Все относительно. Александра Агеева

В подъезде было прохладно и сумеречно. Ласковый осенний свет заглядывал, как в щель почтового ящика, в узкое окно под самым потолком и оседал золотистой пылью на кирпично-красный выщербленный кафель. Напоминающий докторскую булку тучный мужчина в рыхлой коричневой пиджачной паре беспрерывно звонил в дверь квартиры номер 47, пока наконец его не впустили. Там обнаружилась маленькая темная прихожая с дребезжащим холодильником и узким коридором. Открывший дверь человек явно не соответствовал крохотным размерам квартиры – это был огромный худой старик с блекло-голубыми глазами.
- Дубровский! Ты чего здесь? – тучный мужчина наскоро пожал руку хозяину квартиры и принялся стягивать с себя пиджак. – Затворник! О тебе только что в подворотнях не говорят. Про Нобелевскую слышал?!
- Слышал, - угрюмо промямлил старик. Гостю он был явно не рад.
- И от чего тогда такая кислая мина? Ей-богу, странный ты, Дмитрич.
- Сто лет без премии жил, и еще сто проживу, - Дубровский сунул руки в карманы бордового халата и свернул в грязно-голубую, просто обставленную кухню. За ним поспешил и тучный.
- Горжусь я твоей скромностью, Дуб. Все-таки в России самые скромные ученые. От того, кстати, и Нобелевских премий у россиян мало! Сделают открытие и сидят тихо, как ты. Чудные. Плесни мне воды? Жарко.
Старик Дубровский поставил перед гостем стакан и сел. На некоторое время в квартире стало совсем тихо, как в часовне.
- Как жена? – безразлично спросил Дубровский. Гость в ответ помахал рукой, обозначая неопределенность, и скривился. Они еще немного поговорили о посторонних вещах, но тучный мужчина все переводил и переводил разговор на некое изобретение и премию.
- Да что ты пристал ко мне, Женя? Хоть ты вот!.. Кому понадобилось это вдруг, с чего? Я разве говорил кому-то, что хочу продолжать работу? Пойду вот и сломаю там все и сожгу, хоть сейчас. Хуже не станет.
- А кто сказал, что премия дается для того, чтобы на эти средства продолжать работу? Нет, так-то оно так. Но ведь главное в ней – это престиж. Ведь к тебе сразу спонсоры потянутся. Хорошо, не хочешь продолжать работу, дело твое. Но ведь в наш университет захотят поступать! Нашу страну будут уважать не только как державу-покорительницу космоса, но и как первооткрывательницу Прошлого. Я считаю, что это твой гражданский долг. Ты что, не патриот, что ли?
- Куда ж ты выводишь-то так хитро? Никакого отношения это открытие ко всем остальным не имеет и никогда не имело. Я для себя старался, для себя получил результат, мне этот крест и нести. И вообще… Не пойдет оно людям на пользу.
- Пойдет, пойдет, не оружие же ты создал. Да что я тебе объясняю, ты же сам понимаешь, что такая вещь ни от кого не укроется. Ну, прошу тебя, Дмитрич, ну не хочешь, так потерпи маленько, приди на церемонию, получи премию, поулыбайся в камеру и все! Я все же не просто так пришел, - и гость умчался в прихожую и вернулся оттуда с конвертом. Конверт он протянул Дубровскому. – Билеты, Леша. Через две недели вылет. Они меня попросили тебе передать, а то, говорят, ты никого к себе не пускаешь и ключ от ангара не отдаешь.
Дубровский с отвращением смотрел на конверт, даже не пытаясь взять его в руки.
- И зачем, спрашивается, я тебя впустил? Подослали тебя, Сотник, как шпиона. Ну что ж, иди к ним обратно и скажи, что пусть сами премию получают и как хотят ею распоряжаются, - в голосе рослого старика дрожало раздражение. Евгений Сотников осторожно опустил конверт на стол, но Дубровский покачал головой, и ему пришлось взять его обратно в руки.
- Забирай это и уходи. Жене привет. И ассистенточке твоей тоже, - с этими словами Дубровский встал из-за стола. Лицо Сотникова приняло растерянно-вежливое выражение. Похлопав мутными круглыми глазами, он стал медленно пятиться обратно в прихожую. Там он с унылым видом натянул пиджак и предпринял две попытки «забыть» конверт в квартире. Но старик стоял на страже и под конец даже сам сунул конверт Сотникову в карман.
- Ты все-таки у себя оставь и подумай… - бормотнул тучный гость в подъезде под звук закрывающейся двери. Дверь прищемила протянутый в очередной раз конверт в руке Сотникова и безнадежно помяла его. В квартире послышались удаляющиеся шаги.
Когда Сотников вышел на улицу, навстречу ему со скамейки поднялась девушка-ассистентка в бежевой юбке, белой рубашке, с небольшой синей папкой в руках и с аккуратным пучком русых волос на затылке. Она скромно дождалась, пока Сотников поравняется с нею, и пошла рядом.
- Что, Евгений Борисович, взял? – спросила она.
- Не взял.
- Очень странно. Чего ж ему надо?
- А кто его знает, - Сотников открыл перед ассистенткой дверь машины, дождался, когда она сядет, и тоже полез внутрь. – Но его жизнь изрядно потрепала. Я-то знаю, я его со студенческих лет помню, а университетские канцелярские крысы его не поймут никогда.
- Что могло такого случиться с человеком, чтоб его совсем не интересовало все это? Ладно, положим, слава и деньги действительно здесь ни при чем. Но признание? Помощь человечеству?
- Он и не собирался никогда наукой заниматься. Свой бизнес небольшой был, жена, ребенок. Жену он выбрал – тонюсенькую девочку, фею, не оправилась после родов и умерла. А сын родился идиотом, - машина тронулась и поехала по старым, захламленным улочкам. В центре города процветали роботехника и нанотехнологии, а здесь население закостеневало и сливалось с разрушающимися стенами. Современный мир все больше и больше походил на растянутую жевачку, где чем дальше в прогресс уходила передовая половина человечества, тем сильнее увязали в нищете отстающие, и перешеек между ними становился все тоньше. – Сын какое-то время жил и даже излечивался от идиотии, лет до 10, а потом пропал. Дубровский почти все свои деньги потратил на его поиски, пока его будто бы по голове стукнули – взялся за науку, чтобы изобрести что-то, что может помочь ему найти сына.
- А если его давно нет в живых?
- Я говорил с ним на эту тему, но он только отмахивается, мол, понял бы, раз отец, а так прямо нутром чует, что просто не там ищет. Ну, и что? Открытие сделано, машина построена, а Дубровский ходит мрачнее тучи. Спрашивается, зачем…
Автомобиль выехал на пневматическую дорогу, втянул колеса и поплыл на воздушной подушке дальше в дебри стеклянных новостроек.

Если отдаляться от горящей свечи со скоростью, равной скорости света, то для отдаляющегося она застынет. Если превысить скорость света, то можно увидеть горение свечи в обратном направлении, будто бы в перемотке. Этот простенький постулат из школьных учебников физики не давал Алексею Дубровскому спать и есть. Этот постулат и тот факт, что его сын так и не был найден. Не нужно быть гением, чтобы понимать, что люди не растворяются в воздухе. Раз тело не было найдено, значит, бедный мальчик-идиот всего лишь потерялся.
Дубровский действительно истратил почти все, что имел, на возможность узнать, что стало с его сыном. Когда его собственных денег не хватило, он пошел в университет, в правительство, обратился ко всем, как за подаянием. Тридцать с лишним лет упорного труда и битья об глухие стены непонимания, безденежья и науки выбелили его и высушили. Но зато машина была готова.
Если вы спросите его, как это работает, он скажет, что вы все равно ничего не поймете. Начнет говорить что-то о созданных им телепортах-ускорителях, о Неопределенных частицах, которые сохраняют свойства и функции одного целого, будучи разделенными и несущимися в пространстве с огромной скоростью, о супер-линзе, которая принимает видеосигнал от Неопределенных частиц и отфильтровывает все, кроме информации о поверхности Земли, и еще о многом другом. Под конец он просто объяснит, что это машина, которая теоретически позволяет отснять происходящее на поверхности Земли в обратном порядке вплоть до появления самой планеты и ранее. А когда вы его спросите, сколько времени машина может обратить вспять фактически, седой старик погрустнеет и промолчит.
- Лексей Николаич? – пропел подтянутый мужчина в синем костюме, ослепительно улыбаясь дверному глазку квартиры номер 47.
- Нет, нет, нет, Макоев, только не Вы! Даже не просите, - сказал Дубровский и устало сел на табурет в прихожей. Сотников не выполнил задания, и в ход пошли танки.
- Алексей Николаевич, на нас давят. Вы просто не видели, что там творится! Приехали из Москвы, из Латвии, из Японии приехали! Нам обрывают телефоны, от нас требуют срочно выдающегося ученого, которого мы, как нам сказали, нагло скрываем! Около ангара журналисты разбили палатки, в социальных сетях ходят слухи, что Вы – масон или иностранный шпион. Мы Вас спасаем, Алексей Николаевич!!! – голос из-за двери звучал глухо и почти отчаянно, но вежливо.
- Что-то университет не торопился меня спасать, когда мою работу чуть не свернули за арендные долги.
- Да, признаем, не сразу вникли в Ваш гений, но исправляемся же. Я не прошу, чтобы Вы меня впустили или слушали. Просто хотя бы возьмите конверт, - в голосе Макоева слышалась мольба. Дубровский ничего не ответил.
- Алексей Николаевич, на случай, если Вы откажетесь, ректор повелел вскрывать ангар, - уже без улыбки предупредил Макоев.
- Это тот, который сторожит целая стая репортеров? Желаю удачи, - старик только усмехнулся.
- Подумайте об университете. О людях, которые с Вами работали, поддерживали Вас. Они-то достойны признания, не так ли?
- Мне никто никогда не помогал. Надо мной смеялись, мне отказывали, а я все делал один. И результатом стараний я распоряжусь самостоятельно, - Дубровский встал и собрался отойти, чтобы прекратить разговор, но внезапно дверь так сильно пнули, что он от неожиданности вздрогнул и осел обратно.
- До скорой встречи, Алексей Николаевич, - отчеканил белозубый менеджер и гулко зашагал прочь.
Дубровский снова поднялся и поплелся в комнату. Неприятный разговор быстро выветривался из его головы, как мусор, растворялся в иных, еще более мрачных мыслях.
Зайдя в спальню, старик уселся в неглубокое кресло перед компьютерным столом и надел очки. На столе стоял допотопный ноутбук, на экране которого застыл кадр из какого-то видео, снятого с воздуха – засыпанные снегом прямоугольники крыш двухэтажек и светло-коричневая дорога, усыпанная, как изюмом, идущими в разных направлениях людьми. Дубровский немного поиграл бегунком и, отмотав видео назад, начал просмотр.
Он видел это уже раз пятьдесят, и каждый раз с мазохистическим упорством включал его снова. Это было то самое видео, на котором сквозь пелену тридцати прошедших лет виднелись его родной город, знакомая улица и такой родной, будто только вчера потерянный десятилетний мальчик в синей шапке. Как он улизнул из дома и зачем? Неясно. Понятнее стало только то, почему его никто не смог найти.
Вот синяя шапочка на экране скрывается под белой автобусной крышей. Автобус тронулся, и фокус камеры двинулся за ним. После нескольких остановок несчастный ребенок вышел и растерянно завертелся на месте в толпе выходящих пассажиров. Потом он, по-видимому, решил поехать в обратную сторону, для чего перешел дорогу и стал ждать обратную маршрутку.
- Умный мальчик.. – с дрожью в голосе пробормотал Дубровский.
Но следующий автобус повез его не обратно, а по другой дороге, и на этот раз он вывез сына Дубровского за город. На остановке никого не было, и никто больше на ней не вышел. Вокруг были только широкая дорога, обрамленная черным кружевом деревьев, и простирающиеся до горизонта поля.
Сердце отца набирало обороты, так как он уже знал, что будет дальше. Мальчик в синей шапке перешел пустую дорогу и через сугробы пошел вдоль обочины. В тот момент, когда он подошел в чернеющей грязью проталине теплотрассы, Дубровский не выдержал и зажмурился. Когда он через секунду открыл глаза, его сын уже барахтался в темной дымящейся жиже, заполнявшей незакрытый люк. Мучения его продолжались недолго, и жидкость в люке вскоре успокоилась.
Дубровский тяжело дышал и слушал пульс, молотом бьющий его по затылку. Следующие полчаса на экране будут только дорога, деревья, да проедут несколько машин. Потом в сумерках по дорожному полотну пройдется эскадрилья снегоуборочных монстров, и ни одна ищейка на свете не сможет отыскать следы его сына в снежном месиве, отброшенном на край автострады.
Правы, чудовищно правы были все те, кто столько лет уверял Дубровского, что пора оставить надежду. Что десятилетний ребенок-идиот не заблудился, не попал в приют, не скитается по другим городам. А он надеялся на родительское чутье… Взрослый, рассудительный мужчина назвал чутьем то, что являлось лишь наивной верой в справедливость, в которой судьба, отнявшая жену, все же оставляет Дубровского и его сына в покое.
Гениальный физик ошибся. Все относительно. Даже если ты видишь возрождающуюся из потеков воска свечу, для самой свечи время не оборачивается вспять. Оно течет вспять между вами. Дубровский зашвырнул свои Неопределенные частицы на мириады парсеков со скоростью, намного превышающую скорость света, только для того, чтобы увидеть, как страшно он опоздал. До недавнего времени он жил хотя бы надеждой. А теперь каждый просмотр жуткого видео расчленял эту надежду снова и снова.
В то же время мозг старика отчаянно работал. Не так, как тридцать лет подряд, а по-иному. Когда-то давно Дубровский и помыслить не мог о перемещениях в прошлое, поэтому и принялся за достижимое. Но сейчас знания ученых всего мира расширились, и в этом направлении появились определенные наработки. Идея заняться созданием машины времени для своей спасательной операции пришла к нему пару дней назад. И только сейчас, после визита Макоева, Дубровский понял, что ему действительно пора вернуться на несколько шагов назад и поменять направление движения. Пришло время поворачивать вспять.
Но легче сказать, чем сделать. Когда в университете прознали, что у чудака-экспериментатора стало что-то наклевываться, главным страхом администрации стало то, что Дубровский может не успеть закончить работу до своей смерти. Поэтому после окончания разработок ему мягко намекнули, что изобретение ждет великая судьба (конечно, в руках государства), а его самого – мемориальная доска на стене университета, большая благодарность ректора и отставка. Дубровский никому не показывал своих чертежей и программ, к настоящему моменту он их уничтожил, так что создать еще одну такую машину практически невозможно. Нет, прикасаться к изобретению ему больше не позволят. Даже поездка за премией – всего лишь способ отвлечь Дубровского от своего драгоценного ангара, который вскроют даже прежде, чем старик сядет в самолет. Тем не менее, ему необходимы некоторые ее уникальные детали, которые могли бы стать частью настоящей машины времени. А Нобелевская премия помогла бы ему погасить долги. Кто знает, быть может, ему даже придется остаться в Швеции во избежание мести обидчивого ректора и предприимчивых чиновников.
Как же не вовремя приходят все эти послы из университета со своей премией! Заявляются как раз тогда, когда единственным желанием Дубровского является уничтожение изобретения, разрушившего его жизнь. Теперь же, когда у него снова появилась цель, Нобелевка показалась ему не такой отвратительной затеей. Придется идти с повинной в университет и просить отдать блудному физику отвергнутый конверт. Но это все потом, потом. Сначала – забрать детали машины и спрятать.
Удивленный собственной решимостью, Дубровский за пару минут собрался и вышел на улицу. Там уже была ночь. Октябрьский ветер вяло чесал безжизненную листву, над скамейками в темноте плавали сигаретные огни местной шпаны. Дворы, казалось, заснули, но Дубровскому почему-то даже свет фонарей казался зловещим и обличающим. Он сел в свою старую, без пневматики, машину и повел ее по кольцевой дороге в другую часть города – там располагался захудалый филиал университета и ангар.
Автомобиль на всякий случай было решено оставить за пару кварталов от места назначения. Макоев не соврал – перед высоким серым зданием с полукруглой крышей действительно стояли четыре репортерские машины, которые сторожились двумя-тремя худыми молодыми людьми с камерами наперевес, в то время как остальное население автомобилей ошивалось в ближайшей чебуречной. Дубровский раздраженно сплюнул и, пока его не заметили, полез к неприметной двери в торце ангара, скрытой непонятным выступом стены и потрепанными кустами акаций. Оказавшись внутри, первым делом он отключил сигнализацию. Здесь не было окон, поэтому свет не выдал бы его присутствия журналистам. Тем не менее Дубровский нажал на выключатель с неясной дрожью в груди, с беспокойством ребенка, заслышавшего среди ночи шум в шкафу. Неяркий свет выхватил из мрака серую, увитую проводами поверхность стен и пола, панель управления конструктором-манипулятором, сам манипулятор и огромную, в два человеческих роста, металлическую 'кастрюлю'. И ничего больше - все так, как Дубровский оставил тут почти месяц назад. Помнится, что тогда он впервые увидел на экране, как пропадает в темной воде синяя шапка. В приступах опьяняющего отчаяния и бешенства он многое тут разносил на куски, а потом, в отупляющей тоске, с упорством психопата прибирал все до последнего винтика.
Дубровский обошел 'кастрюлю' и оказался в небольшой подсобной комнате со стеллажами, перегруженными запчастями, системными блоками и инструментами. Он достал небольшой аппарат по измерению напряжения и плоскогубцы и вернулся к машине. Вдруг его окликнули:
- Алексей Николаевич! Доброго Вам вечера, - у приоткрытой двери ангара стоял выглаженный и бодрый Макоев. У Дубровского все похолодело внутри.
- И Вам, Дмитрий Васильевич. Вы что же это, следите за мной, что ли? – дружелюбный тон дался Дубровскому нелегко. В голове его проносились одновременно десятки мыслей о том, как спровадить надоедливого менеджера.
- Не за Вами. За ангаром, - Макоев вежливо улыбался, как на конференции. Странно было видеть это произведение кадрового искусства в старом здании глубокой ночью. – Ваша машина - штука ценная и крайне полезная. Университет и государство не допустят, чтобы что-то случилось с Вашим шедевром, можете об этом не беспокоиться. Пришли проведать свое детище?
- Да, именно так. Сижу я, знаете ли, пью чай, как вдруг приходит мне в голову мысль, что кое-где я тут напортачил. А как, скажите, показывать машину японцам, если в ней неполадки? Решил не откладывать и сразу все исправить, - Дубровский натужно улыбался, неловко вертя в руках плоскогубцы. Как же все отвратительно складывается. Он своими руками открыл врагам ангар. Сделать ход конем?
- Я думаю, Вам не стоит беспокоиться, Алексей Николаевич. Тех результатов, которых Вы уже достигли, вполне достаточно, чтобы поразить любого, даже самого видного ученого. Не надрывайтесь, пройдемте на улицу. Заодно интервью дадите, репортеры из штанов повыпрыгивают от счастья.
- Позвольте, не будете же Вы мне указывать, Дмитрий Васильевич. А если машина просто взорвется? Ни с того, ни с сего? Я не могу ее так оставить. Да и править я много не буду – только удалю ненужные, перегружающие систему детали.
Глупо, очень глупо. Но кто сказал, что Макоев умен? В науке он точно ни черта не смыслит, школяр.
- И все же, давайте хотя бы дождемся утра. Отдохнете от мыслей, дождетесь коллег, там и видно будет, - Макоев сделал движение вперед, как будто хотел взять Дубровского под руку и вывести его из ангара.
- А зачем мне коллеги? Это мое произведение от схем до микросхем, мой мальчик, - Дубровский засмеялся. – Неужели я пожелаю, чтобы мое творение разочаровало восторженных почитателей во время первой же демонстрации его способностей?
Вы хотели напыщенного, жадного до славы простофилю? Получайте. Но игра все равно была слишком слабой.
- Конечно, мы так не думаем. Уважаемый Алексей Николаевич! Мало где сыщете Вы почитателей более рьяных, чем в нашем университете. Потому как Ваш самоотверженный гений дал миру шанс разгадать тысячи загадок прошлого, раскрыть миллионы преступлений, отыскать несметные клады, узнать, наконец, как появился человек! Относительно человечества Вы – просто светоч Времени! Вами ныне проложена фундаментальная тропа в новую эпоху достоверного знания о Прошлом, - Макоев выдержал пафосную паузу и раскрыл руки в приглашающем жесте. – Университет лишь мечтает о том, чтобы стать бессменным стражем этой тропы, ее щитом от любых, - он сделал на этом слове акцент, - любых посягательств.
Дубровский кипел от негодования. Как смеет этот мир требовать у него хоть что-то?! После всех своих лишений он хотел только дойти до цели, конкретной и живой, как десятилетний мальчик, бредущий по обочине… Такой же живой, но совсем не такой обреченной. Имеют ли право кричать ему: «Остановись! Ты достаточно сделал для нас!», когда для самого себя он не сделал ничего?
Но Макоев был непреклонен. Пора сделать ход конем.
- Да, да, Вы бесконечно правы, мой мальчик. А знаете, я прошу прощения за нашу прошлую встречу. Считаю своим долгом подчиниться общественности и сделаю это с радостью. Я поеду за Нобелевской премией. Даже почту это за честь.
- Правда? Чудесно! – в мгновение ока в руках улыбающегося менеджера возник конверт. Он подошел к Дубровскому и протянул ему белый прямоугольник. – Так это надо отметить! Откладывайте свои приспособления, я сейчас подгоню машину, поедем куда-нибудь, согласны?
Дубровский сделал резкий выпад, пытаясь ударить Макоева плоскогубцами в висок. Однако тот как будто ждал такого маневра – он ловко схватил оппонента за руку, а после коротко и мощно ткнул жилистым кулаком под ребра. Дубровский охнул и согнулся пополам.
- Вот упрямый старик, - злобно прошипел менеджер, подхватывая обмякшее тело.
Из ангара Дубровского выносили в черном мешке. Наутро в социальных сетях появились сообщения о том, как ночью от инфаркта скончался гениальный физик, и о том, как наука вложила в руки человечества ключи от мирового Прошлого.

Заявка №15

Поиск по сайту: