ГИБНУЩАЯ ДЕРЕВНЯ

Сэйити Моримура

Испытание зверя

ГИБНУЩАЯ ДЕРЕВНЯ

Места здесь были красивые: кругом вздымались горные вершины, меж крутых, поросших лесом склонов пролегали глубокие ущелья, по дну которых стремительно бежали хрустальные ручьи. Высоко на просторном плато белела березовая роща, а еще выше шли лиственницы, их хвоя отливала бледно-лиловым. Внизу, в долине, затерялась деревенька — дворов пять-шесть, не больше. Узкие полоски обработанной земли поднимались террасами по горному склону: там выращивали сою и просо. Чем круче подъем, тем уже были участки, самый крошечный примостился на вершине. Взору открывался живописный пейзаж, любуясь которым случайный путник не задумывался о тяжком труде, какого, должно быть, стоило возделывать эти высокогорные поля.

Террасы приходилось постоянно укреплять, чтобы сохранить плодородный слой почвы, а обработка наклонных участков требовала особого умения. Крестьяне рыхлили землю специальной мотыгой с укороченной ручкой, согнувшись в три погибели. Со стороны могло показаться, что никаких особенных секретов в их работе нет, но у неопытного хозяина почва очень быстро истощилась бы. У местных жителей настоящим мужчиной считался только тот, кто в совершенстве постигал мастерство владения мотыгой.

Все клочки земли, хоть сколько-нибудь пригодные для обработки, были отведены под посевы, и дома прилепились в самом мрачном уголке долины, куда почти не заглядывало солнце. Крошечные оконца хижин, крытых дранкой, словно и не надеялись залучить внутрь сияние дня. Монотонно шумело колесо водяной мельницы, стоявшей на речке, что протекала сразу за домами.

Деревенька казалась безлюдной, но легкий голубоватый дымок, поднимавшийся над крышами, свидетельствовал о том, что здесь еще теплится жизнь.

Во всей Японии трудно было сыскать места пустыннее этих. Молодежь уходила из горных долин, где не было даже электричества, в города, и год от года жителей здесь становилось все меньше.

У молодых не возникало желания возродить к жизни свою унылую долину, построить новые современные дома взамен старых. Слишком уж убоги и заброшены эти края; юности с ее мечтами и надеждами делать тут нечего. Большую часть года долины завалены глубоким снегом, у телевизора время не скоротаешь, да и невесту в этом захолустье не сыщешь. Одним словом, тоска.

Зачем цепляться за эту нищую землю, когда можно уехать в город и зарабатывать там хорошие деньги? В городе совсем другая жизнь — блага цивилизации, женщины, выпивка, в витринах заманчиво сверкают товары на любой вкус. Пусть они тебе не по карману, но по крайней мере можно ими любоваться, вдыхать чудесные ароматы! И деревенская молодежь охотно бросала родные места, это ветхое тонущее суденышко, и пересаживалась в переполненный, несущийся неведомо куда океанский лайнер, имя которому Город. И не могли удержать ее ни красота величественных гор, ни вольные просторы, ни чистый воздух, ни прозрачные ручьи…

Молодые уходили, и в деревнях оставались лишь дети да старики. Дети вырастут и тоже уйдут, это было ясно. Старики же дряхлели все больше, их одолевали болезни — давали себя знать долгие годы тяжкой, полуголодной жизни.

Но жить все равно было нужно. Груз необходимых общедеревенских работ — рытье колодцев и оросительных каналов, расчистка снега, ремонт дорог — становился непосильным бременем. Много ли сил в старом, изношенном теле? И деревни приходили в запустение, умирали.

Поля давали теперь ровно столько, сколько нужно было, чтобы не умереть с голоду; по вечерам деревенские ложились спать, лишь стемнеет — надо было экономить керосин.

Бум потребления, охвативший всю страну, обошел эти горы стороной, они стали своего рода заповедником, вызывающим любопытство городских жителей. Нередко сюда забредают туристы, любители глухих уголков, — но только не зимой, зимой в долины не пройти. Горожанам нет дела до бедствий этих заброшенных деревушек, они приходят, чтобы отдохнуть от городской суеты, насладиться красотами природы. Для них ровный шум воды у мельниц, крытые дранкой крыши, узкие терраски возделанной земли, мерцание керосиновых ламп по вечерам отнюдь не свидетельство убогой жизни крестьян, а, напротив, поэтичные символы очаровательной японской деревни, наброски которых так украшают дорожный альбом.

Осенней порой, когда багрово-красная листва почти опала и из рощ потянулись дымки от костров углежогов, к приютившейся в долине деревеньке по горной дорожке спустилась молодая туристка. Ей было года двадцать два, на вид — обычная городская девушка, то ли студентка, то ли служащая какой-нибудь фирмы. Путница зачерпнула воды из речки и замерла, залюбовавшись мирным деревенским пейзажем. В сиянии ясного осеннего дня запустение и нищету скрывала густая тень, и маленькие домики не казались такими уж жалкими, их убожество заслоняла радующаяся солнцу природа.

Девушка, судя по всему, путешествовала одна, без спутников. Наверное, подобные походы она совершала не впервые — очень уж ловко сидел рюкзак на ее плечах.

— Какая красота, — вздохнула туристка и, прищурившись, оглядела крыши, над которыми вился голубой дымок. Если верить карте, поселок находился как раз посередине ее маршрута. Девушка зашагала к деревне, которая казалась вымершей. Ее нога наступила на что-то мягкое. Туристка испуганно опустила глаза и увидела валявшийся на дороге кочан капусты. Он совсем сгнил: листья почернели, и в нос девушке ударил неприятный запах. Было похоже, что кочан поражен какой-то болезнью. Оглядевшись по сторонам, туристка заметила, что все капустное поле охвачено гниением.

— Что же это такое? — изумленно пробормотала она, и вдруг чей-то голос ответил:

— Это, дочка, «мягкая гниль». Как на капусту нападет, пиши пропало.

Девушка обернулась и увидела среди грядок сгорбленную старушку. Та стояла, опираясь на палку; за спиной у нее была вязанка хвороста. Старуху от старости совсем скрючило. Видно, совсем уж плохи были в деревне дела, если такая дряхлая старушонка сама ходила за хворостом в лес.

Но девушка об этом не думала, ее заинтересовали слова крестьянки.

— Что это за «мягкая гниль», бабушка?

— Болезнь. Ею болеют лук да капуста. Микробы какие-то, что ли. Пропал, дочка, весь урожай, прямо беда.

Старуха покачала седой головой и нахмурилась. Впрочем, горестные складки были почти незаметны на обветренном, изборожденном морщинами лице.

— Жалко. А что же вы заранее не опылили поле какими-нибудь химикатами?

Девушке было жаль крестьян, но разве могла она, горожанка, понять отчаянное положение, в котором оказались деревенские. Вряд ли слово «голод» вообще входило в ее лексикон.

— Ох, как заметили, уж поздно было.

Старуха махнула рукой, словно вспомнив, что жаловаться чужому человеку все равно без толку, подтянула повыше вязанку и заковыляла к ближайшему дому. Туристка отправилась дальше; путь, который предстояло пройти, занимал ее больше, чем какая-то капуста.

День клонился к вечеру, но небо по-прежнему было ясным, легкие белые разводы облаков, словно размашисто нанесенные кистью, предвещали прекрасную погоду.

Деревня осталась позади, теперь девушка шла по краю болота, через лес. Здесь, внизу, было тихо, но наверху, наверное, дул ветерок — верхушки деревьев слегка шелестели. Временами плеск речной воды слышался отчетливее, и казалось, что это человеческий шепот.

Дорожка плавно поднималась вверх. Полоса неба сузилась — долина осталась позади, и теперь склоны гор сдвинулись ближе. Отсюда было уже недалеко до перевала.

Дорожка была присыпана палой листвой, она еще не пожухла, не успела утратить свою осеннюю пестроту. В глазах рябило от желто-красных пятен, от ярко-синего неба. Когда девушка раздвигала ветки деревьев, на нее падали последние листочки.

Она разгорячилась от ходьбы, дыхание участилось. На душе было легко и радостно. Она совсем не боялась бродить по этим глухим горам одна.

Знакомые много раз советовали ей поостеречься и не бродить в одиночку, но девушка ничуть не опасалась жителей гор. Она считала, что даже горожанин в этих благословенных местах становится чище душой.

Конечно, маловероятно, что прелести природы способны до такой степени менять человеческую натуру, но девушка ходила в горы, чтобы очиститься духом от городской скверны, и поэтому ей казалось, что каждый попадающий сюда хотя бы на время делается лучше. И надо сказать, что до сих пор ей ни разу не приходилось раскаиваться в своем оптимизме.

Иногда что-то шуршало в траве или вздрагивали ветви, но то были птицы или безобидные лесные зверьки. Временами девушке встречались лесорубы, углежоги или охотники, но они ей не докучали. Скорее уж приходилось опасаться своего брата туриста, обшаривающего незнакомку любопытным взглядом.

Вдруг шум речки стал громче — стих ветер. Плеск воды еще больше подчеркнул царившую вокруг тишину. Впереди, в кустах, раздался шелест. Думая, что это заяц или обезьянка, девушка повернула голову — и замерла от ужаса. Возле дерева стояло какое-то невероятное, жуткое существо. Оно все было зеленое, лишь на черном лице свирепо светились белки глаз. В руках чудовище держало нечто вроде палки. Взгляд его неотрывно и злобно следил за девушкой.

Парализованная страхом, она не могла ни пошевелиться, ни закричать. Но страшилище, похоже, тоже пребывало в растерянности.

Вот оно тронулось с места и, покачиваясь, двинулось к девушке. Вытянуло вперед лапу и прохрипело:

— Есть… Дай еды…

Оказывается, это человек! Но как мало походил он на тех путников, что изредка встречались туристке в горах. От всей его фигуры исходила какая-то звериная угроза. Услышав человеческий голос, девушка очнулась.

— Помогите! — закричала она в ужасе.

Незнакомец вздрогнул.

— Ты что?! — оторопело рявкнул он и бросился к ней.

Девушка кинулась бежать. Спасение виделось ей только в одном — добежать до той самой деревни, мимо которой она совсем недавно прошла.

— Стой! — донеслось сзади, и послышался топот ног. «Догонит — убьет!» — одна эта мысль владела девушкой, ноги сами несли ее вниз по дорожке. Вон впереди уже болото, теперь пробежать через рощу, а там и деревня! Только бы добежать, только бы добежать!

Безумная гонка продолжалась. К счастью для девушки, чудовище, кажется, было ранено — оно понемногу отставало.

Показалась окраина деревушки. Но расстояние все еще было велико, и девушку охватило отчаяние — ей казалось, что шумное дыхание все ближе и ближе.

— Помогите! На помощь! — крикнула она из последних сил. Но деревня не подавала признаков жизни. Возле домов не было видно ни души, мягкое осеннее солнце ласково освещало этот мирный уголок, далекий от потрясений и мирской суеты.

Невероятное известие об убийстве всех жителей поселка Фудо уезда Симохэй префектуры Иватэ поступило в полицейский участок Мияко одиннадцатого ноября около одиннадцати часов утра. Сообщила о трагедии медсестра, пришедшая в деревню с обычным обходом. Еще издалека она услышала лай бродячих собак, сбежавшихся со всей округи, и увидела стаю воронов, кружившую над крышами. В поселке Фудо не было ни электричества, ни телефона. Перепуганной медсестре, женщине далеко не молодой, пришлось бежать целых десять километров до своей деревни Какиноки.

Деревенский полицейский позвонил в участок и немедленно отправился в Фудо проверить чудовищную весть, прихватив с собой добровольную пожарную дружину.

Медсестра твердила лишь, что все деревенские убиты, больше от нее ничего невозможно было добиться. Но если кто-то действительно убил всех жителей поселка Фудо — а там проживало тринадцать человек, — преступление было из ряда вон выходящим. Уезд находился в самом центре горного массива Китаками, который называют Японским Тибетом; безлюднее мест не сыскать во всей Иватэ, самой малонаселенной префектуре Японии в горах: на квадратный километр приходится всего несколько жителей.

Поселок Фудо в последние годы совсем захирел, да это и понятно. Какая девушка вышла бы замуж за местного? Ведь все, что он мог предложить ей, — это непосильный труд и нищенское существование. Молодежь давным-давно уехала отсюда в город. Здесь, в умирающей деревне, ждать было нечего, и молодые уезжали искать работу и заводить семью в другие края. Сколько раз повторялась одна и та же история: сын обещает отцу жениться в городе, а потом вернуться с семьей в родную деревню, но напрасно ждут его домочадцы — когда парень приищет себе невесту, его уже никакими силами не оторвать от города. И в конце концов не сын приводил жену к родителям, а старики перебирались к молодым в город. Население сокращалось такими быстрыми темпами, что скоро поселку стало не по карману содержать собственную пожарную охрану и школу, ремонтировать дороги. Некому теперь было охранять жителей деревеньки, некому следить за их здоровьем. Лишь один-два раза в месяц сюда заглядывала медсестра из большого села Какиноки; во время очередного обхода она и обнаружила страшную картину.

Края эти издавна славились миром и покоем, более тяжких преступлений, чем кража домашней скотины, тут испокон веку не случалось, разве что подерутся между собой какие-нибудь приезжие из города. Убийство, да еще такое бесчеловечное, просто не укладывалось в голове, по любым меркам это было преступление из ряда вон выходящее. Из полицейского участка Мияко сразу позвонили в префектуральное управление, а затем сам начальник участка, собрав всех незанятых сотрудников, отправился к месту побоища.

Группа прибыла в Фудо в третьем часу. Поселок уже оцепили добровольцы из деревни Какиноки. Навстречу вновь прибывшим вышел деревенский полицейский. Увидев его мрачное лицо, начальник участка понял, что невероятное сообщение было правдой.

— В живых кто-нибудь остался? — спросил он, все еще не веря до конца.

— Убиты все.

— И дети?

— Смотрите сами.

Начальник участка огляделся. Деревенька напоминала поле боя.

Согласно регистрационным спискам, в поселке Фудо вплоть до последнего времени проживало пять семей.

Семья Нагаи: Сонъити (53 года, земледелец и охотник), Ёси (51 год), Масаэ (15 лет, ученица третьего класса средней школы), Ёрико (8 лет, ученица второго класса начальной школы).

Семья Утияма: Масудзабуро (67 лет, земледелец), Тиё (63 года).

Семья Одзава: Маса (73 года, вдова земледельца).

Семья Сэгава: Торао (59 лет, земледелец), Тонэко (58 лет), Томэо (10 лет, ученик пятого класса начальной школы).

Семья Тэдзука: Симпэй (65 лет, земледелец и углежог), Суэ (65 лет), Суэко (9 лет, ученица четвертого класса начальной школы).

Вот и все. А когда-то в деревне было тридцать дворов и около восьмидесяти жителей. Теперь здесь оставались только старики с внуками, взрослые дети жили и работали в городе.

Дома в поселке были расположены так: на северной окраине жила семья Нагаи, потом семьи Утияма, Одзава, Сэгава и Тэдзука. Посередине деревню пересекала речушка. Дома Утиямы и Одзавы стояли на правом ее берегу, а Нагаи, Сэгавы и Тэдзуки — на левом. Вдоль речки с юга на север тянулась проселочная дорога к перевалу. Домов до самого перевала в том направлении больше не было.

Тела семерых — Ёси Нагаи и одной из ее девочек, супругов Утияма, Тонэко Сэгавы и ее внука Томэо, а также Симпэя Тэдзуки — были обнаружены внутри домов. Сонъити Нагаи и его дочь Масаэ лежали в поле, на берегу речки; старуху Одзава нашли во дворе ее лачуги, она упала ничком, обхватив голову руками. Торао Сэгава встретил смерть на пороге своего жилища. Суэ Тэдзуку и ее девятилетнюю внучку убили в роще, возле речки.

У всех жителей деревни на голове и туловище были глубокие раны, нанесенные массивным рубящим предметом — топором, колуном или секачом. Голодные бродячие псы уже успели обглодать трупы.

Семьи Нагаи, Утияма и Сэгава в момент убийства, очевидно, сидели за столом — на полу валялись тарелки и остатки скудной трапезы: просяная каша, редька из супа, гречневая лапша. Скорее всего, это был ужин. В обеденное время дети находились бы в школе, да и вряд ли днем в деревне собрались бы все жители. К тому же в четырех из пяти домов на столе стояли керосиновые лампы.

Видимо, дело было так. После трудового дня крестьяне уселись за скромный ужин в семейном кругу, как вдруг на поселок напал одержимый жаждой крови маньяк. Безвольно раскинувшиеся тела крестьян, очевидно и не помышлявших о самообороне, красноречиво свидетельствовали о неожиданности и стремительности нападения. Скорее всего, большинство жителей деревни погибли, толком не поняв, что происходит. Они не успели даже испугаться.

Могло ли им прийти в голову, что кто-то ворвется с топором в их нищую, забытую богом деревню? Во всей Японии, наверное, не сыскать края беднее, чем этот, но зато тут всегда царил мир и покой.

Убийца, очевидно, действовал в одиночку — все раны были нанесены одним и тем же орудием.

Преступник, видимо, ворвался сначала в дом Утияма и убил обоих супругов, потом напал на семью Нагаи, двоих зарубил прямо за столом, погнался за Сонъити и Масаэ и настиг их в поле. Потом кинулся к дому Одзавы, но старуха заметила его и, почуяв опасность, попыталась спастись. Убийца настиг ее во дворе. Затем он оказался у дома Сэгавы. Одним ударом свалил вышедшего на крики хозяина, расправился с пожилой женщиной и мальчиком и двинулся к соседнему двору, где жила семья Тэдзука.

Видимо, в последнем доме уже поняли, что в поселке происходит неладное. Симпэй велел жене и внучке бежать, а сам попытался остановить зверя. О том, что старик не сдался без борьбы, свидетельствовали многочисленные раны на его руках и лице. Однако один, да еще без оружия, справиться с убийцей он не смог и в конце концов рухнул под ударами.

Бабушку с внучкой чудовище настигло уже в роще, у самой реки.

Убийство было беспрецедентным по жестокости и числу жертв. Прибывшая группа отправила срочное донесение в префектуральное управление полиции и приступила к поиску следов преступника и орудия убийства.

В заброшенной деревушке закипела работа: из управления прибыли группа сотрудников уголовного розыска и бригада дорожной полиции, примчалась целая толпа репортеров. Даже у видавших виды криминалистов от такого количества крови и трупов просто глаза на лоб полезли.

Бродячих псов отогнали, но над мертвыми телами уже вовсю трудились полчища муравьев; в воздухе стоял смрад. Привлеченное запахом тлена воронье взбудораженно каркало, наблюдая за происходящим с ветвей деревьев.

— Ну и запашок, — передернулся один из инспекторов, отворачиваясь от страшного зрелища и зажимая нос.

— Еще бы, столько трупов, — вздохнул другой.

— Да нет, тут еще что-то, не только мертвечина. Гнилью какой-то несет.

— Это оттуда, — ткнул кто-то в сторону поля.

— Что там, капуста?

— Да.

— А что это с ней?

— Видите, какого цвета листья? Это такая болезнь, «мягкая гниль». Сначала на листьях появляются язвы, потом черные пятна, кочан расползается и гниет. Возбудитель болезни — бактерии, которые называются эльвинии. У моих стариков на огороде тоже такая напасть приключилась… Да-а, для этих нищих мест «мягкая гниль» — страшное дело.

— Беда… Сначала урожай пропал, а потом… — Полицейские закачали головами, дивясь потоку несчастий, обрушившихся на обездоленную деревеньку.

Медицинский эксперт сказал, что смерть жителей Фудо наступила не ранее чем двадцать два и не позднее чем семнадцать часов назад. То есть преступление было совершено накануне, между пятью и десятью часами вечера.

Орудие убийства нашли на дне речки, под мостиком, между домами Нагаи и Утиямы. Это был обыкновенный топор, очевидно принадлежавший кому-то из деревенских. На рукоятке остались следы крови, но отпечатки пальцев снять не удалось.

При тщательном осмотре трупов и места происшествия выяснилось новое, неожиданное обстоятельство.

К комиссару Муранаге, присланному из управления руководить расследованием, подошел один из сотрудников:

— Шеф, не хватает одного трупа.

— Как это? Число-то ведь сходится? — непонимающе уставился на него комиссар. Муранага был простоват на вид и совсем не походил на сыщика, но мало кто в уголовной полиции мог тягаться с ним в дотошности и въедливости. В отделе его за глаза звали «Дедом».

— Трупов действительно тринадцать, но один не из деревенских.

— Да? Что, выходит, чужак затесался?

— Так точно. Количество жертв совпадает с числом жителей, вот мы и не сразу догадались, хотя по одежде заметно.

— Ну, пойдем поглядим.

«Дед» зашагал за инспектором к загадочному трупу. При беглом осмотре одуревшие от зловония полицейские не обратили внимания на одежду убитых.

Сомнение вызвала девушка, лежавшая в поле рядом с Сонъити Нагаи, — ее сначала приняли за Масаэ Нагаи. Сейчас у тела сгрудились сотрудники.

— Она вся в крови и грязи, поэтому мы сначала не обратили на нее особого внимания. Но она явно не из местных…

На вид девушке было чуть больше двадцати. Белый свитер, коричневая куртка, брюки… Удар, судя по всему, сразил ее на бегу: затылок проломлен, на спине и плечах глубокие рубленые раны, все вокруг забрызгано кровью. Она лежала ничком и на первый взгляд действительно ничем не отличалась от крестьян.

— Похоже, туристка.

— Да, принесла ее сюда нелегкая…

— Но если это туристка, у нее должна быть сумка или рюкзак.

— А вот, валялся между грядками, неподалеку от того места, где нашли топор. — Один из полицейских протянул комиссару перепачканный грязью рюкзак. Внутри оказались умывальные принадлежности и сменное белье. — В рюкзаке кто-то копался. Он открыт.

— Нет продуктов — вытащили, наверно. А какие-нибудь документы есть?

— В кармане брюк бумажник и проездной.

— Ага, значит, можно установить личность. Немедленно займись этим. Что она, одна по горам шлялась?

— Видимо, так.

— Убийце подвернулась под горячую руку случайная встречная. Выходит, кого-то из деревенских не хватает. Кого?

— Уже выяснили. Исчезла восьмилетняя Ёрико Нагаи.

— Она вчера вернулась после школы домой?

— Сейчас звонят в школу. Скоро выясним.

— Эх, хоть бы девочка была жива…

Дети поселка Фудо каждый день ходили пешком в школу деревни Какиноки, до которой было десять километров. Впрочем, и там учеников не хватало, полностью укомплектовать классы никак не удавалось. Дорога, ведущая к селу, пришла в негодность, автобус по ней проехать не мог, и детям из Фудо приходилось делать концы в двадцать километров, если считать путь туда и обратно. Особенно тяжело было зимой, когда дорогу заваливало снегом. Да и в другое время года — например, когда налетал тайфун, в горах случались обвалы: падали, преграждая путь, вывернутые с корнем деревья.

Иногда, когда дети еще сидели в школе, погода вдруг резко портилась, им приходилось оставаться на ночь в Какиноки, у родственников или знакомых. Последнюю неделю дни стояли ясные, но, может быть, девочка плохо себя почувствовала и домой вчера не пошла?

Если так, вот уж воистину — не было бы счастья, так несчастье помогло. Как бы то ни было, появилась надежда, что хоть один человек из поселка уцелел. «Дед» молил судьбу, чтобы так оно и оказалось.

Преступление совершил какой-то безумец, это не вызывало сомнений. Его топор не пощадил ни стариков, ни женщин, ни детей. Если бы Ёрико в тот момент была в деревне, ей бы ни за что не спастись от этого чудовища.

Однако в школе сказали, что Ёрико накануне, часа в два, отправилась назад, в Фудо, вместе с Томэо Сэгавой и Суэко Тэдзукой. Они учились в разных классах, но до школы и обратно всегда шли вместе.

Чем же объяснить, что Томэо и Суэко погибли, а Ёрико исчезла? Можно было предположить одно из двух: или Ёрико рассталась с ними на обратном пути, или преступник зачем-то увел ее с собой. Трудно представить, чтобы Ёрико, самая младшая из всех, отправилась куда-то одна. Группа расследования склонялась к версии, что ее похитил убийца. Мотив похищения был неясен, но до тех пор, пока труп девочки не найден, все же оставалась надежда.

После осмотра телá увезли на вскрытие в Мориоку, административный центр префектуры. В поселке осталась группа, состоявшая из сотрудников уголовного розыска, дорожной полиции и экспертов. Тщательное прочесывание местности дало еще одну важную находку. Был обнаружен труп дворняжки, видимо деревенского пса. Он валялся в лесу, метрах в пятистах к северу от деревни. Голова пса была размозжена — возможно, тем же топором, которым убили жителей деревни.

Очевидно, собака бросилась вдогонку за убийцей хозяев и здесь его настигла. Эксперты внимательно осмотрели труп и обнаружили в пасти пса человеческий ноготь со среднего или указательного пальца. Ноготь был вырван с мясом — перед смертью собака успела укусить преступника за палец. Ноготь был крепкий, ровный, с белой полукруглой лункой. Единственный след, оставленный убийцей. Но этому следу поистине не было цены. Да, верный пес, поплатившись жизнью, сумел отомстить за смерть хозяев. После убийства тринадцати человек и такого укуса преступник должен быть весь в крови.

Полицейских до слез растрогала самоотверженность дворняги; они решили, что постараются с максимальным эффектом использовать драгоценную улику, стоившую собаке жизни.

Вся полиция префектуры, разумеется, была поднята на ноги, но за сутки, прошедшие с момента преступления, злодей мог уйти очень далеко.

На следующий день в половине двенадцатого ночи был создан штаб розыска, который лично возглавил начальник первого (криминального) отдела префектуральной полиции. В группу, занятую отныне исключительно «Делом об убийствах в поселке Фудо», вошло более шестидесяти сотрудников. Несмотря на поздний час, первое совещание состоялось сразу же после того, как был издан приказ о формировании штаба. После краткого инструктажа приступили к обсуждению плана расследования. Самые ожесточенные споры вызвала возможная мотивировка чудовищного преступления.

Какую выгоду мог извлечь убийца из нападения на нищую, затерянную в горах деревеньку? Жалкое имущество крестьян осталось нетронутым. Пожалуй, единственная пропажа — это еда из рюкзака злополучной туристки.

Впрочем, то, что в рюкзаке была еда, тоже не доказано — просто логично предположить, что девушка взяла с собой в дорогу что-нибудь съестное. В мешке явно шарили, но взято ли оттуда что-нибудь? В бумажнике туристки нашли около восемнадцати тысяч иен, преступник к ним не прикоснулся — значит, убийства были совершены не с целью грабежа.

Среди погибших женщин две были молоды — незнакомка и пятнадцатилетняя Масаэ Нагаи, но экспертиза не обнаружила следов насилия. Преступник так страшно изуродовал все тела, что опознать их оказалось непросто, однако никакого намека на надругательства сексопатологического характера не прослеживалось. Значит, не сексуальный маньяк?

Была высказана такая версия: случайными жертвами оказались жители деревни, а вовсе не туристка, как предположили вначале. Преступник с самого начала охотился за незнакомкой, а крестьян, которые могли все видеть, убрал как нежелательных свидетелей.

Однако в таком случае было непонятно, почему ему понадобилось сводить счеты с девушкой на виду у всей деревни — ведь кругом столько безлюдных, пустынных мест. Да и маловероятно, чтобы кто-то гонялся с топором за двенадцатью свидетелями из-за убийства одного человека.

В итоге возобладало мнение, что преступление совершил сумасшедший или человек, находившийся в состоянии временного психического расстройства.

В самый разгар дебатов неожиданно поднял руку молодой инспектор Китано, прикомандированный к штабу розыска от местного полицейского участка.

— Извините, но я никак не могу понять одной вещи… — робко начал он, смущенный присутствием стольких асов сыскного дела. Молодому сельскому инспектору на таком совещании полагалось помалкивать. Китано поднялся с места, чувствуя устремленные на него со всех сторон взгляды.

— Ну-ка, ну-ка, — обернулся к нему «Дед», — выкладывай.

Ободренный мягким, с деревенскими интонациями голосом комиссара, Китано продолжил:

— Собаку нашли в лесу, в пятистах метрах к северу от поселка. Так?

— Так, так.

— Мы предполагаем, что преступник, убив жителей, побежал на север, там его догнала собака, и он с ней расправился. Тем самым топором. Но ведь топор-то нашли в самом поселке, под мостом! Что же, выходит, преступник после убийства побежал на север, зарубил пса, а потом зачем-то вернулся назад, чтобы кинуть топор в речку? Мне это кажется странным.

— Конечно, все было наоборот! — подхватил, не вставая с места, сотрудник криминальной полиции Сатакэ, свирепого вида мужчина, слывший в отделении большим умницей. Сослуживцы прозвали его «Чертакэ».

— То есть как — наоборот? — почтительно спросил Китано.

— Мы поспешили с выводами, решив, что собаку он убил позже всех! На самом деле собака погибла раньше, чем жители деревни.

Вырисовывалась совершенно новая версия. Труп собаки обнаружили позднее, поэтому как-то само собой сложилось убеждение, что и убита она позже остальных. Неужели это была ошибка?

— Значит, пес ни за кого не мстил?

— Возможно, мы сами все напридумывали. Неизвестно еще, деревенская ли это собака. Может быть, это бродячий пес, в горах их тьма. В поселке и людям-то жрать было нечего, какие уж тут собаки. Видели мы там хоть одну собачью будку?

— Но как же все-таки быть с орудием убийства? Топор самый обычный, крестьянский. Неужели преступник сначала прихватил в поселке топор, потом ушел в лес, прикончил пса и снова вернулся в долину — убивать людей? — недоумевал Китано.

— А кем доказано, что собаке размозжили голову этим же топором? — бешено сверкая глазами, рявкнул Сатакэ на новичка. За такую вот агрессивность его и прозвали «Чертакэ».

— Я не понимаю…

Обескураженный яростным напором знаменитого инспектора, Китано стушевался.

— В экспертизе сказано, что удар нанесен предметом того же типа, но откуда мы знаем, наш это топор или нет? Размозжить голову можно не только обухом топора, а, скажем, и дубиной, и металлической палкой, даже просто камнем, черт побери! А вдруг преступник напал на деревню, взбешенный тем, что его искусала собака?

— Но вы же сами сказали, что она бродячая…

— А он решил, что деревенская! Может, она и в самом деле деревенская, кто ее знает.

Китано молчал. Версия Сатакэ его не убедила, но он не находил аргументов опровергнуть ее. Во всяком случае, несмотря на всю свою шаткость, версия предполагала еще один возможный мотив, а это тоже был шаг вперед — ведь еще совсем недавно расследование топталось на месте.

— Его цапнула псина, отхватила ноготь, а он так разбушевался, что аж тринадцать человек порубал? — «Дед» покачал головой. Похоже, он хотел ободрить молодого инспектора.

— Дело, конечно, не в ногте, — огрызнулся Чертакэ. — Но укус мог повлечь за собой приступ буйного помешательства.

На совещании было решено вести расследование по следующим направлениям:

1. Выяснить личность погибшей туристки.

2. Искать Ёрико Нагаи. В особенности следует обращать внимание на мужчину с раной на среднем или указательном пальце, которого сопровождает девочка семи-восьми лет.

3. Провести тщательную экспертизу ногтя, принадлежащего преступнику.

4. Произвести вскрытие трупов.

5. Задерживать и проверять людей с явными психическими отклонениями.

6. Взять пробы почвы в районе Фудо.

7. Опросить всех возможных свидетелей, которые могли оказаться поблизости от поселка в момент убийства: коммивояжеров, туристов, альпинистов, дорожно-ремонтных рабочих, почтальонов, молочников и т. п.

8. Выяснить родственные и дружеские связи всех убитых.

9. Заняться проверкой бывших жителей поселка, перебравшихся в город.

Учитывая особую тяжесть преступления, данные розыска и соответствующую информацию разослали во все соседние префектуры.

Вскрытием занялись патологоанатомы кафедры судебной медицины университета Тохоку; результаты предварительного осмотра полностью подтвердились. Что касается ногтя, то было установлено, что он сорван со среднего пальца правой руки; группа крови АВ; это, скорее всего, физически здоровый мужчина в возрасте от тридцати до пятидесяти лет.

В бумажнике туристки находился железнодорожный проездной билет от города Хасиро до главного города префектуры. Кроме того, при повторном осмотре нашли служебное удостоверение на имя Мисако Оти, двадцати трех лет, сотрудницы торговой фирмы «Сумиэ», находящейся в том же административном центре префектуры.

Связавшись с фирмой, штаб розыска выяснил, что Мисако Оти, телефонистка компании «Сумиэ», десятого ноября взяла отпуск на три дня и отправилась в поход. Убитую охарактеризовали как добросовестную, серьезную и милую девушку, пользовавшуюся симпатией сослуживцев и руководства. Правда, она не любила рассказывать о себе и свободное время предпочитала проводить в одиночестве, за вязанием или чтением. Увлекалась путешествиями, туризмом — причем, как правило, в поездки отправлялась одна; в коллективных походах, организуемых фирмой, не участвовала. Если ее настойчиво приглашали, не отказывалась, но держалась в таких случаях довольно замкнуто. По этой причине близких друзей среди сослуживцев не имела.

Кое-кто из коллег-мужчин, привлеченный своеобразной меланхоличной красотой Мисако, пытался за ней ухаживать, но, судя по всему, успехом эти попытки не увенчались. В фирме Мисако проработала три года, окончив перед этим местный колледж. Среди телефонисток на коммутаторе она считалась одной из наиболее опытных.

Вот и все, что удалось выяснить о погибшей в фирме.

Мисако вместе с матерью и младшей сестрой жила в городе Хасиро, в районе Дзаймоку, находившемся в юго-западной части города. Ее отец, известный на всю Японию журналист, который основал единственную левую газету в городе — «Вестник Хасиро», — год назад погиб в автомобильной катастрофе.

Младшая сестра убитой, Томоко, в прошлом году окончила тот же колледж и поступила на работу в редакцию отцовской газеты. Она была моложе Мисако на два года, но они с сестрой похожи словно близнецы. Правда, не характером: достаточно сказать, что в «Вестник Хасиро» — газету, основанную ее отцом, — Томоко решила поступать на общих основаниях, держа конкурсные экзамены наравне с прочими претендентами.

Именно Томоко приехала в Иватэ на опознание трупа сестры.

Через три дня после преступления, тринадцатого ноября, около восьми часов утра, жители деревни Канисава, уезда Куробэра префектуры Иватэ, обнаружили незнакомую девочку лет семи-восьми, потерянно стоявшую посреди улицы. Канисава расположена километрах в тридцати к северу от Фудо, эта деревня тоже переживала тяжелые времена, но в ней все же еще оставалось дворов тридцать.

Крестьяне стали расспрашивать девочку, кто она и откуда, но та упорно молчала. Платьице ее было перепачкано, выглядела она усталой и истощенной.

Девочку отвели в дом, накормили — она, видно, сильно изголодалась и накинулась на еду, как волчонок. Насытившись, девочка наконец понемногу стала отвечать на вопросы. Если суммировать все, что она рассказала, выходило, что ее увел «дядя во всем зеленом», что он несколько дней таскал ее с собой по горам, а потом привел в эту деревню и оставил здесь.

Девочка не помнила ни своего имени, ни где жила раньше. Тут женщина, взявшая ребенка к себе, вспомнила о побоище в поселке Фудо.

— Ой, деточка! А ты часом не из Фудо?

— Чего-чего?! — изумленно вытаращил глаза ее муж.

— Помнишь, передавали, что убийца увел с собой девочку-второклашку!

Деревня Канисава находилась в другом уезде, но расстояние до Фудо было не так уж велико. Кое-кто из местных последнее время по ночам глаз не мог сомкнуть, опасаясь, что убийца из Фудо доберется и до Канисавы.

Девочка не помнила ничего о своей прежней жизни — только события последних трех дней, когда ее водил по лесу «дядя во всем зеленом».

В штаб розыска сразу же сообщили, что девочка, напоминающая по описанию Ёрико Нагаи, обнаружена в уезде Куробэра. Все приметы сходились. Полиция привезла для опознания классную руководительницу Ёрико, и та подтвердила: да, это Ёрико Нагаи.

Девочка была невредима, но крайне истощена, и ее пока поместили в больницу. Но что с ней делать потом? Ведь ее родители и старшая сестра погибли…

На время Ёрико согласились принять дальние родственники из села Какиноки, а как быть дальше, никто не знал. Пока же сотрудники штаба розыска старались выпытать у девочки как можно больше подробностей.

Однако Ёрико твердила одно и то же: ее увел «дядя во всем зеленом» и больше она ничего не помнит.

— А где вы спали по ночам? — допытывался инспектор. Ведь целых три ночи она где-то ночевала с этим «дядей»!

— В лесу. Было очень холодно.

— А что вы ели?

— Дядя в зеленом приносил ягоды и хурму. Все время есть хотелось.

— А как ты вообще оказалась с этим дядей?

— Я не знаю. Мы просто были вместе, и все.

— А где же твои папа, мама, сестра?

Но как только разговор заходил о родителях, Ёрико вся сжималась и умолкала. Врач из местной больницы говорил, что зверское убийство родных на глазах у девочки вызвало шок, который привел к временной потере памяти.

В конце концов так ничего выяснить и не удалось, кроме того, что преступник был одет в одежду зеленого цвета. Зачем он напал на деревню, почему пощадил одну Ёрико, оставалось загадкой.

Девочку отправили на обследование в психиатрическую лечебницу, но там подтвердили диагноз деревенского врача: амнезия вследствие шока. Ребенок забыл все, что касалось прежней жизни, однако сохранил привычки и навыки.

Страшная гибель родных парализовала все воспоминания, и восстановление памяти в будущем представлялось врачам маловероятным. Но никто, кроме Ёрико, не присутствовал при страшном побоище и не видел убийцу. Полицейские, не в силах расстаться с последней надеждой, не оставляли врачей в покое. Всякое бывает, отвечали те, может быть, после курса лечения наметятся признаки улучшения. Возможно возвращение памяти в результате какой-либо повторной стрессовой ситуации, но ничего гарантировать нельзя.

После обследования в психиатрической больнице Ёрико еще долго водили по врачам, но никаких следов насилия не обнаружилось. Очевидно, преступник увел с собой девочку не из сексуальных побуждений. Вообще, судя по ее словам, «дядя в зеленом» был с ней добр и ласков.

Итак, Ёрико Нагаи нашлась, а расследование не стронулось с мертвой точки.

Томоко, сестра погибшей Мисако Оти, опознала тело.

— Мисако любила одиночество. В выходные, бывало, запрется у себя в комнате и читает или музыку слушает, — всхлипывая, рассказывала Томоко, действительно как две капли воды похожая на сестру. — Единственное развлечение у нее было одной в поход сходить. Раза три-четыре в год ходила. Сколько раз ей все говорили: опасно одной, а она смеялась — мол, вдвоем с мужчиной еще опасней… К этому походу она давно готовилась, ждала его с таким нетерпением. Господи, ну какому мерзавцу понадобилось ее убивать — ведь она в жизни никому плохого не сделала!

Томоко сказала, что близких отношений ни с кем из мужчин у Мисако не было. Таким образом, версия о том, что Мисако Оти оказалась случайной жертвой, подтверждалась. Ничего нового линия туристки расследованию не дала.

Первые двадцать дней пролетели как один миг, сотрудники штаба совсем сбились с ног, но результат оставался нулевым.

Чудовище, подобно урагану стершее с лица земли целую деревню, безнаказанно выскользнуло из сети, охватывавшей несколько соседних префектур, и исчезло, не оставив следа. Расследование зашло в тупик.

Дело об убийстве жителей поселка Фудо перешло в разряд «нераскрытых преступлений». Сколько ни билась группа розыска, найти убийцу не представлялось возможным. Неоднократно появлялась надежда, что след найден, но всякий раз очередной подозреваемый оказывался непричастным к убийству. Штаб розыска распускать не решались — слишком уж серьезным было преступление, но число сотрудников постоянно сокращалось. Органы массовой информации поносили несчастных криминалистов на все лады, полицию префектуры Иватэ публично обвиняли в том, что она «способна лишь дорожное движение регулировать». Особенно возмущалась беспомощностью следствия общественность.

Немногочисленные оставшиеся сотрудники штаба, осыпаемые упреками и бранью, продолжали кропотливую работу по розыску преступника. Теперь наиболее убедительной считалась версия, что убийца так или иначе должен быть связан с поселком, и следствие дотошно изучало всех бывших жителей Фудо, уехавших оттуда за минувшие годы. Оказалось, что кое-кого из покинувших родные места разыскать не так-то просто: приходилось опрашивать родственников, знакомых, давних сослуживцев, и все ради того, чтобы установить — этот умер, тот совсем опустился и превратился в бродягу. Мало кому из прежних обитателей погибшего поселка удалось найти счастье в городе. Создавалось ощущение, что злой рок тяготел над ними: даже оторвавшись от деревни, они оставались в тисках нищеты, и все попытки обрести лучшую долю, как правило, оказывались тщетны. Неблагодарное было дело — копаться в этих человеческих судьбах.

Молодой Китано остался в штабе розыска. Занимаясь повседневной работой, не дававшей ни малейшего результата, он чувствовал, как в голове его зреет некая идея.

Полицейские северной Японии тугодумы, но со следа их не собьешь. Не раз удавалось им докопаться до сути дела, которое давно уже зачислили в разряд «нераскрытых преступлений». Китано относился именно к такому типу ищеек. У него не случалось гениальных озарений, зато он шаг за шагом, медленно, но верно продвигался по намеченному пути. Живет себе преступник, уверенный, что правосудие никогда до него не доберется; но однажды кто-то хлопнет убийцу сзади по плечу: глядь — а это Китано.

Итак, в голове молодого инспектора возникла некая, пока смутная мысль, приобретавшая все более конкретные очертания. Отправной точкой ему послужила выдвинутая на самом первом совещании идея о том, что убийца охотился за Мисако Оти, а жители деревни поплатились жизнью в силу случайного стечения обстоятельств.

Китано поначалу придерживался того же мнения, что руководство, но со временем его стали одолевать сомнения.

В конце концов он решил поделиться своими соображениями с комиссаром Муранагой. Печальный опыт столкновения с «Чертакэ» научил его, что на общем совещании ему лучше не высовываться.

— Господин комиссар, по-моему, нам следует вернуться к версии о том, что преступник охотился за Мисако Оти.

— Мы же проработали эту линию, сынок, она нам ничего не дала.

— Линия Мисако Оти — нет. Но что, если преступник обознался?

— Обознался? С кем же он ее спутал?

— Ас сестрой. Помните, у нее есть сестра, на два года моложе. Когда она приезжала на опознание, я поразился — они похожи как две капли воды.

— Постой-постой. Ты думаешь, он спутал Мисако с сестрой? — насторожился «Дед».

Идея была совершенно неожиданной. Если она верна, значит, до сих пор все поиски велись в ложном направлении: какой смысл возиться с бывшими жителями Фудо, если крестьяне стали случайными жертвами! Правда, окружение Мисако Оти было досконально изучено еще на первом этапе расследования, но вдруг действительно ее убили по ошибке, приняв за Томоко?

— Господин комиссар, я последнее время только об этом и думаю. Ведь они так похожи — преступник мог обознаться. Может быть, зря мы не занялись Томоко вплотную?

— Даже если так оно и было, все же я не могу поверить, сынок, что ради одной девчонки кто-то стал бы вырезать целую деревню. Ты мне, главное, объясни, чего это ему понадобилось убивать ее на виду у всего поселка?

— Я согласен, тут многое пока непонятно. Но, по-моему, мы зря выпустили Томоко Оти из поля зрения. Господин комиссар, позвольте мне проработать эту версию! — И Китано с надеждой посмотрел в глаза «Деду».

ПОКОРНЫЙ ГОРОД

У него было все — способности, выучка, железное здоровье, сила; он без труда мог бы найти себе занятие получше. То, что он выбрал именно эту работу и занимался ею вот уже два года, объяснялось лишь отвращением к прежней профессии да еще, пожалуй, жгучей потребностью в самоуничижении.

Сколько раз хотел он послать все к черту, но только крепче стискивал зубы — и терпел, терпел. Хотя никто не заставлял его. Никаких моральных обязательств перед нынешними работодателями у него не было. Фирма рассматривала своих служащих как сменные части единого механизма и с легкостью выкидывала износившиеся детали, вставляя вместо них новые.

Такэси Адзисава работал в городском филиале страховой компании «Хисии». Именно такое поприще решил он избрать в качестве своей новой деятельности. Почему? Потому что прежняя его специальность была диаметрально противоположна делу страхования жизни и здоровья. Прежде он не имел права застраховать даже свою собственную жизнь.

Теперешняя работа в отличие от предыдущей, полной всякого рода опасностей, ни малейшей угрозы в себе не таила, но зато сколько приходилось сносить унижений!

Никто, увы, не встречает страхового агента с распростертыми объятиями. Не дослушав до конца, бросают: «Обойдемся» — и захлопывают перед носом дверь. А в последнее время все чаще на калитке можно увидеть табличку: «Коммивояжеров и страховых агентов просят не беспокоить». В такую дверь и позвонить не решишься.

В многоквартирных домах это прямо как эпидемия: стоит одному жильцу повесить такую табличку, и сразу все остальные следуют его примеру. Конечно, разного рода агентов развелось в последнее время несметное множество, но ведь им тоже как-то жить надо. Иные смельчаки нахально входят во двор, игнорируя табличку на калитке, но нередко им за это выплескивают на голову таз воды из окна.

Страховые компании меняют тактику, и их агенты теперь проникают в дома, якобы проводя опросы общественного мнения или раздавая какие-нибудь анкеты, но подобные хитрости мало что дают.

Хуже всего — обходить дома наудачу. Однако новичкам выпадает заниматься именно этим неблагодарным делом. Первыми жертвами новоиспеченного агента становятся родственники, друзья и знакомые, то есть те, кто не может ему отказать. Но такого рода ресурсов больше чем месяца на три не хватит. Можно переключиться на знакомых своих знакомых, но и тех хватит максимум на год, а потом тебя, как сносившуюся сандалию, вышвырнут на свалку.

У Адзисавы же не было в Хасиро ни родных, ни друзей. С самого начала он был вынужден рассчитывать лишь на случайных клиентов; только благодаря этой нелегкой школе он удержался в фирме. Агенты, поступившие на работу одновременно с ним, исчерпав все личные связи, один за другим вылетали на улицу, лишь закаленный тяготами Адзисава удерживался на плаву.

Иногда становилось невмоготу: неудержимо тянуло вытряхнуть душу из очередного обидчика. Только воспоминания о прежней работе помогали Адзисаве взять себя в руки.

Поначалу он буквально сбивался с ног, обходя квартал за кварталом — и все впустую. Другие новички кое-как набирали норму за счет знакомых, его же показатели были хуже всех — заведующий филиалом не давал незадачливому агенту житья. «Если сдамся, мне конец», — твердил себе Адзисава.

Однажды, когда он, набравшись смелости, позвонил в дверь, на которой висела табличка со знакомым предупреждением, ему выпал необычный приработок. Хозяйки, похоже, не было дома, и дверь открыл мужчина лет сорока. Звонок, наверное, разбудил его — он был в пижаме. Сначала, узнав, что его потревожил страховой агент, мужчина обрушился на непрошеного гостя с руганью. Когда же Адзисава, втянув голову в плечи, побрел прочь, хозяин вдруг окликнул его.

— Эй, постой-ка! Сделай для меня одно дельце, — попросил он, на лице его неожиданно появилась странная, смущенная улыбка.

— Какое дело?

— Сходи, пожалуйста, в аптеку. Скажешь там, аптекарь разберется. Передай, по тысяче иен. Ты заплати, я тебе отдам.

Адзисава пожал плечами, но сходил в аптеку. Аптекарь понимающе кивнул и сунул ему какую-то коробочку. Только теперь Адзисава сообразил, за чем посылал его хозяин. Видимо, звонок в дверь прервал супружеские ласки… Адзисава не знал, злиться ему или смеяться.

Получив заветную коробочку, хозяин дал агенту полторы тысячи иен и свою визитную карточку, объяснив, что сам он в страховке не нуждается, но, если прийти к нему в фирму, он сможет помочь. Мужчина оказался администратором известного в городе ночного клуба.

Так Адзисава заключил свои первые договоры. Но до нормы было еще очень далеко.

Был еще такой случай. Он долго обхаживал одну дамочку, судя по всему содержанку какого-то богача, — она все колебалась, страховаться ей или нет. Красотка жила в квартире с собачкой, шпицем. Однажды, многозначительно улыбнувшись, она проворковала:

— У меня к вам большая-пребольшая просьба…

— Если это в моих силах… — лучезарно заулыбался Адзисава. — Почту за счастье.

— О, это так несложно. Вы-то справитесь.

Дамочка кокетливо повела глазками и оглядела Адзисаву с головы до ног. Он начинал догадываться, что последует за этим. Ему приходилось слышать от сослуживцев о таких бабенках, которые не знают, чем себя занять, и вовсе не прочь закрутить романчик со страховым агентом. Дело довольно обычное, и главное — взаимовыгодное, если держать язык за зубами: ей — развлечение, агенту — хороший договор. Адзисава был крепким, здоровым мужчиной, женщин у него уже давно не было, так что он даже задрожал от радостного предчувствия. Красотка выглядела вполне аппетитно, и, если говорить начистоту, он таскался сюда не только из-за страховки.

— Могла бы я оставить у вас Юпитера денька на три-четыре? — спросила она.

— Какого Юпитера?

— Понимаете, мы с моим другом уезжаем в путешествие, Юпитер нам там совершенно ни к чему. Куда его девать? Прямо не знаю, что делать! А к вам Юпитер уже привык… Ну, я вас умоляю!

До Адзисавы наконец дошло. Она просит его взять к себе ее шпица, пока будет путешествовать со своим покровителем. Разочарование было так велико, что Адзисава едва удержался от смеха.

— Прошу вас! Я оставлю его любимую еду, песика достаточно кормить всего два-три раза в день! А когда пойдете с ним гулять, не забудьте взять полиэтиленовый мешочек — вы не представляете, как городские власти обижают бедных собачек. Ну, будьте умницей, а я, так и быть, подпишу эту вашу страховку, когда вернусь.

И действительно, по возвращении из поездки женщина заставила своего патрона раскошелиться на целый миллион иен. В случае пожара и прочих неприятностей она должна была получить компенсацию в двадцатикратном размере. Однако этим дело не кончилось: отныне каждый раз, когда предприимчивая красотка куда-нибудь уезжала, Юпитер переселялся к Адзисаве.

Эта история имела и еще один побочный эффект. Дамочка разрекламировала услужливого молодого человека своим приятельницам, и ему не стало отбоя от кошечек и собачек, с которыми надо было то посидеть, то погулять. И благодаря новым знакомствам количество подписанных договоров все возрастало.

Когда дела на работе стали налаживаться, Адзисава взял короткий отпуск. Он не рассказывал никому из коллег о том, куда ездил, но, когда вернулся в Хасиро, с ним была девочка лет десяти. Она поселилась вместе с ним и стала учиться в одной из городских школ.

Девочка была круглой сиротой, последнее время она жила у дальних родственников матери. Адзисава попросил, чтобы ее отдали ему на воспитание. Семья была бедная, девочка приходилась им седьмой водой на киселе, и неожиданная просьба Адзисавы, назвавшегося ее родственником со стороны отца, оказалась как нельзя более кстати. Никому и в голову не пришло усомниться в правах незнакомца, семья была рада избавиться от лишнего рта.

Девочка безропотно поехала с Адзисавой. Звали ее Ёрико Нагаи, родителей она лишилась два года назад, тогда ей было восемь лет. Их убили у нее на глазах, и с тех пор Ёрико начисто забыла все, что было до трагического события.

Однако потеря памяти никак не сказалась на способностях девочки, училась она хорошо, и коэффициент умственного развития у нее был самый высокий в классе.

Постепенно жизнь новоиспеченной семьи вошла в нормальное русло, и тогда Адзисава приступил к осуществлению следующего этапа своего плана. Точнее говоря, подготовительную работу он вел уже давно, а теперь ему просто представился удобный случай вплотную приблизиться к намеченной цели.

Эту газету основал когда-то ее отец, но от прежнего «Вестника Хасиро» осталось одно название. Томоко Оти говорила, что газета «протухла». Протух весь город, словно огромная помойная яма. Дух протеста выветрился, и «Вестник» превратился в личный печатный орган семейства Ооба, заправлявшего в Хасиро всем.

Только благодаря этому перерождению «Вестник» уцелел, да не просто уцелел, а стал одной из самых влиятельных газет в префектуре.

Хасиро недаром называли собственностью семьи Ооба. Члены этого рода занимали все ключевые должности в управлении и экономике города — от кресла мэра, в котором прочно восседал Иссэй Ооба, до руководящих постов в муниципалитете, торгово-промышленной палате, полиции, органах здравоохранения, системе образования, банках, газетах и журналах, на телевидении и радио, в промышленности, транспорте.

Город находился в самом сердце префектуры Ф. и издавна считался ее политическим, культурным и торговым центром. Со всех сторон к Хасиро вплотную подступали высокие горы, он был словно закупорен в долине, и это наложило на город свой неповторимый отпечаток; здесь имелись свои давние традиции и практически независимая от внешнего мира экономическая система.

Когда-то, еще в семнадцатом веке, у стен замка князей Хасиро возникли первые поселения. Князья богатели, и поселения разрастались. Во второй половине минувшего века в долине начали выращивать тутовые деревья, и зародилась текстильная промышленность. Шелк Хасиро был хорошо известен на рынках страны в двадцатые и тридцатые годы. Именно в тот период город сделал гигантский скачок вперед.

В конце войны большая часть построек сгорела в пожаре бомбежек, но Хасиро быстро оправился от потрясений и вскоре обрел облик настоящего современного города.

После того как в долине обнаружили богатые залежи природного газа, начала развиваться металлургическая промышленность, и край в считанные годы превратился в высокоразвитую индустриальную зону, где имелись и станкостроительные, и химические, и целлюлозно-бумажные, и электронные предприятия.

Административный центр префектуры находился в городе Ф., расположенном несколько южнее, но главным городом края, несомненно, являлся Хасиро.

Во времена сёгуната Токугава[1]семейство Ооба принадлежало к низшей прослойке самурайского сословия, но после реставрации Мэйдзи[2]захудалому роду, прежде не удостаивавшемуся чести даже появляться в княжеском замке, улыбнулось счастье.

Князья Хасиро в войне 1868 года поддерживали сёгуна и после поражения войск сёгуната и краха феодальной системы оказались в опале. Когда в стране вводилось новое административно-территориальное деление, правительство, памятуя враждебные действия местных князей, определило быть столицей префектуры не Хасиро, а Ф., хотя по всем показателям новой административно-территориальной единице следовало бы именоваться «префектура Хасиро».

После того как княжество прекратило свое существование, предок нынешнего мэра, Итирю Ооба, занялся крестьянским трудом. Вскоре на его земле нашли природный газ, запасы которого оказались поистине неисчерпаемыми. Итирю не упустил шанса, который подарила ему судьба. Он организовал промышленную добычу газа, скоро его дело стало крупнейшим в Хасиро, но вчерашнему крестьянину этого было мало: он не жалел средств, стремясь подчинить себе городские власти, и со временем стал безраздельным хозяином всего Хасиро.

Зарождающаяся промышленность города целиком зависела от газа, а весь газ принадлежал Ообе. Предприятия одно за другим переходили в его руки, и вот Хасиро фактически оказался личной собственностью предприимчивого дельца. Люди говорили, что город перешел от князей Хасиро к князьям Ооба. И действительно, человеку, навлекшему на себя немилость всемогущего семейства, в городе было не ужиться, так или иначе каждый житель зависел от «империи» Ооба — если не сам, то кто-то из членов его семьи.

Имя Ооба напоминало о себе повсюду — в школе, в поликлинике, при устройстве на работу. Власть рода распространялась и на город Ф.; чтобы выйти из сферы влияния вездесущего семейства, нужно было уехать в другую префектуру.

Впрочем, и в соседних областях беглец не обрел бы покоя — щупальца Ооба тянулись и туда. Могущественное провинциальное семейство пользовалось влиянием даже в столице страны — владетели Хасиро содержали в парламенте собственных депутатов.

Война дала «империи» новый толчок. Сначала концерн Ооба нажился на военных заказах, а потом искусно перестроился для нужд мирного времени. В те годы у кормила власти уже стоял нынешний глава рода, Иссэй Ооба, — он, как никто другой, умел приспосабливаться к быстро меняющимся обстоятельствам.

Залежам газа бомбежки были не страшны, а от неприятностей иного рода «империю» оберегали гангстеры клана Накато. В прошлом веке Тахэй Накато служил у князей Хасиро рядовым солдатом и дружил с Итирю Ообой. После ликвидации княжества Тахэй оказался без средств к существованию и основал в городе преступный синдикат. По мере того как увеличивалась организация Накато, росло и ее влияние в Хасиро, множились доходы. Размах операций требовал средств, но разбогатевший Итирю Ооба всегда был готов помочь старому другу деньгами. Еще бы — взамен он имел, можно сказать, собственную армию.

После второй мировой войны для Хасиро настали трудные времена: орды демобилизованных солдат и бродяг обосновались на городском вокзале, уцелевшем после бомбежек, и терроризировали горожан и проезжающих.

Жители Хасиро боялись выходить на улицу; сесть на поезд стало просто невозможно. Полиция не могла совладать с нарушителями порядка. И тогда Иссэй Ооба обратился к Таити Накато, сыну покойного Тахэя, с просьбой о помощи. Так глава клана Накато, можно сказать, обрел официальный статус начальника отряда городской самообороны. Полиция теперь не смела и пальцем тронуть никого из членов мафии. Как только сброд с вокзала начинал где-нибудь бесчинствовать, молодчики Накато оказывались тут как тут и наводили порядок, а блюстители закона бездействовали. Авторитет полиции был навсегда подорван.

При попустительстве Иссэя Ообы, якудза[3]устроили на привокзальной площади «черный рынок», и оттуда их влияние распространилось на весь прилегающий район.

Очень скоро «доблестные защитники» горожан показали свои клыки. Район вокзала превратился в прибежище игроков и спекулянтов, полиция боялась и нос туда сунуть. К тому же заправилы клана поддерживали тесные связи с полицейским начальством, так что квартал стал своего рода огромным узаконенным притоном.

Якудза выполняли для семейства Ооба всю грязную работу. Мэру не приходилось мараться — к его услугам всегда была банда Накато, головорезов в ней хватало. У молодых гангстеров убить человека называлось «стать мужчиной». Все знали, что дом Ооба обзавелся собственной армией, но молчали.

Время от времени находились смельчаки, которые пытались бороться с диктатурой, но кончали такие люди плохо: один погибал в автомобильной катастрофе, другой вдруг ни с того ни с сего выбрасывался из окна, третий случайно тонул в реке. Полицейское расследование неизменно фиксировало: самоубийство или несчастный случай. Никто, конечно, этому не верил, но разумнее было держать язык за зубами, не то сам, того гляди, станешь жертвой «несчастного случая».

Сигэёси Оти, отец Томоко, владел маленькой типографией. Он начал выпускать — то один раз в месяц, то два — газету на двух страничках, в которой призывал уничтожить «Черный квартал» и разоблачал связь полиции с мафией. Свой «Вестник» он бесплатно раздавал горожанам. Такой уж это был человек — он не мог молчать. Вначале он все делал сам: и собирал материал, и читал гранки, и печатал, и распространял готовые экземпляры.

Иссэй Ооба был вне себя от ярости. До него самого газета еще не добралась, но открытое письмо руководству городской полиции о том, что оно потворствует мафии, встревожило мэра. Ведь за полицией стояли городские власти, критика адресовалась им. Это уже был открытый бунт.

Никто еще не осмеливался так дерзко выступать против хозяев Хасиро. Даже местные корреспонденты центральных газет, зная, что за неосторожность их могут исключить из пресс-клуба и тогда неоткуда будет брать материал, освещали внутреннюю жизнь города крайне «деликатно».

Молодчики из клана Накато взялись за дело. Типографию перевернули вверх дном, в станки насыпали песку. Полиция приехала, только когда якудза закончили свою работу.

Но Сигэёси Оти не отступил. И его мужество начинало находить поддержку у горожан. Читателей «Вестника» становилось все больше, росло число добровольных помощников из молодежи. У жителей Хасиро за долгие годы накопилось немало обид против семейства Ооба. Журналист купил новый печатный станок и создал настоящую редакцию — сотрудников теперь у него хватало.

Сигэёси Оти намеревался предпринять лобовую атаку на империю Ооба. Давно известно, что чем жестче диктатура, тем больше у нее тайных врагов. «Вестник Хасиро» находил поддержку повсюду. В пресс-клуб его репортеров не допускали, но они не нуждались в официальных пресс-релизах, их статьи всегда точно находили главные болевые точки города.

Как ни старались городские воротилы хранить свои махинации в тайне, правда неизменно просачивалась на поверхность. Мысленно аплодируя смельчакам из газеты, горожане буквально проглатывали статьи «Вестника», разоблачавшие грязные делишки городских властей.

Окрыленный поддержкой, Сигэёси Оти развернул широкую кампанию по борьбе с преступностью. Жизнь редактора постоянно была в опасности — он буквально ходил под дамокловым мечом.

И Оти, и его сотрудников засыпали угрозами — некоторые из журналистов даже «эвакуировали» свои семьи, тревожась за безопасность близких. Но популярность «Вестника» возрастала, вести об этом дошли до центральной прессы, с токийского телевидения в Хасиро даже приехала съемочная группа.

И как раз тогда, когда борьба начинала приносить плоды, Сигэёси Оти трагически погиб.

Дело было зимой; он переходил улицу по обледенелой мостовой, когда его сбила машина с номерными знаками соседней префектуры. В свое оправдание шофер сказал, что он впервые в этих местах и не подозревал, какая сильная здесь наледь, вот и затормозил слишком поздно. Для обвинения в преднамеренном убийстве оснований не было. Виновника привлекли к ответственности за нарушение правил движения и «преступную неосторожность».

Со смертью главного организатора кампания борьбы с преступностью заглохла, сдулась, как проколотый воздушный шарик. Горожанами овладело отчаяние: раз уж расправились с самим Оти, значит, надеяться не на что. С помощниками крамольного редактора разделались поодиночке — вскоре в редакции не осталось почти никого из них. В «Вестник» пришли люди Ооба, и газета сделалась такой же беззубой, как все прочие.

Как-то так получилось, что контрольный пакет акций оказался в руках мэра, и «Вестник Хасиро» превратился в печатный орган клики Ооба.

Когда Томоко пришла в редакцию, здесь была вотчина мэра. Наверное, хозяева города испытали особое удовольствие, принимая на работу в переродившуюся газету дочь поверженного врага.

Поначалу у Томоко еще оставались какие-то иллюзии: ей не верилось, что от прежнего «Вестника», в который отец вложил всю свою страстную душу, ничего не осталось.

Увы, ничто в сегодняшней газете не напоминало о недавнем прошлом. Возведенная отцом твердыня рассыпалась в прах, а на развалинах укрепился враг, разжиревший от неправедных доходов.

Поиск по сайту: