Штормовое предупреждение

Первые два месяца на новом месте прошли неизвестно как. Ничего не помню. Масса разрозненной информации, а общей картины нет. Пахать приходилось так, что искры из глаз. Хорошо еще, что возили меня на машине. Я поначалу возгордился – личный водитель, все такое! И только потом понял, что иначе не выжил бы. За день приходилось перелопачивать столько, что я начинал путать вторник с июнем. О возможности поздних приходов на работу здесь и не подозревали. Уже в пять часов на улицах начиналась жизнь, а к семи она просто не давала спать. Спасаться удавалось только во время регулярных кофейных перерывов. Мне даже пришлось обзавестись здоровенной чашкой и привычкой посылать всех подальше, пока не допью свой кофе.

И язык! Мой английский оказался… как бы это сказать… Горный киргиз на Казанском вокзале обладал куда более глубокими знаниями русского, чем я – английского. О немецком уж и не говорю. Хотя именно на немецком больше всего говорить и пришлось. Через неделю я умолял непосредственного начальника заменить мне персонального водителя на персонального переводчика. Генрих хлопал меня по плечу и радостно говорил: «Fignja! Normalno!»

Он вообще знал много русских слов. Когда на корпоративном фуршете (о, где наши милые русские застолья!?) я хлопнул рюмку чего‑то крепкого и не закусил, Генрих восторженно заметил: «Sud'ba cheloveka!» После чего продолжил беседу на немецком.

И в конце концов я стал ощущать, что понемногу начинаю осваивать этот шипящий язык фельдфебелей и крутой порнухи. По истечении четырех недель я не только улавливал смысл обращенной ко мне фразы, но и умело конструировал ответ из доступного мне десятка слов.

Чтобы не потерять практику общения по‑русски, несколько раз звонил маме (из дому – когда я попытался воспользоваться служебным телефоном для личного разговора, мне быстро и вежливо вычли солидный кусок зарплаты). Дважды звонил Кате. Она была бодра, но все время куда‑то спешила, так что толком поговорить не удавалось.

Хуже всего было по вечерам. Смотреть их телевидение невозможно, особенно с моим знанием немецкой речи. Ходить в гости к коллегам не принято. Посидеть в пивном баре можно, но не все же вечера подряд! Продолжать свои писательские эксперименты не хотелось. Выручали русские книги. Оказалось, что их здесь можно купить, хотя и в пять раз дороже. И вообще книги здесь стоили баснословные деньги. Билет на футбол обходился немногим дороже билета на международную игру на «Локомотиве», а вот литература – на порядок! Теперь я стал понимать, почему западные книгоиздатели общаются с русскими несколько свысока.

Мои работодатели довольно быстро подняли мне оклад. Хотя он все равно оказался самым низким в конторе. Но взамен мне пришлось мотаться в Прагу. И там было не легче: гора информации, дикий темп работы и книги, книги, книги…

К середине июня от одного вида глянцевой обложки меня начинало подташнивать. Теперь мои вечера стали окончательно пустыми.

***

Я старалась не скучать.

Мы с Машкой вели очень активную жизнь – ходили по гостям, по всяким тренировкам или по театрам. У нас не было ни разу свободного выходного, мы выезжали на шашлыки, ездили на дачу.

Пару раз выбирались на автобусные экскурсии по городам и весям.

Я старалась так организовать свободное время, чтобы его не было совсем. Если вечером напрыгаться во дворе (мы пристрастились играть в бадминтон), то когда приходишь домой, засыпаешь практически мгновенно и нет времени думать и вспоминать.

Как ни странно, с потерей Сергея‑мужчины я смирилась довольно быстро. В конце концов, не так уж часто мы виделись. А вот Сергей‑друг… С этим было сложнее.

В моменты слабости я даже думала, что, наверное, мы с Сергеем правда были двумя половинками одного целого. Сейчас у меня половинку оторвали, я смотрю на все только своими глазами, и картинка из объемной превратилась в плоскую. Иначе чем объяснить, что раньше мир вокруг был цветной и интересный, а стал серый и унылый. И спектакли неинтересные, и шашлыки невкусные.

Надеяться можно только на то, что мозг – штука умная. Он должен приспособиться видеть одним глазом, и картина скоро должна опять стать выпуклой, нужно только подождать.

Я ждала.

К концу мая совершенно неожиданно все вокруг начали собираться в отпуск. Сначала я категорически отказалась даже думать на эту тему, уж очень больно было вспоминать, сколько всего мы с Сергеем напланировали на это лето. Мы хотели съездить вместе к морю, мы хотели, чтобы я и Маша приехали к нему на пару недель, вместе попутешествовать по окрестностям Москвы, а в июне мы собирались вместе в Питер на книжную выставку и т. д. и т. п. Да по летней дороге можно хоть каждые выходные друг к другу в гости ездить!

Но совсем не думать на тему отпуска у меня не получалось. Все вокруг словно взбесились, носились по офису с какими‑то цветными буклетами, размахивали паспортами с визами. Настроение было такое, что периодически казалось, что на работе шумит прибой и отчетливо пахнет тропическими фруктами.

Проблема решилась, как всегда, внезапно и довольно быстро. Мне позвонила Таня и начала жаловаться, что у ее мужа отпуск в этом году срывается и что придется сидеть в городе…

Внезапно мне в голову пришла мысль. Простая, как все гениальное.

– Тань, а поехали в отпуск вместе.

– Куда?

– Да неважно, куда захотим. Мы и дети. И больше никого.

– А мужики? А хотя зачем они нужны? О! А сумки таскать?

– Носильщика возьмем. За деньги.

– М‑м‑м… А остальное тоже за деньги?

– Нет. За остальное пусть нам приплачивают.

– М‑м‑м… Тогда поехали.

Куда ехать, мы выбрали очень быстро. Во‑первых, не хотелось сильно разбрасываться деньгами, а во‑вторых, куда же еще податься двум бедным престарелым тетенькам, да еще и с детьми? Мы решили, что нам нужен тихий семейный отдых. Без соблазнов. Мы решили поехать туда, где не перед кем выпендриваться, где не нужно соревноваться с красотками в бикини на пляже, где всем все равно, как ты выглядишь, потому что на пляже из мужчин – один спасатель, да и тот толстый и лысый. Зато это совершенно безопасное место, даже если вечером мы напьемся в зюзю, забудем одеться и в таком виде будем идти через весь город – никто на нас не покусится. Некому! Тут тишина и покой, тут отдыхают только беременные женщины с детьми. А если какой мужик по ошибке и заедет, то сбежит через два дня или его загрызут изголодавшиеся самки. Короче, мы решили поехать в Евпаторию.

***

Когда наступил август, я понял, что ненавижу Германию генетической ненавистью коренного русича. Эхо Ледового побоища и двух мировых войн заставляло меня колотиться от бессильной злобы. Или, если хотите, от сильной злобы. Я дошел до того, что практически всерьез воображал себя Штирлицем в логове врага, а однажды в воскресенье с утра сел перед окном (камина в моей комнате не было), хлопнул коньяку и затянул «Русское поле».

К сожалению, кроме этих двух слов текста я не помнил. В голову лезла только скабрезная переделка новосибирских друзей. Я вздохнул. В тишине, наступившей после моих вокальных упражнений, особенно отчетливо раздавался неутомимый звон бесчисленных церквушек, пардон, кирх.

– И чего звонить? – произнес я.– Все равно туда никто не ходит!

Русская речь напугала меня. С родителями я не общался, потому что они сидели на своей добровольной приусадебной каторге. Там ни один мобильник не работал. Катин телефон не отвечал вторую неделю.

Впрочем, изредка… нет, пожалуй, чаще, чем хотелось, русскую речь я слышал. То каких‑то бомжей встретишь, а они оказываются казахскими немцами с соответствующими привычками и лексиконом, то тетка на улице тебя обматерит – привет с далекой родины. Скоро я научился отличать соотечественников (в том числе и бывших) по плотно сжатым челюстям и целеустремленным до ненависти взглядам. Немцы же непрерывно улыбались, как какие‑нибудь американцы.

Я глянул в зеркало. Оттуда на меня таращился типичный соотечественник. Пришлось срочно отворачиваться к окну. По дорогам, проторенным во времена великого переселения народов, двигались автомобили с притороченными к багажникам велосипедами. Фрицы ехали заниматься регулярным спортом. Я задумался. Под окнами стояла приобретенная в кредит «Опель‑Астра», но, во‑первых, я уже выпил, а во‑вторых, где я в воскресенье куплю велосипед? Выходные – это святое. Даже музеи не работают, не говоря уж о спортивных и прочих магазинах.

Вспомнил о машине – и потянулся наливать вторую рюмку. Как я радовался пару месяцев назад! Мечта советского человека – персональный водитель! Оказалось, что приличная контора просто не хотела позориться перед людьми. Даже вызов такси считается признаком дурного тона в стране, наполовину состоящей из автомобилей. А уж если б я попытался ездить на общественном транспорте…

Словом, три недели назад меня вызвал шеф и без обиняков заявил, что все, большой уже. Если хочу работать и дальше, придется на машине самому ездить.

А работать дальше я не столько хотел, сколько был вынужден. То, что я принял за лихорадку первых дней «ввода в курс дела», оказалось нормальным темпом. И пока я его выдерживал. Меня даже несколько раз похвалили на планерках (здесь их называли неподходящим английским словом «брифинг»). Но радости это не прибавляло. Перспектива до конца своих дней изображать белку в издательском колесе приводила в ужас мою ленивую славянскую душу.

Я снова вспомнил вездесущих казахонемцев. Эти бедолаги в большинстве своем так и не стали местными, но уже оторвались от бывшего отечества. Так и болтались между Востоком и Западом, никому особо не нужные и не интересные.

У меня хотя бы родина есть.

Пока есть.

Я допил третью и запел:

– Там вдали, за рекой, зажигались огни…

***

Как хорошо стало жить, когда появилась цель!

Поехать в отпуск – задача в принципе несложная. Но при должном умении, а главное – желании ее решение можно растянуть даже на полтора месяца.

Мы с Таней готовились. Мы покупали вещи, мы решали, что возьмем с собой в поезд, мы думали, чем будем заниматься.

Я была настолько увлечена подготовкой, что даже Сергей, который пару раз звонил, не смог сильно выбить меня из колеи.

– Ничего, ничего, – убеждала я себя и заодно Таню, – вот сейчас отдохну, загорю, похудею. По крайней мере зрительно.

– Почему зрительно?

– Потому что загорелый живот должен казаться меньше незагорелого живота. Это закон оптики. Так вот. Короче, отдохну и сразу найду себе кого‑нибудь. Сам найдется. Нужно только очень этого захотеть…

Отдых в Евпатории мы рассматривали как сеанс в хорошем салоне красоты. Мы укроемся от людских глаз на три недели, а вернемся такие похорошевшие, что нас никто не узнает. Мы совершенно серьезно обсуждали всевозможные фруктовые диеты и антицеллюлитные упражнения в воде. Короче, отдых обещал быть просто женской сказкой.

Была у нас еще одна мечта. Очень хотелось жить прямо на берегу моря. Так, чтобы утром встать, выйти из комнаты, а там море… Ни одной гостиницы с такими параметрами мы не нашли. То есть идиотизм в том, что если гостиница стоит на берегу, то ее пляж находится в другом конце набережной. После недолгих поисков решили не морочить себе голову, а приехать на место и там разобраться. Поживем в частном секторе, еще и лучше. Детям готовить много не нужно, а сами мы будем сидеть на фруктовой диете.

Время до отпуска пролетело незаметно. Мы даже календарик сделали и на стенку повесили: «До отпуска осталось? дней». Маша сама каждый день зачеркивала очередную циферку, а потом они еще долго с Наткой по телефону обсуждали, как мало осталось времени и что скоро они будут вместе. Было похоже, что они собираются поселиться в одной комнате, а нас с Таней отселить в соседнюю. Мы не возражали.

Потом я много думала о нашем отпуске и пришла к выводу, что у кого‑то, кто отдыхал в то время в Крыму, был очень мощный ангел‑хранитель. Если бы все получилось так, как мы с Таней напланировали, мы бы начали дохнуть с тоски в этой Евпатории через два дня фруктовой диеты. Погода бы испортилась… А если бы я еще и по Сергею начала тосковать (а начала бы неизбежно, что еще делать на море в плохую погоду, да еще и при полном отсутствии мужиков), то я даже не могу себе представить, что бы случилось с бедным, ни в чем не повинным курортом! Но не буду забегать вперед!

В поезд мы загружались в суматохе, лихорадочно прощались с провожающими и совершенно не думали о том, что дальше. Главное, мы едем! И все будет хорошо.

Началось все с того, что Машка с Наткой куда‑то пропали. То есть не совсем пропали, они периодически прибегали, брали какие‑то вещи и убегали обратно. В итоге мы выяснили у них, что они «там» (неопределенный кивок головы) с кем‑то познакомились, и им очень интересно, и не мешайте нам, мамы. Поскольку мы знали, что южные поезда всегда под завязку забиты детьми, мы совершенно не волновались, пусть играют.

Вечерело. Дети стали забегать все реже. Мы заинтересовались, где же они и с кем же таким интересным познакомились.

Поезд подходил к довольно большой стоянке, мы собирались подышать воздухом и отправились искать детей. Вышли в коридор и офонарели. То есть сначала просто ничего не поняли, потому что наши девицы стояли в компании четырех здоровых дядь. Мы вежливо поздоровались. При этом я подумала, что это кто‑то из родителей тех детей, с кем они познакомились, а Таня – что это местный наряд милиции и наши девчонки уже что‑то натворили.

Дяди как по команде повернулись к нам, и у них в глазах зажглось такое любопытство, что сразу стало понятно: Маша и Наташа провели день не зря.

– Что они вам наговорили? – хором спросили мы с Таней.

Ребята расхохотались. Они смеялись так, что у них из глаз текли слезы, хлопали друг друга по плечам, махали руками. В итоге один из них, подмигнув изрядно потупившимся девочкам, сказал:

– Ничего такого. Все практически правда. Почти…

И опять все засмеялись.

Машка и Натка надулись. Мы с Таней глупо хлопали глазами.

– Ладно, девчонки, пошли в купе, пора есть. – Я нашла нейтральную тему для разговора.

– Да мы их покормили уже.

– Вы? Подождите, они что, у вас все это время просидели?

– Ну да. Вы не волнуйтесь, мы их сами не отпускали, они нас развлекали.

– Чем?

– Разговорами. Им бы книжки писать.

Мы с Таней похолодели.

Короче, делать нечего, пришлось знакомиться. Выяснилось, что это студенты‑пятикурсники. Едут на юг развлечься. Наши девчонки забрели к ним в купе по ошибке практически сразу после того, как тронулся поезд. Ребята были настроены игриво и поинтересовались, сестрички ли они, а если нет, то красивые ли у них мамы. И тут началось!

Девчонки рассказали, что они сестрички. Что они родились сиамскими близнецами, а потом их разделили, и теперь их две. Что своих настоящих родителей они не знают, потому что те от них отказались еще в роддоме, а их двоих никто не хотел удочерять, потому что содержать двоих детей очень дорого. В итоге их отдали разным родителям и они много лет друг о друге не знали, а потом случайно встретились в театре, нет, в цирке, нет, просто на улице, и узнали друг друга. Как узнали? А сердцем почувствовали! И еще шрам заныл, который остался после операции по разделению. А где шрам? А он… рассосался. Мы же совсем маленькие были, когда нас разделяли. Почему об этом врачи не говорили и в газетах не писали? Потому что это была большая тайна. Их настоящие родители очень знаменитые, и никто не должен был знать, что у них родились такие близнецы… И т.д. и т.п.

Короче, это продолжалось несколько часов. А мы с Таней наивно полагали, что они в куклы играют!..

***

К пятому августа офис опустел. Только охранники да несколько таких же, как я, стажеров на испытательном сроке болтались из кабинета в кабинет. Дикий темп деятельности прервался, как пульс умершего от лихорадки больного. Я целыми днями сидел в Интернете и читал новости из России. Хмурый заместитель босса Вилли (он не рванул вместе со всеми в Италию только потому, что серьезно заболела жена) заглянул ко мне, услышал байку о поиске новых имен в русскоязычной литературе и удалился.

Чтобы совсем не выглядеть наглым лжецом, я прошвырнулся по нескольким перспективным адресам. Оказалось, что не перевелись на Руси предприимчивые писатели. Они первыми смекнули, что на шумном успехе Гарри Поттера можно сделать имя и деньги, и запустили сразу два проекта: то ли пародийных, то ли плагиаторских. Я увлекся и пошарил вокруг. Оказалось, что ловчее наших только китайцы, но те склепали откровенную подделку. Национальная традиция. Вернувшись к русским, я выяснил, что один из проектов является не совсем русским, поскольку затеяли его два Катиных земляка.

Желание работать пропало. Я вдруг представил, как было бы здорово, если бы вечером я возвращался не в пустой и в общем‑то чужой дом, а к любимой супруге. И к Машке. Катя приходила бы с работы раньше (почему‑то я был уверен, что на роль домохозяйки она не согласилась бы), Машка подружилась бы с кем‑нибудь из соседей. Черт, я даже не знаю, есть ли у соседей дети! Если есть – подружилась бы моментально. Сейчас сидела бы за столом и рассказывала о дневных похождениях, мешая русские слова с немецкими. Я призывно, с оттяжкой вздохнул.

И призвал‑таки. За моей спиной опять нарисовался Вилли. Похоже, ему было тоскливее, чем всем нам.

– Нашел что‑нибудь? – поинтересовался он.

Я вкратце изложил ему ситуацию с клонами Гарри.

– Думаешь, – спросил Вилли, – стоит заняться?

– Вряд ли, – признался я, – сразу начнутся проблемы с правообладателями.

– То есть их даже в России не издадут?

– В России могут.

– Но ведь русские подписали конвенцию об авторских правах?

Я замялся. Как объяснить немцу, что одно дело Дума, которая торжественно ратифицирует закон, и совсем другое – суровая российская реальность, которая на эти законы смотрит с удивлением и снисхождением.

Наконец я нашел формулировку:

– У них можно то, чего нельзя у нас.

Вилли вдруг просветлел и потрепал меня по плечу.

«Чего это он? – подумал я, глядя вслед рубашке начальника. – Что за любовь такая неожиданная?»

И тут я сообразил – я сказал «у нас». У нас в Германии. У нас в Европе.

«Русское поле…»

***

Сначала мы с Таней были в ужасе, а потом, когда история про сестричек‑близнецов перешла в космические масштабы (в последней серии они спасали мир от волков‑губернаторов путем разбрызгивания золотой краски, смешанной с пеной для ванн), мы уже хохотали вместе со всеми.

Как‑то незаметно мы оказались в одном купе, как‑то незаметно перезнакомились. Студенты оказались просто чудесные. Милые, как раньше говорили, интеллигентные ребята. Технари, кавээнщики, спортсмены и почти красавцы. Лет десять назад влюбилась бы в любого из них практически мгновенно. Сейчас же только чувствовала, что заряжаюсь от них энергией и оптимизмом. Они просто фонтанировали. Казалось, что наши новые знакомые могут не спать совсем и при этом оставаться такими же бодрыми и веселыми. Мы хохотали до трех часов ночи, и на следующее утро первый раз за последние месяцы я проснулась в прекрасном настроении.

С утра девчонки первым делом рванули к своим друзьям, мотивируя это тем, что там еще остались конфеты, которые им вчера подарили. Как ни странно, их не выгнали, а усадили завтракать. Пришлось и нам с Таней присоединяться и опять погружаться в бесконечно извергающееся веселье. Выяснив, что мы собираемся в Евпаторию, наши новые знакомые ошарашенно замолчали.

– Вы что, с ума сошли? Там же одни старые тетки с детьми!

– Ну? А мы, по‑вашему, кто?

– Вы? Ну, может, вы и старые, но тетками вас назвать язык не поворачивается.

– Ага. Мы – престарелые девушки.

– Нечего вам делать в Евпатории. Лет через десять туда поедете. С внуками. Поехали с нами на южный берег.

– Куда?

– Да мы еще не решили. В идеале бы по всему побережью покататься, да там видно будет.

– Ну, ребят, это не к нам. У нас все‑таки дети. Мы уж если где осядем, то там и будем отдыхать. Сами понимаете, режим, обед, дневной сон…

– Да уж, мы вчера все видели. Это вы по режиму в два часа ночи детей спать укладывали? Знаете, такой и нам вполне подойдет! А на обед они у нас вчера банку тушенки с хлебом умолотили. Говорили, что мамы так вкусно не готовят…

С одной стороны, соблазн был велик, а с другой – мы понимали, что это чисто теоретическое предложение. Зачем им с собой женщины, и тем более дети? Этого добра они найдут в любом курортном местечке. Причем без детей.

В шесть часов вечера мы выгружались на Симферопольском вокзале. Стоило только первым людям высунуть нос из вагона, как тут же налетела толпа таксистов, носильщиков, встречающих гидов и что‑то заголосила. Если бы мы были одни, нас, безусловно, подхватил и повез бы первый же таксист. Но поскольку наши сумки, а также наши дети шли впереди нас и мы очень боялись их потерять, то быстро проскочили всю эту толпу, шумную привокзальную площадь и остановились в стороне. Ребята свалили все вещи в кучу, усадили наших девчонок сверху и разбежались со словами:

– Сидите здесь, мы сейчас найдем машины. Через двадцать минут к нам подкатил микроавтобус.

– Ну что, престарелые девушки, это судьба. Глупо нам четверым ехать на этой махине. Поехали с нами!

– Куда?

– Ну… допустим, в Судак. А потом разберемся.

В это время к нам подтянулись остальные. Как выяснилось, все они бегали за едой. Нашим красавицам тут же надавали персиков, кукурузы и «хеппи‑милов».

– Ну что, едем?

– Да, конечно, едем, – не выдержала Натка, – что вы у них спрашиваете!

Ребята расхохотались и мгновенно покидали все вещи в машину. Мы поехали.

Честно говоря, сколько ни вспоминаю этот отпуск, до сих пор не верю, что все могло так замечательно сложиться. Что за материнские чувства сыграли у этих пятикурсников по отношению к нашим детям (или к нам?), мы так и не поняли. Зачем было молодым здоровым парням взваливать на себя заботу о женщинах и детях? Может, Фрейд и объяснил бы, а нам явно не хватило теоретической базы.

Приехав на место, эта боевая четверка мгновенно сориентировалась, перезнакомилась со всеми бабульками, и уже через два часа мы въехали в довольно милый домик. Нам с детьми отдали две комнаты, а ребята поселились в двух «сарайчиках» рядом с домом. Но главное, что во дворе была огромная беседка, увитая виноградом, где, собственно, мы и проводили все вечера.

Весело было очень.

Наших рыцарей звали Слава, Дима, Андрей и Ник (в смысле Николай).

Слава из всех был самый красивый. Высокий, широкоплечий. Девицы вешались на него гроздьями. А он больше всего любил наших девчонок. Я так думаю, что это он их в поезде разболтал, остальные потом присоединились. У него дома остались младшая сестра и племяшка, тоже семи лет. И похоже, он уже просто не мог жить без девочек этого возраста. Они часами где‑то пропадали, на пляже строили из камней что‑то невероятное и катались на аттракционах. А что они плели бедным девушкам!

Одна из жертв Славиного обаяния однажды на пляже поведала мне, что Машка и Натка утверждали, что Слава их папа, а мамы у них разные. А на юг приехали все вместе. А что тут такого?!

Дима был самый хозяйственный. Он терпеть не мог беспорядка и все время требовал, чтобы все придерживались расписания. С утра сообщал всем планы на день, а потом бегал и собирал людей в кучу с криками:

– Мы же договорились, что обед в два. А уже десять минут третьего!

Зато с ним наши дети никогда не оставались голодными. Он умудрялся даже следить за разнообразием питания. Если вчера на пляже ели арбуз, то сегодня непременно должна быть дыня. Или виноград. Но ни в коем случае не одно и то же, потому что в витаминах важно чередование.

Андрей был самый тихий. Он буквально с первого взгляда влюбился в Таню и весь отпуск проходил за ней как собачка, с больными глазами. Страшно смущался и каждый раз краснел, если случайно оказывался рядом с ней.

И наконец. Ник. Ураган. Смерч и торнадо. Невысокого роста, не худенький, но крепкий. Блондин с голубыми глазами. Через три дня его знати все. Если начинал петь под гитару, то через пятнадцать минут вокруг него собирался весь пляж. Если шел за пивом, то приводил с собой обратно всю очередь, если хотел девушку, то добивался своего, даже если это была девственница, которую сопровождали отец, брат и жених.

Нам с Таней иногда казалось, что нас занесло в центр тайфуна. Нам льстило всеобщее внимание. Однажды, когда ребята пошли купаться, Таня, мечтательно глядя, как они выходят из моря, сказала:

– Все‑таки наши здесь самые красивые!

Они были правда наши. Только кто? Друзья? А такое бывает?

Однажды вечером все пошли на дискотеку, а дежурными по детям остались мы со Славой. То есть остался Славка, а я присоединилась случайно. У меня начались «плохие» дни, разболелись живот, голова, и я осталась дома.

Пару часов я проспала, а когда выползла, то обнаружила Славку с бутылкой вина и горой винограда.

– Ну как, тебе лучше? Я детей уложил у нас в домике. Пусть разоспятся, потом перенесу.

После того как мы, болтая, уговорили одну бутылку и приступили к другой, я решилась задать вопрос, который мучил меня с самого начала отпуска.

– Слушай, Слав, объясни мне. Зачем вы нас с собой потащили? Зачем вам такая обуза? Вы с нами носитесь, заботитесь… У вас же и так девиц вагон и тележка. Любую свистни, она и прибежит.

– Понимаешь, Катя… – Слава был необычайно серьезен, – нужно же с кем‑то поговорить, после того как переспишь со всем этим вагоном! А если серьезно, то мы уже четвертый раз на юг вчетвером ездим. Скучно. А с вами не соскучишься, особенно с вашими красотками.

– Жениться тебе, Славик, нужно. И детей нарожать.

– Успею. А ты чего не замужем?

– Не сложилось.

– А что за дядя Сережа, из‑за которого гроза была? Мне Маша такую историю рассказала, просто детектив. Мама злится, гром гремит…

– Уехал дядя Сережа.

– А ты?

– А я осталась.

Славик выдержал правильную паузу – в результате я рассказала ему все. Ну, почти все. Слава слушал просто идеально, где нужно – смеялся, где нужно – мрачнел. И сказал:

– Не переживай, Кать. Он вернется. Вот посмотришь. У меня друг в Германии в аспирантуре второй год учится, воет, стонет и кричит криком. Там же тоска смертная! Пойти некуда, поговорить не с кем. Бабы только за деньги.

– Это ужасно!

– Конечно, ужасно. Попробуй там с кем‑нибудь познакомься! Во‑первых, страшные, как лошади, во‑вторых, одеваются в мешки бесформенные. И вообще, любая может в суд подать за сексуальную дискриминацию.

– Ладно, утешил.

– А я бы от тебя никуда не уехал!

– Ты бы от меня пешком сбежал…

– Кать, давай займемся любовью!

– Чего?

– А что? Наши вернутся только часа через два. Или ты кого‑нибудь другого хочешь? Ты скажи, мы все с удовольствием…

– Я никого не хочу. У меня месячные.

– Жаль. Хочешь, правду скажу? Мы поспорили. Кто первый с тобой… ну… это… Тот получает бутылку портвейна.

Когда я встала и рванула в комнату, Слава потащился за мной.

– Ну вот, обиделась… Да не обижайся ты, я же хотел как лучше, я же правду сказал…

На обратном пути я чуть не сшибла его с ног.

– На!

– Что это?

– Портвейн. И я тебя умоляю, расскажи всем, что ты выиграл. Можешь с подробностями. А остальные после этого точно лезть не будут?

Короче, рассказывать об этом отпуске можно бесконечно. Из Судака мы так и не уехали, жаль было терять нашу беседку, но съездили на сумасшедшее количество экскурсий. Загорели, как негры. Девчонки наши просолились в морской воде так, что ими можно было пиво закусывать. Они стали и правда как близнецы. Как их теперь развести но разным квартирам?

Но каким бы феерическим ни был отдых, от него тоже устаешь. Хотелось домой, в ванну, хотелось посмотреть телевизор, хотелось продемонстрировать всем на работе свой загар. В общем, уезжали мы тоже с удовольствием. Билеты домой ни мы, ни ребята заранее не брали, поэтому мы натравили Ника на кассы, и через час он нам принес восемь билетов, два соседних купе. Но на обратном пути мы не буянили, все спали, даже дети. Тоже, наверное, переотдыхали.

Когда мы приехали, у вагона была бурная сцена встреч и прощаний. Машка и Натка рыдали, повиснув на Славе. Андрей чуть не плакал, глядя, как Таня целуется с мужем. Потом девчонки наперебой рассказывали всем встречающим, что это за дяди, потом все обменивались телефонами. Мы поехали к бабушке ужинать и домой добрались только часам к десяти вечера. Машка уснула мгновенно, и я разлеглась в ванне, урча от счастья.

Тут и зазвонил телефон.

***

Не знаю, что меня подвигло в этот день позвонить Кате. Прямо озарение какое‑то!

Глупое, нужно сказать, озарение. Хваленая немецкая телефонная связь долго отказывалась выполнять свои прямые функции. Сначала вообще ничего не было слышно. Потом короткие гудки, которые начинались после первых же цифр набора. Потом я умудрился попасть в учреждение с очень глухой или очень грубой теткой. А когда от меня можно было уже прикуривать, соединение наконец произошло.

– Алло! – закричали на другом конце провода таким родным голосом. – Это Слава? Перезвони, хорошо?

Я отключился. Какая такая Слава? Первого ее мужа как‑то по‑другому звали. И вообще, какая мне разница? Я просто хочу узнать, как поживает моя любимая женщина. Где она пропадала? Не скучает ли? Как там дочка?

– Привет, – сказал я, как только смог дозвониться повторно, – а Слава – это кто? Твой первый муж?

– А, это ты, – голос Кати заметно похолодел, – нет, муж у меня был Дима. Ну как ты?

– Я нормально. Ты как?

– Замечательно! Мы с подружкой и детьми в Крым ездили, там так здорово! Мы с одной компанией были…

Катя снова выходила на пик теплоты голоса. Я тоже… накалялся. Оказывается, пока я тут на немцев горбачусь, моя дорогая и любимая подцепила мальчиков‑студентов и исколесила с ними все южное побережье. Они и спортсмены, и красавцы, и с детьми возились.

– Тогда понятно, – ехидно заметил я.

– Что понятно? – Катя остановилась на полуслове.

– Почему их было четверо, а вас двое. Двое детишек развлекают, а двое… вас. А потом меняются. Как оно, с молоденькими‑то?

– Сергей, если ты позвонил, чтобы испортить мне настроение…

– Да нет, что ты! Я позвонил, чтобы с интересом выслушать, как ты проводишь время в компании неутомимых… студентов! Только для этого! Вот уже шесть минут – а это довольно большие деньги! – я наслаждаюсь твоим рассказом о загорелых мужских торсах и трогательной любви к чужим детям!

– Сергей…

– Что «Сергей»! У меня за это время ни одной женщины тут не было! Я вкалываю как проклятый, думаю, как ты там, а ты даже не позвонила, куда ты уехала, надолго ли! Я, между прочим, волнуюсь!

Клянусь, в ту минуту я искренне считал, что все лето я провел в волнениях о судьбе Кати и Маши.

– Знаешь, – Катя снова была холодна, как контрастный душ в точке минимума, – я тебе не жена, и мне наплевать, были у тебя женщины или нет. И волноваться за меня не стоит. А уж звонить – тем более. Это довольно большие деньги!

Отбой раздался так резко, что я не успел оставить последнее слово за собой. Я бросился перезванивать, но на сей раз меня неизбежно встречали резкие короткие гудки. После пятой попытки я вспомнил о гордости.

– Какого черта! Что она там себе возомнила?! Что я буду слушать, как она направо и налево трахалась с кем ни попадя? Да пошла она!

Я сделал несколько резких кругов по комнате. Вот теперь я жалел, что у меня нет велосипеда. А то вскочил бы в седло – и рванул наперекор дорожному движению.

От полноты чувств я припал к дивану и десяток раз отжался от него. Кажется, полегчало. Я плюхнулся в кресло.

– Ничего,– бормотал я, бессмысленно щелкая кнопками пульта, – вот она сейчас перезвонит, я тоже брать трубку не буду! Или нет, я ей скажу…

А что я ей скажу? Женщин у меня здесь действительно не было. И быть не могло. Они тут даже не считают нужным краситься. Да и какая краска скроет эти фигуры, достойные передового коровника! Чем я вообще все это время занимался? Работал… Спал… Опять работал.

Хорошо им там, в России.

***

Я взяла трубку, там что‑то страшно шуршало. Понятно было только то, что звонит мужчина.

– Привет, узнала?

Я не узнала. Ничего не было слышно, но интонации показались знакомыми.

– Слав, это ты? Перезвони, не слышно ничего. Трубку положили. Минут через десять раздался второй звонок.

– Теперь слышно?

До боли знакомый мрачный голос.

– Сергей? Ничего себе ты меня застал! Я только час как в квартиру зашла.

– И где ты была?

Вопрос был задан тоном средневекового инквизитора. Я тут же внутренне взбеленилась. Какого черта он вообще разговаривает со мной таким тоном? Он за все лето соизволил позвонить два раза, а сейчас, видите ли, ему интересно, где я была.

– На юге. В Крыму. Представляешь, мы в поезде познакомились с такими чудесными ребятами…

Я разозлилась. Если бы Сергей начал разговор нормальным тоном, я бы ему рассказала, как мы с Таней провели тихий отпуск а‑ля две старые девы. Может быть, даже наврала бы, что очень скучала. Мне же не жалко сделать человеку приятное! Но раз он решил устроить допрос, то получит ответы на все свои вопросы, даже на те, которые не задавал!

Я заливалась соловьем, я рассказывала подробности, я смаковала детали. В нормальном состоянии я бы ему и половины не сказала, а тут… А нечего было меня злить!

На другом конце провода отчетливо назревала буря, мне даже показалось, что там что‑то погромыхивает.

Наконец прорвало! Я узнала много интересного. Это, оказывается, я во всем виновата. Я развлекаюсь, а он проводит время исключительно волнуясь обо мне. Видимо, по его представлениям, все эти месяцы я должна была сидеть вся в черном возле телефона и ждать его звонка. У него, видите ли, там женщин не было! Я ему должна быть за это благодарна? Какое мне вообще до этого дело? Он уехал, он меня бросил, и если у него там, извините, не стоит, так это теперь не мои проблемы!

Что я и постаралась ему объяснить, максимально сдерживаясь в выражениях.

Когда я, шипя и плюясь от ярости, вылезла из ванны, в комнате разрывался мобильник. Домашний телефон я отключила после третьей попытки Сергея продолжить разговор. Звонила Таня.

– Привет. А я уже волнуюсь. Ты чего домашний телефон кидаешь? Как добрались?

– Нормально, – прорычала я.

– О! Чего ты такая злобная?

– Да позвонил только что этот придурок, все настроение испортил. Он мне, видите ли, там не изменял! Какое счастье! И сколько лет он мне там еще не будет изменять? До пенсии?

– Подожди. Сергей, что ли, звонил? А что ты ему рассказала?

– А чего он наезжает? «Где ты была?» Какое он имеет право мне вообще задавать какие‑нибудь вопросы?! Нет его! Он уехал! Прошла любовь, завяли помидоры! У него теперь работа и машина, он же этого хотел! Чего он меня терзает?

– Кать, ты же говорила, что тебе уже безразлично…

– А мне безразлично! Мне все равно! Пусть спит хоть со всеми немками, вместе взятыми, только бы оставил меня в покое.

– Поня‑ятно… Ладно, ты завтра на работу идешь?

– Нет.

– Тогда приезжайте днем в гости. А то Наташа говорит, что без Маши спать не может. У них, говорит, уже биотоки в резонанс вошли.

– Это у них от кого? Слава‑биофизик или Андрей?

– Оба. Зря ты, кстати, от Славы отказалась. Была бы сейчас тихая и умиротворенная.

– Нет, вот сейчас я была бы как раз злобная и агрессивная. Потому что Слава поехал бы домой, и я бы его больше не увидела. А я уже этим сыта по горло. Я лучше одна буду, чем меня еще раз бросят.

– Ладно, не кипятись. Приезжай завтра, поговорим.

***

Утром в офисе снова была тоска, и, наверное, поэтому мне стало стыдно.

Чего я так разорался? Она, кажется, и не говорила, что спала с этим Славой. Или говорила? А если и спала, так что? Катя – женщина темпераментная…

Нахлынувшие воспоминания перевели меня из русла раскаяния в русло воспоминаний. Разлука, воздержание и безделье – вот три кита, на которых держится мужская романтика! Я довспоминался до такого восторженного состояния, что в безотчетном порыве набрал и отправил Катерине мейл следующего содержания:

Privet, Koshka!

Ne zlis' na menja, ja horoshij. Prosto ustal. A ty takaja veselaja byla. A ja tut po 18 chasov vkalyvaju.

Как tarn Mashka?

Tseluju,

Sergej Emeljanoff,

Stoltz und Ficsher GmbH

Promotion Editor

Потом‑то, когда письмо было отправлено, я перечитал его и ужаснулся. Что она там еще подумает – что я такой слабак, взял и расклеился? Что я у нее под каблуком? И подпись эта дурацкая. Я тут же выстучал новое сообщение и лихорадочно отправил его:

Izvini za pervoe pis'mo. Eto byla shutka.

S.

Перечитал.

Пригорюнился.

Второе письмо вышло просто идиотским.

Я горестно впился взглядом в окно, где, кажется, начиналась первая серьезная летняя гроза.

***

На работе меня встретили весело и радостно. На моем столе стояла табличка «Неграм вход воспрещен!». Я закричала, что это дискриминация, мне ответили, что приходить в таком цветущем виде на работу – вот это дискриминация по отношению к тем, кто тут вынужден вкалывать, когда некоторые по югам разъезжают.

Обстановку несколько смягчили трехлитровая банка портвейна и корзиночка с персиками.

– А, Катерина Иванна приехала! – заметил директор, зайдя в офис после обеда.

Честно говоря, все мы были не в очень рабочем состоянии – валялись в креслах вокруг стола и рассматривали наши южные фотки.

– Какая наглость! Вы бы для разнообразия хотя бы сделали вид, что работаете! Хоть бы компьютеры включили! Заставлю выйти в субботу!

Не то чтобы я испугалась, но поплелась включать компьютер. Хотя бы для того, чтобы получить всю почту за месяц.

Почты было много. В основном, письма‑напоминалки. Типа, здравствуйте, мы издательство «Уси‑Пуси», давайте с нами работать, а то уже скоро начнется сезон.

Сезон на самом деле уже вовсю начался, меньше чем через месяц дети и студенты начнут учиться, и все завертится! Как вспомню сентябрь в прошлом году, так даже страшно делается. Некогда было голову от клавиатуры поднять! Тут мне, конечно, по инерции вспомнилась и прошлогодняя сентябрьская выставка, наша с Сергеем медовая неделя… Так, стоп. Наверное, Таня права, нужно было соглашаться на Славу, а то что‑то долгое воздержание выходит боком.

Я принялась яростно удалять все письма, пока не дошла до неизвестного мне немецкого адреса. Вирус? Не похоже, вложений нет.

Внутри какая‑то белиберда, и я уже почти ее удалила, но вовремя сообразила, что это письмо, написанное латиницей.

«Привет. Кошка!» – перевела я и опять обозлилась.

Да какая я ему Кошка! Я ему теперь Катерина Ивановна, с большой буквы и на «вы». Что ему опять от меня нужно? Что же он мне душу терзает?

Совершенно неожиданно для себя я заплакала.

– Эй, Катя, ты чего? – Оказывается, кроме меня в комнате сидел Саша.

– Что он от меня хочет?

– Кто? Ладно, рассказывай давай, раз начала. Что случилось?

– Это Сергей. Я ничего не понимаю. Он уехал в Германию… А теперь звонит, ревнует, пишет… Зачем? Это же он меня бросил!

– Подожди, с чего ты взяла, что он тебя бросил?

– Но он же уехал?

– Ну и что? Он квартиру продал?

– Нет.

– Паспорт менял?

– Нет.

– Так он тебя не бросал. Просто уехал поработать.

– Как поработать? На несколько лет? А я? Как он себе это представлял? Я что, похожа на Ассоль?

– Нет, не похожа. Да никак не представлял. Он просто об этом не думал. Послушай, ему там гораздо хуже, чем тебе сейчас, он только сейчас начал соображать, что он наделал. Тоска, кругом немцы… А ты, вместо того чтобы носить по нему траур до конца жизни, с молоденькими мальчиками на юг ездишь.

– А что он хотел?

– Да ничего он не хотел. Пойми ты, он об этом просто не думал. Он думал, что он быстренько поработает пару лет и вернется. А про то, как пройдут эти годы, у него мыслей не было.

– Он что, совсем дурак?

– Нет, Кать, он совсем мужик. У него мозги по‑другому работают.

– Совсем не работают…

– Но‑но. Ты нас, настоящих мужчин, не оскорбляй! Мы – ваша опора.

– Ой, мамочки. И как же теперь жить‑то! С такой опорой… И что мне теперь делать? Хранить ему верность?

– Ну, это как хочешь. Но не ругайся с ним, вдруг вернется… А ему там сейчас совсем плохо, я знаю, у меня брат у фрицев работал. Он через полгода такие письма домой писал, мы все рыдали. Так что поддержи человека.

И я решила написать.

Privet, privet!

la uzhe na rabote.

Как dela?

Как pogoda?

U nas opiat' dozhdi poshli.

Budet vremia, pishi.

Kat.

Отправила, а через минуту обнаружила его второе письмо.

Ах так. Шутка, значит…

Da, pohozhe, tshuvstvo итога – eto poslednee, shto ostaetsia v mozgu posle polnoi degradatsii… No i ono tebe uzhe otkazalo…

Я надеюсь, это все. О Сергее можно забыть!

***

Назавтра я был готов растерзать Германию похлеще, чем Версальский мир. Всех бы поубивал! Лощеных улыбчивых охранников, фальшиво‑приветливых соратников по GmbH, сволочей‑сотрудников, которые отдыхали в Италии.

Словом, дай мне волю, стер бы с лица земли эту – простите за неполиткорректность – Фрицландию. Да и Чехию в придачу. Потому что в Прагу мне как раз нужно было ехать через два дня после феерической переписки с Катериной.

Впрочем, по всему выходило, что Германию с Чехией и без меня сотрут: третий день лило, как из хорошего сливного бачка в момент кульминации. Реки повздувались, словно вены наркомана. Коллеги из пражского офиса сообщали, что у них творится то же самое. В конце концов, в основе всякого добра лежит чье‑то худо – в день отъезда мне позвонили чехи и попросили не приезжать. Вода поднялась так высоко, что залила наш уютный пражский офис на первом этаже старинного здания. Проводку закоротило, бумаги залило, персонал распугало.

– Представляешь, – сказал я Вилли, который любовался вагнеровским пейзажем в окне, – у них в Праге машины по улицам плавают.

– Не только представляю, – ответил начальник, – но и вижу.

Я глянул вниз. Пейзаж был уже не вагнеровским, а босховским. Потоки мутной жидкости, в которых с трудом угадывались речная вода и городская грязь, волокли по мостовой мордатые немецкие автомобили.

Чертыхнувшись по‑русски, я бросился к выходу.

– Ты куда? – удивился Вилли.

– Машину спасать!

– У тебя внутри что‑то ценное?

– Она сама – что‑то ценное!

– Обожди. Она у тебя застрахована? Так чего ради мокнуть?

Я выдохнул воздух и остался в комнате. Никак не могу привыкнуть к некоторым буржуйским заморочкам. Например, к тому, что страхование – это не просто хитрый способ обдирания граждан, но и возможность получить полную стоимость утонувшей материальной ценности.

Оказавшись на улице, я задумался о дальнейших планах. Наш офис на какое‑то время перестал функционировать. Дело было не в повреждении электропитания и не в затоплении архивов. Вечером нас собрал шеф и объявил:

– Поскольку автомобили у всех сотрудников вышли из строя, а новые в такую погоду приобретать бессмысленно, все уходят в отпуск. С частичным сохранением жалованья.

Расходясь, фрицы удивленно перешептывались. Причем их поразил не сам факт отпуска (какая может быть работа, если машины не ездят!), а частичное сохранение жалованья. Я даже успел подслушать, что у Вилли жена пошла на поправку и поэтому он такой добрый.

Я оказался самым приспособленным к тяжелым погодным условиям. Сняв туфли с носками и закатав штаны, я смело вступил в бурлящий поток. К вечеру он слегка схлынул, и в самых глубоких местах вода доходила до колен. Немцы на крыльце заволновались, но за мной не последовали. Я только усмехнулся.

За поворотом я увидел пожилую негритянку, которая брела по половодью, задрав подол выше мини‑юбочных стандартов.

– Бог в помощь, мать! – весело воскликнул я по‑русски, и в ответ получил развитие темы матери, которым мог гордиться любой московский сантехник.

– Университет Патриса Лумумбы, – заявила дщерь свободной Африки, довольная моим замешательством, помрачнела и добавила: – Дружба народов.

Исчерпав тему, мы продолжили плавание каждый своим курсом.

Настроение улучшилось.

Дождь перестал.

Я уже не удивлялся подобным совпадениям настроения и капризов погоды.

***

Обычно я новости не смотрю. Ну не то чтобы совсем не смотрю, просто смотрю их не каждый день. Забываю я про них.

Иногда вообще могу телевизор несколько дней не включать. Если бы не Маша, не включала бы неделями, но ребенок есть ребенок. То мультики, то «Фабрика звезд», то еще какая детская передача.

Короче, когда я однажды включила телевизор и увидела совершенно апокалиптическую картину, в которой автомобили бодро плавали по улицам на уровне второго этажа, то обалдела и попыталась выяснить, где это. К сожалению, попала на самый конец новостей, пришлось лихорадочно переключать каналы, чтобы узнать, что же такое случилось.

Выяснила. В основном показывали Германию и Чехию. Мелькали кадры хроники, машины были похожи на дохлых рыб, люди плавали в лодках по улицам. Но что больше всего раздражало в этих кадрах, так это совершенно довольные рожи обывателей. Если бы такое несчастье случилось где‑нибудь в нашей стране, показывали бы рыдающих женщин, голодных мокрых детей, горы погибших и сакраментальные вопросы сытых начальников: «А кто мог подумать, что начнется такое?»

Немцы были спокойны. Они махали руками в камеру, со смехом выгружали мокрые вещи из квартир. Пожарные доблестно спасали кошек, застрявших на деревьях. Все были сухие, сытые и довольные.

Конечно, хорошо им веселиться, когда машина застрахована, квартира застрахована, шмотки все можно просто выбросить, а вместо них за полчаса в супермаркете купить еще лучше.

Если бы у меня машину затопило, я бы следующую только через несколько лет купила, да и то…

Ладно, все равно людей жалко: у них куча забот – ремонт, покупки, на работе небось у всех бардак. А если компьютеры затопило? Интересно, подлежит ли восстановлению мокрый винчестер… Я представила себе, что будет, если у нас в офисе пропадет вся информация на всех компьютерах. Ужас! Можно сразу закрывать фирму, не мучиться…

Кстати… Кстати… А ведь где‑то там сейчас Сергей.

Как ни совестно в этом признаваться, но первой реакцией на это открытие было злорадство. Мол, так тебе и надо! Потом я слегка устыдилась и даже испугалась за него, но вовремя вспомнила клятвенные заверения диктора, что среди погибших российских граждан не обнаружено. И то хорошо!

Потом я немножко подумала, выпила чаю и вспомнила, что Сергей мне когда‑то рассказывал про то, что мы погодой управляем. Бред! Хотя… А интересно было бы…

То есть получается, что если у нас все хорошо, то и погода хорошая, а если мы злимся, то сразу стихийные бедствия… Интересно…

В Египте было все супер, потом сплошные дожди, когда мы расстались, с единственным просветом на выходные, когда Сергей приехал. Да, все говорят, что весна в этом году побила все рекорды по дождям. А таких гроз, как в начале лета, просто не было много лет! Как вспомню, что творилось, когда Сергей уезжал! На следующее утро город был просто усеян обломками деревьев и всяких мелких рекламных щитов.

Ну, в Крыму все было хорошо, потому что я про него не думала… Ага…

А если сейчас в Европе такое творится, значит, Сергею там плохо. Дошло, значит, мое письмо! Так ему и надо, гаду! Будет знать, как уезжать! А с другой стороны, вдруг Саша прав, и Сергей не собирался меня бросать? Тогда понятно, почему он так разозлился, когда я уехала отдыхать… Если бы я узнала, что Сергей катается по Европе в компании с молоденькими студенточками, я думаю, что наводнением бы не обошлось!

С такими радостными мыслями я и отправилась спать.

На следующее утро, не удержавшись, первым делом включила телевизор. Вода прибывала.

– Ага! Скучает! – сказала я сама себе и сама засмеялась.

Бред! Бред воспаленного воображения!

***

Работа в Европе окончательно покалечила мою психику.

К такому неутешительному выводу я пришел к вечеру первого нерабочего дня.

Когда мне исполнилось пять, бабушка легкомысленно научила меня читать. Через неделю я уже знал все буквы. Через месяц читал по слогам. Через три – знал наизусть все детские книжки в бабушкином доме, как минимум по разу пролистал все взрослые и начал серьезно заглядываться на пособия по выращиванию огурцов и правила дорожного движения. Одной из детских книжек была «Баранкин, будь человеком!». Тогда меня очень забавляло, как два мутанта (человека‑муравья) лежат под листиком и борются с желанием поработать.

Теперь Баранкиным был я. Мучительно хотелось встать и пойти куда‑нибудь, сделать деловой звонок, написать отчет, наконец! Ночью я не выдержал, врубил комп и полез в Интернет. Моей целью были не порносайты и даже не любимый anekdot.ru. Морщась от стыда, я собирал материал для аналитического отчета об издательской деятельности на русскоязычном пространстве. В августе месяце! Когда издаются только учебники к новому учебному году! Все новинки приберегают к сентябрьской выставке, поэтому отчет мой состоял сплошь из анонсов.

Так я продержался три дня. Пил пиво, собирал информацию и разговаривал сам с собой.

Все это время природа вела себя соответственно – дождь лил, река пухла, гром гремел. По крыше, по подоконнику, казалось, по моей голове непрерывно и монотонно барабанило. Город превратился в пародию на Венецию. Вместо гондол плавали машины и куски какой‑то крашеной жести. Фрицы бежали из домов, как из Минского котла в 1944 году. И при этом умудрялись лучезарно улыбаться.

Потом у меня кончилось пиво. И тут выяснилось, что магазины не работают. Оно и понятно: как продавцы доберутся до прилавков, если прилавки уже на глубине полутора метров?

Я сцепил зубы и решил держаться на концентратах. Их у меня было в избытке – из лени я закупался разово и надолго.

И тут отрубило электричество!

Я раньше не представлял себе, насколько современный человек беспомощен без переменного электрического тока. Невозможно ни поесть, ни умыться, ни позвонить кому‑нибудь. Дом начали эвакуировать. Вернее, пришли ко мне и объяснили, что я последний дурак – и в прямом и в переносном смысле. Все уже смылись – практически в прямом смысле этого слова. Это стало последней каплей в потоке влаги, выпавшей на мою несчастную голову.

Я схватил предусмотрительно заряженный мобильник и набрал номер Вилли.

– Привет! – бодро сказал я. – Как дела?

– Отлично! – радостно завопил он.

На заднем фоне послышалось подозрительное не то журчание, не то хлюпанье.

– Как жена? – продолжал я оптимистическую комедию. – В порядке?

– В полном! Я как раз у нее (раздался характерный звук упавшего в воду большого плоского предмета), ее больницу эвакуируют!

– Отлично! Я придумал, чем мне заняться!

– О'кей! – отозвался Вилли. – А ты можешь перезвонить через одиннадцать минут? Я несу носилки. А еще лучше позвони боссу, он уже в городе.

Босс мое предложение выслушал настороженно. У него вызывало законное сомнение мое рвение. Тем более что заключалось оно в стремлении отправиться в одну из стран СНГ и выяснить, что там за пародию на «Гарри Поттера» написали местные умельцы. Как оказалось, эти книги уже попали в поле его зрения, но босс считал, что связываться с ними опасно.

– Это может быть интересно, – не сдавался я.– Правообладатели уже сообщили, что ничего против не имеют… Что? Нет, иск они подали против другой пародии… Нет, это не мои друзья, я никого там не знаю. Я готов на время командировки получать половину жалованья.

Последний аргумент возымел действие. Какая разница, где я буду получать половину оклада?

Положив трубку, я понял, что совершил непростительную оплошность – не уточнил, кто оплачивает проезд. Это означало, что оплачивать его буду я. Перезванивать не хотелось: шеф мог и передумать.

Отключив телефон, я принялся укладывать чемодан при свечах. При этом я мельком вспомнил, что знакомые в этой стране СНГ у меня как раз были. У меня там была Катя. Но она именно «была», в прошедшем времени. «После сегодняшнего свидания министров на яхте никакое сближение невозможно».

А то, что я еду в город, где Катя живет, чистой воды совпадение.

Я выглянул в окно. Там плескалась тяжелая и грязная вода.

***

Интересное дело: до того как я выяснила, что Сергей находится в эпицентре европейского бедствия, никто вокруг об этом не говорил, но стоило мне узнать… Пришла на работу – у меня тут же поинтересовались, видела ли я, какой ужас творится в Германии. Народ в магазинах рассказывал друг другу исключительно про наводнения, а про телевизор я и не говорю – стоило мне его включить, на экране тут же возникала картина вселенского потопа.

Сначала мне было интересно, потом стало страшно.

Чем больше я думала про погоду, тем больше вспоминалось всяких совпадений. Ни разу за последнее время не было так, чтобы мне хорошо, а за окном дождь. Если мне хорошо, значит, на улице солнышко. Причем я не путаю причину и следствие – все именно так. Даже если я сижу в закрытом помещении и не вижу, что творится за окном, все равно, если мне хорошо, то и погода вокруг хорошая.

И если Сергей мне не врал, то в Москве происходило то же самое – у Сергея все было хорошо, значит, над городом чистое небо.

Но если так рассуждать, значит, мои письма действительно могут быть виноваты в том, что разверзлись хляби небесные?

Ужас в том, что я начала сознавать свою вину за происходящее, по десять раз в день смотрела новости – вода прибывала.

Кончилось тем, что однажды, рассматривая затопленные города и слушая, что уже нанесен практически непоправимый ущерб историческим местам, что Дрезденской галерее грозит затопление, я расплакалась.

Я поняла, что гордость гордостью, а нужно что‑то делать. К этому моменту мои нервы напряглись до предела и мне стало окончательно понятно, что только я во всем виновата, тем более что погода и у нас стремительно ухудшалась. Синоптики утверждали, что это доходят отблески европейских катаклизмов, но я‑то точно знала, что все из‑за меня!

Я лихорадочно села писать Сергею. Получилось нечто очень жалобное.

Privet, Sergei!

Ne obizhaisia na menia!

Pomnish ti nine rasskazival pro pogodu? A vdrug eto pravda?

Davai miritsia, a to skoro Evropa utonet.

Ja bous'…

Kat.

И пусть Сергей подумает, что я психопатка, но, может быть, это заставит его ответить на мое письмо.

И тут меня пронзила жуткая мысль. А вдруг ему плохо не из‑за меня? А вдруг с ним что‑то случилось? Вдруг он ранен или покалечен и лежит в больнице? Вдруг он утонул?

И тут я поняла, что мысль о том, что мы с Сергеем можем больше не увидеться, просто не приходила мне в голову. Что же это получается, он так никогда и не узнает, как я его ненавижу?!

Оказывается, я подсознательно знала, что мы обязательно когда‑нибудь пересечемся. Настроилась все‑таки его ждать из этой чертовой Германии.

Наверное, я не так уж к нему и равнодушна…

Рабочий день полетел коту под хвост. Я совершенно не могла ни на чем сосредоточиться, каждые полчаса проверяла почтовый ящик. Сергей не ответил.

Вечером я вышла из офиса и остолбенела. Стояла удивительная погода – тихая, безветренная. Таких вечеров за все лето обычно набирается буквально несколько штук.

Это меня добило. Я подумала, что, наверное, очень любила (или люблю?) Сергея, если для того, чтобы написать ему письмо, выдумала эту фантасмагорическую теорию погоды. Бред! Если следовать этой логике, то такая прелесть может быть, только если мы с ним находимся в одном городе. Лучше, конечно, в одной постели… Но в данных обстоятельствах и на первое рассчитывать не приходится.

Поиск по сайту: