Глава 26. Автопергамент

Много вечерних часов провел Сэм в своей комнате, рассматривая в телескоп зимнее небо. По мнению Конни, он слишком уж увлекся этим занятием. Она считала это вредным для Сэма, хотя и не могла внятно сформулировать, в чем именно заключается вред. В ответ Нев резонно интересовался, какого черта тогда было покупать столь дорогой подарок на Рождество, если теперь она недовольна, что Сэм им часто пользуется.

Им, разумеется, и в голову не могло прийти, что он проводит эти часы не в одиночестве.

Когда он наблюдал за звездами, Зубная Фея была очень милой и ласковой. Она стояла рядом, обняв его за плечи или положив руку ему на бедро и поглаживая его своими длинными пальцами. Она указывала ему звезды и сообщала о каждой из них что-нибудь интересное.

– В этой паре Кастор – белая звезда, а Поллуке – оранжевая. Их называют Близнецами, но на самом деле никакие они не близнецы. Будь твой телескоп помощнее, ты бы увидел, что Кастор – это двойная звезда. А теперь сдвинься к западу – пора попрощаться с созвездием Пегаса, пока оно не зашло за горизонт.

Сэм созерцал звездный мир с восторгом и благоговением.

– А Андромеда?

– Через три ночи Андромеда будет в хорошей позиции.

Часто Сэм сидел перед окном в темной комнате раздетым догола, и пока звезды совершали свой путь по ночному небу, рука феи блуждала в районе его гениталий. Как следствие его член наливался кровью и устремлялся вверх, в направлении все тех же звезд. Прижимая глаз к окуляру, он представлял себе Зубную Фею обнаженной, и этот образ, сколько он ни старался его отогнать, постепенно вырастал, затмевая звезды, на которые был направлен телескоп. Он улавливал ее запах и мельчайшее движение ее тела рядом с собой, и он знал, что она это знает. Нередко он воображал, что медленно раздевает фею, и его руки подрагивали в предвкушении великих и чудесных откровений, скрытых под ее одеждой.

– Хочешь увидеть меня без одежды? – в один из таких моментов вдруг прошептала она.

Он оторвался от телескопа и посмотрел на нее снизу вверх, ничего не говоря, что само по себе уже было достаточным ответом. Послышался шорох снимаемой одежды, звук скользящего по ее бедрам нейлона, и он краем глаза увидел, как Зубная Фея освобождается от нижнего белья. Только после этого он повернулся к ней.

Это было грандиозное потрясение. С трепетом Сэм наблюдал за тем, как она, медленно перенося вес тела с одной ноги на другую, приближается к нему, оценивая его реакцию. Густая темная поросль на стыке ее ног, резко контрастируя с молочно-белой кожей, напоминала вспышку звезды в негативном изображении. Завитушки волос на лобке казались протуберанцами, порожденными мощным взрывом энергии в эпицентре этого черного света. Ее лоно придвигалось, устрашающе прекрасное, жадное, всепоглощающее. На долю секунды Сэм был ослеплен.

Возникало впечатление, что в комнате появилась какая-то третья сила. Сначала их было только двое: он и Зубная Фея, но, раздевшись, она высвободила еще одну, агрессивно-прожорливую силу, и он впервые понял, что наше восприятие другого человека только через его лицо, глаза и говорящий рот – это пустое ребячество, глупая и грубая ошибка, ибо существует третья сила, которая может направить нас по верному пути, а может и ввести в заблуждение. Ненасытная чувственность таилась под спудом, всегда готовая вырваться наружу. Понимание этого гудело внутри него, как звон тяжелого колокола. Он был напуган и потрясен вульгарностью открывшейся ему истины, но смутно догадывался, что то, чего он боялся, в сущности, и было самой настоящей жизнью.

Но вот ее прохладные пальцы сомкнулись на его возбужденном члене, и она повлекла его, как тельца на заклание, в сторону постели. На полпути она вдруг приостановилась, похоже придя к какому-то новому решению.

– Кем ты хочешь меня видеть? Я могу превратиться в кого угодно, кроме Алисы.

– Ты ревнуешь.

– Она крадет тебя у меня.

– И ты можешь стать кем угодно?

– Для тебя – да.

– Тогда стань Линдой.

– Линдой? Ты хочешь, чтобы я превратилась в Линду?

– Да.

И она превратилась в Линду, лежащую навзничь на постели – обнаженную Линду, призывно улыбающуюся Сэму. И она пахла, как пахнет Линда, и говорила голосом Линды. И он лег сверху и погрузился внутрь нее, извергнув семя сразу же, как только почувствовал под собой теплоту ее бедер. И в тот же миг Зубная Фея исчезла; осталась лишь вмятина на подушке в том месте, где была ее голова, да еще лужица серебристого, как Млечный Путь, семени на измятых простынях.

Клайв осторожно снимал с кончика своего пальца лоскуток кожи. Перед тем он долго ковырял палец иголкой и наконец смог подцепить и отвернуть кусочек верхнего слоя кожи размером с половину почтовой марки. Теперь нужно было взять каплю собственной крови и написать ею на коже свои инициалы. Он уколол иголкой большой палец. Сэм и Терри следили за этой операцией как завороженные.

В ближайшее время Клайва ждал еще один сложный экзамен, а тут его лицо в одночасье покрылось густой россыпью прыщей. Самые разные люди давали ему самые разные советы о том, что следует делать, чем умываться, какую пищу употреблять и какую исключить из рациона. Кто-то из ребят в его школе для вундеркиндов сказал ему, что прыщи возникают от чрезмерного увлечения онанизмом. Клайву хватило здравого смысла проконсультироваться по данному вопросу у Терри и Сэма, которые не имели прыщей, хотя честно сознались, что давно уже являются хроническими онанистами.

Впрочем, при всем его здравомыслии Клайв порой скатывался к абсолютно нелогичным умозаключениям. Он, например, возлагал вину за свои прыщи на школу Эпстайновского фонда.

– Три четверти учеников в Эпстайне запрыщавели! – сетовал он, бросая в пруд камень. -

Три четверти!

На берегу лежал тонкий слой снега, небо было бледно-голубым, а ветерок, рябивший серо-коричневую поверхность пруда, уже нес запахи наступающей весны.

– Это всего лишь гормоны, – сказал Терри.

– Это всего лишь слово. Гормоны есть и у вас с Сэмом, но у вас нет прыщей. Нет, во всем виновата эта дерьмовая школа! Там учатся только парни, а это неправильно. Вы учитесь в смешанных школах, и вот результат: никаких тебе сраных прыщей.

– Да у нас в школе полным-полно прыщавых ребят!

Однако Клайв не желал слышать голоса разума.

– Прыщи появляются оттого, что внутри у человека скопилась какая-то дрянь, которой надо вылезти наружу. И эта дрянь всегда находит выход в виде прыщей или чего-нибудь еще.

– И ты думаешь так вот избавиться от прыщей – написать кровью свое имя на куске своей кожи? – спросил Сэм.

– Это называется автопергамент, то есть «материал для письма, сделанный из собственной кожи».

Бедняга Клайв! Ему предстояло пройти вступительные экзамены в Оксфорд и доказать, что он способен освоить университетскую программу, опережая «нормальных учеников» сразу на шесть лет. По сему поводу один из учителей в его школе сухо обронил, что единственное, чему хорошо учат в Оксфорде или Кембридже, это умению издеваться над другими людьми так, чтобы они этого даже не заметили.

– Это у тебя и сейчас неплохо получается, – сказал Терри, когда Клайв передал им слова учителя, – значит, в Оксфорд тебе и дорога.

Это замечание уязвило Клайва до глубины души. Он и без того болезненно воспринимал свою оторванность от ближайших друзей, хотя эти двое тоже ходили в разные школы. Чувствуя, что его лишили чего-то очень важного, он завидовал той легкости, с какой Терри и Сэм могли общаться с другими людьми за пределами их маленького кружка, и тому, как свободно они чувствуют себя в обществе девчонок. Его поражала их способность запросто беседовать с Алисой, не вступая с ней в конфликт, что ему самому при всем желании не удавалось.

Клайв выдавил из пальца на кончик иглы каплю крови и вывел свои инициалы на лоскутке кожи. Когда с этим было покончено, он закопал автопергамент в землю на берегу пруда.

– Теперь я готов ко всему, – сказал он.

Проснувшись однажды утром, Сэм обнаружил на полу посреди спальни бойскаутский берет. С бьющимся сердцем он вылез из постели, поднял берет, и комната поплыла у него перед глазами.

Это был не его головной убор. Он мог даже не заглядывать в платяной шкаф, на полке которого были аккуратно сложены и преданы забвению его собственный берет, рубашка, шорты и алый шейный платок. Подобранный им с полу берет был гораздо большего размера, его покрывали грязные пятна, а кожаный ободок на изнанке потрескался и лопнул в нескольких местах. От берета воняло маслом для волос, землей и гнилыми листьями – то был безошибочно узнаваемый, неистребимый и вгоняющий в холодный пот запах мертвого бойскаута.

Берет принадлежал Тули.

Сэм взглянул на окно. Оно было приоткрыто. Он вспомнил, как Зубная Фея однажды пообещала ему «подбросить подарочек для психиатра». Его следующей мыслью было сжечь берет, как он ранее поступил с шейным платком. Но сперва нужно было разжиться керосином, стащив его из отцовской кладовки, и до той поры он спрятал находку под кроватью. После обеда он пришел к пруду с керосином, перелитым в бутылку из-под лимонада, и сжег берет, а его обгорелые останки пинком сбросил в воду.

– На, жри, – сказал он щуке.

Между тем не проходило и дня, чтобы во время поездки в автобусе Сэм не пытался увидеть в глазах Алисы хотя бы намек на какую-то особую близость. Он был уверен, что она не забыла тот поцелуй. Чутье подсказывало ему, что Алисе известно, с каким нетерпением он ждет малейшего знака с ее стороны и какую радость доставляет ему каждая ее улыбка. То же самое чутье говорило, что существует некая внешняя сила, мешающая развитию их отношений.

И однажды в пятницу, когда они ехали из школы, все разом прояснилось.

– Что ты делаешь в выходные?

Алиса зевнула, глядя в окно.

– Встречаюсь с моим парнем.

Сэм быстро оправился от неожиданности.

– Ты не говорила, что у тебя есть парень.

– Ты об этом и не спрашивал.

Новость была сокрушающей и унизительной. Некоторое время они ехали в молчании, пока Сэм, прикрывая остатки своего растоптанного достоинства рассеянно-безразличной интонацией, не поинтересовался:

– Я его знаю?

– Нет, – сказала Алиса и после паузы снизошла до пояснений. – Он работает в Лондоне, и мы видимся нечасто. Он объявляется на своей тачке, когда у него есть дела в наших краях.

«Объявляется на своей тачке», – повторил Сэм про себя. Алиса, в ее четырнадцать лет, всего годом старше Сэма, имела постоянного любовника, который работал в Лондоне и периодически объявлялся на своей тачке.

– Сколько же ему лет?

– Двадцать два.

Сэм почувствовал отвращение. Как она могла крутить любовь с человеком, столь катастрофически старым? Он вспомнил клочки письма, найденные в кармане ее куртки, и скомканную золотистую фольгу.

– Очень тонкая прозрачная пленка, – сказал он.

– Что?

– Осенняя паутинка. Нечто тонкое и непрочное.

– О чем ты говоришь?

– Тебе нужны пояснения?

– Похоже, ты рехнулся окончательно. – Она нажала кнопку звонка, чтобы остановить автобус. – Может, заглянешь ко мне в гости?

В гости к Алисе? Сэм лишь однажды видел ее дом, да и то издали.

– Когда?

– Завтра. Заходи после полудня.

– Но ведь ты встречаешься со своим парнем?

– Все равно заходи.

Таким вот образом Сэм наконец-то смог познакомиться с мамой Алисы. Эта семья – единственная среди всех известных Сэму семей – обитала в настоящем загородном особняке с обсаженной деревьями подъездной аллеей. Сам особняк, впрочем, нуждался в серьезном ремонте. Даже при поверхностном взгляде легко обнаруживались приметы запущенности, вроде нарушенной кладки черепичной крыши или пятен на боковых стенах там, где отвалилась штукатурка. Перед крыльцом стоял зеленый «ягуар» – изящная спортивная модель. Железный дверной молоток в форме собачьей головы неуверенно брякнул под рукой Сэма. Дверь открыла Алиса.

С некоторых пор Сэма особенно интересовала личность Алисиной мамы, которую звали Джун. В прошлом танцовщица, она, по словам Алисы, теперь переквалифицировалась в писательницы и зарабатывала на жизнь сочинением стихов для поздравительных открыток. Мысль о встрече с писательницей волновала и несколько страшила Сэма. Примерно такие же чувства вы бы испытывали, будучи предупреждены, что человек, с которым вам в ближайшее время предстоит иметь дело, горбат, одноглаз или сухорук. Комната, в которую его провела Алиса, не оправдала ожиданий Сэма. Он предполагал увидеть нечто богемно-экстравагантное, нечто, сразу дающее понять гостю, что он находится в доме писателя; на худой конец сгодились бы хоть череп на каминной полке или египетский саркофаг в прихожей. Но вместо этого он увидел самую ординарную мебель, обои с ворсистым рисунком и пианино красного дерева у дальней стены. Сама Джун Бреннан отчасти реабилитировала себя в глазах Сэма тем, что при обилии косметики на лице она так и не удосужилась выбраться из ночного халата. Она полулежала на диване, потягивая белое вино из высокого бокала. Ее голые пятки покоились на коленях сидевшего рядом молодого человека.

– Кто это? – спросила она без ярко выраженной неприязни.

Молодой человек поднял глаза на Сэма. У него были вьющиеся белокурые волосы и средиземноморский загар. Скучливая улыбка тронула его губы, когда Алиса представляла гостя.

– Это Сэм.

– Вы оказали нам честь своим присутствием, Сэмюэл, – сказала Джун, салютуя бокалом. Она говорила не очень внятно, глотая звуки и растягивая отдельные слова. – Она обычно не водит своих мальчиков съюттах.

Последнее слово прозвучало, как удар плетью по крупу лошади. Каково бы ни было его значение, от Сэма оно ускользнуло. «Еще только два часа дня, а Алисина мама уже нализалась», – отметил он про себя.

– Отведи Сэмюэла наверх, Алиса. Поиграйте в «Монополию» или еще во что-нибудь такое.

– Идем, – хмуро сказала Алиса.

Сэм прежде не имел возможности как следует осмотреться в девичьей спальне. Они с Терри однажды сумели проскользнуть в тщательно охраняемый будуар Линды, но были тут же пойманы и бесцеремонно выставлены вон. На стенах комнаты висели вырезанные из журналов фотографии поп-звезд: «Animals», «Kinks», «Yardbirds», «The Who», какой-то незнакомый Сэму блондинистый хлыщ по имени Хейнц [16]. Туалетный столик был украшен не слишком ценными призами, добытыми на конных состязаниях среди подростков. Рядом на полу расположился проигрыватель с оставленной на нем пластинкой. Алиса опустила иглу звукоснимателя, прибавила громкость и закрыла дверь спальни. «Трогги» истошно грянули «With a Girl Like You» [17].

– Не бери в голову. Она всегда такая, – сказала Алиса, садясь на пол и кивком предлагая Сэму сделать то же самое.

– То есть всегда поддатая?

– Почти всегда. Потому я и не звала тебя в гости раньше.

– А почему позвала сегодня?

Алиса пожала плечами, повернулась к зеркалу на туалетном столике и начала яростно расчесывать волосы.

– Я сперва принял этого типа внизу за того самого, ну, за твоего парня, – сказал Сэм.

– Так оно и есть.

– Разве? – Сэм не мог сдержать изумления. – По всему он больше смахивает на парня твоей матери.

Глаза Алисы ярко сверкнули в зеркальном отражении. Она выпустила из руки щетку для волос.

– Тут очень сложные отношения. Мать ничего не знает.

Пластинка остановилась, и в наступившей тишине Сэм услышал скрип шестеренок в собственной голове, мучительно пытающейся осмыслить эту «сложность отношений». Алиса переместила иглу на начало пластинки и вновь запустила ту же песню.

– Я люблю гонять такие вещи по многу раз подряд. Она от этого бесится.

– А ты не можешь найти парня, более подходящего тебе по возрасту?

– Что?! Ты имеешь в виду кого-нибудь из местных? В Редстоне все отстали от жизни.

Сэм был вынужден с ней согласиться. В Редстоне все явно отставали от жизни. Он также понял, с какой целью он был сегодня приглашен в этот дом.

– Значит, это правда?

– Что правда?

– Очень тонкая прозрачная пленка.

– Что?

– Это не стоит того, чтобы плакать всю ночь.

– Ненавижу, когда ты начинаешь нести всякий бред.

Сэм хотел сказать ей, что прочел обрывки ее письма, предназначенного – как он подозревал – сидевшему сейчас внизу молодому человеку. Но вместо этого он спросил:

– Ты знаешь, что такое автопергамент?

– Нет.

– Найдется иголка? Я тебе покажу.

Проигрыватель умолк, игла была немедленно перемещена на начало пластинки, и после нескольких секунд винилового шороха та же песня заиграла вновь.

Алиса держала свой автопергамент щипчиками, разглядывая его на свет. Ее написанные кровью инициалы ALB были отчетливо видны на лоскутке кожи. Это занятие развлекло ее секунд на пятнадцать. Затем она положила автопергамент на туалетный столик и со словами: «Я сделаю нам кофе», вышла из комнаты.

Сэм достал из кармана спичечный коробок и, воспользовавшись Алисиными щипчиками, аккуратно переместил в него свой и ее кусочки кожи. После этого он распахнул окно, рассчитывая по возвращении Алисы сказать ей, что автопергамент сдуло сквозняком. Зубная Фея взяла его зуб, а позднее взяла его семя. Теперь он возьмет у Алисы немного ее плоти и ее крови. Ему подумалось, что Зубная Фея вряд ли одобрит этот магический обряд. Да что там – наверняка не одобрит. Она может страшно рассердиться. При мысли об этом он содрогнулся.

Алиса вернулась с двумя чашками растворимого кофе.

– Только что слышала новость, – сказала она. – По телевизору сказали. В Уистменском лесу найден труп. Эй, что случилось? Сэм, ты в порядке?

Поиск по сайту: