ТАИНСТВЕННЫЙ ДАР

Прошел месяц после гибели Томоко. Как-то раз классная руководительница Ёрико позвонила Адзисаве и попросила его зайти для разговора.

Ничего необычного в такой просьбе не было. Адзисава и сам понимал, что Ёрико трудно назвать нормальным ребенком. Училась она хорошо, но преподаватели знали о перенесенной ею травме. На встречу с учительницей Адзисава отправился с тяжелым сердцем — неужели с девочкой что-то неладно?

— Вы отец Ёрико? Извините, что была вынуждена вас побеспокоить.

— Ну что вы, это вы меня извините. Совсем закрутился на работе, все не было времени в школу заглянуть… С Ёрико что-нибудь не так?

— Нет-нет, наоборот, я хочу вас порадовать. Просто мне нужно с вами посоветоваться… — несколько смущенно проговорила учительница.

— Порадовать? Чем же?

— Скажите, вы не заметили в последнее время чего-нибудь необычного в поведении дочери?

Адзисава ответил, что Ёрико вообще девочка необычная, а в последнее время ее обостренная интуиция стала еще заметнее. Классная руководительница, видимо, ждала этих слов. Она кивнула и спросила:

— Она много занимается дома?

— Вы же знаете, она растет без матери, а я дома бываю мало… По-моему, она занимается не больше, чем раньше.

— Значит, она не просиживает над учебниками допоздна?

— Вроде бы нет.

— Понятно, — снова кивнула учительница и протянула Адзисаве стопку листков, видимо приготовленную заранее.

— Это тесты вашей девочки за весь учебный год.

— Тесты Ёрико?

— Да. Смотрите сами. В последнее время оценки становятся все лучше и лучше. Вот последний: из шести предметов по четырем максимальный балл — 100, а по остальным двум — выше 90. А в первом полугодии, если помните, средний балл у Ёрико был всего 62. Не правда ли, разительная перемена? Она стала первой ученицей, а ведь вначале была чуть ли не последней. Просто невероятные какие-то успехи.

— Ёрико — первая ученица?! — поразился Адзисава. Интуиция интуицией, но последствия душевной травмы еще не преодолены, даже и без этого девочке из глухой, затерянной в горах деревеньки вряд ли легко давалась учеба в городской школе. Как же она смогла достичь такого прогресса, из последней стала первой, а он, живя с ней под одной крышей, ничего и не заметил?

— Вы знаете, когда я стала проверять ее тесты, прямо глазам своим не поверила. На уроках я не замечала, чтобы Ёрико как-то особенно блистала знаниями. И в последнее время она ничуть не изменилась: сидит, думает о чем-то своем, если ее не вызовешь, будет молчать, руки сама не поднимет.

— Может быть, она списывала со шпаргалок?

— Это исключено. На одних шпаргалках таких высоких баллов, да еще по всем предметам, не набрать.

Действительно, подумал Адзисава, вряд ли учительница сказала бы, что хочет меня порадовать, если бы подозревала, что здесь дело нечисто.

— Как же тогда все это понимать?

— Я спросила у Ёрико. И знаете, что она ответила? Говорит: «Я вижу правильный ответ».

— «Вижу»?

— Да! Говорит: «Смотрю долго на вопрос, и слова ответа сами встают перед глазами, а я их просто записываю».

— Неужели она помнит все ответы наизусть?

— Ничего другого мне на ум не приходит. Но вы представляете себе, какая у ребенка должна быть память, чтобы правильно запомнить все домашние задания за год? А с задачками по арифметике память не поможет.

Адзисава молчал.

— Ну вот, для этого я вас и вызвала. Новость, с одной стороны, действительно радостная, но из-за нее одной я не стала бы вас отрывать от дел. Видите ли, в последнее время меня начинает тревожить еще кое-что.

— Что же? — настороженно спросил Адзисава, чувствуя в тоне учительницы что-то необычное.

— Раз в месяц у нас в классе устраиваются вечера под названием «Клуб интересных встреч». Что-то вроде театрального кружка: ребята, разделившись на группы по пять-шесть человек, сами сочиняют пьески и показывают их остальным. Главным считается сохранить сюжет в тайне и поразить одноклассников чем-нибудь неожиданным. Вы не поверите, какие развитые сейчас дети и до чего внимательно они следят за нашей взрослой жизнью. Мальчики тут поставили сатирическую сценку о правительственном скандале с самолетами «Локхид», представляете? Ну вот, дети в один голос говорят, что Ёрико своим поведением отравляет им все удовольствие от таких мини-спектаклей.

— Почему?!

— Она начинает аплодировать или смеяться еще до того, как произносятся самые выигрышные или смешные реплики. А через несколько секунд ее реакцию подхватывают остальные. Актеры жалуются, что Ёрико им все портит.

— Она что же, знает заранее содержание пьес?

— Сначала все думали именно так, но этого быть не может: каждая группа хранит сценарий в строжайшей тайне. Я спрашивала Ёрико, и та ответила, что угадывает самые интересные места заранее.

— Угадывает?!

— Помните, на днях, часов в одиннадцать утра, был довольно ощутимый подземный толчок?

— Да, что-то такое было.

— За несколько секунд до него Ёрико вдруг нырнула под парту. Это было на моем уроке, я уже открыла рот, чтобы отругать ее за баловство, и вдруг — толчок. Как раз когда я собиралась наказать ее за то, что она на уроке затеяла в прятки играть!

— Она почувствовала землетрясение заранее?

— Да. Единственная из всех. Я почти уверена: ваша девочка обладает экстраординарными, необъяснимыми способностями, позволяющими ей каким-то образом заглядывать в будущее. И в последнее время этот ее дар явно развивается. Я знаю, что у нее был шок и потеря памяти; вероятно, это как-то взаимосвязано. Теперь вы понимаете, почему я решила посоветоваться с вами? Мне бы очень не хотелось — если мои догадки об удивительном даровании девочки верны, — чтобы вокруг этого устраивали шумиху и уродовали психику ребенка. Ёрико должна расти в нормальных условиях.

У Адзисавы вспыхнула догадка.

— Скажите, а когда проводился этот тест?

— В середине сентября.

Так и есть, вскоре после гибели Томоко. Той ночью Ёрико утверждала, что слышит крик Томоко о помощи. Может быть, именно тогда дар девочки достиг некой новой высоты?

— У вас есть какие-нибудь предположения? — спросила классная руководительница, пытливо вглядываясь ему в лицо.

— Значит, вы полагаете, что удивительная способность связана с потерей памяти? — задумчиво переспросил Адзисава, не торопясь с ответом. Этот вопрос имел для него особую важность.

— Ну, я не специалист, но вывод напрашивается сам собой: ведь дар предвидения стал развиваться после того, как девочка утратила память.

— А что, если наоборот?

— Как «наоборот»?

— Вы полагаете, что предвидение нечто вроде компенсации за потерю памяти. А что, если это — следствие восстановления памяти?

— К Ёрико возвращаются воспоминания?

— Не могу сказать наверняка, но что-то такое в последнее время происходит.

Адзисава иногда чувствовал на себе сосредоточенный взгляд Ёрико. Она словно пыталась разглядеть под привычными чертами еще чье-то лицо. Стоило ему встретиться с ней глазами, как она тут же отворачивалась.

— Да, я тоже что-то замечаю… — подхватила учительница.

— В выражении глаз, да?

— Да-да! Раньше на уроках она все смотрела куда-то, не поймешь куда, а теперь взгляд все чаще становится сосредоточенным. Как будто она постоянно пытается что-то вспомнить.

Все точно, подумал Адзисава. Неспроста она так вглядывается в его лицо.

— А у вас нет ощущения, что память уже восстановилась?

— Она бы сказала! Нет, по-моему, явных признаков восстановления памяти пока нет.

— Может быть, кое-что Ёрико уже вспомнила, но молчит?

— Зачем бы она стала молчать, Адзисава-сан? Когда к человеку возвращается память, он ведь словно прозревает. Вы, наверно, видели подобные сцены в фильмах и спектаклях? Помню, в одном фильме кто-то упал со скалы, ударился головой и вдруг словно очнулся от глубокого сна. Впрочем, я не врач, не могу сказать — возможно, бывает и так, что память возвращается постепенно.

Однако Адзисава остался при своем мнении: он вполне допускал, что Ёрико вспомнила прошлое, но скрывает это от него.

— Ах да, кстати, — воскликнула учительница, — я могу вам порекомендовать хорошего специалиста. Это профессор из университета, в котором я училась. Он как раз занимается исследованием нарушений памяти. Вероятно, он сможет точнее определить, в какой степени необычная способность Ёрико зависит от перенесенного ею шока.

— Если это возможно, сведите меня с этим человеком, — попросил Адзисава.

С этого дня он стал смотреть на Ёрико иными глазами. А вдруг она уже все вспомнила и теперь притворяется? С какой целью? Боится, что Адзисаву это не обрадует? Почему боится?

При подобных мыслях у Адзисавы мороз пробегал по коже. Неужели десятилетняя девочка способна на такое притворство? Все может быть, отвечал он себе. Она пережила трагедию, которая и не снилась нормальному ребенку ее возраста. Трудно сказать, как такая травма могла повлиять на неокрепшую душу девочки.

После разговора с учительницей Адзисава стал особенно остро ощущать внимательный взгляд Ёрико. Он чувствовал его спиной, чувствовал ночами, лежа в постели. Когда же он пытался перехватить этот взгляд, то оказывалось, что девочка либо смотрит в другую сторону, либо мирно спит на соседней кровати.

В то утро они вышли из дому вместе. Ёрико обычно уходила в школу раньше, но сегодня у Адзисавы была с утра назначена встреча с клиентом.

Внешне Ёрико ничуть не переменилась к своему приемному отцу; возможно, думал Адзисава, он выдумал этот потаенный холодный взгляд от чрезмерной подозрительности. Вот и сейчас она охотно отвечала на его вопросы.

Все началось с того, что Адзисава как бы между делом заметил:

— Ты так здорово стала учиться, просто умница.

Он знал, что надо заходить издалека и строить беседу крайне осторожно, иначе Ёрико с ее необычайно тонким чутьем почует подвох и замкнется.

— Ага, — с довольным видом кивнула она, — учительница и та удивляется.

— Наверно, ты изобрела какой-нибудь новый способ учить уроки.

— Что ты, папа! Просто надо перед экзаменом хорошенько посмотреть на страницы учебника, и ответы сами потом всплывают перед глазами.

Все так, как говорила классная руководительница, подумал Адзисава.

— Завидую тебе. Вот я сколько книжки ни читаю, ничего потом в голове не держится.

— А я не читаю, я просто смотрю.

— Как «смотрю»?

— Смотрю на страницу, и буковки остаются в глазах. Ну вот, ты смотришь на солнце, потом зажмуришься, а оно все равно перед глазами, правда? Так же и буквы.

— Солнце — это понятно, это называется «зрительный образ», а вот про буквы я что-то такого не слыхал.

— Какой-какой образ?

— Ну, образ того, что ты видела. Предметов или еще чего-нибудь.

Вдруг он заметил, что Ёрико его больше не слушает. Они шагали по тротуару, вдоль улицы, и неподвижный взгляд девочки был устремлен куда-то вперед.

— Куда ты смотришь? — заинтересовался Адзисава.

— Папа, не подходи к тому грузовику, — неожиданно сказала Ёрико, показывая на самосвал, стоявший перед светофором у перекрестка. До самосвала было метров десять.

— А что такое? — не замедляя шага, удивленно спросил Адзисава.

— Туда нельзя! — вцепилась ему в руку Ёрико.

— Но нам надо через улицу перейти. Там же моя работа.

— Нет! Нельзя!

Ёрико повисла на его руке, и Адзисава поневоле остановился. Это его и спасло: в следующий миг зажегся зеленый свет, и самосвал, взревев мотором, как сорвавшийся с цепи зверь, так резко вырулил влево, что не вписался в поворот, вылетел прямо перед ними на тротуар и врезался в парапет. Если бы Адзисава не остановился так резко, машина непременно раздавила бы его в лепешку. Ему в лицо брызнули мелкие камешки и песок. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Адзисава застыл на месте, не в силах пошевелиться. Со всех сторон сбегались люди.

— Вы целы?

— Ну и лихач! Еще чуть-чуть — и сшиб бы к чертовой матери!

— Звоните в «скорую», шофер ранен!

От криков собравшейся толпы Адзисава наконец пришел в себя. Все тело покрылось холодным потом.

Он чудом остался жив. Предоставив остальным разбираться с разбитым самосвалом, Адзисава пошел дальше. Он правил не нарушал, а до сумасшедшего шофера ему дела нет. Самого чуть не убили.

Перейдя на другую сторону улицы, где их с Ёрико пути расходились, он вспомнил, что от потрясения не спросил самое главное.

— Ёрико, а откуда ты знала?..

— Увидела.

— Что увидела?

— Как грузовик врезается в стенку.

— Но… но, когда ты схватила меня за руку, он еще стоял!

— Увидела, и все, — упрямо повторила Ёрико.

— Значит, ты действительно можешь заглядывать в… — начал было говорить Адзисава, но замолчал. Да, девочка, несомненно, видела будущую опасность.

Они расстались на углу.

— Ну, пап, пока. Смотри не задерживайся, — сказала на прощанье Ёрико, весело улыбнувшись. Но Адзисава хорошо рассмотрел выражение ее глаз: в них не было и тени улыбки, они смотрели на него прямо и испытующе.

Вечером того же дня Адзисава еще раз убедился в том, что только поразительный дар Ёрико спас его от неминуемой гибели.

В газетах о происшествии сообщалось очень коротко — ведь жертв не было, лишь водитель получил незначительную травму. Но Адзисава буквально впился глазами в эти несколько строчек.

Оказывается, самосвал принадлежал фирме «Хэйан»! Той самой, за которой стоял клан Накато и которая скупала земельные участки в низине Каппа.

«Вот и мой черед настал», — подумал Адзисава, чувствуя леденящий холод внутри. Зловещая тень нависла над ним уже давно, но прежде враг хотел запугать, заставить отступиться, теперь же он взялся за дело всерьез.

Благодаря чудесному дару Ёрико первый удар не попал в цель, но неудача не остановит убийц. Наоборот, в следующий раз они подготовятся тщательней.

Но почему вдруг такой внезапный переход от угроз к действиям? Неужели убийство Томоко все-таки санкционировали Ооба и компания?

Во всяком случае, инцидент с самосвалом может быть понят только однозначно: империя Ооба объявила ему войну. Перчатка брошена, и здесь, в Хасиро, где врагу принадлежит все, надежды на победу в этом неравном поединке нет.

До чего же ловко был подстроен сегодняшний «несчастный случай»! Свидетелей сколько угодно, и каждый подтвердил бы: да, это обычное дорожное происшествие. А от полиции, верной охраны Ообы, излишнего рвения ожидать не приходится.

Адзисава оказался перед сложной дилеммой. Томоко умерла, ее больше нет. Зачем ему теперь оставаться в Хасиро, подвергая свою жизнь смертельной опасности? Расследовать обстоятельства гибели Акэми Идзаки он вызвался сам, фирма его об этом не просила. Брось он свои поиски, никто ему слова не скажет. А воевать в одиночку с несправедливостью и социальными пороками глупо, по-детски наивно. Если умыть руки, то именно сейчас.

«Ну как быть?» — спросил себя Адзисава. И перед его глазами встало изуродованное, растерзанное тело Томоко. Оставить убийц гулять на свободе? Поджать хвост и трусливо бежать? А как же убийство Акэми? А афера в низине Каппа? Смалодушничать, спасать свою шкуру?

Отступить было проще простого: уехал отсюда — и дело с концом, преследовать никто не станет.

Но чего стоит безопасность, добытая ценой безоговорочной капитуляции, разве это не безопасность пленника? Он окажется в вечном заточении, в заточении у собственной совести. И куда бы он ни скрылся, на нем будет несмываемое клеймо трусости и предательства, невидимые путы свяжут его по рукам и ногам.

Колебаниям положил конец междугородный звонок из Ф.

— Адзисава-сан, это вы? — услышал он знакомый голос профессора Сакаты из агротехнического института. — Я тут выяснил еще кое-что о вашем баклажане. Слушаете?

— Ох, прямо не знаю, как вас благодарить, — несколько смущенно ответил Адзисава. Занятый мыслями то о таинственных способностях Ёрико, то о грозившей ему опасности, он совсем забыл о баклажане.

— Итак, подробное исследование плода обнаружило еще кое-что.

— Что же?

— Ну, во-первых, микроскопических тараканов.

— Ну и что? Насколько я понимаю, они часто живут на растениях.

— Да, многие таракановые питаются растениями и являются переносчиками болезнетворных вирусов. Но на наш баклажан они принесли не вирус, а кое-что другое.

— Интересно, что?

— Микрочастицы щавелевокислого натрия, он же оксалат натрия, соды Леблана и черного пороха.

— Это химикаты, используемые для удобрений, да?

— Ничего подобного. Соли щавелевой кислоты довольно часто присутствуют в растениях, особенно оксалат натрия. Однако частицы щавелевокислого натрия были обнаружены на поверхности плода, понимаете? А также на самих тараканах, они словно искупались в оксалате натрия, соде Леблана и порохе.

— Что это может значить?

— Крылатые тараканы, прилетающие на поля, испытывают особую тягу к желтому цвету. Сейчас даже разрабатывается метод их уничтожения с помощью специальных желтых ловушек. А должен вам сказать — хоть здесь я вторгаюсь в сферу не моей компетенции, — что соединения натрия, горя в воздухе, дают пламя желтого цвета.

— Значит, насекомые прилетели, привлеченные желтым облаком горящего натрия, и упали на баклажан?

— Да. И скорее всего, соединения натрия горели в сочетании с черным порохом. Буквально, как мотыльки, летящие на огонь. Попав в эту пылающую смесь, тараканы опалили крылышки и упали вниз, на баклажан.

— А откуда в воздухе взяться горящему натрию, да еще с порохом?

— Я тоже поначалу затруднялся ответить на этот вопрос, но химики подсказали мне, что щавелевокислый натрий, а также сода Леблана используются для расцвечивания фейерверков, ну а порох — сами понимаете.

— Фейерверков, говорите?

— Если я не ошибаюсь, в Хасиро где-то в конце августа всегда устраивают Праздник фейерверков. Сам я там никогда не бывал, но это довольно знаменитое мероприятие. Так ведь?

В Хасиро действительно с давних пор существовала традиция в конце лета устраивать большой праздник с салютом и фейерверками. Каждый год полюбоваться захватывающим зрелищем приезжали многие десятки тысяч гостей — причем не только из соседних префектур, но даже из Токио. В этом году праздник проводился 30 августа.

— Значит, баклажан рос неподалеку от того места, где запускали фейерверки?

— Если бы так, то частицы пороха и прочих веществ разлетелись бы на большую территорию и не налипли бы так густо на поверхность растущего в теплице плода, Впрочем, возможно, какая-нибудь петарда разорвалась лишь частично и густо осыпала своими ингредиентами все вокруг. Конечно, оксалат натрия используется не только в фейерверках, но, если учесть любовь тараканов к желтому цвету… Причем эти насекомые по ночам, как правило, не летают. Они могли принять вспышки салюта за дневной свет и прилететь на желтое свечение. Или, возможно, фейерверк начали запускать еще днем? Пожалуй, действительно, вам следует искать теплицу, расположенную вблизи от места, где устраивали фейерверки.

Адзисава внимательно слушал профессора и чувствовал, как постепенно в его душе зреет твердая решимость.

Штаб расследования убийств в поселке Фудо продолжал существовать, заброшенный и всеми забытый. В первое время, когда все только и говорили о чудовищном преступлении, префектуральное управление полиции бросило на розыск лучшие силы, но время шло, а следствие топталось на месте. Численность штаба начала сокращаться, и теперь в нем оставалось всего несколько сотрудников.

Но это не означало, что поиск прекратился — в жалком подобии прежнего штаба еще теплилась жизнь, и инспектор Китано не бездействовал. Когда крупномасштабный розыск был свернут, молодой полицейский вошел в число немногих сотрудников, закрепленных за «Делом Фудо». Так начальство отметило необычайное рвение и инициативность сельского инспектора.

Китано следовал тенью за Такэси Адзисавой, ставшим для него теперь подозреваемым номер один. Все свои силы и все свое время отдавал инспектор этой слежке. Он знал: человек, даже совершивший самое тщательно продуманное, самое ловкое преступление, рано или поздно непременно расслабится и сделает ошибку. В поселке Фудо улик не осталось, но, возможно по прошествии времени, успокоившись, чувствуя себя в безопасности, убийца вновь проявит свой звериный облик — выдаст себя, совершив нечто такое, на что способен только зверь.

Надо терпеливо ждать у расставленного капкана, и добыча сама попадется в него. Главное, чтобы убийца не догадывался о слежке. Кропотливое, многотрудное дело — ждать, когда преступник, уверенный, что шум погони давно утих, сам сделает шаг, который уличит его.

Адзисава жил, не подозревая, что находится под постоянным наблюдением. Ничто не ускользнуло от всевидящего ока: ни сближение подозреваемого с Томоко Оти, ни расследование «несчастного случая» у обрыва Куртизанки, ни ниточка, потянувшаяся оттуда к дамбе в низине Каппа.

Когда Китано узнал, что Томоко Оти убита, поначалу он решил: все, капкан захлопнулся. Он был уверен, что убийство — дело рук Адзисавы. Китано и прежде не сомневался, что интерес подозреваемого к Томоко каким-то образом связан с убийством ее старшей сестры, Мисако. Правда, он не предполагал столь скорой трагической развязки.

Со стороны казалось, что Адзисава и Томоко Оти любят друг друга. Если страховой агент — тот самый маньяк из Фудо, зачем ему убивать девушку? Может быть, она располагала какими-то уликами, доказывающими его причастность к убийству Мисако? Но ведь Адзисава сам вышел на Томоко — какой ему резон обнаруживать себя перед сестрой погибшей? Дал ей понять, что он убийца, а потом взял и убрал? Что-то странно.

Китано терялся в догадках. Убийством Томоко Оти занималась местная полиция, он к расследованию никакого отношения не имел. Вот если бы Адзисаву арестовали — тогда другое дело, тогда он мог бы помочь следствию. Пока же Китано продолжал держаться в тени, наблюдая за ходом расследования со стороны. Полиция Хасиро не внушала ему особого доверия. И чем дольше находился он в городе, ожидая добычу у расставленного капкана, тем меньше нравилось ему поведение здешних блюстителей закона.

Городское управление полиции тоже могло стать добычей, поэтому инспектор не должен был выдавать свое присутствие и местным коллегам.

Очень скоро стало ясно, что Адзисава в число подозреваемых не включен — Китано сам не мог бы сказать, радует его это или нет. Он склонен был считать, что в этом местная полиция, пожалуй, не ошиблась. Ее враждебность по отношению к Адзисаве не вызывала сомнений, и, если бы имелся хоть какой-то шанс пришить страховому агенту дело об убийстве, полиция бы его не упустила.

К тому же особо тяжкие преступления находятся под контролем префектурального управления, никто не позволил бы городским пинкертонам своевольничать.

Итак, Адзисава, очевидно, был невиновен в смерти Томоко. Его последующие действия показались Китано странными: он явно пытался найти убийц сам. О таком молодому инспектору слышать еще не приходилось: чтобы человек, подозреваемый в одном преступлении, да еще, возможно, замешанный в новом убийстве, выступал в роли добровольного помощника правосудия.

Причем Адзисава, похоже, не прикидывался, он был занят розыском убийц всерьез. Да он и не мог знать, что Китано не спускает с него глаз — к чему ему было что-то изображать? Инспектор следовал тем же путем, что и Адзисава, встречался с теми же людьми. Из беседы с Уракавой, бывшим сотрудником «Вестника Хасиро», он узнал о том, что Адзисава и Томоко пытались доказать причастность одного из главарей мафии к убийству жены; поговорив с профессором Сакатой, он услышал про баклажан, «выросший неподалеку от того места, где запускали фейерверки». Китано начинало казаться, что добыча великовата для расставленного капкана. И редактор, и профессор согласились ответить на его вопросы лишь после того, как убедились, что инспектор не имеет отношения к полицейскому управлению Хасиро.

Любопытный психологический феномен состоит в том, что сыщик, долгое время наблюдавший за подозреваемым, начинает испытывать к своей жертве очень личное, чуть ли не родственное чувство. Ненависть к чудовищу, вырезавшему беззащитное население горной деревеньки, ничуть не ослабла в душе Китано, но появилось новое чувство, чувство собственности: этот человек — добыча моя и только моя, никому его не отдам. Не раз инспектор ловил себя на том, что ему хочется защитить Адзисаву от гангстеров Накато, продажной полиции и всей империи Ооба.

Должно быть, Уракава и профессор Саката, симпатизировавшие Адзисаве, почувствовали в вопросах сыщика это его стремление и именно потому были с ним откровенны.

Вскоре Адзисава, некоторое время бездействовавший, стал проявлять признаки активности. Это обрадовало Китано: он не знал, связаны ли поиски убийц Томоко с основной целью расследования, но энергичные действия объекта давали больше шансов обнаружить что-нибудь интересное.

Подробные донесения о развитии событий в Хасиро регулярно поступали к начальнику штаба розыска комиссару Муранаге. В том, что действия полицейских управлений разных префектур сошлись в одной точке, ничего экстраординарного не было. Но в данном случае положение осложнялось сомнительной репутацией полиции Хасиро, поэтому «Дед» предпочитал занимать весьма осторожную позицию.

Связь полиции Хасиро с кланом Накато была очевидна, фактически полицейское управление и якудза находились на содержании у одного и того же хозяина — Ообы.

Но в полиции не любят выметать сор из избы, факты должностных преступлений, как правило, на суд общественности не выносятся. Да и в префектуральном управлении влияние Ообы тоже было сильно. Там имелась специальная служба контроля за деятельностью полиции, но этот орган никогда не отличался эффективностью. Дело в том, что руководит ею обычный полицейский чиновник, для которого это всего лишь очередная ступенька к следующей должности. Существует служба контроля больше для проформы, большого значения ей не придается.

Если даже обнаруживается злоупотребление, совершенное кем-нибудь из коллег, то начальник службы контроля смотрит на это сквозь пальцы, если, конечно, случай не из ряда вон выходящий. Чиновник боится прослыть среди своих «стукачом», испортить себе репутацию и заслужить всеобщую ненависть. Недаром служба контроля заработала презрительное прозвище «отдел шито-крыто».

Полиции же другой префектуры соваться в чужую епархию и вовсе было не с руки.

— Дела-а, — покачал головой «Дед», выслушав очередной рапорт Китано.

— По моим предположениям, Адзисава заподозрил, что в гибели Акэми Идзаки не все чисто, стал искать труп и вышел на аферу с дамбой. О махинациях с земельными участками мне рассказал крестьянин, с которым разговаривал Адзисава, его зовут Косабуро Тоёхара. Имеются косвенные доказательства того, что труп Акэми Идзаки спрятан где-то в тех местах.

— Но что нам даст труп? С нашим делом это никак не связано.

— Прямой связи, разумеется, нет. Но Томоко Оти, очевидно, была убита именно за то, что попыталась разоблачить махинации с землей в газете. Теперь Адзисава в одиночку разыскивает убийц, что должно действовать на нервы семейству Ооба. Ведь он давно известен им как главный организатор поисков в низине Каппа.

— Ты думаешь, они попробуют его убрать?

— Уже пробовали.

— Да? Ну-ка, расскажи.

— Самосвал, принадлежащий фирме «Хэйан» — это одна из компаний, за которыми стоит клан Накато, — чуть не раздавил его в лепешку. Адзисава спасся только благодаря поразительно быстрой реакции.

— Ты думаешь, это нападение подстроили Ооба?

— Доказательств у меня нет, но, если сопоставить факты, логично предположить именно это.

— О-хо-хо, — вздохнул «Дед», — ну и история.

— С первого раза у них не вышло, но это их не остановит. Будет и второе покушение, а если понадобится, то и третье. На тамошнюю полицию полагаться нечего, она его защищать не станет. Скорее, сама при случае постарается обезвредить.

— Вот так переплет, — озадаченно произнес комиссар Муранага. С таким запутанным делом ему сталкиваться еще не приходилось: сначала подозреваемый оказался замешан в убийстве, которое расследовала полиция другой префектуры; потом выяснилось, что полиция там насквозь прогнила, и теперь подозреваемого приходится едва ли не оберегать! Если Адзисава свернет себе шею, многомесячная кропотливая работа, терпеливое сидение в засаде — все пойдет насмарку. Полиция Хасиро, вместо того чтобы помогать следствию, превратилась в его злейшего врага. Даже опытный «Дед» не знал, как тут быть.

— Шеф, мы столько времени ждали. Адзисава, слава богу, начал действовать — наконец появилась надежда, что мы выявим его связь с Мисако Оти.

— М-да, если парни Ооба уберут его, мы останемся с носом.

— Так давайте его защитим.

— Ты в своем уме?!

— А что вы предлагаете? По-моему, другого выхода нас нет.

— Что-то мне не приходилось слыхивать, чтобы полиция оберегала подозреваемого от полиции.

— А мы негласно. Адзисава не должен догадываться о нашем присутствии, иначе все пойдет прахом. Ну и местная полиция, разумеется, тоже ничего о нас знать не должна.

— А сможем мы его уберечь? Много-то людей в Хасиро не пошлешь.

— Много нельзя — обнаружим себя. Думаю, хватит одного меня.

— Справишься?

— Попробую. Пока в Хасиро работает розыскная группа из префектурального управления, расследующая дело Томоко Оти, местной полиции придется умерить прыть. Шеф, могу я незаметно помочь Адзисаве разоблачить аферу с дамбой?

— Только смотри не отвлекайся от своей главной задачи.

Здесь в разговор вмешался инспектор Сатакэ, до этого момента сидевший молча:

— Я не согласен. Линией низины Каппа надо заняться всерьез. Если из дамбы удастся извлечь труп той хостесс — как ее там, Акэми, что ли, — грянет настоящий скандал. У бывшего заведующего отделом «Вестника Хасиро» наверняка сохранилась статья, которую передала ему Томоко Оти. Сама по себе она недостаточно доказательна, но, если в низине Каппа обнаружат труп, материал станет настоящей сенсацией, его охотно напечатает любая другая газета. Никто уже не назовет обвинения голословными. Когда же история со спекуляцией землей выплывет наружу, я думаю, и на убийц девушки выйти будет несложно. Адзисава прославится на весь Хасиро, почувствует себя в безопасности. Тут-то у нас и появится шанс.

Сатакэ оглядел членов штаба, свирепо вращая глазами.

— Больно мудрено, — скептически заметил «Дед».

— Вы что же, шеф, считаете, что Китано в одиночку сможет уберечь этого парня?! — накинулся на начальника «Чертакэ». — А посылать в Хасиро целую бригаду телохранителей, как вы сами сказали, мы не можем. Но если в низине найдут труп, эта история окажется в центре внимания, и тогда вряд ли они посмеют расправиться с Адзисавой. Да и смысл в такой акции пропадет. Ему хотят заткнуть рот, чтобы злоупотребления не стали достоянием гласности, а после драки чего уж кулаками махать? Это верно, дело с аферой прямо не связано с нашим розыском, но так проще всего спасти жизнь подозреваемого.

— Ну что ж, толково, — довольно покивал головой комиссар. — А ты уверен, что Адзисава сумеет отыскать труп?

— А мы ему поможем, — засмеялся «Чертакэ».

— Как? — Все, включая комиссара, уставились на инспектора.

— Сами покопаемся в дамбе. Труп могли замуровать лишь на том участке, который заливался бетоном в день исчезновения Акэми. Вот там и пороемся, — небрежным тоном пояснил «Чертакэ».

— Как «пороемся»?! — У «Деда» от изумления не хватило слов. Предложение, действительно, казалось невероятным: ломать дамбу на чужой территории, да еще по чужому делу!

— Очень просто, — снисходительно объяснил Сатакэ. — Сделаем вид, что это нужно по делу, которое ведет наша префектура.

— А ордер на обыск? Об ордере-то ты подумал?! — возмутился «Дед».

Обыск частного имущества без санкции прокурора является грубейшим нарушением закона. Условия, при которых подобный ордер выдается, определены весьма жестко: во-первых, улики против подозреваемого должны быть достаточно вескими, и, во-вторых, если обыск производится на территории, не имеющей к подозреваемому непосредственного отношения, следствие должно располагать убедительными доказательствами того, что искомое будет там найдено. Кроме того, сфера поиска строго ограничивается.

В данном же случае имелась лишь косвенная улика, позволявшая предположить, что тело Акэми запрятано в дамбу, — поведение Адзисавы. И как вообще можно было обосновать подобный обыск в другой префектуре? С такой слабой аргументацией и свой-то прокурор не дал бы санкции.

— А зачем нам ордер? — невозмутимо пожал плечами «Чертакэ».

— Ордер? Как зачем?! — не верил своим ушам «Дед».

— Мало ли мы копались в земле безо всяких ордеров.

— Да то в лесу, в горах, на пустыре каком-нибудь — совсем другое дело!

В последние годы полиции действительно приходится немало рыться в земле — количество убийств с расчленением трупов растет. Преступники знают, что при отсутствии тела дело об убийстве не возбуждается. Для уличения убийцы обнаружение трупа жертвы является задачей первой важности, поэтому все префектуральные управления полиции регулярно проводят так называемые «месячники усиленного поиска», в течение которых специальные бригады занимаются розыском тех пропавших без вести, кого имеются основания считать убитыми.

— У нас ведь на носу месячник поиска пропавших, — продолжал как ни в чем не бывало «Чертакэ». — Что у нас, нет пропавших без вести, чье исчезновение кажется нам подозрительным? Вот вам и предлог. Помните, как в префектуре Яманаси полиция разобрала кусок частной автострады, чтобы найти труп страхового агента, которого убрали якудза?

— Но префектура-то чужая!

— Ну и что? У нас, может, имеются сведения, что разыскиваемый замурован в дамбе.

— Но разыскиваемого-то никакого нет.

— Нет — придумаем.

— Я тебе «придумаю»! — угрожающе нахмурил брови комиссар.

— А чего? Сколько раз, слава богу, такой номер проделывали. Бывает, что убийца и сам не может точно указать, где спрятал тело. Что ж, каждый раз ордер брать? А работать когда? Если мы скажем, что идем по следу, полиция Хасиро не станет требовать у нас ордера. Какое им дело, кого мы ищем. Они просто обязаны пойти нам навстречу — как-никак коллеги. Предъявлять ордер пришлось бы только при слушании дела в суде. А если труп будет найден, суд проведут без нас — мы свое дело уже сделали.

— Все-таки это как-то не того… — заколебался комиссар.

— Если мы ловко поведем дело, то, может, и в дамбе копаться не придется.

— Что ты имеешь в виду?

— Предположим, что Идзаки и тамошняя полиция заодно — ведь это очевидно. Если из дамбы извлекут тело хостесс, якобы упавшей со скалы в озеро, местное управление окончательно потеряет лицо. Они выдали документ о смерти в результате несчастного случая — и вдруг такой конфуз. Их просто-напросто могут обвинить в соучастии. Стало быть, полиция Хасиро не захочет, чтобы мы нашли в дамбе тело Акэми. Скорее всего, они потребуют от преступника, чтобы он еще до начала наших поисков переправил труп в другое место. Тут-то мы голубчика и сцапаем.

— Верно, ей-богу, верно! — хлопнул себя по колену «Дед».

— Будет труп — будет и все остальное, — подытожил Сатакэ.

— Отлично. Так и сделаем, — решился комиссар.

Группа, прибывшая из префектуры Иватэ, тайно установила, какой участок дамбы был залит бетоном двадцать третьего мая, в день, когда погибла Акэми Идзаки. Задача оказалась не слишком сложной, потому что именно здесь еще раньше вел поиски Адзисава.

Следующим шагом стала отправка в полицейское управление Хасиро депеши следующего содержания: «Просим вашего разрешения произвести поиск в районе Мокрых Песков (низина Каппа), поскольку имеем основания предполагать, что там находится тело человека, находящегося в розыске».

У руководства управления эта просьба не вызвала никакой тревоги. Ему и в голову не пришло связать расследование по знаменитому «Делу Фудо» со смертью Акэми Идзаки, местное начальство уже и не помнило о несчастном случае с известной хостесс. Кто всполошился, так это комиссар Такэмура, шеф уголовного розыска. Он немедленно вызвал своего доверенного помощника, инспектора Уно, и сообщил ему тревожную новость.

— Дело принимает поганый оборот, — резюмировал комиссар.

— Неужели труп Акэми Идзаки все-таки в дамбе?

— Ты видел, как переменился в лице Идзаки, когда я пригрозил, что стану искать там? Я уверен, что с дамбой дело нечисто.

— Если так, то плохо.

— Плохо — не то слово. Нам конец, если они ее отыщут. Ты не забыл о справке, которую мы выдали?

— А нельзя ли как-нибудь помешать поискам?

— Не выйдет. Они пишут, что, по их сведениям, здесь находится труп человека, которого они ищут, а сейчас как раз этот чертов месячник.

— Но как могло выйти, что их человек оказался в той же самой дамбе? Что-то сомнительно, чтоб в одном месте прятали концы сразу двух убийств.

— Чего сейчас говорить об этом, надо что-то делать.

— Но разве им разрешат ломать дамбу?

— Если они утверждают, что там замурован труп, то разрешат — и дамбу, и дорогу, и что угодно.

— Как же нам быть, господин комиссар?

— Нас может спасти только одно. Если тело там, пусть Идзаки перетащит его в другое место, пока не поздно.

— Я все-таки не могу поверить, что этот ублюдок действительно залил свою жену бетоном.

— Так или иначе, дадим ему знать. Если у него рыльце в пуху, он сидеть сложа руки не станет.

— А когда они начнут искать?

— Вроде бы завтра.

— Значит, нельзя терять ни секунды. Сообщники чувствовали себя так, словно у них под ногами вдруг загорелась земля.

Услышав от комиссара Такэмуры страшную весть, Тэруо Идзаки обмер.

— П-почему полиция Иватэ?! Какое они имеют право копаться в нашей дамбе?!

— Я же тебе сказал: они ищут труп. Преступник, которого они взяли там, у себя, заявил, что спрятал тело здесь.

— Ну и что? Где это видано, чтобы полиция тащилась с обыском в другую префектуру?! Они не имеют права!

— Имеют, имеют. Группа, которой поручено расследование, обязана доводить его до конца сама. Мы не можем им отказать.

— Вы не представляете, каких денег стоит дамба. Ее же только-только построили! Как это можно — взять и загубить всю работу!

— Если есть сведения, что там спрятан труп, то можно. Расследование иного дела об убийстве обходится государству в миллионы, а то и десятки миллионов иен.

— Не верю я вам!

— Не забывайся, мерзавец! — гаркнул Такэмура на Идзаки. Тот втянул голову в плечи. — Чего это ты так заволновался?

Идзаки закусил губу и не ответил.

— Значит, все-таки прикончил женушку?

— Я?.. Нет…

— Ладно, не крути. Лучше займись делом, пока полиция из Иватэ тебе хвост не прищемила. Они начинают завтра. Чем быстрее ты упрячешь концы, тем больше шансов у тебя уцелеть. И смотри — чтобы никаких следов.

— Такэмура-сан, неужели вы позволите мне?..

— А что я? Мне ничего не известно. Я уверен, что твоя жена упала с обрыва — я ж сам тебе справку о несчастном случае подписывал.

— Спасибо. Этой услуги я никогда вам не забуду. И знайте — Идзаки вас не подведет.

— Ты меня уже подвел. Давай-давай, не теряй времени даром. У тебя нет ни одной лишней минуты. Главное, не наследи, понял? Не наследи!

Отправив Идзаки, комиссар Такэмура все же не мог отделаться от мрачных мыслей, его одолевали тяжелые предчувствия. Острый, звериный инстинкт подсказывал ему, что он где-то совершил непоправимую ошибку и теперь стоит на пороге краха.

Ночь выдалась темная, безлунная. Над рекой дул пронзительный, холодный ветер — здесь, в горах, осень наступает рано. Шел третий час ночи. В домах далекой деревни давно погасли огни, кругом было тихо, только монотонно шумела вода.

Сливаясь с темнотой, у берега притаилось несколько людей. Они ждали в засаде давно, еще с вечера. Дело было для них привычным, холод их не пугал. Смущало полицейских только одно — слишком уж авантюрной была вся эта затея. Как ни посмотри, они вмешивались не в свое дело. Все-таки разработанный ход был чересчур головоломным: убрать с дороги врагов своей жертвы, чтобы те не мешали охотиться за ней. От долгого ожидания сотрудникам группы их затея стала казаться все более и более сомнительной.

— Слушай, а они точно появятся? — прошептал один.

— Не знаю. Но если появятся, то сегодня ночью. Мы же сообщили в управление, что начинаем завтра, — тоже шепотом отозвался другой.

— Что-то мне не верится. Пусть здешняя полиция связана с мафией, но соучастие в убийстве — это уж слишком!

— Посмотрим. Если никто не придет, завтра начнем искать труп.

— Эх, все-таки зря мы так подставляемся из-за чужого дела, — вздохнул первый сотрудник.

— А что делать? Решили же… Хорошо бы, чтоб эти типы побыстрее пожаловали, — прошептал второй, шмыгнув носом.

В этот миг издалека послышался шум мотора.

— Внимание, машина! — донеслось из темноты.

— Они?

— Не знаю. Сейчас увидим.

Полицейские стали напряженно вглядываться во тьму. К берегу медленно подъехал маленький грузовичок. Возле дамбы, прямо перед тем местом, где притаилась в траве группа из Иватэ, грузовичок остановился. Фары погасли, из кабины вышли двое.

— Вроде здесь, — сказал один. Он произнес эти слова очень тихо, но в ночной тишине его голос был отчетливо слышен.

— А мы сможем расколоть плиту? — спросил женский голос.

— Сможем, не беспокойся. Я днем хорошенько смазал ее специальным размягчителем. Бетон теперь мягкий, как глина. Труднее будет потом следы скрыть.

— Я так и знала, что все это плохо кончится. Говорила ведь, не надо ее убивать.

— Что сейчас вспоминать. Нельзя было по-другому, сама знаешь. Ничего, все будет о’кей, дай только перетащить ее отсюда. Ищейки приехали совсем по другому делу, — успокаивающе сказал мужчина.

Они спустились к основанию дамбы. Эту ее сторону, обращенную к реке, во время паводка до самой середины должна была закрывать вода.

— Я боюсь, — всхлипнула женщина.

— Ладно, я сам. Ты наверху постой, за дорогой последи.

Мужчина, оставшись внизу один, стал бить в одну из плит ломом. Очень скоро он обнаружил то, что искал. Отложив лом, мужчина присел на корточки.

— Пора! — прошептал инспектор Сатакэ, руководивший операцией. Сотрудники группы, до этого момента лежавшие затаив дыхание, разом вскочили на ноги и направили на мужчину свет карманных фонарей.

— Что это вы здесь делаете? — громко спросил Китано.

На мгновение ослепнув от внезапно вспыхнувших во мраке лучей, мужчина вскрикнул и замер.

Появление полиции было для него настолько неожиданным, что он совсем растерялся и даже не пытался бежать. Один из сотрудников отрезал ему путь к машине.

— Сакуэ, беги! — крикнул наконец мужчина, но было уже поздно.

Тэруо Идзаки и Сакуэ Нараока были взяты, что называется, с поличным. Отпираться было бессмысленно.

Идзаки упрямо молчал, но Сакуэ заявила, что хочет сделать чистосердечное признание. Она показала, что Акэми мешала им соединиться в браке, и они решили убить ее, предварительно застраховав на крупную сумму, чтобы одним выстрелом убить двух зайцев. Таким образом, у преступления было два мотива: страсть и корыстный расчет.

Из протокола допроса Сакуэ Нараоки:

«Нараока: Сначала он собирался столкнуть ее вместе с машиной с обрыва Куртизанки, но Акэми по дороге почуяла неладное и подняла крик. Тогда он задушил ее — у него не было другого выхода. На теле остались явные следы насильственной смерти, поэтому труп пришлось спрятать в дамбу, а с обрыва мы столкнули пустую машину.

Следователь: В тот вечер ты сидела в машине вместе с ними?

Нараока: Акэми узнала о нашей связи, ворвалась ко мне домой и устроила скандал. Тогда мы и пригласили ее поехать втроем покататься, якобы чтобы выяснить отношения…

Следователь: Ты участвовала в убийстве?

Нараока: Нет, убивал один Идзаки. Я помогла спрятать труп и столкнуть машину в озеро. С обрыва Куртизанки в город мы вернулись на моей машине. И долго потом не встречались, чтобы не навлечь на себя подозрений…»

Полицейскому управлению Хасиро пришлось солоно: история с выдачей документа о смерти в результате несчастного случая при отсутствии мертвого тела, да еще для представления в страховую компанию, получила широкую огласку. То, что начальник уголовного розыска Такэмура и убийца находились в сговоре, доказать не удалось, но всем и так было ясно, какую роль играл комиссар в этом деле.

«Дед» и его люди сделали вид, что крайне удивлены неожиданным поворотом дела, и дипломатично воздержались от критических замечаний в адрес местных криминалистов — если бы они взялись за расследование всерьез, все городское управление полиции, наверное, пришлось бы отправить за решетку.

Но был человек, по которому скандал ударил еще больнее, чем по блюстителям порядка. Человека этого звали Иссэй Ооба. Узнав о скандале, он немедленно собрал всю верхушку своей империи на экстренное совещание.

— Этот кретин Идзаки спятил! Надо же до такого додуматься — убить собственную жену и запихнуть тело в мою дамбу! — ревел мэр, трясясь от бешенства. Иссэй Ооба был страшен в гневе — он мог стереть в порошок любого, даже самого могущественного из городских тузов, и все присутствующие прекрасно это знали. Хуже всех себя чувствовал главарь клана Накато, Таскэ Накато, внук основателя мафии. Его вина была велика: он должен оберегать своего хозяина от любых напастей, а сам допустил, чтобы его ближайший помощник подставил мэра под такой удар. — Я надеюсь, все тут понимают, что означает для нас эта дамба, — с трудом взяв себя в руки, продолжил Ооба.

Таскэ Накато виновато склонил голову:

— Мне нет оправданий. Могу сказать только одно: я ровным счетом ничего не знал.

— Это уму непостижимо! — снова взорвался мэр. — Из-за каких-то паршивых шестидесяти миллионов поставить под угрозу такой проект! Сейчас к дамбе приковано внимание всех. Если докопаются до операций с участками, меня живьем сожрут!

— Но при чем тут это? Просто один болван запрятал в дамбу труп жены, вот и все, — робко вставил Накато.

— Это ты болван!!! — голос Ообы прогремел громовым раскатом. Все приближенные разом втянули головы в плечи. — Мы увязли по самые уши в этом проекте, от него зависит благосостояние всей организации! Ни в коем случае нельзя было допускать, чтоб возник нездоровый интерес к дамбе. Господи, да мало ли в Хасиро мест, где можно закопать труп! Мне плевать, что твои прихвостни делают со своими женами — душат, топят, что угодно! Но из всех мест выбрать для своих грязных делишек мою дамбу! Ладно бы еще наша полиция его зацапала, а то ведь чужая! Тут уж все, ничего не исправишь!

Мэр задохнулся от возмущения, и паузой воспользовался главный редактор «Вестника Хасиро» Ёсиюки Симаока:

— У меня в этой связи есть кое-какие соображения.

— Ну, выкладывай.

— Полиция Иватэ сообщила, что якобы ведет какое-то свое дело, не имеющее к нам отношения. Однако в момент, когда Идзаки вытаскивал труп, они почему-то сидели в засаде.

— В засаде? Это точно?

— Да. А зачем им устраивать засаду, если они приехали всего лишь за трупом? Вот я и подумал: а уж не охотились ли они на Идзаки?

— Что может быть нужно уголовной полиции Иватэ от Идзаки?

— Этого я не знаю. Но засаду они зачем-то ведь устроили.

— А с чего ты взял, что им был нужен именно Идзаки? Он случайно попался в капкан, расставленный для кого-то другого.

— В том-то и дело. Схватив Идзаки, они прекратили все поиски. Если группа приехала сюда не за ним, почему они ведут себя так, будто дело сделано?

Ооба молча глядел на редактора.

— И потом, уж больно ловко все совпало. Не успели они заявить в нашу полицию, что начинают поиски, как тут же Идзаки попадается в их лапы.

— Выходит, люди из Иватэ специально все подстроили?

— Не знаю. Если так, то не берусь даже предположить, зачем полиции такой отдаленной от нас префектуры понадобилось расставлять Идзаки сети. Ясно одно: сообщив о своем намерении в наше городское управление, они тут же устроили засаду.

— Так-так. Полиция Иватэ заманивает Идзаки в ловушку. Это означает, что ей известно о местонахождении трупа его жены. Они ставят на этом месте капкан, и он в него попадается.

— Именно это я и хотел сказать.

— Наши олухи выдали Идзаки документ, так? Получается, что люди из Иватэ подозревали о связи Идзаки с полицией. Они точно рассчитали, что ему сообщат о предстоящем поиске.

Взгляд мэра становился все тревожнее и тревожнее.

— Наша полиция просто сделала Идзаки любезность, пожалела его, ограничившись чисто формальным расследованием «несчастного случая», — попытался заступиться за полицию редактор.

— Э, нет. В полиции знали, что Идзаки спрятал труп в дамбе. Иначе капкан, расставленный этими чужаками, не сработал бы.

— Даже наша полиция не выдала бы справку о несчастном случае, если бы знала об убийстве. Скорее всего, об этом стало известно позднее.

— Каким, черт подери, образом?

— Это, в конце концов, их работа. Может быть, поведение Идзаки после выдачи свидетельства показалось им подозрительным, и наши полицейские втайне провели расследование. Или сам Идзаки, припертый к стенке, был вынужден во всем признаться. А полиция обратный ход делу дать уже не могла — документ-то подписан и выдан. Когда же группа, присланная из Иватэ, сообщила, что собирается обследовать дамбу, наши наверняка переполошились и велели Идзаки немедленно убрать оттуда труп. Я вполне их понимаю — если бы чужаки нашли труп Акэми Идзаки, нашему полицейскому управлению грозили бы большие неприятности.

— Может, все это так и было, — хмыкнул мэр, — но откуда в Иватэ-то знали всю подоплеку?

— То-то и странно. Если они устроили засаду на Идзаки, значит, заранее знали, что он там появится.

— А какой им прок ловить Идзаки? Чего ради тащились они сюда, за тридевять земель?

— Этого я не знаю.

— И почему наше управление позволило им соваться куда не следует?

— Наши не могли ничего сделать. На просьбу о сотрудничестве полиция не имеет права ответить своим коллегам отказом. И потом, управление не посвящено в проект, касающийся низины Каппа. Хоть люди они и свои, все-таки ни к чему было посвящать полицию в механику трюка.

— «Трюка»? Это еще что за выражение? И от кого я его слышу?

— Виноват, — побледнел Симаока, — нечаянно вырвалось.

— Не нравится мне эта компания, — сказал Иссэй Ооба, задумчиво прищуриваясь.

— Вы о ком? О приезжих? — осторожно осведомился редактор.

— Да. Боюсь, что они в курсе всех наших дел.

— Не может быть.

— Ты помнишь, как в твоем «Вестнике» чуть не проскочила та статейка? Ее пришлось изымать уже из печатного цеха.

— Помню и до сих пор не могу простить себе тогдашнего легкомыслия.

— Ты выяснил, откуда была информация?

— Вставил статью в номер некий Уракава, заведующий отделом местных новостей. Это выкормыш Сигэёси Оти. Но где он раздобыл сведения, пока неясно. Молчит. Ничего, скоро, я думаю, заговорит.

— А не мог этот самый выкормыш передать материал на сторону?

Симаока изменился в лице и слегка дрогнувшим голосом ответил:

— Ему велено сидеть дома и ждать нашего решения. Я не думаю, что к его словам отнеслись бы серьезно, даже если бы он и пытался…

— Не знаю, не знаю. Может быть, полицию Иватэ его донос как раз заинтересовал.

— Но между проектом и делом Идзаки нет никакой связи.

— Это мы с тобой знаем. А со стороны может показаться, что связь есть. И если эти соглядатаи прибыли, зная о проекте, нас ждут нелегкие времена.

— Я все-таки не пойму, что за дело какой-то там префектуре Иватэ до нашей дамбы.

— А я-то почем знаю?!

В конференц-зале воцарилось зловещее молчание.

Адзисава, взяв с собой Ёрико, отправился в Токио. Он давно не был в столице, и за этот срок город так разительно переменился, что Адзисава чувствовал себя как Урасима Таро.[6]

Целью поездки было посещение профессора, специалиста по проблемам памяти, которому классная руководительница рекомендовала показать Ёрико.

Девочка во все глаза смотрела на громадины небоскребов, на потоки автомобилей, но не проявляла ни малейших признаков робости.

— Тут держи ухо востро, это тебе не Хасиро, — сказал ей Адзисава и тут же вспомнил, как Ёрико спасла его от смерти под колесами самосвала.

Может быть, спокойствие, с которым девочка взирала на чудеса гигантского города, — тоже следствие ее замечательного дара? Пожалуй, за нее нечего беспокоиться, скорее уж за себя. Адзисава невесело улыбнулся.

Университет, в который они направлялись, находился в пригороде. Надо было сесть на электричку, доехать до станции Митака и там взять такси. Когда они мчались по просторной долине Мусасино, Адзисава, любуясь пейзажем, вздохнул с облегчением — в каменных джунглях он чуть не задохнулся.

Университетский кампус утопал в зелени деревьев. У проходной Адзисава назвал имя профессора, и ему выдали пропуск в седьмой корпус. Очевидно, строгости с доступом на территорию были вызваны очередным обострением борьбы между экстремистскими группировками. Студентов по дороге встречалось совсем мало.

Седьмой корпус оказался в самом дальнем, западном конце кампуса. Это было дряхлое здание, выстроенное в европейском стиле. Двухэтажное кирпичное строение со стенами, увитыми диким виноградом, походило не на учебный корпус, а на обитель отшельника.

Профессор Кэйскэ Фурубаси, заранее предупрежденный о визите, уже ждал. Кабинет, в котором он встретил посетителей, против ожиданий выглядел вполне современно — самый обычный офис с мебелью из металла и пластика. Даже схемы и таблицы, развешанные по стенам, напоминали графики производственных показателей и выполнения плана.

— Здравствуйте, здравствуйте, — широко улыбнулся профессор, — Аидзава звонила мне, и я жду вас с нетерпением.

Адзисава ожидал увидеть ученого сухаря, запершегося от всего мира в башне из слоновой кости, а перед ним стоял уверенный в себе, властный человек, более всего похожий на директора какого-нибудь крупного банка. Внимательно поглядев на профессора, Адзисава почувствовал, как на смену первому удивлению приходит спокойствие — такое впечатление производил этот седой, но моложавый мужчина.

— А это и есть та самая девочка? — Фурубаси ласково посмотрел на Ёрико. Очевидно, учительница достаточно подробно ввела его в курс дела. Взгляд профессора был мягким, но где-то в глубине его горел неукротимый огонек страстного исследователя. Такие глаза бывают только у настоящих ученых.

Фурубаси внимательно выслушал Адзисаву, потом задал несколько простых вопросов Ёрико и объявил:

— Ну а теперь приступим к делу, — и подвел девочку к какой-то ширме, стоявшей в углу кабинета.

Ёрико тревожно оглянулась на Адзисаву, но тот успокаивающе кивнул, и она послушно последовала за профессором.

Ширма при ближайшем рассмотрении оказалась экраном, на котором висела картинка, изображающая собаку и немного поодаль от нее — миску с костями.

— Скажи, детка, что нарисовано на этой картинке? — спросил Фурубаси, показывая на экран.

Ёрико подозрительно оглядела картинку и ответила:

— Собака.

— Правильно. Смотри на картинку очень-очень внимательно, пока я не велю тебе отвернуться. Вот так, умница. Итак, нашей собачке ужасно хочется есть. А вон миска с вкусными костями — совсем близко. Ну-ка, гляди лучше. Что ты видишь?

Ёрико, как ей было велено, впилась взглядом в изображение и вдруг, вскрикнув, попятилась назад.

— Что такое? — спросил профессор.

Показывая дрожащим пальцем на картинку, девочка ответила:

— Собака встала на лапы, подошла к миске и ест.

Адзисава не поверил своим ушам. На картинке ровным счетом ничего не изменилось. Но изумление Ёрико явно было непритворным. Неужели у нее галлюцинация, неужели это все-таки психическое заболевание, подумал он.

Профессор Фурубаси невозмутимо снял картинку. Под ней оказалась еще одна, морской пейзаж.

— Так. А что изображено здесь?

— Море. А вон человечек плывет.

— Верно-верно. Ну-ка погляди на этого человечка повнимательней. Понимаешь, какая штука, на самом деле плавать-то он не умеет. Как тут быть?

Ёрико на глазах переменилась в лице и, не отводя глаз от экрана, закричала:

— Ой, он тонет! Скорее на помощь, он погибает! Скорей зовите кого-нибудь! Ой, ужас какой!

Она вся дрожала, словно у нее на глазах действительно тонул человек. Профессор внимательно наблюдал. Потом снял морской пейзаж, под ним был просто белый экран. Но Ёрико, казалось, продолжала там что-то видеть.

— Бедненький, он совсем пропадает, — бормотала она, — волны такие белые. Ох, снова захлебнулся! Все, конец. Вот и голова под воду ушла, только рука торчит. Ой, ой, плывет большущая рыбина! Она его проглотит, вот ужас! Сколько зубов! Ох, какая пасть! Красная-красная!

Ёрико так описывала хищную рыбу, что сомнений не оставалось — она видела ее на самом деле. Адзисава ошеломленно взирал на все это.

Наконец профессор отвел девочку от экрана. Иначе она, очевидно, еще долго продолжала бы грезить наяву.

Ёрико неохотно оторвалась от созерцания белой поверхности. Профессор позвал ассистента и распорядился:

— Отведите-ка нашу юную даму в лабораторию и покажите ей картинки, а я пока побеседую с этим господином.

Оставшись вдвоем с Адзисавой, профессор велел другому ассистенту принести им чаю и сказал:

— Ну, в целом картина ясна.

— Скажите, профессор, а эти фантазии — тоже результат ее удивительных способностей?

Адзисава все не мог прийти в себя после поразительной сцены.

— Это не фантазии и даже не галлюцинации, — ответил профессор, опуская чашку с чаем на стол.

— А что же это тогда?

— Я пока провел лишь предварительное исследование, поэтому не буду торопиться с выводами. Однако я полагаю, что так называемая способность угадывать будущее, которая приписывается девочке, — разновидность прямого видения.

— Какого, простите, видения? — не понял Адзисава.

— Это способность восстанавливать в памяти виденный ранее образ, причем очень ясно, вплоть до мельчайших деталей. Прямое видение не уступает по четкости галлюцинации, но его природа отлична, поскольку оно не сопряжено с отрывом от восприятия реальности.

— Значит, Ёрико видит не картины будущего, а лишь зрительные образы из прошлого? — пытаясь понять, спросил Адзисава.

— Не совсем так, но примерно. Зрительный образ, как и прямое видение, возникает после возбуждения зрительного нерва, но прямое видение дает не только эффект кратковременного запечатления образа на сетчатке, оно как бы помещает картину в резервуары памяти и способно вновь вызвать ее через недели, а то и месяцы. Такой способностью обладают весьма немногие, и в этом смысле прямое видение, безусловно, редкий дар.

— Выходит, поразительные способности девочки объясняются прямым видением?

— В младенческом возрасте большинство из нас в той или иной степени обладают этим свойством. Прямое видение ребенка запечатлевает в памяти нечто удивительное, приятное, грустное или страшное. По мере взросления, приобретения навыков и знаний, у детей развивается абстрактное мышление и способность к прямому видению угасает. Пока не установлено, зависит ли этот процесс непосредственно от усложнения абстрактного мышления или чего-либо еще, некоторые исследователи утверждают, что дети с замедленным интеллектуальным развитием дольше сохраняют способность прямого видения. Пока это не более чем гипотеза. Биолог Хэбб, исследовавший множество детей с дефектами мозга, создал интересную теорию, согласно которой прямое видение связано с торможением деятельности нервных клеток оболочки травмированных участков мозга.

— Как вам, должно быть, уже известно, девочка перенесла тяжелейшую психическую травму — у нее на глазах убили родителей, после чего она лишилась памяти. Связано ли это с прямым видением?

— Не берусь делать поспешных заключений. Нарушения памяти — штука многообразная, они могут быть вызваны различными факторами. Насколько я слышал, Ёрико страдает избирательным расстройством памяти, то есть не помнит лишь события, касающиеся определенного периода ее жизни. Это расстройство, очевидно, обратимо. Вы знаете, случаи прямого видения известны не только у детей с нарушенной психикой, здесь ничего нельзя утверждать наверняка.

— Но я уже рассказывал вам, что Ёрико заранее чувствует землетрясение, знает ответы на любые вопросы экзаменатора, она спасла меня от верной смерти под колесами. Разве это может быть как-то связано с прямым видением картин прошлого?

Объяснения профессора не убедили Адзисаву до конца. Все же она видит будущее, думал он. Одной только способностью вызывать в памяти виденные раньше образы тут не ограничивается.

— Существуют две формы прямого видения — статичная и модификационная. В первом случае зрительный образ запечатлевается памятью почти без изменений, лишь изредка нарушается воспроизведение цветов — они как бы темнеют. При модификационной же форме возможны значительные отклонения от образа, часто беспрерывно прогрессирующие, и, насколько я могу предположить, мы имеем дело именно с таким случаем. Вот вы говорите: она назубок знает любой ответ на экзамене. А она его не знает, она просто старательно воспроизводит то, что видела раньше. Понимаете? Она же говорила вам, что не читает учебник, а только смотрит на страницы. Это типичный пример статичного прямого видения. Эмоциональное напряжение, неминуемо возникающее во время экзамена, создает благоприятный для прямого видения психологический фон. Причем, захоти девочка сознательно воспользоваться своим даром, чтобы получше сдать экзамен, у нее ничего не выйдет. Заданность помешает воспроизведению образов. Давайте проанализируем то, чему мы только что стали свидетелями. На первой картинке, если вы помните, была изображена собака и в стороне — кости. Я ввел условный код: «Собака голодна», и в сознании девочки она тут же поднялась и подошла к миске. Возникла связь между реальным образом — изображением на картинке — и памятью, оперирующей прямым видением. Мозг мгновенно перебрал все варианты, ведущие от исходных данных к конечному результату, включилась коррекция, и последовала обратная связь: изображение обрело жизнь, каждое движение собаки моделировалось прямым видением, она ожила. Когда же в подобной прямой связи, создающей модификации зрительного образа, необходимости нет, мозг девочки обходится статичной формой прямого видения.

— Вы хотите сказать, что предчувствие землетрясения или вообще надвигающейся опасности — результат модификации зрительного образа, действия обратной связи «мозг — зрение»? — с некоторым раздражением спросил Адзисава, которому казалось, что профессор уводит его в сторону от главного. Но Фурубаси, видимо, просто не мог отказать себе в удовольствии прочитать краткую лекцию на любимую тему.

Поиск по сайту: