АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

ПЫЛИНКА И СКАЛА

Читайте также:
  1. Никогда ни одна власть не станет применять снайперов против толпы. Это делают те провокаторы, которые хотят натравить толпу на власть и тем самым вызвать эскалацию насилия.
  2. Обещания и скелеты в шкафу нового главфискала страны
  3. Оптимальный тариф. Принципы тарифной эскалации и эффективного тарифа.

 

 

Найти банду мотоциклистов оказалось не так-то просто. Во-первых, в городе, как выяснил Адзисава, таких компаний насчитывалось более десятка, они без конца то объединялись в большие «табуны», то распадались на мелкие группки. Кроме того, на Хасиро нередко совершали набеги летучие отряды из соседних городов.

Однако скоро Адзисава установил, что в черных кожаных куртках и черных шлемах разъезжают юнцы из самой буйной и многочисленной местной мотобанды, члены которой именовали себя «Бешеными псами». Их было человек двести пятьдесят, а то и триста, основную массу составляли парни в возрасте от семнадцати до двадцати лет — старшеклассники и недавние выпускники школы.

Базой «Бешеных псов» была забегаловка «Шлем», которая находилась в Тележном квартале. Туда и направился Адзисава, решив прикинуться случайным посетителем. «Шлем» оказался небольшим темным зальчиком: посередине стойка, у стен — кресла, в которых, сбившись тесными кучками, сидели парни в черных куртках и девицы с длинными распущенными волосами. Без шлемов лица «Бешеных псов» выглядели совсем нестрашными, почти детскими.

Они о чем-то болтали между собой, но понять их скороговорку, пересыпанную жаргонными словечками, было невозможно — все звуки заглушал рев музыкального автомата, «псам» приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга.

Музыка была своеобразная: по ритму она напоминала рок-н-ролл, но в мелодию врывался рев моторов. И атмосфера в баре тоже была странноватая — во всем этом гаме ощущалась не бьющая через край энергия юности, а бешеная погоня неизвестно за чем и за кем.

На стенах «Шлема» красовались фотографии тяжелых мотоциклов с подписями: «МV Августа-750-S», «Альпина-250», «Харлей-Дэвидсон FHL-1200» и тому подобными.

Сюда не часто заглядывали случайные люди, а зайдя, спешили поскорее унести ноги. Адзисава же просидел в «Шлеме» несколько дней подряд. «Бешеные псы» не обращали на чужака ни малейшего внимания. Насколько мог уловить Адзисава, разговоры у них вертелись вокруг одного и того же — мотоциклов и своих «подвигов».

«Если эти парни атаковали меня и Ёрико в парке, выполняя чей-то приказ, они непременно должны были как-то среагировать на мое появление», — размышлял Адзисава. Но «псы» словно не замечали его, казалось, их интересуют только свои проблемы. И он ни разу не слышал, чтоб хоть кто-то упомянул об истории в парке.

Адзисава уже начинал сомневаться, та ли это компания, которая ему нужна. Но однажды на улице раздался душераздирающий рев моторов, треск выхлопов, и в бар ввалилось человек двадцать парней. Они были возбуждены, громко смеялись — видимо, только что вернулись с очередного «дела». В «Шлеме» запахло потом разгоряченных тел.

— Здорово шуганули публику! — крикнул один из вновь прибывших.

— Где гоняли-то? — спросил его кто-то из сидевших. Очевидно, неписаный ритуал «Бешеных псов» требовал расспросить приятелей об их «достижениях».

— Да снова в парке. Покатали огурец! Так шуганули одну парочку, что петушок сопли распустил, а курочка с перепугу лужу сделала. Ой, умора!

Рассказчик, похоже, был у них за главаря. Размахивая руками, он принялся в подробностях описывать сцену в парке. Адзисава уже не сомневался: этот тип был среди напавших на него и Ёрико. Оказывается, нагнать страху на прохожих называлось у «Бешеных псов» «покатать огурец». Очевидно, под «огурцом» имелся в виду человек, а «катать» его надо было колесами мотоциклов. Ни в чем не повинный прохожий, ставший жертвой дикой забавы, рисковал жизнью — стоило одному из рокеров немного промахнуться, и несчастный оказался бы под колесами.

Подонки, гневно подумал Адзисава. Однако приходилось признать, что за хулиганами никто не стоял, он и Ёрико стали случайной жертвой их опасных игрищ.

Вожак, судя по всему, уже успел забыть лицо Адзисавы и как ни в чем не бывало хвастался последними «подвигами» своей команды. Адзисава поднялся, чувствуя — еще немного, и он взорвется.

 

Раз среди рокеров убийц не было, ничего не оставалось, как вернуться к линии Митико Ямады. Адзисава наведался в «Синема», но оказалось, что девушка не появлялась на работе с того самого дня, когда они с Ёрико ходили в кино. В кинотеатре сказали, что Митико больна. Адзисава заглянул в бакалейный магазинчик, принадлежавший семье Ямада, но девушки там тоже не было.

Тогда он решил действовать решительнее: зашел в близлежащую лавку, купил фруктов и позвонил в дверь дома. Открыла ему женщина лет пятидесяти с мягким, приветливым лицом — очевидно, мать Митико.

— Я из «Синема», — представился Адзисава, протягивая корзинку с фруктами. — Пришел справиться, как дела у Митико-сан.

— Ой, огромное вам спасибо, — закланялась женщина. — Вы уж извините, что дочка так долго на работу не выходит.

Визит незнакомца не вызвал у матери Митико ни малейших подозрений — видимо, она не была знакома с коллегами дочери.

— Как себя чувствует Митико-сан? — спросил Адзисава, довольный, что его замысел удался.

— Спасибо, ничего. Скоро уже выписывается из больницы.

«Значит, болезнь — не выдумка», — понял Адзисава, а вслух сказал:

— Если это возможно, мы хотели бы ее навестить. В какой она больнице?

Он внутренне напрягся: если родственники уже говорили администрации кинотеатра, в какой больнице лежит Митико, его обман сейчас будет раскрыт.

Женщина смущенно забормотала:

— Ну что вы, зачем… Я передам Митико, что вы заходили… Ей будет неудобно — все-таки, знаете ли, больница… Она непричесана, неприбрана.

В ее словах Адзисава уловил испуг, нежелание допускать его в больницу. Что это — действительно боязнь не угодить дочери или есть причина посерьезней?

Здесь что-то не так. Адзисава шагнул в прихожую.

— Кстати, а ведь мы так и не знаем, чем больна Митико-сан.

«Ну все, сейчас она поймет, что я не из „Синема“», — подумал Адзисава. Но мать Митико, еще больше смутившись, ответила:

— У нее аппендицит. Она уже давно жаловалась на боли, глотала лекарства, а теперь доктор велел ложиться на операцию. Митико не хотела вам говорить, стеснялась…

Адзисава сразу понял, что женщина говорит неправду. Где это видано, чтобы человек стеснялся аппендицита? Митико легла в больницу с чем-то другим, причем причину госпитализации приходится скрывать.

Убедившись, что адреса больницы ему не получить, и опасаясь излишней настырностью навлечь на себя подозрение, Адзисава начал прощаться. Тут как раз открылась дверь, и в прихожую вошла девочка-подросток в школьной форме, очень похожая на Митико. Адзисава воспользовался этим, чтобы выскользнуть наружу.

— Постойте! — крикнула мать Митико. — А как вас зовут-то?

— Неважно. Я ведь не от себя, а по поручению коллег, — уклончиво ответил на ходу Адзисава. — Ну, желаю Митико-сан скорейшего выздоровления!

Сделав вид, что уходит, Адзисава завернул за угол и стал следить за домом. Здесь, в пригороде, прохожих было немного, и вести наблюдение, не привлекая к себе внимания, оказалось не так просто. Адзисава прождал целый час, и его терпение было вознаграждено: дверь открылась, и на улицу вышла сестренка Митико с той самой корзинкой в руке. Похоже, расчет был верен — девочка направлялась к сестре в больницу. Адзисава незаметно двинулся за ней следом.

Они дошли до муниципальной больницы, что находилась в Аптекарском квартале. Девочка завернула в третий корпус. Немного выждав, Адзисава зашел в приемное отделение и спросил, в какой палате лежит Митико Ямада. Да, девушка была здесь. В третьем корпусе располагалось гинекологическое отделение. Ну конечно, подумал Адзисава, какой там аппендицит. Он вспомнил, как тяжело, еле переставляя ноги, ходила Митико. Очевидно, после изнасилования она забеременела — тогда понятно, почему мать лгала насчет аппендицита и скрывала название больницы.

Довольно скоро сестра Митико спустилась вниз — видимо, она только отдала корзинку с фруктами. Адзисава заколебался. Что ему может дать посещение Митико? Вряд ли она назовет своих обидчиков. Она, наверное, и родителям-то не сказала, кто они. А сестренке? Скорее всего, тоже нет. Хотя, помнится, когда Адзисава сказал, что девочке грозит та же участь, Митико не на шутку испугалась. Не значит ли это, что подонки, изнасиловавшие старшую сестру, и на самом деле начали крутиться около младшей?

Кто знает, может быть, Митико легче было открыться не родителям, а сестре, ведь разница в возрасте у них не так уж велика.

Адзисава принял решение и быстро нагнал школьницу.

— Ямада-сан! — позвал он.

Девочка удивленно обернулась. Лицо у нее было доброе, по-детски припухлое.

— Вы ведь сестра Митико?

— Да, — недоуменно, но без малейшего испуга взглянула на него девочка. Она, кажется, не успела рассмотреть Адзисаву во время их мимолетной встречи на пороге своего дома и теперь не узнала его.

— Мое имя Адзисава, я знакомый Митико-сан.

— А-а, вы Адзисава? — с любопытством оглядела она его.

— Слышали обо мне?

— Да, Митико рассказывала. У вас невесту убили, да?

— Она вам и это сказала?

— Да, я знаю, что вы разыскиваете убийц. Фрукты тоже вы принесли, точно? Митико так и сказала, что это вы.

Девочка испытующе взглянула ему в глаза.

— Вы знаете, кто напал на вашу сестру? — с надеждой спросил Адзисава. Наконец-то ему встретился человек, не увиливающий от ответов!

— Не знаю. Сколько раз я ее спрашивала, а она все молчит.

Увы, его радость была преждевременной.

— Она только сказала, что вашу невесту убили те же самые люди.

— Почему же тогда она их покрывает?!

— Боится. Они ей угрожают.

— А почему она не обращается в полицию?

— Ну да, чтобы весь город узнал о ее позоре? Она говорит, что скорее умрет. Но я, ух, как я их ненавижу, этих мерзавцев! — вдруг яростно крикнула сестренка Митико. Круглое, невинное личико, кажется, было обманчиво — характером девочку бог не обидел.

— Я их тоже ненавижу. И в полицию тоже обращаться не собираюсь. Я давно ищу убийц, и след вывел меня на вашу сестру. Она знает их, но молчит. А ведь это из-за них она лежит сейчас на больничной койке. Так или нет?

— Да, у нее внематочная беременность. Пришла с работы, а кровь как потечет! Увезли на «скорой», чуть не умерла!

Вряд ли эта девчушка, еще почти ребенок, толком представляет себе, что такое внематочная беременность, с невеселой усмешкой подумал Адзисава.

— И все равно ни слова о том, кто это сделал?

— Да уж я сколько раз ей говорила: «Они тебя чуть до смерти не довели, а ты их выдать боишься». Уперлась — и ни в какую. Мне иногда начинает казаться, что она их вроде как оберегает.

— Оберегает?

— Ага. Наверно, они пригрозили, что расправятся с ее родными, вот она и боится.

— Скажите, а вы никого подозрительного не видели? Ну, кого-нибудь, кто мог быть из той компании.

— Только один раз.

— Так я и знал! — вскричал Адзисава.

— Да и то не видела, а только слышала. Однажды зазвонил телефон, я сняла трубку и услышала незнакомый мужской голос. Я потом подумала, что, может, это был кто-то из тех гадов.

— Что он сказал?

— Сначала он принял меня за Митико, но она тут же отняла у меня трубку. Я видела, что ей неудобно при мне разговаривать, ну и ушла. Так и не знаю, о чем они говорили.

— А почему вы думаете, что это звонил один из преступников?

— Не знаю. Голос у него был какой-то гнусный, и потом он так грубо со мной заговорил. Митико никогда раньше не звонили подобные типы. И вид у нее был такой, словно он над ней власть имеет.

«Конечно, имеет. Он ее и насиловал. Только ему мало показалось, захотел девушку окончательно к рукам прибрать». Адзисава спросил:

— Было что-нибудь еще, что привлекло ваше внимание во время разговора?

— На том конце провода грохотала какая-то дикая музыка и трещали моторы.

— Моторы?! — насторожился Адзисава.

— Да, он звонил из какого-то очень шумного места, поэтому, наверно, и спутал меня с Митико. Там слышались еще чьи-то голоса, и я разобрала очень странную фразу.

— Какую?

— Что-то такое про огурец. Кажется, «катать огурец».

— «Катать огурец»?! — воскликнул Адзисава так громко, что девочка вздрогнула. — Извините, что испугал вас, но вы не ошиблись, там действительно сказали «катать огурец»? — стараясь подавить волнение, переспросил он.

— Ну да. Я очень хорошо запомнила — такое чудное выражение.

Выходит, он не ошибся! Преступник, несомненно, звонил из «Шлема», того самого бара, где собираются «Бешеные псы». Все ясно — убийц надо искать там. Кто-то из членов банды убил Томоко и изнасиловал Митико. И нападение в парке тоже было не случайным. Хотя кто знает? Оправдывая свое название, «Бешеные псы» могли наброситься на него и Ёрико просто так, не преследуя никаких тайных целей.

— Что это с вами? — с беспокойством спросила девочка, озадаченная неожиданным молчанием собеседника.

— Нет-нет, ничего. Быть может, я знаю, где искать преступников.

— Правда?!

— Да, вы мне очень помогли. Если узнаете что-нибудь новое, непременно мне позвоните. Вот, держите. — И Адзисава протянул сестре Митико свою визитную карточку.

Та церемонно поклонилась и представилась:

— А меня зовут Норико. Норико Ямада. И я буду очень рада, если смогу еще чем-нибудь вам помочь.

— Спасибо. Может быть, преступники будут охотиться за вами, так что не выходите на улицу ночью и не гуляйте в безлюдных местах.

Наконец-то после длительной борьбы в одиночку у Адзисавы снова появился союзник.

 

 

«Катать огурец». Это была игра «Бешеных псов». Если даже идею позаимствовала у них еще какая-нибудь мотобанда, те наверняка придумали бы для этой «забавы» свое название. Но как найти среди двухсот, а может быть, и трехсот юнцов преступников?

Адзисава снова зачастил в «Шлем». Он обходил всех парней подряд и спрашивал, не знают ли они Митико Ямаду, что работает билетершей в «Синема». Его интересовало, как будет реагировать каждый из «псов», но все равнодушно пожимали плечами и отвечали, что такую не знают. Некоторые, правда, с вызовом спрашивали:

— Чего это ты, дядя, тут ходишь, выспрашиваешь?

Но Адзисава ждал не такой реакции, а потому миролюбиво отвечал:

— Да ищу одну знакомую. Мне говорили, что она тут бывает.

— Не, не слыхали про такую, — отвечали ему. — А чего у тебя с ней?

— Просто знакомая.

— Ха! «Знакомая»! Заливай, заливай, — гоготали парни. — Мотал бы ты отсюда, дядя, больно часто тут крутишься. Ты часом не легавый?

— Кто, я? Скажете тоже, ребята, — смеялся Адзисава.

Парни окружали его гурьбой, угрожали разорвать на части, если он из полиции, тогда Адзисава показывал им свою визитную карточку.

— Страховой агент? — удивлялись «псы». — А какого хрена тебе тут надо?

— То есть как? Вы же мотоциклисты, отчего бы вам не застраховаться? Застрахуешься — и гоняй себе на здоровье, ничего не страшно.

Каждый раз такая стычка заканчивалась громким хохотом, и кто-нибудь из парней, вволю насмеявшись, говорил:

— Попусту время тратишь. Не станет никто из наших страховаться — придумал тоже.

Первые два дня расспросов ничего не дали, однако на третий день вечером, когда Адзисава возвращался домой, неподалеку от того места, где убили Томоко, чей-то голос окликнул его из темноты:

— Господин Адзисава, если не ошибаюсь?

Он вгляделся во мрак и увидел в тени деревьев несколько темных фигур.

— Да, это я.

В глаза ему ударил яркий свет, уши заложило от бешеного рева моторов; на дорогу вылетело стальное чудище, несясь прямо на Адзисаву. Он едва успел отскочить в сторону, а на него мчался уже второй мотоцикл, за ним — третий. Вот они — убийцы! Они устроили ему засаду!

Три мощные машины поочередно атаковали беззащитного пешехода, стремясь сбить его с ног. Если тогда, в парке, была хоть и жестокая, опасная, но игра, то теперь Адзисава знал: у этих намерения самые серьезные.

«Бешеные псы» на полной скорости мчались прямо на него, а промахнувшись, тут же разворачивались, чтобы не дать ему скрыться в зарослях. Прохожих в этот поздний час не было, да и вряд ли Адзисава дождался бы от них помощи.

Вот он оказался зажат с трех сторон, деваться было некуда. Свет фар слепил ему глаза, лиц седоков рассмотреть он не мог. Рев моторов стал чуть тише, и один из мотоциклистов крикнул:

— Зачем тебе понадобилась Митико Ямада?

— Я же говорил, она — моя знакомая!

Эти трое убили Томоко. Они хорошо знают окрестности, именно здесь подстерегли они девушку. Не случайно и ему преступники устроили засаду в тех же самых зарослях.

— Откуда ты ее знаешь?

— Мы с ней друзья.

— Врешь! Чего тебе от нас надо?

— От вас? Ничего! Разве что застраховаться желаете?

Адзисава нарочно тянул время, лихорадочно соображая, как ему быть. Он так долго шел по следу, и вот наконец убийцы перед ним. Такой случай упускать было нельзя.

— Если хочешь жить, — пригрозил мотоциклист, — оставь Митико в покое.

— Это еще почему?

— Потому что я так сказал. И в «Шлеме» чтоб тебя больше не было. Такой падали, как ты, там делать нечего.

Адзисава с трудом сдерживал готовые сорваться слова о том, что он знает, кто убил Томоко. Если бы «псам» стало известно, что он разыскивает не обидчиков Митико Ямады, а убийц Томоко Оти, они бы не задумываясь прикончили его прямо сейчас.

Ему помог случай. Издалека донесся вой сирены — то ли патрульная машина мчалась куда-то по вызову, то ли кто-то все же видел, как рокеры напали на прохожего, и позвонил в полицию.

Звук сирены спугнул «псов». Они взревели моторами своих мотоциклов и крутанули ручки газа.

Этого момента и ждал Адзисава. Когда второй мотоцикл проносился мимо, он взмахнул рукой — что-то сверкнуло змейкой в свете фар, завизжали спицы переднего колеса, и машина полетела кувырком. Ездока выбросило из седла и отшвырнуло метров на пять в сторону. С глухим стуком он ударился головой о мостовую и застыл в неподвижности. Третий мотоциклист, не успев свернуть, налетел на распростертое тело. Его машина тоже накренилась набок, но каким-то чудом выпрямилась и с бешеной скоростью унеслась следом за первым мотоциклом. Дорога опустела — на ней осталось лишь недвижное тело в черном.

Адзисава подбежал к нему и увидел, что рокер жив — очевидно, шлем смягчил удар об асфальт, — но лежит без сознания. Рядом затормозил полицейский автомобиль.

— Что случилось? — крикнули оттуда. — Мы приехали по вызову. Кто-то сообщил, что хулиганы на мотоциклах напали на прохожего.

Из машины, опасливо озираясь по сторонам, вылез полицейский.

— Все в порядке. Услышав сирену, они смылись. Один со страху не удержался в седле и, кажется, здорово расшибся.

Услышав, что хулиганов здесь уже нет, полицейский расправил плечи и подошел к оглушенному мотоциклисту. Пока он вызывал по рации «скорую помощь», Адзисава быстро наклонился над мотоциклистом, снял что-то с переднего колеса и незаметно спрятал в карман. Это было оружие, изготовленное им специально на случай схватки с «Бешеными псами» — тонкая стальная цепочка с гирьками на обоих концах, нечто среднее между цепом и нунтяку.[7]Вряд ли выбитый из седла рокер успел понять, что произошло с его мотоциклом, да и двум остальным, успевшим унести ноги, особенно приглядываться было некогда.

Впервые Адзисава продемонстрировал свою выучку — всего лишь на краткий миг, но и того оказалось достаточно, чтобы вывести из строя одного из врагов.

 

 

Пострадавшего доставили в городскую больницу. Это был семнадцатилетний школьник по имени Сюндзи Кадзами. Кроме травмы головы у него еще обнаружили перелом правой ключицы.

Рентгеноскопия не выявила признаков кровоизлияния в мозг, однако удар головой о мостовую был силен, и врачи не стали торопиться с диагнозом.

Родители парня, услышав о несчастье, немедленно приехали в больницу. Сюндзи Кадзами был из весьма состоятельной семьи, его отец владел известной в городе стоматологической лечебницей.

Обливаясь слезами, мать причитала:

— Он у нас младшенький, потому, видно, и вырос такой балованный. Все ему покупали, ни в чем не отказывали, и вот что получилось! Когда он стал мотоцикл требовать, уж как я не хотела, как не хотела! Ох, стыд какой — напал на человека! Сам и виноват, что разбился!

Впрочем, жизнь юнца была вне опасности. Адзисава не выказывал чрезмерного возмущения совершенным на него нападением, поехал вместе со «скорой» в больницу, и мать Кадзами, потрясенная таким великодушием, беспрерывно то благодарила его, то рассыпалась в извинениях.

— Ничего, ничего, — заступался он за ее сына. — Я сам виноват. Не надо было среди ночи таскаться по улице в одиночку, ввел ребят в искушение. Я же понимаю — такой у них сейчас трудный возраст. Вы уж не наказывайте его слишком строго.

Родители Кадзами были просто очарованы. Адзисава даже получил разрешение навещать их сына в любое время.

Видя этого посетителя, Кадзами каждый раз начинал дрожать от ужаса, но родители относили такую реакцию за счет чрезмерной мнительности своего сына.

— Ну что ты, что ты, — увещевала его мать. — Это же не человек, а золото. Вы с приятелями его чуть не задавили, а он каждый день приходит, беспокоится о тебе. Постыдился бы.

Парень не мог объяснить матери истинную причину своего страха и только жалобно повторял:

— Мамочка, этот тип меня убьет! Скажи, чтоб его сюда не пускали!

Сам он не мог даже пошевелиться — его грудь была закована в гипс.

— Что ты несешь?! — возмущалась мать. — Это ты его чуть не убил!

— Ну хотя бы переведите меня в общую палату!

— Дурачок, здесь же тебе спокойнее, одному-то.

— Я знаю, он меня ненавидит за то, что мы над ним так подшутили! Он мне отомстит!

— Ты же был там не один!

— Но здесь-то я один. И я даже встать не могу!

Кадзами панически боялся, что Адзисава расправится с ним, когда в палате не будет ни родителей, ни медсестры. От страха его лицо было покрыто липкой испариной.

 

На третий день после того, как Кадзами попал в больницу, глубокой ночью, кто-то с силой потряс его за плечо. Открыв тяжелые со сна веки, парень увидел низко склонившееся над ним лицо. Адзисава! Кадзами дернулся, но гипс крепко держал его.

— Ну-ну, не шебаршись, а то кость не срастется, — усмехнулся Адзисава и надавил ладонью на забинтованную грудь больного. Движение было совсем мягким, но Кадзами показалось, что на него взвалили огромный груз.

— Т-тебе чего? — прохрипел он, собрав все свое мужество. Он не знал, который сейчас час, но было явно далеко за полночь.

— Да вот пришел тебя проведать.

— Приходил уже… Днем.

— Видишь, успел соскучиться.

— Сейчас неприемные часы. Проваливай!

Кадзами потихоньку сунул руку под подушку, где находилась кнопка вызова медсестры.

— Куда?! — стиснул его пальцы Адзисава.

— Д-да нет, это я так просто…

— Звоночек, наверно, ищешь? — Адзисава показал шнур, который, оказывается, был у него в руке.

Кадзами затрепетал.

— Если тебе чего надо, — улыбнулся посетитель, — ты мне скажи. Зачем сестру беспокоить?

— Ничего мне не надо!

— Вот и хорошо. Значит, звоночек нам не понадобится. — И Адзисава отложил шнур подальше.

— Я спать хочу! Чего тебе от меня надо?

— Спросить кое о чем хочу.

— О чем? — Голос Кадзами дрогнул.

— Зачем вы на меня напали?

— Так просто. Чтобы не шлялся в наш бар.

— Да? А почему мне нельзя интересоваться Митико Ямадой?

— Я… я не знаю.

— Ну как же, разве вы не так говорили?

— Н-не помню…

— Что ж, придется помочь тебе вспомнить.

— Я ничего не знаю! Правду говорю!

— В каких вы отношениях с Митико?

— Слушай, ну забудь ты о нашей дурацкой шутке! Ну прости меня!

— Как зовут тех двоих? Где они живут?

— Я их не знаю.

— Разве они не из «Бешеных псов»?

— Мы только-только познакомились в «Шлеме». Я не знаю, кто они и откуда.

— Ничего-то ты не знаешь. Ладно, будем восстанавливать твою память.

Адзисава, нехорошо, улыбнувшись, наклонился над кроватью.

— Ты чего?! — сжался Кадзами.

— У тебя, видно, провал в памяти, ты же головой стукнулся. Для восстановления памяти нужен новый шок — это тебе любой врач скажет. Вот я и хочу пару раз постучать твоей башкой об стенку. Вдруг поможет?

— Не надо!

— А что прикажешь делать? Травме твоей это, конечно, вряд ли пойдет на пользу, но память-то важнее. Говорят, если бы не шлем, тебе бы каюк, у тебя и сейчас еще голова слабенькая. Прямо не знаю, выдержит ли — ты ведь сейчас без шлема.

— Я полицию вызову!

— Это каким же, интересно, образом? — спросил Адзисава, поигрывая шнуром.

— Уходи!!!

— А ты ответь мне, и я уйду.

— Я ничего не знаю!

— Я вижу, ты плохо понимаешь свое положение. Дружки тебя бросили, дали деру. Один чуть не раздавил тебя. И ты будешь их покрывать?

Кадзами молчал.

— Ну как хочешь. Приступим к шоковой терапии. — Адзисава крепко сжал обеими руками голову парня.

— Нет! Погоди!

— Будешь отвечать?

— Я ее не трогал!

— Разве вы не втроем насиловали Митико?

— Я только стоял на стреме. Как всегда.

— А кто насиловал?

— …

— Ну же!

— А ты меня не выдашь?

— Если скажешь правду, никто не узнает.

— Это были Босс и Цугава.

— Босс и Цугава. Кто они?

— Цугава работает на автомобильном.

— А Босс?

— Боссом тебе лучше не интересоваться.

— Давай-давай, выкладывай.

— Его фамилия… Ооба.

— Что-что?

— Это сын мэра…

— Ваш Босс — сын самого Ообы?!

У Адзисавы словно пелена с глаз упала.

— Да, он у нас за главного. Мы в одной школе учимся.

— Насколько я знаю, у мэра три сына.

— Он — младший.

«Все-таки попалась птичка, — подумал Адзисава. — А за ней и всю семейку выловить можно».

— Итак, Митико насиловали Цугава и сынок мэра?

— Да. Босс давно на эту девчонку глаз положил. Уж он подкатывался к ней и так, и этак, а она ни в какую. Ну, мы и подловили ее возле теплицы… Босс говорил, чтобы и я тоже попользовался, но мне чего-то было неохота…

— Вы ее и потом в покое не оставили, верно?

— У нее папаша шофером автобуса работает, а президент автобусной компании — брат Босса. Босс девчонку и припугнул, что, если она артачиться будет, брат выпрет ее старика с работы.

— А кто вам про меня рассказал? Митико?

— Нет. Наши из «Шлема» рассказали, что какой-то тип разыскивает Митико Ямаду… Мы только пугнуть хотели, ей-богу!

— Ты говорил, что всегда стоишь на стреме…

— Да. Иногда Босс посылает меня сказать что-нибудь очередной девчонке или там вызвать ее из дому. Ни одну из них я не трогал, честное слово!

— Значит, Митико Ямада — не единственная ваша жертва, — как бы между прочим обронил Адзисава, подбираясь к главному.

По лицу Кадзами мелькнула тревожная тень.

— По большей части это были шалавы всякие.

— И Томоко Оти тоже?

Удар попал точно в цель. Кадзами стал белее мела.

— Что это ты побледнел? Припоминаешь, как ночью второго сентября, а если быть точным, на рассвете третьего, ваша троица изнасиловала и убила Томоко Оти?

— Нет!!! Это не мы! Я ничего об этом не знаю!

Одно дело — изнасилование, другое — убийство. Кадзами, полагавший, что Адзисава ищет только обидчиков Митико, был потрясен.

— Не знаешь? А что же ты затрясся-то весь?

— Я не виноват!

— Не ори. Вы напали на меня в том же самом месте, где погибла Томоко. Любите это местечко, да?

— С-случайность, чистая случайность!

— Ладно, не буду тратить на тебя время. Цугава и ублюдок Ооба сами мне все расскажут, когда я сообщу им, что Кадзами раскололся.

— Не надо! Только не это!

— Тогда выкладывай все начистоту. Кто убил Томоко Оти? Вас было трое или больше?

— Не говорите им про меня, прошу вас! Они меня прикончат!

— Если не расскажешь мне все как было, обязательно прикончат. Ты, может, ее и не убивал, а все одно тебе конец. И подохнешь-то глупо, как последний идиот. А признаешься мне во всем, полиция тебя защитит от дружков.

— Как же, защитит она. Вы что, не знаете, что она перед папашей нашего Босса на задних лапках ходит?

— Значит, я не ошибся. Убивал этот щенок Ооба.

Кадзами в отчаянии вскрикнул.

— Все, парень, ты проболтался. Он убивал, а ты ему помогал.

— Я не помогал! Я следил за дорогой и знать ничего не знал! Вдруг выбегают из кустов Босс и Цугава, рожи перекошенные, и, ни слова не говоря, рванули с того места. Это уж я потом узнал, что они ту девчонку убили. С тех самых пор у меня душа не на месте.

— А почему вы напали именно на Томоко Оти? Тоже охотились за ней, как за Митико?

— Нет. Мы гоняли в ту ночь по улицам, как всегда втроем. Вдруг видим, идет девчонка — одна-одинешенька и из себя ничего. Ну и сцапали ее. Только она, кажется, слишком сильно брыкалась, вот они и придушили ее крепче, чем следовало. Меня при этом не было, так что это только мои догадки… Я правду говорю, вы мне верите? Я бы не смог убить человека!

«Я был прав, статья для „Вестника“ ни при чем. То, что Томоко убил сын мэра, — случайное стечение обстоятельств».

— Значит, вас было трое: Ооба, Цугава и ты.

— Да. Но я только стоял на стреме.

— Вас, «Бешеных псов», в банде сотни три. Почему же вы трое все время держались вместе?

— Всей командой мы на крупные дела выезжали, а девчонок всегда ловили только втроем. Чтоб не было лишнего трепа. Это еще с прошлого года так повелось — мы тогда случайно оказались втроем. И как раз одна бабенка нам попалась по дороге… Сделали ее — понравилось.

— Что ж тебе могло понравиться, если ты только на стреме стоял?

— Босс мне неплохо за это платил…

— Ну ты и мразь. Что, тебе папаша с мамашей мало денег давали?

— Я хотел купить машину помощнее. У моей движок всего на пятьсот кубиков!

«Славный мальчонка, — мысленно усмехнулся Адзисава. — Зарабатывает на новый мотоцикл, помогая дружкам девушек насиловать. Технический прогресс мчится вперед так резво, что душе за ним никак не поспеть. Дырку в своей душе они хотят заткнуть техникой, что ли?»

Он нашел убийц Томоко. Убийство было совершено не по приказу мэра, но столкновения с империей Ооба все равно не избежать. Она заплатит полной мерой за муки и смерть Томоко.

Он должен собрать в единый кулак все свои силы и все свое мужество. Что такое он один против этой махины — пылинка против скалы. Что ж, пусть так: порох тоже состоит из пылинок, а им подрывают скалы.

 

 

— Я нашел тех, кто изнасиловал вашу сестру, Норико-сан.

— Неужели правда?! — поразилась Норико. Адзисава рассчитывал на помощь этой девочки в грядущей схватке с хозяевами города.

— Правда. Их было трое.

— Кто они?

— Они из «Бешеных псов». За главного у них некий Наруаки Ооба.

— Ооба?

— Да, младший сын мэра. Остальные двое были у него на посылках.

— Значит, в этом деле замешаны Ооба… — Голос Норико потускнел. Теперь она поняла, почему сестра так упорно не желала называть имени своего обидчика.

— Ну и что? Это что-нибудь меняет?

— Разве с ними сладишь…

— Послушайте, я отлично помню, где работает ваш отец. Но этот тип изнасиловал вашу сестру, убил мою невесту. Если мы вместе подадим на него в суд, ему не уйти от наказания.

— А что, есть доказательства?

— Один из подручных Наруаки во всем сознался.

— Нет, я боюсь.

— Норико-сан, нам с вами нельзя трусить. Я уверен, что многие из горожан нас поддержат. Надо найти в себе мужество!

— Почему именно я должна идти на это? Ведь изнасиловали-то не меня, — жалобно произнесла Норико, на которую имя Ооба произвело магическое действие.

— Они могут и до вас добраться. И потом, ваша сестра была не единственной жертвой этой троицы, просто все молчат. И будут еще новые жертвы. Нельзя упускать такой возможности рассчитаться с этими подонками.

— Чего же вы от меня хотите?

— Убедите сестру и родителей подать на Наруаки Ообу в суд. Изнасилование было групповым, поэтому по закону заявление самой потерпевшей даже необязательно, но все-таки лучше, чтобы именно она обратилась в органы правосудия. Я не очень полагаюсь на того парня, который сознался, — он может отказаться от своих слов. Даже наверняка откажется, если полиция нажмет на него как следует. Без заявления Митико не обойтись.

— Она не захочет.

— Потому я и обращаюсь к вам. Поймите, если не дать бандитам отпор, они не оставят Митико-сан в покое.

— Думаете, не оставят? — побледнела Норико.

— Уверен. Разве такие выпустят добычу из рук? Нет, они еще покуражатся над ней вволю.

Девушка молчала.

— Норико-сан, неужели вы еще колеблетесь? Нужно действовать! Слушай, девочка, — схватил ее Адзисава за плечо, — если ты хочешь спасти сестру, не теряй времени даром!

 

Затем Адзисава навестил Горо Уракаву, бывшего заведующего отделом «Вестника Хасиро». Тот так и сидел дома, как бы под домашним арестом, временно отстраненный от дел по приказу главного редактора. Впрочем, формулировка «временно» никого не обманывала. Жалованье, правда, ему шло прежнее, так что семья не бедствовала. Делалось это специально: человек, доведенный до крайности, мог стать опасен, а так он был надежно обезврежен.

Вынужденное бездействие продолжалось не так уж долго, но Уракава совсем опустился. Адзисава застал его валяющимся на неубранной кровати и тупо глядящим в телевизор. Время было дневное, но от бывшего редактора сильно пахло спиртным. Взгляд налитых кровью глаз был жалок и растерян, лицо заросло многодневной щетиной. Уракава выглядел намного старше своих лет. Хоть он и смотрел на экран, но было заметно, что мысли его витают где-то далеко.

Трудно было поверить, что этот человек еще совсем недавно вместе с Томоко Оти пытался нанести сокрушительный удар по империи Ооба. Адзисава увидел наглядный пример того, во что превращается человек, лишенный своего любимого дела.

Уракава неузнавающе поглядел на гостя и отвернулся. Система «домашнего ареста» сработала безотказно.

Уже не надеясь на успех, Адзисава заговорил о том, что привело его сюда. Страстные речи гостя не оказали на бывшего редактора ни малейшего воздействия — было непонятно, слушает он или нет.

— Уракава-сан, появился шанс отплатить им за все. В дамбе найден труп Акэми Идзаки, выяснилось, кто убил Томоко Оти. Убийца, сын мэра, во главе банды хулиганов терроризирует горожан, насилует их дочерей! Если все пострадавшие объединятся, а вы как журналист еще и выступите с разоблачением аферы в низине Каппа, империя Ооба рухнет. Вы же профессионал, Уракава-сан, нам не обойтись без вашего пера.

— Все это чушь, полнейшая чушь, — прервал Уракава посетителя, дохнув на него перегаром.

— Чушь?!

— Да. Ничего у вас не выйдет. Бороться с Ооба — это воевать с ветряными мельницами. Бред!

— Нет, не бред! Вы же наверняка читали, что тело Акэми Идзаки найдено. Все сейчас только и говорят об этой истории, о дамбе. Самое время выступить с разоблачением.

— Бред, я сказал! Подумаешь, труп нашли. При чем здесь земля?.. А хоть бы и при чем, мне до этого дела нет.

— Как это нет?! — воскликнул Адзисава. Он хотел напомнить хозяину дома о деле, за которое отдал жизнь Сигэёси Оти, но сдержался — разговор грозил перейти в ссору.

— Кончено, все давно кончено, — пробормотал Уракава. — Уехать бы отсюда куда-нибудь, да поздно, годы уже не те. Ничего, главное — помалкивать и вести себя тихо, тогда можно и тут прожить. Зарплата, слава богу, идет, жена довольна… Первое время, действительно, было как-то не по себе, а потом я понял: какой смысл пахать, нутро перед читателями выворачивать, все равно им наплевать и на газету, и на меня. Их ничего не интересует, кроме рекламы стиральных порошков и будильников. Все они таковы, все до единого. А мы… мы только болтаем, что работаем ради общества: кто платит, тот и заказывает музыку. Был журналист Уракава — и нет его, а обществу наплевать. Работаю я, не работаю — все одно. И так скоро пора на пенсию. А тут и надрываться не надо, и денежки идут. Теперь-то я понял, как надо жить. Раньше, бывало, и с женой словом перемолвиться времени нет. Разве это жизнь? Вот теперь — живи не хочу.

— Вы говорите неправду. Вам тошно и одиноко без работы, поэтому вы и заливаете горе вином.

— Я не собираюсь дискутировать с вами по этому вопросу. Меня такая жизнь устраивает, поняли? Левые, правые, революция, контрреволюция — мне на все начхать. Оставьте только меня в покое и творите, что хотите.

— А не противно вам будет жить, зная, что ваше молчание куплено жалкой подачкой?

— Подачкой?! — Хмельной взгляд журналиста вспыхнул гневом.

— Разве нет? Вы же продали и совесть, и журналистскую честь за вашу «зарплату». Ну, если не продали, то забыли о них. Не продешевили, а?

— Идите вы… Семья и спокойная жизнь — вот все, что мне нужно. Хватит с меня романтики и болтовни о справедливости. Все, разговор окончен, убирайтесь.

— Подумайте. Неужели вы сдались? Неужели пропьете свое призвание? Будете закрывать глаза на то, что творят Ооба и компания? Не противно вам?

— Нет. А вы-то сами, чего вы добиваетесь? Ну, свалите вы Ообу, а дальше что? Думаете, людям лучше жить станет? Ха! Мир каким был, таким и останется. Может, еще и похуже времена начнутся. Сейчас хоть порядок и покой. Если империя Ооба рухнет, она погребет нас всех под обломками! Какое нам дело до низины Каппа? Все равно земли эти были бросовые, их каждый год водой заливало. Спасибо надо сказать мэру, что он добился строительства дамбы. А уж вам-то, чужаку, в наши дела вообще соваться нечего! Нашли убийц Томоко-сан — и прекрасно, вот и подавайте на них в суд. А дамбу не трогайте, понятно? И ради бога, уходите, я спать хочу.

— Не собирались дискутировать, а целую речь произнесли в защиту Ообы. Подачку отрабатываете? — язвительно бросил Адзисава.

Мутные глаза журналиста на миг прояснились, он открыл было рот, хотел что-то ответить, но вдруг обмяк и только безвольно махнул рукой.

 

КОНТРУДАР

 

 

У мэра Хасиро было четверо детей. Старший сын, Нарута, возглавлял совет директоров компании «Природный газ Ооба» — главного звена гигантского концерна; второй сын, Нарудзи, был президентом «Транспортной компании Хасиро» и членом правления еще нескольких компаний; единственная дочь, Сигэко, вышла замуж за Ёсиюки Симаоку, ставшего благодаря этой выгодной партии главным редактором «Вестника Хасиро» и одним из вице-президентов всего концерна.

Трое старших детей радовали отца, но вот с младшим, Наруаки, были одни неприятности: он еще и школу окончить не успел, а полиция уже все уши прожужжала отцу о его неблаговидных забавах с девицами и прочих художествах. Блюстители порядка до поры до времени старались не обращать внимания на «проделки» юного отпрыска августейшей фамилии, но в последнее время Наруаки начинал переходить все границы.

Чего стоили хотя бы пресловутые «Бешеные псы», которые по выходным дням совершали налеты на соседние города, где устраивали грандиозные побоища с местными рокерами.

— Господин мэр, попросите вашего сына ограничить свою… э-э… деятельность пределами Хасиро, — взмолился начальник полицейского управления. — В другом городе мы не сможем его защитить.

Иссэй Ооба вызвал сына и задал ему взбучку, но большой пользы от отцовского нагоняя не вышло, Наруаки вскоре взялся за старое.

— Нет, не будет из него толку, — вздыхал мэр, но почему-то питал к своему непутевому отпрыску особую слабость, а тот пользовался этим и день ото дня становился все наглее. Он знал, что любая выходка сойдет ему с рук — его всегда надежно укроет любовь отца и мощь отцовской империи.

В последние дни Иссэй стал замечать, что с его младшим творится что-то неладное. Каждый из членов большой семьи жил в собственных апартаментах, но юного Наруаки мэр пока держал при себе. И вот тот уже несколько дней не появлялся за столом во время семейных трапез.

— Где это Наруаки пропадает? — спросил Иссэй у старшей горничной Куно, прислуживавшей за обедом.

— Молодой господин заперся у себя. Говорит, аппетита нет, — ответила Куно, лучше кого бы то ни было осведомленная о том, что происходит в доме.

— Аппетита нет? Да я его уже дня три не вижу! Он что, заболел?

— Вроде бы нет.

— Так заболеет — столько дней без еды сидеть!

— Я ношу ему поесть, только он к еде почти не притрагивается.

— Ах, паршивец, опять что-нибудь натворил, — забеспокоился Иссэй. Должно быть, дело нешуточное. Досадливо прищелкнув языком, мэр быстро закончил обед и поднялся из-за стола. «Старшие — дети как дети, помогают отцу, на них можно положиться, а с этим просто беда. Но до чего все-таки хорош, сорванец. Если даже что натворил, я для него ничего не пожалею».

Иссэй подошел к комнате сына и толкнул дверь. Она — | была изнутри закрыта на ключ. Это показалось мэру странным. Он постучал и прислушался: в комнате раздался шорох.

— Наруаки, а ну-ка открой. Это я.

— Пап, неохота мне ни с кем разговаривать. Шел бы ты.

— Да что с тобой происходит? Молодой, здоровый парень, а сидишь который день взаперти!

— Ладно, ладно, я один хочу побыть.

— Немедленно открой! — слегка повысил голос Иссэй. Этого оказалось достаточно, чтобы сын повернул ключ в замке.

В комнате все было вверх дном, Наруаки с кислым видом уселся на пол и опустил голову. Потянув носом, Иссэй поморщился:

— Ну и вонища тут у тебя. Открой окно! Как ты можешь сидеть в таком бардаке?

Он сам подошел к окну и распахнул его пошире. Потом взглянул на сына и ахнул — до того Наруаки осунулся и побледнел.

— Ты что, заболел? Сейчас врача вызову!

— Не надо, я в порядке.

— В каком порядке! А ну выкладывай, что натворил?

— Ничего я не натворил.

— Наруаки!! — загремел голос мэра. Сын сжался и мелко задрожал.

Иссэй заговорил мягче:

— Послушай, я — твой отец. Думаешь, я не вижу, тебя что-то гложет? Скажи мне, и я помогу. Можешь не сомневаться, у отца хватит сил вытащить тебя из любой беды.

— Из любой? — поднял наконец голову Наруаки. Глаза его смотрели на отца со страхом и мольбой.

— Да, — твердо ответил Иссэй. — Из любой. Для меня не существует невозможного.

— Папа, мне страшно! — всхлипнул Наруаки и, словно ребенок, спрятал лицо на груди отца. Он прекрасно знал, чем лучше всего разжалобить отцовское сердце.

— Ну-ну, тебе нечего бояться, у тебя есть я. Говори.

Иссэй погладил сына по плечу. Сейчас он был похож на самого обыкновенного папашу, который ни в чем не может отказать своему избалованному чаду.

— Кадзами засыпался!

— Что еще за Кадзами?

— Один из моих парней.

— Что значит «засыпался»?

— Его зацапала полиция. Он наверняка все выложил!

— При чем тут полиция и что такого он мог им выложить? Давай-ка по порядку.

Выслушав сбивчивый рассказ сына, Иссэй вздохнул с облегчением: подумаешь, побаловался парень с девчонкой, это еще дело поправимое — родителей можно подмазать, с полицией договориться тоже не проблема. Тут он, однако, заметил, что сына гнетет еще что-то, и снова нахмурился.

— Ты мне рассказал не все?

— Нет, нет… Всё.

— Ну, тогда нечего сидеть с такой кислой рожей. Пускай твой Кадзами болтает что хочет, это я беру на себя. Только заруби себе на носу — забавы с девками ты брось. Рано еще в твоем возрасте такими делами заниматься.

Надо будет поучить парня уму-разуму, но не сейчас, позже, когда все утрясется, подумал мэр.

— Я больше не буду, — смиренно ответил Наруаки.

Иссэй задумался — что-то в рассказе сына его встревожило. И потом, эта его похоронная физиономия… Ах да!

— Наруаки, ты, кажется, упомянул имя «Адзисава»?

— Да. Этот тип повадился торчать в «Шлеме» и все расспрашивал ребят про Митико Ямаду. Вот мы и решили его пугнуть.

— Что он за человек?

— А кто его знает. Какой-то ее знакомый, что ли… Эх, Кадзами, кретин, не мог в седле удержаться.

— Адзисава, Адзисава… Ах ты черт, неужели тот самый страховой агент?! — встрепенулся Иссэй.

— Точно! Он что-то такое нес про страхование, я думал, врет. Пап, ты его знаешь, да? — удивился Наруаки.

— Интересно, — озабоченно протянул мэр, — с чего это он занялся твоей девчонкой?

— Откуда мне знать. А чего, она девка классная.

— Тут другое, — резко оборвал сына Иссэй.

Тот испуганно замер на полуслове. Хоть Иссэй и был с ним ласков, Наруаки все-таки здорово побаивался своего грозного отца. Мэр впился пронзительным взглядом в лицо парня:

— Этот самый Адзисава крутил роман с некой Томоко Оти, которую в начале сентября убили. Ты, наверно, слышал про эту историю. Она — дочь Сигэёси Оти, работала в «Вестнике Хасиро», так что об убийстве писали все газеты. Преступников пока не нашли. Если Адзисава занялся твоей Митико Ямадой, значит, тут есть какая-то связь с делом Томоко Оти… Погоди-погоди, ту ведь, кажется, тоже изнасиловали?

Кровь отлила от лица Наруаки.

— Что с тобой, мальчик? Тебе нехорошо?

Наруаки не ответил, его трясло в нервном ознобе.

— Ты… Нет, не может быть!

На мгновение Иссэй оцепенел от ужаса, но тут же прогнал страшную мысль — нет-нет, это невозможно! Однако на лице сына застыло такое странное выражение…

— Если я не ошибаюсь, Томоко Оти насиловал не один человек, а несколько, — пробормотал мэр, напрягая память.

— Это не я! — истерично завопил Наруаки. — Не я!

Этот крик сказал отцу все.

— Разве кто говорит, что это был ты?

— Нет! Я не виноват! Это не я!!! — захлебываясь от рыданий, кричал Наруаки, он совсем потерял голову от ужаса.

Дав ему немного утихнуть, Иссэй сказал:

— А теперь рассказывай всю правду.

Наруаки прекрасно понимал, что отец — это его единственная надежда, никто другой не сможет вытащить его из трясины.

Выслушав признание сына, Иссэй некоторое время не мог прийти в себя. Его не так-то просто было вывести из равновесия, но убийство, да еще с групповым изнасилованием — тут даже он бессилен. Подумать только, его сын — насильник и убийца, сам признался в этом.

Местная полиция верно служит хозяину Хасиро, но на такое тяжкое преступление даже она не сможет закрыть глаза. Да и выходит это дело за рамки ее юрисдикции, убийствами занимается префектуральное управление.

— Кадзами тоже был там? — спросил Иссэй, желая выяснить до конца, насколько плохо дело. — Ну, отвечай, был или не был?

— Был, — еле слышно прошептал Наруаки.

— Та-ак.

«Совсем паршиво, — подумал Иссэй. — Если парень проболтается, моему олуху несдобровать. Может быть, он уже раскололся. Неудивительно, что мальчику кусок в горло не лезет… Однако, если бы полиции что-то стало известно, мне бы уже доложили. Пока все тихо…» Мозг мэра начал быстро прорабатывать возможные варианты.

— Папа, что же мне делать? — спросил Наруаки, испытавший значительное облегчение после того, как переложил тяжкий груз на плечи отца.

— Ты еще спрашиваешь, мерзавец?! — грозно рявкнул мэр. — Сиди здесь и чтобы никуда, понял?!

 

Первым делом Иссэй вызвал Таскэ Накато — в таком деле он мог помочь лучше, чем кто-либо другой.

— Так это ваш сынок дочку Оти… — поразился босс городской мафии, всякое повидавший на своем веку.

— И еще два стервеца. Но заводилой был Наруаки.

— Ай-я-яй, скверная история.

— Ох, поганец, руки бы ему оторвать. Если дело примет паршивый оборот, всей нашей семье придется туго. Тут еще твой Идзаки со своей женой и операция с земельными участками… Наруаки надо вытащить во что бы то ни стало.

— Не нравится мне Адзисава. Больно прыток.

— Да, если Кадзами проболтается ему обо всем, жди беды. Я думаю, уже проболтался. Адзисава возьмет и представит его в суд в качестве свидетеля, что мы тогда будем делать? Ты можешь что-нибудь посоветовать?

— Заткнуть Кадзами рот, да и дело с концом, — пожал плечами Накато.

— Я думал об этом. Больно рискованно.

— Еще рискованнее этого не делать.

— Ты считаешь? Ладно, полагаюсь на тебя. Только смотри, чтобы мое имя осталось в стороне.

— Обижаете, хозяин. Когда я вас подводил?

— Я тебе верю, потому и позвал.

— Не беспокойтесь, беру все на себя, — уверенно заявил Накато.

Покинув резиденцию мэра, Накато немедленно занялся сбором информации о Сюндзи Кадзами и выяснил следующее. Парень был младшим сыном Акихиро Кадзами, владельца зубоврачебной клиники, учился в выпускном классе школы. Оценки имел неважные, характеризовался учителями как юноша скрытный и подверженный чужим влияниям. Тот факт, что он ходит в подручных у Наруаки Ообы, был достаточно широко известен.

Итак, Кадзами вместе с сыном мэра и еще одним приятелем напали на Адзисаву, затем, удирая от патрульной машины, парень не справился со своим мотоциклом, расшибся и угодил в больницу, где в настоящее время и находится.

— Муниципальная больница — это славно, — довольно пробормотал Накато. Заведение со всеми потрохами принадлежало семейству Ооба. Тревогу вызывало только одно: в палату к больному без конца наведывался Адзисава.

Узнав об этом от своего человека, посланного на разведку в больницу, Накато выругался. Нельзя было терять ни секунды.

Хадзэ, доверенный помощник главы клана, продолжал:

— Адзисава втерся в доверие к родителям малого — как же, он вроде как пострадавший, а такую заботу проявляет. Но заботливость неспроста, это уж точно.

Официально Хадзэ занимал должность заведующего отделом исследований компании «Предприятия Накато» — главного владения клана, но на самом деле так называемый «отдел исследований» и его шеф занимались различного рода тайными операциями. Если мафия Хасиро была личным войском семейства Ооба, то Хадзэ возглавлял ударный отряд этой армии.

— Неспроста, говоришь? — забеспокоился Таскэ Накато.

— Уж больно он липнет к парню. С чего это вдруг такая сердобольность?

Накато прищурился:

— Ну что ж, это можно использовать.

— Надо спешить, а то будет поздно. Рентгенограмма черепа у Кадзами хорошая, ключица заживает быстро — кости-то молодые, — кивнул Хадзэ, на лету схвативший намек хозяина. Или он и сам додумался до того же плана?

— Травма головы — штука сложная, — произнес Накато, красноречиво глядя на своего помощника. — Вроде пошел человек на поправку, и вдруг — бац! — беда. В общем, не стану вдаваться в тонкости, обдумаешь детали сам. Состояние Сюндзи Кадзами должно резко ухудшиться.

— Все понял. Через два дня, не позже, доложу об исполнении, — поклонился хозяину его верный помощник.

 

 

После ухода гостя Горо Уракава никак не мог прийти в себя. Душа, казалось опустошенная апатией и пьянством, горела от обидных слов.

«Подачка, сказал он. Нет, хуже — я продал честь и совесть», — прошептал журналист. Сердце щемило все сильнее. Слова, брошенные Адзисавой, разлились жгучей горечью в груди, не давали успокоиться.

«Это верно, — думал Уракава, — если я буду вести себя тихо, никто меня не тронет и душу можно ни перед кем наизнанку не выворачивать. Доживай спокойно сколько там тебе осталось со своей старухой. Но сколько ни убеждай себя, что это и есть настоящая жизнь, а все, бывшее раньше, — ошибка, придет такой вот Адзисава, бросит в лицо: „Ты продал честь журналиста за жалкую подачку“, и уже не вздохнуть от горечи. Как вынести эту муку?

Но чего он от меня-то хочет? Я же ничего не могу!.. Полно, так уж и ничего? А история с дамбой, это завещание, оставшееся от Томоко Оти? Разве не мог бы я взяться за перо, ведь осталось же еще что-то от бывшего редактора отдела местных новостей! В конце концов можно передать материал кому-нибудь из знакомых, которые работают в других газетах. Власть Ооба имеет свои границы, а материал сенсационный, его возьмут. Там же все правда, все проверено. Если редакция заинтересуется, то может копнуть и поглубже.

Эх, все не так просто. Есть в Хасиро отделения центральных газет, но там тоже засели дружки мэра. Стоит материалу попасть на глаза кому-то из них, и все пропало. И дело будет загублено, и мне головы не сносить. Я и так оставлен жить на белом свете лишь из милости, а если попробую еще раз выступить против своих „благодетелей“, пощады не жди. От их мести никуда не скроешься, везде достанут. Ладно еще будь я один — старуху жалко, никого у нее не осталось, кроме меня».

Потерпев поражение один раз, Уракава не мог найти в себе мужества для новой схватки. Он понимал, что за ним, «предателем», постоянно ведется слежка. Его визит в местное отделение какой-нибудь столичной газеты не останется незамеченным.

«Отправиться прямиком в столицу, в редакцию? Еще неизвестно, заинтересует ли их сюжет о злоупотреблениях в провинциальном городе. Нет, нужно, чтобы шум поднялся именно здесь, на месте, а потом потянулась ниточка к министерству строительства, разгорелся бы грандиозный скандал — только так можно заставить Ооба пошатнуться. Да и вряд ли я доберусь до Токио, мне из Хасиро и шагу ступить не дадут».

Уракава выдумывал все новые и новые причины, по которым ему никак нельзя было включиться в борьбу.

«Свой долг перед Сигэёси я исполнил. Неужели я должен погубить и себя, и жену?»

«Ладно, ты никому ничего не должен. Так тебе жить будет легче?» — спросил его чей-то новый голос. Это был не Адзисава, вопрос задал прежний, казалось, уже умерший Уракава. Из пьяного забытья вставал втоптанный в грязь журналист, и Уракава почувствовал, что дышать стало легче.

«Надо поговорить с той девушкой, которую якобы изнасиловал сын мэра со своими приятелями, — заработала профессиональная репортерская хватка. — Если Адзисава не солгал, у нас в руках сильный козырь против Ооба. Газеты обожают такие скандальные истории. Начать с изнасилования, потом потихоньку перейти к главному, к афере. Адзисава сказал, что Томоко убили те же мальчишки. Доказать это будет трудно — девушка мертва, но та-то, вторая, жива. Если она даст показания против сынка мэра, тому придется несладко. Вот когда нужно будет дать материал о низине Каппа! Думаю, это должно сработать».

Однако, составляя план действий, Уракава не хотел отрезать себе путь к отступлению. Он решил держаться от Адзисавы подальше. Имя и адрес пострадавшей он запомнил, принял к сведению и то, что влиять на Митико лучше через младшую сестру. Для начала журналист собирался встретиться с этой самой Норико и в зависимости от результата разработать дальнейшую тактику.

 

 

— Папа! Папа!

Ёрико растолкала его во время самого сладкого, предутреннего сна. Адзисава открыл глаза, но окончательно проснулся не сразу.

— Что такое? — непонимающе уставился он на бледное, встревоженное лицо приемной дочери. Она, видимо, уже давно не спала.

— Папа, я слышала голос тети Томоко.

— А? Голос Томоко?

— Да, она звала тебя.

— Это тебе приснилось, детка. Мертвые никого звать не могут.

— Я слышала! На самом деле слышала!

— Да? И что же сказал голос?

— Он велел, чтобы ты позвонил по телефону.

— Сейчас, ночью? Кому?

— Все равно. Кому-нибудь из знакомых.

— Ёрико, это тебе приснилось. Как это я буду среди ночи людей тревожить? Скоро уже утро, надо спать. Ложись, а то не выспишься, — сказал Адзисава, взглянув на будильник. Было четыре часа.

— Я правду говорю, — упавшим голосом произнесла Ёрико. — Томоко-сан звала тебя…

Должно быть, она и сама уже сомневалась, не приснилось ли ей это. Адзисава вспомнил слова профессора о том, что люди, обладающие прямым видением, склонны переносить работу своего воображения в реальность. «В квартире и телефона-то нет, — подумал Адзисава. — Неужели для того, чтобы позвонить неизвестно кому, поднимать весь дом?»

И он решил оставить слова девочки без внимания, отнеся их за счет ее излишне развитого воображения.

 

— Послушай, со мной говорил один человек, Адзисава-сан, — сказала Норико старшей сестре во время очередного посещения больницы.

— Откуда ты его знаешь? — воскликнула Митико.

— Знаю. Адзисава-сан разыскал тех гадов.

— Не может быть!

— Может. Это Наруаки Ооба, бешеный сынок нашего мэра. Точно?

— Как ему это удалось?! — задыхаясь от волнения, вымолвила Митико. Новость поразила ее в самое сердце.

— Ага! Значит, правда!

— Зачем он приходил к тебе?

— Он хочет, чтобы мы заявили в суд. Говорит, иначе они не оставят тебя в покое.

— Нори, уж не думаешь ли ты, что я и в самом деле пойду в суд? Да я скорее умру, чем соглашусь на такой позор!

— Тебе же нечего стыдиться.

— Нори, я тебя прошу, перестань!

— Значит, тебе все равно, если они и меня изнасилуют?

Митико испуганно воскликнула:

— Они не посмеют!

— А Адзисава-сан сказал, что они вполне могут и до меня добраться.

— Он лжет!

— Ты уверена? Эти типы, чтоб тебе было известно, мне уже звонили!

— Ты правду говоришь?

— Правду! Адзисава-сан говорит, что ты не одна такая, вас много. Если все будут сидеть и помалкивать, насильники совсем распояшутся.

— Но почему именно я? Ты пойми, меня же после этого никто замуж не возьмет! Все станут показывать на меня пальцем! И папу, наверно, с работы выгонят.

— Вот уж не думала, Митико, что ты такая несовременная, — фыркнула младшая сестра.

— Почему несовременная?

— А потому. Чего тебе стыдиться-то, ты ведь ничего плохого не сделала! Это все равно, как если бы тебя бешеная собака покусала. Ну кто станет на тебя пальцем показывать? И папу никто не тронет, он ведь ни в чем не виноват. А если тронут, люди заступятся. Я сама в газету напишу!

— Эх, Нори, дитя ты еще малое. Хуже этого для девушки ничего не бывает. И кто за нас заступится? Это в Хасиро-то? Здесь все решают Ооба, с ними не посудишься. Если ты хочешь мне помочь, так лучше держи язык за зубами. Если ты мне сестра, ты выполнишь мою просьбу.

Сколько ни убеждала Норико старшую сестру, ее пылкие речи разбивались о страх Митико. Постепенно школьнице начало казаться, что теперь она лучше понимает доводы Адзисавы. Дело даже не в том, что Митико испугалась угроз своих обидчиков. Просто она думает только о собственном покое, до других ей дела нет, она даже к надругавшимся над ней подонкам ненависти не испытывает. Ей нужно, чтобы ее не трогали, а весь остальной мир пускай хоть развалится на куски. Пережитая трагедия не только осквернила тело девушки, она изуродовала ей душу.

Норико чувствовала, что сестра, какой она стала теперь, еще отвратительнее ей, чем сами преступники. «Ну и бог с ней, — решила девочка, — все равно я буду помогать Адзисаве-сан».

Как раз в это время и посетил ее бывший редактор отдела местных новостей. Момент для визита был выбран как нельзя более удачно. Или наоборот?

 

После ухода сестренки Митико встала с кровати и пошла звонить по телефону. Ей строго-настрого велели лежать, но позвонить надо было во что бы то ни стало. К счастью, тот, кто был ей нужен, оказался дома. Услышав голос Митико, он поначалу удивился, но тут же небрежно хмыкнул:

— А ты, оказывается, ловкачка.

Девушка уже пожалела, что стала звонить, но отступать было поздно.

— Ради бога, — умоляюще произнесла она, — не трогайте мою сестру.

— Ладно, не хнычь, — хохотнули на том конце провода и бросили трубку. До Митико только теперь дошло, какую непоправимую ошибку она совершила.

Разговор с сестрой так напугал ее, что она, не подумав, бросилась звонить Наруаки. «Совсем от страха голову потеряла! — ругала она себя теперь. — Нашла к кому обращаться!»

Но что сделано, то сделано. Она невольно выдала сестру Наруаки, он догадается, что Норико хочет выступить против него, и непременно расправится с ней. Скорее всего, тем же самым способом. Он давно уже делает круги вокруг Норико!

«Я этого не допущу! — лихорадочно думала старшая сестра. — Но как ее спасти, как?» И тут у нее перед глазами встало лицо Адзисавы. Только этот человек может обуздать Наруаки. Он один решился вступить в борьбу с семейством Ооба. У нее где-то была его визитная карточка!

Митико быстро набрала номер телефона, указанный на карточке. Ей ответили, что Адзисава вышел и когда вернется — не известно. Она попросила передать ему, что звонила Митико Ямада.

 

 

Кэйко Нарусава, медицинская сестра хирургического отделения муниципальной больницы, отправилась на обычный утренний обход. До конца тяжелой ночной смены оставалось всего два часа, в восемь придут сменщицы. Ночью дежурили три медсестры, восемьдесят пациентов хирургического отделения находились на их попечении с полуночи до восьми утра. Работы хватало — ни на минуту не приляжешь. Едва закончится один обход, уже пора начинать следующий: вдруг кому-то из больных хуже стало.

А мало ли было случаев, когда сразу двоим, а то и нескольким пациентам требовалась срочная помощь? И еще бесконечная писанина! Молоденькой медсестре в ночную смену приходилось тяжко. «Отработай десять таких ночей в месяц, ни на какую личную жизнь времени не будет, так и останешься в девках», — думала Кэйко. В последнее время она все чаще задумывалась, стоило ли идти в медсестры. Пошла бы секретаршей в какой-нибудь офис — знаний особых не нужно, отсидела рабочее время и свободна. Но тогда не было бы этого чувства, что ты нужна людям, которое играло не последнюю роль в жизни Кэйко. Только это сознание удерживало ее на трудной, неблагодарной работе.

Утренние обходы она любила — долгая ночь позади, палаты наполнены свежестью и светом, пациенты уже не спят. Утром все чувствуют себя лучше, в том числе и самые тяжелые.

Кэйко переходила из палаты в палату, больные приветливо здоровались с ней. У нее было ощущение, что они с нетерпением ждут ее утреннего появления, даже те, кто от слабости не может ей и кивнуть.

Всем надоело лежать, всех утомила бесконечная ночь. Кэйко ставила пациентам градусники и на ходу обменивалась с ними парой слов. Эти мимолетные беседы были для многих единственным контактом с миром здоровых людей, медсестра для них стала окошком в бескрайнюю вселенную, отгороженную больничными стенами.

Так, переходя из палаты в палату, Кэйко оказалась у двери триста двадцатой. Едва она вошла, как сердце сжалось от нехорошего предчувствия — Кэйко сама бы не смогла объяснить почему.

— Доброе утро, Кадзами-сан! — весело произнесла она, усилием воли отогнав неясную тревогу. Ответа не было. — Какой вы сегодня соня, — сказала она, подходя к кровати.

Этот молодой парень попал в больницу с травмой головы и переломом ключицы, однако с головой, кажется, все было в порядке, да и кость заживала быстро. Вынужденная неподвижность томила юношу, и, если бы не гипс, Кадзами наверняка сбежал бы домой. Вечно он пытался втянуть Кэйко в разговор.

— Что-то вы заспались, Кадзами-сан. Чем это, интересно, вы ночью занимались? Ну-ка, просыпайтесь, будем температуру мерить.

Кэйко взглянула на больного, и веселые слова застряли у нее в горле: лицо Кадзами было пепельно-серым.

— Кадзами-сан, что с вами?! — воскликнула она, машинально пытаясь нащупать пульс. Пульса не было. Кэйко поняла, что все кончено.

«Какой ужас!» Она не верила своим глазам. Во время предыдущего обхода, в два часа, Кадзами мирно посапывал во сне. Что-то с тех пор стряслось — только непонятно что.

Кэйко бросилась в сестринскую сообщить о случившемся и по дороге наткнулась на старшую сестру отделения Ясуко Сасаки.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.113 сек.)