КНИГА ПЯТАЯ (Е)

Аристотель. Никомахова этика

КНИГА ПЯТАЯ (Е)

(1). В связи с правосудностью (dikaiosyne) и неправосудностью (adikia)

нужно рассмотреть [следующие вопросы]: к каким поступкам то и другое может

иметь отношение, обладание какого рода серединой есть правосудность и в чем

серединой является правосудное (to dikaion)?

Пусть наше рассмотрение идет тем же путем (metho-don), что и в

предыдущем изложении.

Мы видим, конечно, что все склонны называть правосудностью такой склад

[души], при котором люди склонны к правосудным поступкам (praktikoi ton

dikaion), совершают правосудные дела (dikaiopragoysi) и желают правосудного

(ta dikaia). Подобным образом и о неправо-судности [говорят, что это такой

склад], при котором поступают неправосудно (adikoysi) и желают

неправосудного (ta adika). Поэтому сперва пусть это и будет у нас как бы в

общих чертах принято за основу.

Между тем с науками и умениями дело обстоит иначе, нежели со складами

[души]. А именно для противоположностей признается существование одного и

того же умения, или одной и той же науки, но склад как один из

противоположных складов не может быть тождественным для противоположностей;

скажем, от здоровья не бывает ничего ему противоположного, только здоровье:

ведь походку мы определяем как здоровую, когда ходят так, как в здоровом

состоянии.

Часто поэтому (душевный] склад узнается [при сопоставлении] с

противоположным и часто по тому, с чем он имеет дело; например, когда

очевидно, [в чем состоит] закалка, становится очевидным и то, в чем плохая

закалка; и как по тому, что закаливает, [выясняется] она сама, так по ней -

что закаливает, потому что если закалка - это крепость мышц, то отсутствие

ее - их вялость, а что закаливает, то делает мышцы крепкими.

Отсюда, как правило, следует, что если одно из двух [противоположных

понятий склада] многозначно, то многозначно и другое, т е. если многозначно

"правосудное", [или "правое"), то и "неправосудное", [или "неправое"].

2. По всей видимости, у "правосудности" и "неправо-судности" много

значений, но из-за их близости, что это соименность, скрыто и не так

заметно, как при далеких [значениях] (в последнем случае велико различие по

внешнему виду); ясна, например, соименность, когда называют "ключом",

["ключицей"], кость пониже шеи у животных и то, чем запирают двери.

Посмотрим теперь, в скольких значениях говорят "не правосудный"

(adikos). Итак, "неправосудным" считается тот, кто преступает закон

(paranomos), кто своекорыстен (рlеоnektes) и несправедлив (anisos), а отсюда

ясно, что правосудный - это законопослушный (nomimos) и справедливый (isos).

Стало быть, правосудие, [или право], - это законное и справедливое, а

неправосудие, [или неправое], - это противозаконное и несправедливое.

Коль скоро неправосудный своекорыстен, корысть его будет в благах

вообще, но не во всех, а в тех, с которыми связана удача или неудача [в

жизни] и которые, если взять их безотносительно, всегда являются благами, но

применительно к тому или иному человеку не всегда. [Тем не менее] люди молят

о таких благах и ищут их, [чего делать] не должно, но надо, с одной стороны,

молить, чтобы блага безотносительные были бы [благами] и для них самих, а с

другой - выбирать то, что для них блага.

Неправосудный не всегда избирает большее, но [иногда] и меньшее, если

речь идет о безусловном зло. А поскольку меньшее зло считается в известном

смысле благом, своекорыстие же обращено на блага, то тем самым и здесь

[неправосудного] надо считать своекорыстным. Он и несправедлив: ведь это

[понятие] включает [присвоение "чужого" блага и отказ от "своего" зла] и

[является, стало быть,] общим [понятием].

3. Коль скоро, как мы видели, преступающий законы неправосуден, а

законопослушный правосуден (dikaios), ясно, что все законное в известном

смысле правосудно. В самом деле, что определено законодательным

[искусством], законно, а каждое из этих [определений] мы признаем

правосудным, [т. е. правом].

Законы говорят обо всем вместе, причем имеют в виду либо пользу всех,

либо лучших, либо имеющих власть {по добродетели} или как-то еще иначе, так

что в одном из значений, [а именно в широком], мы называем правосудным то,

что для взаимоотношений в государстве (politike koinonia) создает и

сохраняет счастье, и все, что его составляет.

Закон, стало быть, предписывает как дела мужественного (например, не

оставлять строя, не обращаться в бегство и не бросать оружия), так и

благоразумного (например, не блудить, не насильничать), а также ровного

(например, не бить и не бранить); соответственно и с другими добродетелями и

пороками: в одном он наставляет, а другое воспрещает, причем если правильно

составлен, то правильно, и хуже, если составлен небрежно.

Итак, правосудность сия есть полная добродетель, [взятая], однако, не

безотносительно, но в отношении к другому [лицу]. Поэтому правосудность

часто кажется величайшей из добродетелей, и ей дивятся больше, чем "свету

вечерней и утренней звезды". И даже пословица говорит:

Всю добродетель в себе правосудность соединяет!

И эта добродетель есть в первую очередь полная добродетель, так как

обращение с нею - [это проявление] полной добродетели, а полнота здесь от

того, что, обладая этой добродетелью, можно обращать ее на другого, а не

только на себя самого. А ведь многие способны обращать добродетель на свои

собственные [дела], но на отношения с другим не способны. Потому-то метким

слывет изречение Бианта: "Мужчину чин покажет", ибо как начальник [он

проявляет себя] в отношении к другому и во взаимоотношениях в государстве.

На том же [основании] правосудность единственную из добродетелей почитают

"чужим благом" затем, что она существует в отношении к другому.

Действительно, [правосудный] приносит пользу другому, будь то начальник или

[один] из сограждан (kosnonos).

Самый порочный человек, конечно, тот, чей порок обращается на него

самого и близких, однако самый добродетельный не тот, чья добродетель

обращается на него самого, а тот, чья - на другого, ибо это трудное дело.

Потому данная правосудность не часть добродетели, а добродетель в

целом, а противоположное не часть порочности, но порочность в целом. В чем

же разница между добродетелью и данной правосудностью, ясно из сказанного

выше, ибо, с одной стороны, они тождественны, а с другой - это разные

понятия, а именно: поскольку речь идет об отношении к другому, постольку

[перед нами] правосудность, а поскольку о соответствующем [душевном] складе,

взятом безусловно, постольку о добродетели.

4(II). Но мы все-таки исследуем правосудность как часть добродетели,

ибо есть и такая, как мы утверждаем. То же самое справедливо и для

неправосудности как части [порочности]. Что такая существует, доказывает

[следующее]: тот, чьи действия соответствуют иным порокам, конечно,

поступает неправосудно, однако он ни в чем не своекорыстен (скажем, бросив

по трусости щит, или обругав по злобе, или не пособив по скупости деньгами).

Когда же человек ведет себя своекорыстно, [его поступки] часто ни одному из

[пороков] не соответствуют, ни тем более всем [порокам], и все же их

отличает какая-то подлость (ведь этого человека мы осуждаем!) и

неправосудность. А значит, существует особая "неправосудность", как бы часть

от неправосудности в целом, и существует нечто "неправосудное" как часть от

неправосудного [и] противозаконного в целом.

Далее, если один блудит ради наживы и за плату, а другой - по влечению,

платя и платясь за это, то последнего скорее, пожалуй, сочтут распущенным,

нежели своекорыстным, а первого - неправосудным, но не распущенным. Ясно,

что это из-за наживы.

Далее, все прочие неправосудные дела (adikemata) всегда можно возвести

к какому-нибудь пороку, например: если совершил блуд - к распущенности, если

оставил соратника [в бою] - к трусости, если ударил - к гневу, но если

нажился, то ни к чему, кроме неправосудности.

Таким образом, очевидно, что наряду с неправосуд-ностью в целом

существует и некая другая, частная, именуемая так же, потому что по

определению они относятся к одному и тому же роду, ведь и то и другое имеет

смысл в отношении к другому [лицу], только неправосудность [в узком смысле]

обращена на почесть, имущество, безопасность или на то, что (будь у нас одно

слово) охватывает это все и что [возникает] при удовольствии от наживы; а

другая [неправосудность] обращена на все, с чем имеет дело добропорядочный.

5. Ясно, таким образом, что существует несколько [видов] правосудности

и что наряду [с той, которая совпадает] с добродетелью в целом, существует

некая другая; осталось выяснить, что это и каково оно.

Итак, неправосудное определено и как противозаконное, и как

несправедливое, а правосудное - как законное и справедливое.

Неправосудность, о которой было сказано ранее, соответствует

противозаконности. Поскольку же несправедливость [как неравенство] и

противозаконность не тождественны, но различаются как часть по отношению к

целому (ведь все несправедливое [в смысле неравенства] противозаконно, но не

все противозаконное несправедливо [в этом смысле]), то неправосудное и

неправосудность тоже не одни и те же, но [могут] отличаться от

[неправосудности и неправосудного в целом], т. е. одно [выступает] как

часть, другое - как целое; действительно, неправосудность в смысле

несправедливости - часть неправосудности в целом, точно так же как

правосудность [в смысле справедливости - часть] правосудности в целом.

Следовательно, нам нужно сказать о частной правосудности и частной

неправосудности и о таком же правосудном и неправосудном.

Поэтому оставим в стороне правосудность, подчиненную добродетели в

целом и представляющую собою обращение добродетели в целом на другое [лицо],

и соответствующую неправосудность, [которая так же соотносится] с

порочностью [в целом]. Ясно также, как в соответствии с этим следует

определить правосудное и неправосудное. Дело в том, что, может быть,

большинство законных [поступков] совершается от добродетели в целом, так как

закон предписывает жить по всей добродетели и запрещает - по любой

порочности; а добродетель в целом создается поступками, которые представляют

собою узаконенные [действия], установленные законодателем для воспитания на

общее [благо]. По поводу воспитания каждого в отдельности, благодаря

которому муж [бывает] добродетелен в безусловном смысле слова, впоследствии

надо [будет] определить, к государственной или другой науке это относится,

ибо, во-видимому, быть добродетельным мужем и [добродетельным] гражданином

не во всех отношениях одно и то же.

Один вид частной правосудности и соответствующего права (to dikaion)

связан с распределением (en tais dianomais) почестей, имущества и всего

прочего, что может быть поделено между согражданами (koinonioyntes)

определенного государственного устройства (именно среди них одному возможно

иметь в сравнении с другим несправедливую или справедливую [долю] (anison

kai ison). Другой [вид] - направительное (diortotikon) право при взаимном

обмене (synallagmata). Оно состоит из двух частей; дело в том, что обмен

бывает произвольный (hekoysia) и непроизвольный (akoysia), а именно:

произволен такой, как купля, продажа, ссуда, залог, заем, задаток, платеж

(произвольными они называются потому, что начало этих обменов зависит от

нашей [воли]), а непроизвольный обмен осуществляется тайком - скажем, кража,

блуд, спаивание приворотным зельем, сводничество, переманивание рабов,

убийство исподтишка, лжесвидетельство - или подневольно - скажем,

посрамление, пленение, умерщвление, ограбление, увечение, брань, унижение.

6(III). Поскольку неправосудный несправедлив и неправосудное

несправедливо, ясно, что между [крайностями] несправедливого существует

некая середина. Это и есть справедливое равенство (to ison), ибо, в каком

действии возможно "больше" и "меньше", в том возможно и справедливое

равенство. Следовательно, если неправосудное несправедливо, то

правосудное-справедливо; именно так все и думают даже без рассуждения.

Поскольку же справедливое равенство - это середина, то правосудное - это

[тоже], видимо, какая-то середина, а справедливое равенство предполагает не

менее двух [доль и двух сторон]. Соответственно и правосудие необходимо

является серединой и справедливым равенством по отношению к чему-то и для

кого-то, притом как середина [оно находится] между какими-то [крайностями]

(а именно между "больше" и "меньше"), а как справедливое равенство - это

[равенство] двух [доль], наконец, как право - это [право] для известных

[лиц].

Право, таким образом, с необходимостью предполагает не менее четырех

[вещей], потому что и тех, для кого [существует право, не менее] двух, и то,

к чему [оно применяется], - две вещи. При этом для лиц и для вещей будет

иметь место одно и то же уравнивание (isotes), ибо одинаково отношение одной

пары, [т. е. вещей], и другой, [т. е. лиц], а именно: если люди не равны,

они не будут обладать равными [долями], вот почему борьба и жалобы [в суд]

бывают всякий раз, когда не равные [доли] имеют и получают равные [люди]

или, [наоборот], не равные [люди] - равные [доли]. Это дополнительно

проясняется [понятием] "по достоинству". Дело в том, что распределительное

право, с чем все согласны, должно учитывать известное достоинство, правда,

["достоинством"] не все называют одно и то же, но сторонники демократии -

свободу, сторонники олигархии - богатство, иные - благородное происхождение,

а сторонники аристократии - добродетель.

Следовательно, право есть нечто соотносительное [т. е.

пропорциональное]. А входить в пропорцию - это свойство не только числа

самого по себе, но вообще счисляемого. Пропорция есть приравнивание (isotes)

отношений и состоит не менее чем из четырех членов. Ясно, таким образом, что

из четырех членов состоит прерывная пропорция. Но и непрерывная тоже. Ведь в

ней одним членом пользуются как двумя и повторяют его дважды, например A

относится к B, как B относится к Y. Значит, B повторено дважды, а

следовательно, если B дважды и поставить, членов пропорции будет четыре.

Так и право предполагает не менее четырех [членов] и отношение здесь то

же самое, ведь они разделены соответственно на лица и вещи. А значит, как

член A будет относиться к B, так Y - к S, и соответственно [в другом

порядке]: как A к Y, так B к S, следовательно, [точно так относится] и целое

к целому, [A+Y: B+S] и распределение объединяет в пары именно эти [слагаемые

целого]; а если именно так составили [одно и другое целое), то пары

объединены правосудно.

7. Итак, объединение в пары A с Y и B с S - это правосудие в

распределении, и правосудие это представляет собою середину, {а

неправосудие} - нарушение пропорциональности, ибо пропорциональность - это

середина и право состоит в пропорциональности.

(Эту пропорцию математики называют геометрической, так как в

геометрической пропорции суммы членов относятся именно так, как каждый член

пропорции к соответствующему члену.) Но эта пропорция не непрерывная, потому

что в ней не может быть члена, который, будучи одним, обозначал бы и того,

кому [нечто уделяется], и то, что [уделяется].

Итак, правосудие это - пропорциональность, а неправосудие -

непропорциональность. Значит, [в последнем случае] одно отношение больше, а

другое меньше; именно так и происходит на деле. Действительно, поступая

неправосудно, имеют блага больше, [чем следует], а терпя неправосудие -

меньше. А со злом наоборот: при сравнении с большим меньшее зло подпадает

определению блага, ибо меньшее зло предпочтительнее большего, а что

предпочтительно, то и благо, и, чем больше [нечто предпочитают], тем большее

[это благо]. Таков, следовательно, один вид правосудия.

(IV). Осталось рассмотреть еще одно право - направительное, которое

имеет место при произвольном и непроизвольном обмене. Этот вид права иной в

сравнении с предыдущим. Дело в том, что правосудие в распределении

общественного всегда согласуется с названной, [т. е. геометрической],

пропорцией (ибо и тогда, когда распределяют общее имущество, распределение

будет соответствовать тому же самому отношению, в каком находятся друг к

другу взносы [участников]), а неправосудие, противоположное этому

правосудию, состоит в непропорциональности.

Что же касается правосудия при обмене, то оно хотя [и означает]

известное справедливое равенство (а неправосудие - несправедливое

неравенство), но соответствует не этой пропорции, а арифметической. Ведь

безразлично, кто у кого украл - добрый у дурного или дурной у доброго - и

кто сотворил блуд - добрый или дурной; но если один поступает неправосудно,

а другой терпит неправосу-дие и один причинил вред, а другому он причинен,

то закон учитывает разницу только с точки зрения вреда, с людьми же он

обращается как с равными. Так что если данное нарушение права представляет

собою нарушение равенства, то судья [как вершитель правосудия] старается

восстановить его; ведь и тогда, когда один получил увечье, а другой его

нанес или [один] убил, а другой умер, страдание и деяние различают как

несправедливо неравные [доли]; [а судья], отнимая наживу, восстанавливает

равенство с помощью "убытка", [т. е. взыскания]. В подобных случаях,

конечно, выражаются обобщенно (hos haplos eipein), даже если название иногда

не подходит, скажем "нажива" для побившего и "убыток" для пострадавшего, и

тем не менее, когда страдание измерено, одно зовется "убытком" (he dzemia),

а другое - "наживой" (to kerdos).

Таким образом, справедливое равенство - это середина между "больше" и

"меньше", а нажива и убыток - это "больше" и "меньше" в противоположных

смыслах, т. е. больше блага и меньше зла - нажива, а наоборот - убыток.

Серединой между тем и другим оказывается справедливое равенство, которое мы

определяем как правосудное, следовательно, исправительное право[судие]

подразумевает середину между убытком и наживой.

Вот почему при тяжбах прибегают к посредничеству судьи (dikastes), ведь

идти к судье - значит идти к правосудию, так как судья хочет быть как бы

одушевленным правосудием. И ищут судью, который стоит посредине [между

сторонами]; некоторые даже называют судей "посредниками", полагая, что,

найдя посредника, найдут и правосудие. Выходит, правосудие - это какая-то

середина, раз судья - [это посредник].

Судья уравнивает по справедливости, причем так, как [геометр уравнивает

отрезки] неравно поделенной линии: насколько больший отрезок выходит за

половину, столько он отнял и прибавил к меньшему отрезку. Когда целое

разделено надвое, признают, что имеют свою [долю], когда получили равные

[доли]. А равное - это среднее между большим и меньшим по арифметической

пропорции (Потому и называют правосудие "дикайон", что это [дележ] пополам -

"диха", как бы говоря "дихайон", и вместо "дикастес" - "дихастес".)

Действительно, если отнять часть от одной из двух равных [величин] и

прибавить к другой, последняя на две эти части больше первой, если же

отнять, но не прибавить, [что отняли], то вторая величина больше первой

только на одну часть. Следовательно, [то, к чему прибавили], на одну часть

больше средней [величины], а средняя [величина] на одну часть больше того,

от чего отняли. По этой части, таким образом, мы узнаем и что нужно отнять у

владеющего слишком многим, и что добавить владеющему слишком малым, ибо,

насколько средняя [величина] превосходит [меньшую), столько нужно добавить

имеющему меньшую часть, а насколько средняя [величина} превышена, столько

нужно отнять от наибольшей части.

[Возьмем, например, три] равных между собой [отрезка]: AA, BB и YY

отнимем от AA [отрезок] AE и прибавим его к YY, обозначив через ES, так что

весь [отрезок] SYY больше EA на YS+YG, а следовательно, больше BB на SY.

[10]. Названия эти, и "убыток" и "нажива", пришли из [области]

произвольного обмена. Ведь иметь больше своей [доли] - значит "наживаться",

а иметь меньше, чем было первоначально,- значит "терпеть убытки", как бывает

при купле, продаже и всех других [делах], дозволенных законом. А когда нет

ни "больше", ни "меньше", но как раз все то же самое, говорят, что у каждого

его [доля] и никто не терпит убытка и не наживается.

Итак, правосудие при обмене, противном воле, - это, во-первых, середина

между своего рода наживой и убытком и, во-вторых, обладание справедливо

равной [долей] до и после [обмена].

Поиск по сайту: