколы (кливажи), которые потенциально могут стать источниками масштабных политических конфликтов, обернуться острой борьбой за новый проект социокультурной ориентации как отдельных обществ, так и мирового сообщества в целом.

При определении сущности социокультурного конфликта на методологическом уровне необходимо обозначить связь культурного и социального в данном феномене, а также выявить сущностные признаки культуры.

Философское определение культуры как «системы исторически развивающихся надбиологических программ человеческого поведения, общения и действия» явилось методологической основой в определении собственной линии исследования предмета.

Другими словами, конфликты, разворачивающиеся в обществе на основе взаимодействий и имеющихся культурных противоречий, можно считать социокультурными.

Говоря об анализе социокудльтуного конфликта, необходимо выделить следующие категории:

социальная общность - это относительно устойчивая совокупность людей, отличающаяся более или менее одинаковыми чертами условий и образа жизни, массового сознания, в той или иной мере – общностью социальных норм, ценностных систем и интересов.

триплекс «норма, обычай, традиция» в его социальном аспекте как основной элемент групповой идентификации и структурной организации культуры.

Обычай – унаследованный стереотипный способ поведения, который воспроизводится в определённом обществе или социальной группе и является привычным для его членов. Обычай служит средством приобщения индивидов к определённому социальному и культурному опыту, передаёт его от поколения к поколению, регламентирует поведение индивидов, поддерживает внутригрупповую сплочённость, освящает различные объекты и социальные отношения.

Традиция включает в себя элементы социального и культурного наследия, передающиеся от поколения к поколению и сохраняющиеся в отдельных обществах, классах и социальных группах в течение длительного времени.

При подрыве одного из элементов или даже при существовании потенциальной возможности подрыва происходит раскол этого цементирующего общество образования. Если носителями «триплекса» являются социальные группы, выделенные на основе культурного различения, – этносы, народы, нации, то возникает необходимость рассмотрения его существования на основе их взаимодействий.

Исходя из вышеизложенного, социокультурный конфликт, возникающий в процессе взаимодействия определённых социальных групп, определяется как предельное обострение противоречий в процессе совместного воспроизводства социальной реальности между большими социальными общностями (национальными, расовыми, этническими, конфессиональными). Противоречия могут быть основаны на нарушении системы культурных ценностей в этническом, религиозном и цивилизационном аспектах и ощущаемой (реально или мнимо) на этом основании ущемлённости социального статуса.

Факторы возникновения социокультурных конфликтов:

этнический фактор как столкновение различных этнических идентичностей;

религиозный фактор как столкновение религиозных мировоззрений;

цивилизационный фактор как столкновение различных цивилизаций в российском пространстве.

Выявление причин социокультурных конфликтов тесно связано с факторами социокультурного развития (этническим, религиозным и цивилизационным), исследование которых позволяет провести авторскую типологизацию социокультурных конфликтов в обществе.

• Конфликты, возникающие под влиянием этнического фактора, к которым в соответствии со сферой приложения категории социальных интересов относятся этнополитические, этноконфессиональные, межэтнические и др.

• Конфликты, возникающие под влиянием религиозного фактора, к которым в основном относятся столкновения либо между различными религиями, либо противоречия между религией и государством, либо противоречия внутри самой конфессии.

• Конфликты, возникающие под влиянием цивилизационного фактора, охватывают социокультурное пространство всего глобализирующегося мира и заключаются в противостоянии между Западом и Востоком, Югом и Севером, между угрозами глобализации и традиционалистской позицией, между техногенной цивилизацией и культурой мира. В этом факторе переплетаются этнические и конфессиональные дивергенции, которые выражаются в противостоянии евроатлантической и евразийской (православной), евразийской и мусульманской, мусульманской и евроатлантической глобальных цивилизаций.

Основной причиной социокультурных конфликтов является проблема сохранения культурных ценностей. Если исходить из различения конфликта интересов и конфликта ценностей, то можно выделить два больших класса этнических конфликтов: конфликт интересов представителей различных этнических групп, принадлежащих к одной цивилизационной группе, и столкновение этнических общностей, принадлежащих к различным цивилизациям, и, соответственно, конфликт ценностей. Первый тип конфликта ближе к социальному, второй носит ярко выраженный социокультурный характер.

В России отмечается взаимотерпимость и диалог культур в ходе эволюции межэтнических и межконфессиональных отношений.

Несомненно, что конфликты по поводу национальных ценностей, важнейших жизненных установок в сфере межнациональных отношений входят в число наиболее сложных для разрешения. В данном контексте необходимо учесть ещё один важный момент – особое социокультурное пространство Российской Федерации. Межкультурные взаимодействия в нашей стране происходят по особым принципам. Сам цивилизационный статус России определяется «суперэтничностью», универсальностью отношений.

Дополняющим срезом исследования влияния ценностей на протекание конфликтов является обращение к религиозным ценностям как духовному приложению цивилизационного дискурса. С. Хантингтон указывает на связь демократической политической культуры с более широкой системой культурных ценностей, прежде всего традиционных, религиозных.

Не случайно в центре научных дискуссий все чаще оказываются такие методологические проблемы, как типология культурных ценностей и установок, идентификация ценностных факторов, способствующих прогрессу, и их ранжирование; определение тех ценностей и установок, которые позитивно (или негативно) влияют на становление демократических институтов, экономическое развитие и социальную справедливость.

Другой серьезной методологической проблемой является определение взаимоотношений между культурой и развитием. Здесь важно выработать практическое представление о тех силах и акторах, которые способны ускорять развитие при наличии ценностей и установок, ему не способствующих, и дать ответ на вопрос о том, можно ли добиться консолидации демократических институтов и обеспечить экономический рост, не подвергая традиционные ценности существенным преобразованиям.

Не менее важным представляется исследование взаимоотношений между ценностями/ установками, политикой и институтами. Необходимо выяснить, до какой степени политика и институты отражают особенности ценностей и установок; что происходит в тех случаях, когда ценности и установки не сочетаются с проводимой политикой и господствующими институтами; определить, в какой мере политика и институты могут видоизменять ценности и установки и насколько конфликтогенным будет этот процесс.

Мощные миграционные потоки привели к увеличению роли «цветного населения» в большинстве промышленно развитых стран, что становится источником очень серьезных противоречий и конфликтов. «С конца 1970-х годов требования признать идентичность, основанную на гендерной, расовой, этнической принадлежности, а также на сексуальной ориентации, поколебали нейтральность либерального государства, а конфликты в сфере культуры, происходящие вокруг признания и подтверждения разнообразных претензий на идентичность, заняли центральное место в политике оппозиционных сил», —считает известный специалист в этой области С. Бенхабиб (4. С. XXXI—XXXII).

Наиболее показательны в этом плане мультикультурные конфликты, ставшие достоянием общественности в последние годы, например, дело Салмана Рушди в Великобритании, «дело о платках» в школах Франции и т.д. Они затронули эти новые этнокультурные группы, поскольку те стремились внедрить свои религиозно-культурные обычаи в правовую и культурную среду светских, но по преимуществу протестантских, католических или англиканских стран либеральной демократии.

Интеллектуальный ответ вызовам мультикультурализма состоит в том, что, попадая на Запад, представители иных культур вольны перенять его культурные принципы, сохранить собственные или же усвоить некоторые из распространенных на своей родине. Но при этом они должны согласиться с нормами, существующими в либеральном обществе, — хотя бы потому, что нигде больше не найдут таких возможностей для самовыражения, как здесь. Кроме того, эти возможности определяются именно нормативными основами западных обществ.

Но политический ответ Запада, в отличие от интеллектуального, звучит иначе и выражается в росте национализма. Во внутриполитической жизни ряда западноевропейских стран сегодня отчетливо прослеживается несколько тенденций. Во-первых, происходит перемещение крайне правых с периферии в центр и смещение центристов вправо. Власть постепенно переходит от социалистов и социал-демократов к консерваторам. В Италии, Норвегии, Дании, Австрии, Австралии, Нидерландах, Бельгии, Швейцарии, Франции этот сдвиг уже произошел. Очевидно, что под влиянием произошедшего сдвига правящий класс перестает стесняться коалиции с одиозными политическими фигурами и движениями (например, в Австрии и Италии).

Во-вторых, происходит усвоение правящим классом элементов дискурса крайне правых: по свидетельству наблюдателей французской политической жизни, «все меньше говорится о Республике и демократии и все больше о “национальном единстве” и безопасности», см.: (5. С. 117). Аналогичные темы культурной идентичности, иммиграции слышны в публичных выступлениях немецких политиков. Лидеры европейских государств все чаще высказывают озабоченность «неконтролируемой» иммиграцией и отсутствием у вновь прибываемых политической лояльности (которая по умолчанию выводится из культурной лояльности). Пытаясь перехватить инициативу у крайне правых, власти идут на меры, которые еще десятилетие назад показались бы несовместимыми с идеалами либеральной демократии (например, аккультурация, то есть оплата гражданами ЕС браков с неевропейцами; увеличение времени ожидания натурализации для иностранцев, ужесточение иммиграционного законодательства в отношении беженцев и т.д.).

Миграция - перекодирование проблемы социального взаимодействия в проблему культурной совместимости.

Элиты по-прежнему рекрутируются из местного населения, мигранты и их дети занимают наименее престижные ступени на социальной лестнице. Вместе с тем иммиграция вносит свой вклад в конфликты и противоречия, с которыми сталкиваются западные общества в последние десятилетия. К таким привычным коллизиям, как безработица и преступность, примешивается этноконфессиональный компонент. То обстоятельство, что мигранты вступают в конкуренцию за ресурсы с местным населением, относится к разряду социальных проблем. Крайне правые представляют эту конкуренцию как конфликт двух культурных, или конфессиональных групп — «христиан», с одной стороны, «мусульман», с другой. Направить энергию общественного недовольства в русло ксенофобии — весьма эффективный политический инструмент, особенно для тех, кто стремится к власти.

Еще острее стоит проблема социокультурных конфликтов в трансформирующихся обществах. Известно, что сфера культуры наиболее инерционна, отличается самым медленным ходом изменения и длительным сохранением прежних условий, когда изменение уже произошло. Отсюда неизбежный конфликт между старыми, традиционными и новыми, современными ценностями, и — как следствие — противоречие между модернизированной структурой социальных и политических институтов и привычными, укоренившимися нормами, ценностями и социально-политическими практиками.

Теории «культурного лага» У. Огборна («запаздывания» нематериалной культуры за материальной) Огборн выделял в культуре два аспекта: материальный и нематериальный. Материальная культура включает изготовленные товары, фабрики, жилые дома, автомобили - короче, все материальные предметы, а также изобретения и технологические новшества. Нематериальная культура, которую Огборн назвал адаптивной, включает социальные институты, например семью, церковь, школу, системы ценностей (законы, религии, обычаи, нравы и представления) и политические институты (правительства, лобби, политические клубы).

Главная идея Огборна: адаптивная культура обычно изменяется медленнее, чем материальная. Одна из причин этого - наличие консервативных групп (например, религиозных кругов), защищающих свои идеи и ценности от воздействия материальной культуры. Другие элементы адаптивной культуры лишь частично приспосабливаются к новым условиям. В качестве примера Огборн приводит семью. Внутри семьи в какой-то мере наблюдается приспособление к материальным переменам. Так, в период промышленной революции некоторые ремесла (ткачество, изготовление мыла, дубление кожи) были вытеснены из дома и превратились в отрасль фабричного производства. Растущий спрос на фабричный труд побуждал женщин работать вне дома. В то же время они по-прежнему должны были выполнять свои традиционные домашние обязанности. Таким образом, семья - часть адаптивной культуры, которая медленно приспосабливалась к материальным переменам. Отчасти именно глубокий разрыв между требованиями, предъявляемыми к женщине на работе, и гнетом домашних забот привлек внимание Огборна к проблеме культурного лага (запаздывания) - несоответствия между переменами в материальной культуре и ответной реакцией адаптивной культуры.

Огборн полагал, что изменение в одной части общественной системы (особенно успехи технологии) требует соответствующего изменения других ее аспектов. Пока это не достигнуто, общество (или по крайней мере некоторые его слои) будет сталкиваться со многими проблемами.

Одна из причин культурного лага - привычка и инерция. Часто бывает трудно убедить людей в целесообразности нового, более разумного поведения. Другим препятствием на пути к переменам является то обстоятельство, что современные общества состоят из групп, имеющих глубоко различные интересы. Социальная новация (например, смягчение иммиграционных законов) может быть в значительной мере желательна для тех, кто стремится привезти в страну своих родных и вызвать решительный протест со стороны тех, кто боится потерять работу из-за нуждающихся в ней иммигрантов или необходимости обеспечивать их пособиями.

Огборн полагал, что "культурное запаздывание" стало острой проблемой в современном обществе. Изменения в материальных компонентах культуры происходят сейчас стремительно. В прежние века общества имели больше времени для приспособления к нововведениям и проверки различных способов осуществления этих мер. Например, в наши дни мы сталкиваемся с проблемой быстрого распространения ядерного оружия. Возможность почти полного уничтожения всего живого на Земле существует уже в течение жизни целого поколения людей, но мы еще только создаем эффективные международные политические институты, призванные контролировать распространение этой опасности и добиться ее предотвращения.

Нет недостатка в критиках теории Огборна. Во-первых, разделение культуры на технологию и экономику, с одной стороны, и нематериальную, адаптивную - с другой, кажется слишком упрощенным. Например, недостаточная приспособленность семьи к новым тенденциям, с точки зрения Огборна, обусловлены лишь изменениями технологии. Но, может быть, нам следует учитывать и биологические перемены /619/ (например, увеличение продолжительности жизни), и меняющиеся взгляды на роли, присущие родителям и детям?

Во-вторых, теория Огборна главным образом характеризует лишь современную эпоху. Он сам допускал, что "культурное запаздывание" редко наблюдалось в ранних обществах. Таким образом, культурный лаг можно трактовать не как всеобщий закон, а скорее как описание социальных перемен в последнее время.

В третьих, Огборн, по-видимому, придает слишком большое значение сопротивлению переменам со стороны адаптивной культуры и слишком малое сопротивлению материальной культуры. Наглядный пример - отставание в развитии ядерной энергетики даже в условиях высокой технической оснащенности этой отрасли. Группы, выступающие против использования ядерной энергии, - не единственные источники сопротивления; представители материальной культура в лице угольной, нефтяной и газовой промышленности тоже борются в защиту своих интересов. Учитывая подобные примеры, приходится считать теорию Огборна слишком упрощенной).

гипотеза «трех часов» Р. Дарендорфа и концепция «культурной травмы» П. Штомпки (Под культурной травмой он понимает состояние напряжения, связанное с социальными изменениями, переживаемыми группой или целым обществом) Социальное изменение, связанное с травматическими событиями, характеризуется четырьмя признаками: 1) неожиданностью и быстротой; 2) глубиной, радикальностью и всесторонностью; 3) оно воспринимается как событие экзогенное, неподвластное нашему влиянию, «мы страдаем от травмы» и, наконец, 4) оно воспринимается как нечто шокирующее и отталкивающее. Разрабатывая концепцию культурной травмы, Штомпка выделил три сферы ее проявления в резко изменяющемся обществе на примере Польши. Это сфера демографическая, сфера социальной структуры и собственно культурная сфера. Мы находим симптомы культурной травмы в современном российском обществе во всех трех сферах, выделенных Штомпкой. Общеизвестны негативные демографические изменения, наступившие в результате общественных трансформаций в нашей стране. Они регулярно отмечаются в Государственных докладах о состоянии здоровья населения.

Симптомы травмы в сфере социальной структуры проявляются в нарушении ранее устоявшихся социальных связей. Изменившаяся структура общества и новые экономические отношения, «заставшие врасплох» большую часть населения страны, полностью опрокинули привычную стратификацию общества. Возникли новые влиятельные социальные группы, изменился социальный статус прежде уважаемых в обществе групп.

Третья сфера – культурная – понимается Штомпкой как «раны на ткани культуры», по его собственному выражению, в самом широком смысле слова, включающем коренные и травмирующие изменения уклада жизни, обычаев, традиций, характера массовых коммуникаций, языковые новации и т. п.

Мы считаем целесообразным выделить в культурной сфере социально-психологический и индивидуально-психологический аспекты. Каждый из них содержит свои специфические признаки и может быть рассмотрен в этом контексте соответственно своему предмету и субъекту. Индивидуально-психологические явления травматического характера подробно изучены как отечественными, так и зарубежными специалистами и не затрагиваются в нашем исследовании. Мы остановимся на особенностях социально-психологического аспекта анализа культурной травмы.

В качестве признаков культурной травмы в социально-психологическом аспекте нами были рассмотрены следующие феномены: высокая степень социальной фрустрированности отдельных групп населения [4, с. 273-276]; резкие изменения в социальной идентичности [8], в частности, падение уровня гражданской идентичности россиян; негативная окраска эмоциональных компонентов социальных представлений, сконструированных рядом социальных групп о новых политико-экономических явлениях [4, с. 294-300]. Совладание с травмирующими переживаниями потребовало включения механизмов коллективного коупинга, в частности, через конструирование социальных представлений. Когнитивные механизмы коллективного коупинга включают ментальное расщепление травмирующего события или явления (богатство, предпринимательство, справедливость, демократия и др.) на их идеальный и реальный образы [там же, с. 239-242]. Включение этого защитного механизма также может косвенно свидетельствовать об остром неблагополучии, проявляющемся в обыденном сознании групп. Следствием действия коллективного коупинга и конструирования специфических в данных условиях социальных представлений, выступает диверсификация названных ключевых понятий в различных группах, дробящая общественное сознание и, в конечном счете, раскалывающая общество [там же, с. 302-304].

в совокупности породили новую парадигму социального и политического изменения — парадигму травмы, которая постепенно внедряется в сферу гуманитарных и социальных наук.

Если радикальное социальное и политическое изменение посредством деструктивного толчка затронет ткань культуры, саму основу способности субъектов к социальному созиданию, могут возникнуть продолжительные, болезненные и дисфункциональные для общества последствия: раздвоение, раскол, противоречивость, конфликт внутри культуры, возникающие быстро и неожиданно и охватывающие ее ключевые доминанты — ценности, верования, нормы. «Ценности теряют ценность, требуют неосуществимых целей, нормы предписывают непригодное поведение, жесты и слова обозначают нечто, отличное от прежних значений. Верования отвергаются, вера подрывается, доверие исчезает, харизма терпит крах, идолы рушатся». Раскол культурного порядка будет нарушать коллективную идентичность, препятствовать установлению границ категории «мы», противоположной категории «они» или противостоящей ей.

Известный антрополог Ч. Тэйлор писал, что «культурные объекты», как и «социальные», невозможно реформировать — они разрушаются, уничтожаются, поскольку исчезает мифология, легитимировавшая их в свое время. Если попытки реформ такого рода предпринимались неоднократно, то вместо ценности часто остается лишь оболочка, которую сравнительно легко наполнить новым содержанием.

Если же традиция сохраняется почти неизменной на протяжении длительного времени, то «другие ценности» приходят в столкновение и зачастую даже укрепляют ценности данной группы. Поэтому одни страны более или менее гладко входят в глобализацию, тогда как другие, наоборот, создают глубоко эшелонированную оборону от внешних воздействий и прежде всего из традиционных ценностей группы.

Разрушительный эффект насильственного культурного контакта ярко проявился в период модерна как следствие промышленной революции в Европе в начале XIX века. Сам факт крушения прежней, традиционной цивилизации означал столкновение с гораздо более сильным противником, способным предложить привлекательные ценностные, нормативные, поведенческие и идейные альтернативы прежней социальной идентификации. Разрушительная сила подобного культурного контакта, следствием которого становится распад традиционной культурной среды, была осознана лишь с появлением в начале

XIX века универсальной рыночной цивилизации, возникшей в результате глубочайшей трансформации (или мутации) традиционных западноевропейских обществ в ходе промышленной революции. Причиной такой деградации оказывается не столько эксплуатация жертвы, сколько смертельный удар, наносимый тем институтам, в которых воплощается ее социальное бытие. «Результатом становится потеря чувства самоуважения и кризис традиционных поведенческих норм — независимо от того, идет ли речь о народе или классе, является ли первоисточником процесса так называемый “конфликт культур” или перемены в положении определенного класса внутри общества», — считает известный социолог К. Поланьи. Неизбежна грядущая за этим социальная катастрофа, суть которой выражается словами «культурное вырождение», как прямой результат стремительного и безжалостного разрушения фундаментальных социальных институтов вне зависимости от того, использовалось ли при этом насилие или нет. «Эти институты терпят крах уже вследствие того простого факта, что рыночную экономику навязывают обществам, имеющим принципиально другую организацию; что труд и землю превращают в товар, или, если выразиться более пространно, что все без исключения культурные институты органического общества ликвидируются».

Эти оценки звучат вполне современно. Новый экспансионистский рывок, предпринятый «универсальной цивилизацией» в конце XX — начале XXI веков превосходит предшествующие как широтой, глобальностью цивилизаторских претензий Запада, так и глубиной проникновения практик современного капитализма в самые интимные сферы фундаментальных укладов незападных цивилизаций. Однако это может вовлечь мир в еще более глубокий кризис, в основе которого окажутся проблемы культурного и религиозного неприятия незападными цивилизациями форм и методов западной экспансии.

Социокультурные конфликты проявляются в следующих формах:

1. Как конфликт интерпретаций, то есть столкновение между фактами настоящего и прошлого, который интерпретируется как несоответствие базовым основам культуры.

2. Как нормативно_ценностный конфликт, то есть столкновение между местной и иностранной культурой, которое воспринимается как культурно пагубное явление.

3. Как депривационный конфликт, когда происходит обновление образа жизни под влиянием изменения технологий, экономики, политических условий (в рамках неизменной или медленно изменяющейся культуры). Новый образ действий, появившийся спонтанно, вступает в конфликт со старой, традиционной культурой.

4. Как цивилизационный конфликт, порождаемый исторической эволюцией культуры — от ее архаической формы к современной.

5. Возможны и внутрикультурные истоки конфликтов, если разные сегменты культуры имеют разные темпы развития.

Сами культурные несоответствия или несовместимости не обязательно ведут к открытым и острым культурным конфликтам. Последние возникают там, где несоответствия, напряжения и столкновения восприняты и переживаются как проблема, то есть нечто болезненное, беспокоящее, требующее исцеления. Отсюда массовая интеллектуальная, моральная, художественная, а в конечном счете — политическая мобилизация общества, сопровождающаяся повышением активности различного рода движений, особенно так называемых «новых социальных движений», остро ставящих в политическую повестку дня культурные проблемы.

Возможны два альтернативных сценария дальнейших событий: один —разрушение культуры, другой — культурная реконструкция. В первом случае параметрические изменения обостряют травматическую ситуацию, люди прибегают к бесплодным, даже контрпродуктивным стратегиям поддержания культуры: устаревшая культура сохраняется благодаря настойчивому культивированию воспоминаний. Во втором случае происходит благоприятное параметрическое изменение, облегчающее травматические ситуации в сочетании с эффективным поддержанием культуры и отмиранием прежнего культурного наследия в результате смены поколений. Это смягчает или устраняет травму, в итоге приводит к упрочению новой культуры.

Революционные потрясения 90+х годов вновь актуализировали проблему взаимосвязи между культурой и общественным прогрессом, а также проблему инновационных способностей самой культуры. Ключевая проблема состоит в том, способно ли политическое руководство противодействовать социальному краху, поощряя преобразования культуры. Это заставило ученых по-новому взглянуть на процессы социальной трансформации, учитывая то обстоятельство, что даже принадлежность к западному миру не гарантирует его странам прежней спокойной жизни в условиях развивающейся глобализации, поскольку именно она предлагает сегодня свои «правила игры» и соответствующие им ценности. Не случайно из научного лексикона исчезли такие словосочетания, как «третий мир», «социалистический» и «капиталистический» пути развития, но стали чаще использоваться другие термины: «символический капитал», «столкновение цивилизаций», «конец истории» и т.д. Взаимодействие политического и культурного факторов становится очевидным и все более определяющим в мировом политическом процессе, а социокультурная парадигма — наиболее перспективной в определении его конфликтогенности.

Главным стимулом модернизации является новое прочтение национальной традиции, а в идеале — ее реконструкция (бездумное следование культурным традициям запада – вестернизация или собственный путь развитии) «…Западный вектор развития сегодня — это лишь усвоение отдельных нужных нам элементов западной экономики, политики, образования, культуры и т.д... Но Западом мы все равно никогда не станем».

С другой стороны, руководители некоторых стран, расколотых в культурном отношении на вестернизированную элиту и традиционные массовые слои, попытались поступить иначе, включив свои общества в Запад. Однако практика этих стран стала ярким примером силы, упругости и вязкости местных культур, их способности сопротивляться заимствованиям с Запада. Поскольку влияние Запада в эпоху глобализации сильно возросло и ограничений этому пока не видно, вестернизаторские попытки властвующих элит вероятнее всего будут продолжаться. Однако если незападным обществам и суждено модернизироваться, то они, судя по всему, должны пойти своим, а не западным путем, и, подражая Японии и другим успешным государствам Азиатско-Тихоокеанского региона, опираться на свои собственные традиции, институты и ценности.

По мнению С. Хантингтона, политических лидеров, которые надменно считают, что могут кардинально перекроить культуру своих стран, неизбежно ждет провал. Им удается заимствовать элементы западной культуры, но они не смогут всегда подавлять основные элементы своей культуры или совсем избавиться от них. И наоборот, если западный вирус проник в другое общество, его очень трудно убить. «Вирус живучий, но не смертельный: пациент выживает, но полностью не излечивается. Политические лидеры… порождают разорванные страны, но не могут сотворить западные страны у себя дома. Они могут заразить страну шизофренией культуры, которая надолго останется ее определяющей характеристикой» (11. С. 237). Показательно, что российские социологи, давно изучающие состояние массового сознания россиян, определяют его именно в таких категориях: «Ярко выраженная внутренняя противоречивость взглядов, связанная с ориентациями на многие новые ценности при сильной приверженности к большинству старых, и, как следствие, беспрецедентная мозаичность сознания, граничащая с массовой шизофренией».

«Вызов модернизации» оказывается для России сложным. Вся проблематика культурной идентификации и социокультурного творчества понимается здесь иначе, чем на Западе. Давление «сил современности» делает необходимым сочетать эти чрезвычайно сложные процессы с освоением соответствующей проблематики западного цивилизационного круга и с поиском плодотворного синтеза.

Вместе с тем сложность ситуации заключается прежде всего в том, что многие отличительные характеристики западной цивилизации, в том числе такие как католическая религия, латинские корни языков, отделение церкви от государства, принцип примата права, социальный плюрализм, традиции представительных органов власти, индивидуализм, практически полностью отсутствуют в историческом опыте нашей страны.

Чтобы разорванная страна могла переопределить свою цивилизационную идентичность, должны быть выполнены некоторые условия. Во-первых, политическая и экономическая элита страны должна с энтузиазмом воспринимать и поддерживать данное стремление. Применительно к России этого сказать нельзя, поскольку в ее правящей элите (включая политическую, экономическую, административную, интеллектуальную) никогда не существовало согласия по поводу характера, темпов, способов и в особенности вектора политических и социально-экономических преобразований. Отсутствие консенсуса по этим принципиальным вопросам внутри элиты стало причиной многочисленных конфликтов, включая вооруженное столкновение парламента и президентских структур осенью 1993 года. По свидетельству одного из его активных участников, бывшего депутата Верховного Совета Российской Федерации О. Румянцева, это был «мировоззренческий конфликт между “прогрессистами” западнической ориентации и охранительными взглядами традиционалистов — патриотов. Схлестнулись крупные силы, не всегда оформленные организационно, но жестко расходящиеся идейно. В условиях подавления инакомыслия внутри ветвей власти там стала нарастать концентрация сил, столкновение между которыми лишь проявило давно заложенную матрицу гражданского противостояния цивилизационных блоков» (13. С. 193–194).

Во-вторых, общество должно по крайней мере молча соглашаться с переопределением идентичности или, в идеале, стремиться к этому. В отношении российского общества можно со всей определенностью утверждать, что такая установка сознания и поведения никогда не была доминирующей. Даже в начале демократических преобразований, когда западные либеральные ценности были особенно популярными, значительная часть населения оставалась приверженной либо собственному, российскому пути развития, либо органичному сочетанию традиционно российских и новых, западных (понимавшихся как «общецивилизационные») ценностей. По мере ослабления «демократической эйфории» и роста разочарования в демократии и рыночных реформах в их российской версии число антизападно настроенных россиян пропорционально возрастало.

В-третьих, преобладающие элементы в принимающей цивилизации (в большинстве случаев это Запад) должны хотя бы желать принять новообращенного. Наличие такого желания постоянно подвергается испытаниям на прочность, поскольку оно является предметом разногласий и политической борьбы между различными политическими силами на самом Западе, тем более, что и там в последнее время набирают силу изоляционистские тенденции, попытки защитить собственную цивилизационную идентичность. Наиболее ярким примером сложного взаимодействия между принимающей цивилизацией и претендентом на вхождение в семью ее народов являются отношения между странами евроатлантического сообщества и Турцией, которая так и не стала для них «своей». Этот пример показывает, что процесс переопределения идентичности может быть длительным, прерывающимся и болезненным в политическом, социальном, институциональном и культурном плане, причем сегодня он нигде так и не увенчался успехом. Это делает проблематичной саму его целесообразность, дает козыри в руки его противникам. Но даже если не ставить столь масштабную цель, как переопределение идентичности, а предлагать всего лишь сближение с Западом и частичное усвоение западных ценностей, то этот процесс должен быть длительным и постепенным, протекать в режиме диалога, межкультурной коммуникации).

Этнические и конфессиональные противоречия – это своеобразная разновидность

социокультурной конфликтности. Под социокультурной конфликтностью следует понимать особый вид проявления общественных противоречий, который затрагивает сферу идентичности человека или группы людей. Идентичность, как правило, наиболее ярко и остро проявляется в сфере этнического и конфессионального самосознания людей. Эти сферы самосознания наиболее ревностно сохраняют информацию о ценностном комплексе этноса или религиозной группы.

По этой причине противоречия и конфликты, возникающие на этнической или конфессиональной почве, являются синонимами социокультурных, т.е. имеющими место в обществе в момент позиционирования определенными группами своих культурных ценностей. Ущемление религиозных ценностей этноса автоматически вызывает реакцию его мобилизации для защиты культурно-исторического ядра, в котором концентрируются ценностные доминанты этноса. Ценности можно определить как обобщенные представления людей относительно целей и норм поведения, сохранения традиций и групповой идентичности. В ценностях воплощается исторический опыт и культура отдельных групп, они служат своеобразным стандартом их поведения. Следовательно, социокультурная конфликтность объединяет обширную группу конфликтов, возникающих как реакция самозащиты группы людей в те моменты, когда совершается попытка изменения или уничтожения их ценностных ориентиров в области этнического или конфессионального мироощущений.

Социокультурная конфликтность имеет как минимум две разновидности: межэтноконфессиональную и социально-экономическую.

Особая разновидность социокультурной конфликтности – социально-экономическая, возникающая в процессе изменения отношений различных общественных групп к собственности. В этот процесс подключаются все этносы и религиозные организации в переходный период развития общественной системы.

Таким образом, социокультурная конфликтность – это типологически цельная группа проявлений конфронтационного поведения, в основе которого обнаруживается противостояние одной совокупности потребностей, интересов и ценностей другой, выдвигаемой противоположной стороной.

Однако, непременно следует оговорить то, что отнесение конфликта к «социокультурным» не связано с возможным представлением о том, что различным культурам имманентно присуща некая враждебность.

Социокультурный конфликт есть разновидность более широкой группы конфликтов, получившей в конфликтологии наименование социальных, то есть имеющих место в любом обществе. Культура составляет неотъемлемую часть общества. В нем всегда имеются носители различных культурных ценностей. Но существование в обществе культурных различий между группами людей не является причиной конфликтов. Действительные причины возникновения противоречий между носителями различных культур могут различаться от случая к случаю. В самом общем виде они могут быть обусловлены чувством опасения, возникающим у носителей культуры из-за воспринимаемой ими угрозы нарушения своей идентичности. Но даже в этом случае носители различных культур начинают конфликтовать не друг с другом, а с представителями властной элиты, которые, как правило, продуцируют такую угрозу собственной трактовкой традиционных ценностей культуры в различных сферах жизни общества. Это значительно усложняет рассмотрение социокультурной конфликтности, вводя в неё этнополитический конфликтный элемент.

Поиск по сайту: