Берлин, Германия

ВРЕМЯ ВСКРЫВАЕТ КАРТЫ

Москва, СССР

Входя в дом она, как всегда, думала о жизни.

"Когда уже все успокоится! Когда уже жизнь станет жизнью, а не вечным выживанием!" — думала она, поднимаясь по узкой и крутой лестнице.

Да, сегодня уже шестое февраля. На улице жуткий холод, скользкие дороги. Сегодня к ней обратилось пять человек с переломанными конечностями. И при этом, не только дети. Трое из этих пациентов были взрослыми людьми. Сейчас очень скользко!

В подъезде она встретила спускавшуюся ее соседку. Соседка была около ста пятидесяти килограмм в весе, но при этом считала себя красавицей. Сама соседка больше походила на свинью. Вера постоянно недоумевала, как при всем этом вечном кризисе она может так толстеть! Увидев ее, поднимающуюся по лестнице, соседка заверещала:

— Ой, Вера Андреевна! Как же давно я вас не видела! Куда вы пропали!

Она остановилась и громко выдохнула.

— Работы много. Сегодня столько народу было с переломами и вывихами!

— Ой, и не говорите! Моя мама в больнице работает в Петербурге, так она приезжала вчера и рассказывала, что люди очень сейчас часто ноги ломают! А это все этот лед проклятый! Вчера ребеночка видела, так он бежал, бежал за мячиком по дороге и поскользнулся! Упал, я кинулась помочь ему, а он встать не может! Поломал обе ноги! — рассказывала соседка Инга Серафимовна.

У Веры потекли слезы и она, оттолкнув Ингу, побежала наверх. Инга, поняв, что она сделала не так, крикнула вслед соседке:

— Я не хотела! Прости! Извини!

Но Вера ничего не слушала. Из-за слез, она не видела лестницу. Она бежала, не видя ничего. Потом, когда Вера уже почти добежала до своего этажа, она упала. Присев на лестнице Вера рыдала и не могла остановиться!

Какая же гадкая эта Инга! Она же знает, как трудно Вере слушать про детей или просто видеть их! Это связано с тем, что произошло девять лет назад.

* * *

В 1921-м году у Веры родился мальчик. Она назвала его Димой. Все было хорошо. Отец Димы любил и Веру, и Диму. Но потом отец Димы — Максим ушел от Веры. И когда Диме исполнилось девять лет, Дима упал с моста.

Вера несколько раз пыталась убить себя. Но ее спасли ее родители — Андрей и Мария Роянские. Они инвалиды. Еще Вере тогда помогли ее сестры и брат. Старшего брата Веры зовут Георгием, он тоже инвалид. У него нет правой ноги. Георгий живет с родителями. Ему тридцать два года. Сестра Веры — Надежда, которой тридцать три года. Вот Надежда сейчас живет во Франции. С трудом, не за один год, но она добилась переезда во Францию. Живет в Париже. В последний раз Вера общалась с Надеждой, когда погиб Дима. Еще есть младшая сестра Веры — Люба. Ей двадцать пять лет. Она тоже уехала с Надеждой в Париж. Родителям Веры по шестьдесят лет. Живут они в деревне, под Москвой.

* * *

Самой Вере три дня назад исполнилось тридцать лет. Она блондинка, с карими глазами, среднего роста, худая. В ее семье вообще все худые. Работать врачом она хотела с шести лет. Она мечтала о том, что изобретет лекарство от всех болезней! Но сейчас, точнее, с момента смерти Димы, она мечтает о том, что изобретет лекарство, которое воскресит человека! Но пока она работает в маленькой больнице, в которой с прошлого века не было ремонта.

Вера кое-как дошла до своей квартиры. Немного поковырявшись в замке, открыла входную дверь и вошла внутрь. В тесной прихожей с высокими потолками она оперлась на стену и стянула с себя бежевое пальто и обнаружила на рукаве, в районе локтя, что пальто немного расшилось. Но ей было все равно. Она пошла в кухню. Ее квартира, как и все квартиры Москвы, была как спичечный коробок и с высокими потолками. Вера пришла в тесную кухню, села за стол и взяла свежий выпуск газеты "Правда".

Первая же статья звучала так:

"Всесоюзная перепись началась. Вчера, 17 января, началась всесоюзная перепись, которая должна дать точные данные о численности и составе населения великой советской страны…

Затем была статья: "Вручение орденов и медалей Союза ССР..."

Минут двадцать почитав газету, Вера кинула ее на стол и подумала:

"Сколько можно! Когда уже наступит нормальная жизнь, без Сталина, без вечных воин и нехватки денег!"

* * *

В дверь кто-то постучал. На стене, возле окна, висел огромный портрет Иосифа Сталина. За столом сидел худой, бородатый, лысый мужчина. Он что-то писал. На столе были целые горы бумаг. Самого его зовут Анатолий Павлович Мамонтов. Родился в 1900 году и уже стал доверенным лицом самого Николая Вафина. А заслужить доверие Вафина ох, как трудно. Вафин - начальник Мамонтова. У Николая Вафина какая-то патология! Он никому не доверяет и никому не верит! Но Анатолий Павлович почему-то ему не показался угрозой с самого начала.

Мамонтов никогда не был женат. Сам он объясняет это так: "Семья - это что-то безумно дорогое. Я работаю на очень опасной работе. Каждую ночь я прихожу домой в час ночи и считаю то, что я пришел сегодня домой, счастьем. Тем более дома я нахожусь только три часа ночью. Все остальное время я провожу, сидя в засаде или еще где-нибудь из-за бесконечных распоряжений Сталина. Женщина, которая будет терпеть мой график работы, это миф, ее нет. Пусть, я и нашел эту женщину, но я не могу рисковать ее жизнью! Вон, у Кистина жену убили из-за его работы! Я не хочу, чтобы из-за меня умирали хорошие люди!"

Кистин был сослуживцем Мамонтова. Виктор Михайлович Кистин не раз прикрывал Анатолия Павловича Мамонтова, чтобы тот смог хоть на пару дней съездить домой и хоть немного отдохнуть. Кистину было тридцать лет, когда к власти пришел Иосиф Сталин, и когда его позвали в секретную службу.

Кистин всегда ездил на задания с Мамонтовым. У Виктора Михайловича была красивая молодая жена Юлия и сын Владимир. Но, не смотря на семью, Виктор Михайлович никогда не жаловался, что ему дают слишком много работы, что он неделями не бывает дома...

Мамонтов всегда чувствовал перед Кистиным чувство большого долга. Иногда Анатолий Павлович не выдерживал и говорил Кистину:

— Слушай, я тебе денег не должен?

На что Кистин спокойно отвечал:

— Нет. Тебя, что склероз мучать стал?

В 1936 году у Мамонтова и Кистина была последняя для них операция. В тот день погиб Кистин Виктор Михайлович. Для Анатолия Павловича смерть единственного друга стала настоящим кошмаром. Он дико разозлился. Когда Мамонтов приехал в здание их службы, он закатил жуткий скандал Вафину.

— Мне надоело! Я все расскажу прессе о нашей службе! Ведь газета «Правда» не знает о нашем службе?! То-то же! Я точно знаю, они будут очень рады узнать про то, что мы здесь делаем! — кричал Мамонтов.

Вафин подпрыгнул из-за стола и шепотом пробормотал:

— Тихо, не ори! Если кто-нибудь услышит твои слова, тебя мигом убьют! Убивать тебя, или нет, не мне решать! Так что замолчи!

— Нет. Умер мой друг! Я не буду больше на вас работать! — стоял на своем Анатолий Павлович.

Высокий, худой, с седыми усами и с такими же седыми волосами, Николай Вафин подошел к Мамонтову.

— Анатолий Павлович, ты прекрасно знаешь, ради чего мы все здесь работаем, — пробурчал Николай Вафин.

— Я не знаю. В том-то и дело, что я не знаю, ради чего это все! — кричал Мамонтов.

— Ради страны! Ради мира! — наивно, но с огромной верой, проговорил Вафин.

— Вы сами в это не верите!? Может и будет мир в нашей стране, но не с тем человеком у руля, который там сейчас!

— Не смей так говорить, — прошипел Вафин.

— Мне надоело пресмыкаться! Пусть меня убьют! Мне терять нечего!

— Нет!

— Очнитесь! Мы делаем это не ради страны! Стране не нужны убийства и исчезновения невинных граждан! — убеждал Вафина Мамонтов.

Вафин глянул на Анатолия Павловича, как волк на беззащитного кролика. Но Мамонтов не поддавался и ничуточки не боялся.

— Тем, чем вы с Кистиным занимались, занимается только один отдел. Есть множество других отделов. Я не хочу, чтобы ты так умер. Согласись работать дальше! — молил Вафин.

— Если я и продолжу здесь работать, то хочу бумажную работу, — поставил свои условия Мамонтов.

Вафин согласился. Вот уже Анатолий работает в кабинете три года.

* * *

Мамонтов сидит за столом и перелаживает очередные документы. Вдруг в дверь крохотного кабинета постучали. Он резко поднял голову. В кабинет широким шагом вошел Гена Мостов.

Евгению Мостову двадцать семь лет. По характеру он очень похож на покойного Виктора Кистина. Гена работает здесь всего год, но, как и Мамонтов, уже обзавелся доверием со стороны Вафина. Гена выполняет ту работу, которую когда-то выполнял Мамонтов. Мостов худой, высокий, с темными волосами. Он пришел в деловом костюме. Вид у него был взволнованный.

— Что случилось? — нервно спросил Мамонтов.

— Вафин вас к себе зовет. Сказал, что это очень серьезно, — немного запыхавшись, сказал Мостов.

— А что именно он от меня хочет, он не говорил? — нервно спросил Мамонтов.

— Нет. А что? — тихо ответил Мостов.

— То, что я не понимаю кое-что. Не вяжется здесь что-то.

— А где именно?

— Да, что я буду тебе объяснять! Ты же не в курсе дел! Я лучше у Вафина спрошу.

Мостов тем же широким шагом вышел из кабинета, закрыв за собой дверь.

Мамонтов бросил все документы, с трудом вылез из-за стола и пошел к двери, прихватив с собой картонную, увесистую папку. Открывая дверь он невольно глянул на стену, на которой висел огромный портрет Сталина. Когда он увидел лицо правителя, у него в глазах отчетливо виделось презрение.

Он никогда не понимал, как люди могут верить этому человеку! Он - зло! Он погубит страну! Почему все верят ему и слепо следуют его указаниям!

Сам Анатолий Павлович Мамонтов согласился на такую работу, потому что тогда, в 1929 году, искренне верил, что Сталин может исправить жизнь в лучшую сторону. Но нет. Он жутко ошибся. Когда он осознал, что ошибся, что его провели, как дурочка, было уже слишком поздно. Уйти из этой службы можно только в ад. Не в рай, а в ад. Мамонтов убил очень много людей. Он и сам готов убить себя. Согласился работать с документами из-за того, что у него нет ни какого другого образования. Он всегда был военным.

Он пошел по узкому кабинету и в конце коридора вошел в кабинет Вафина.

Тот сидел за большим столом и разговаривал с напарником Мостова Карнизиным. Карнизин высокий, лысый, с незапоминающимся лицом.

Карнизин стоял и держал, как и Мамонтов, толстую картонную папку.

— О, Анатолий Палыч, проходи! — увидев Мамонтова, вскрикнул Николай Николаевич Вафин.

— Зачем вы меня звали? — бесцеремонно спросил Мамонтов.

— А что, не имею права? — с иронией спросил Николай Николаевич.

— Ну, я не успеваю с документами по поводу металлургического завода под Москвой. Вы говорили, что я должен сделать это к двадцатому января. А сегодня девятнадцатое января.

— Глупости! Я хочу тебе дать новое задание, — проговорил Николай Николаевич. — Карнизин, можешь идти.

— Нет! Никаких заданий! Я же уже третий год работаю в кабинете! — возразил Мамонтов.

— Нельзя! Мне лично Иосиф Виссарионович приказал заняться этим делом в первую очередь! Никого убивать не надо! Ты должен просто съездить в Берлин и...

— Нет, — отрезал Анатолий Павлович.

— Да, из-за тебя всех нас убьют! Это тебе не игры! Надо было раньше думать! Обратного пути нет! Привыкни уже к тому, что ты, как и мы все, машина для исполнения любого приказа! Если мне прикажут взорвать бомбу на улице с жилыми домами, я не думая взорву! — разозлился Николай Николаевич.

— Неужели в вас не осталось ничего человеческого! — наивно проговорил Анатолий Павлович.

— Нет. Я — машина, а машины и не должны ничего чувствовать, — серьезно проговорил Николай Вафин. — Чего ты эту папку в руках держишь?

— Хотел у вас кое-что спросить.

— Ну, спрашивай.

— Вы мне неделю назад подсунули дело. В нем говорилось об анонимном письме.

Мамонтов покопался в папке, достал лист бумаги и начал читать:

"На улице Московской, дом 19 происходят какие-то странные вещи. Точнее, я думаю, они происходят в подвале. Дело в том, что жители первого этажа умирают, то от удушения, то от сердечного приступа. За последние три месяца погибло более десяти человек. Первый этаж в этом доме теперь признан мертвой зоной! Помогите!"

— Ну, и что тебя волнует? — спросил Вафин.

— Все! Можно я разберусь с этим делом?

— Но это не настолько важное дело, чтобы наша служба им занялась.

— Мне что-то подсказывает, что именно это дело представляет для нас особую ценность.

— И ты этим хочешь заняться?

— Именно, товарищ Вафин.

— Ладно. Делай. Что б через пять дней у меня на столе лежал отчет о проделанной работе, — строгим голосом сказал Николай Николаевич.

Мамонтов в спешке вышел из кабинета. Как только он закрыл дверь Вафина, в животе закрутило. Было чувство, что он не ел дней пять! Но, почему же?! Он ел… шесть дней назад. Столовой здесь никогда не было, а домой он приезжал в последний раз неделю назад. Все эти дни он пил воду из графина, который стоит у него в кабинете.

Живот еще сильнее заболел, когда он вошел в кабинет. Он съежился и схватился за живот, упустив из рук папку. Бумаги рассыпались. В эти секунды его не интересовало то, что теперь целый день уйдет на то, чтобы разложить все эти документы как надо.

Через несколько минут боль стихла. Он воспользовался случаем, схватил бумаги и кучей положил их на стол. Потом он засунул руку в карман куртки, взял свой кошелек и быстро вышел из кабинета.

Он вышел из здания и мигом пошел в сторону небольшого продуктового магазина.

* * *

Вера глянула в окно. Радио все бубнило. Веру начинало раздражать радио. Ей больше нравилось читать газеты. Но, ни на радио, ни в газетах ничего хорошего никогда не говорили. Говорили только о политических событиях.

Вера обожала политику. Читать газеты — счастье для нее. И это учитывая то, что в газетах бесконечно говорят о нацизме, о Гитлере и о Сталине. Но ей это нравится. Она читает газеты не как о реальных событиях, а как какую-то выдуманную книгу, события которой к ней отношения никакого не имеют.

Отойдя от окна, она одела куртку и вышла из квартиры. 19-е января, восемь часов вечера, темнота на улице немного устрашала. На улице не было никого. Но она шла не на улицу. По лестнице она спустилась до подвала, вошла туда. Сырое, темное, грязное помещение. По углам прячутся крысы и насекомые.

Вера прошла до самой крайней стены подвала и надавила на небольшой камень, торчащий из стены. Кусок стены, больше смахивающий по форме на дверь, отодвинулся в правый бок.

Вера вошла в то помещение. «Дверь» снова закрылась. Потом возле этой «двери» она нажала на кнопку. В помещении стало очень светло.

Помещение было очень просторным, белым, с высокими потолками. Вера подошла к стене, у которой стояли большие столы. Возле столов, в углу стоял огромный холодильник. На одном столе, к которому подошла Вера, стояли клетки с белыми крысами. Крысы бегали, суетились. Вера посмотрела на них и эти крысы ей напомнили людей, бегающих на улице. Она улыбнулась, открыла клетку и взяла крысу в руки.

— Ну, что? Хочешь умереть? — спросила Вера у крысы.

Крыса отвернулась.

— Я тоже не хочу, что бы ты умирала, — жалобно проговорила Вера. — Но еще я хочу увидеть живым своего сына! — прокричала Вера и положила крысу в отдельную, пустую клетку и закрыла в ней дверцу.

Потом он взяла шприц и вколола его в крысу. Та мгновенно упала. Крыса умерла.

Вера подошла к холодильнику, достала оттуда еще один маленький шприц, подошла к крысе и вколола его в крысу. Эффекта никакого не было.

Вера в ярости стукнула по столу. Вдруг крыса шевельнула задней лапой. Вера дернулась. Она взяла стетоскоп и приложила его к крысе. Сердце не билось. Она по-прежнему мертва. Но что означала та дернувшаяся лапа?

С того момента, как погиб Дима, Вера Роянская ищет средство для воскрешения сына. Об этом никто не знает. Это помещение в подвале — ее тайная лаборатория. Поиски лекарства пока не увенчались большим успехом. Большим прогрессом за все это время стала эта дернувшееся лапа. Конечно, для такой работы нужна хорошая современная лаборатория и большая команда лучших биологов не только СССР, но и Европы. А сейчас она одна пытается изобрести, грубо говоря, эликсир, который сможет воскрешать людей и давать им вечную молодость. Но Вера, не смотря ни на что, верит и надеется на то, что она сможет изобрести то, что вернет Диму к жизни.

Она вышла из подвала в два часа ночи. Тихо она добралась до своей двери, открыла ее ключа и вошла в квартиру. Дома она, даже не читая газеты, легла спать, как всегда, со слезами на глазах.

Берлин, Германия

"Доктор Эрик Вельнштейн, родился в 1896-м году. Женат на Гертруде Амман, родилась тоже в 1896-м году. Есть ребенок, сын по имени Генри Вельнштейн, родился в 1926-м году..."

Дальше читать этот ужас он не мог. Сразу видно, что это полный бред!

— Гертруда родилась в 97-м, идиоты! — злобно прошипел доктор Клаз.

Седой, сзади лысый, не высокий мужчина в белом халате закрыл папку и прочитал: "Личное дело доктора Эрика Вельнштейна".

Папка была толстой. Хотя, почему она такая толстая, никто не понимал. В жизни Эрика Вельнштейна, как и в жизни всех работников секретной службы Адольфа Гитлера, не было ничего кроме работы. Семьи работников этой службы — очень терпеливые люди. Мало кто из работников, работая здесь, сумели сохранить семьи. Мало кто может вытерпеть вечные командировки и поездки. Доктор Клаз — наглядный пример сбежавшей семьи. У Августа Клаза была прекрасная семья, жена, сын, дочь, мама, отец,… но все разрушилось в тот день, когда его похитили и заставили работать на Гитлера. Он согласился. Было это все в 1927-м году. Уже в 1930-м году от Августа Клаза ушла вся семья, даже родители. Тогда-то доктор Клаз с головой окунулся в работу.

Клаз растворился. Да, да, растворился, по-другому и не скажешь! В последний раз доктор Клаз выходил на улицу, или просто ел, четыре дня назад. Ел он тогда, когда он ездил на совещание работников лаборатории службы. Там выступал сам Гитлер! Клаз восторженно хлопал и радовался каждому слову вождя.

Доктор Клаз уверен в том, что именно Адольф Гитлер своими «вдохновляющими» речами помог ему найти другой смысл существования, кроме семьи. Теперь Август Клаз уверен, что ему ничего не надо, кроме «вдохновляющих» речей Гитлера и работы на благо Германии. Теперь смыслом его существования стала работа для усовершенствования Германии.

В лабораторию Клаза вошел доктор Эрик Вельнштейн.

— Привет, Эрик, — вяло пробормотал Август Клаз.

Эрик Вельнштейн посмотрел на него и так же вяло ответил:

— Привет.

Доктор Вельнштейн сел за свой стол, открыл какую-то толстую папку и начал в ней что-то писать.

Доктор Вельнштейн был похож на доктора Клаза внешне, но внутренне… Эрик не любит детей, у него никогда не было семьи, он не приветствует все, что он здесь делает. Для Эрика Вельнштейна настоящей пыткой является то, что он постоянно сидит в этой гнусной лаборатории.

Жизнь доктора Вельнштейна сложилась немного не так, как он мечтал. Вельнштейн потерял родителей и сына во время Первой Мировой войны, тогда у него и случился первый нервный срыв. Вернее, нервный срыв случился в 1921-м году, когда Вельнштейн узнал о смерти родителей. До 21-го года родителей Эрика считали без вести пропавшими. Но только в 1921-м году их нашли закопанными в лесу. Вот тогда-то случился первый нервный срыв. Тогда Вельнштейн уже работал в одной из институтов Берлина.

Справиться с нервным срывом доктору Вельнштейну помог психиатр Роберт Рельт. Доктор Рельт был очень добрым и хорошим человеком.

Второй нервный срыв случился после смерти его сестры Мари. Но на этот раз Вельнштейну никто не помог. Доктор Рельт погиб в автокатастрофе. Но и сам он сумел справиться со срывом. Это случилось в 1935-м году. Эрик Вельнштейн месяцами неустанно повторял себе:

— Надо жить дальше. Надо жить дальше. Депрессией ее все равно не вернешь.

Надо признать, что вклад Гертруды и Генри в его успешное выздоровление тоже не мал. Именно эти два человека помогли доктору Вельнштейну в то время. И не помог ему Август Клаз или Адольф Гитлер.

Работать на Гитлера Эрик стал в 1926-м году, но тогда он и не подозревал, на кого и ради чего он работает! Сначала все было легко. Ну, первыми просьбами были привезти документы в лабораторию под Берлином. Потом проанализировать отчет о работе с какими-то новыми лекарствами, но когда, в один из таких случаев, доктор Эрик Вельнштейн заметил, что состав, который указан на бумаге, не совпадает с тем, который указан на другом отчете, он рассказал об этом одному из оперативников секретной службы Гитлера — Арну Риппару. Арн побежал к высшей категории агентов, короче, так дошло до Гитлера. Тот велел организовать смерть Эрика Вельнштейна, но не реальную. Самого Эрика похитили прямо из больницы, где он раньше работал.

В архиве хранились личные дела всех, кто работал в секретной службе. Вельнштейну было интересно узнать про Клаза хоть что-нибудь.

Он быстро нашел папку «Личное дело доктора Августа Клаза». Он открыл папку. Он внимательно читал всю биографию доктора Клаза, через минут двадцать он увидел кое-что интересное. В 1930-м году, когда от Клаза убежала вся семья, у него случился жуткий нервный срыв. Два года он пробыл не в особом секторе, а в психиатрической клинике! Еще в личном деле была и его больничная карта из психиатрической клиники. Согласно карте, у Августа Клаза были сильные проблемы с общением. Его психиатр Марк Роундлер лечил его полтора года. Последние полгода Клаз находился под постоянным наблюдением врачей. Только Роундлеру удавалось успокоить Августа Клаза.

В канун Рождества в 1931-м году Клаз заколол вилкой своего соседа по комнате из-за того, что этот сосед начал рассказывать про свою покойную жену.

И тут Эрик понял, что ему придется общаться с Августом.

Значит, Август боится снова попасть в психиатрическую больницу и поэтому ищет общения! Но как психиатр мог отпустить Клаза! Он по-прежнему легко впадает в ярость, у него часто бывают истерики, он невменяемый! Надо как-то найти этого психиатра.

Эрик закрыл папку и положил ее на место.

* * *

"17 марта 1939 года германское правительство известило весь мир об успешном установлении протектората над Богемией и Моравией. Словакию Адольф Гитлер не берет. А закарпатскую Украину подарил Венгрии. Гитлер не берет Украину потому что он уже ведет тайные переговоры со Сталиным и не хочет пока войны с СССР. На этот момент для Запада Гитлер стал наглым агрессором!.."

Арн Риппар писал это все, не понимая, что он вообще делает. Ему доверили написать отчет обо всех событиях в Германии и Третьем рейхе, обо всех тайных и нетайных поездках и переговорах Гитлера! Неужели агент секретной службы Германии, возглавляемой лично Гитлером, не сможет сделать этот тупой отчет!

После того, как Арн написал уже пятьдесят страниц текста он на секунду остановился.

Интересно, когда Гитлер воевал в Испании, издевался над евреями, мерял черепа своих граждан, на западе его считали респектабельным политиком. Но едва он решил не нападать на СССР и отказался нападать на Закарпатскую Украину, сразу стал "наглым агрессором".

Арн откинул папку, ручку и откинул голову назад. Хотелось уйти домой. Он работает здесь только два года, до сих пор не привык к этой работе.

Арн Риппар родился в 1905-м году. Его родители Мари и Грегори Риппар умерли во время Первой мировой войны. Его воспитывала няня по имени Роуз Каристон. Няня из Америки очень хорошо воспитывала Арна. Никогда не кричала на Арна, еще не говорила ему о его родителях. Только в шестнадцатый день рождения Роуз рассказала ему правду о смерти родителей. В тот день Арн сказал:

— Я буду работать на правительство, чтобы предотвратить войны! Я лично прослежу, чтобы воин больше не было!

Роуз заплакала. В 1926-м году погибла Роуз. Арн остался один. Одиночество сломило его дух. Но он не бросил свою идею. И вот, ему уже 34 года, а он идет к этой цели.

Москва, СССР

Мамонтов сидит за своим столом. В его глазах был страх. Зачем? Зачем он пошел туда?

Он с ужасом вспоминал, как вошел в тот подвал, как застал там эту женщину, как ее усадили в грузовик и увезли. Во всем виноват только он.

Сейчас Анатолий Павлович сидит в своем кабинете и не может найти себе прощения.

«Нет, из-за нее умирали люди! Она виновата и должна понести наказание!» — убеждал себя Анатолий Павлович.

Но даже эти масли не успокаивали его.

Вдруг в его кабинет вошел Вячеслав Молотов. Лицо у него было безразличное, но с небольшим налетом осуждения.

— Вячеслав Михайлович, чем могу помочь? — переполошился Мамонтов.

— Анатолий Павлович, вам срочно нужно идти в комнату для допросов. Там сидит женщина, Вера Роянская, вы должны ее допросить.

Молотов вышел из кабинета. Анатолий Павлович откинул голову, а затем встал и нехотя вышел из кабинета. Он поднялся на третий этаж и, открыв железную дверь, вошел в комнату для допросов. Там было темно, не было окон. Светила только лампочка, которая висела на потолке.

На железном стуле, за железным столом сидела Вера Андреевна Роянская в белом халате и в грязной юбке.

— Здравствуйте, Вера Андреевна, — с трудом выговорил Анатолий Павлович.

Она молчала и даже не пошевелилась.

— Лучше вам говорить со мной, — грозно проговорил Мамонтов.

— А то что? — нагло поинтересовалась Вера Андреевна.

— Я не шучу, — все тем же грозным тоном проговорил Мамонтов.

— Я тоже.

— Сейчас. Прямо сейчас решается вопрос.

— Какой еще вопрос?

— Расстрелять вас или просто сослать в Сибирь.

— Не пытайтесь меня напугать. Я вас не боюсь.

— А стоило бы. Что вы делали в подвале 19-го дома на Московской улице? — четко и со злобой в голосе произнес Анатолий Павлович.

— Вы же и сами все знаете. Наверняка, ваши специалисты уже выяснили, что я пытаюсь сделать, — все так же спокойно произнесла Вера.

Анатолий почесал левую руку и швырнул папку на стол. Затем он сел за этот самый стол, а потом открыл папку, которую швырнул.

Немного почитав какие-то записи, Мамонтов злорадно спросил:

— А ваш муж? Он тоже умер в подвале 19-го дома? Вы его убили, сделав подопытной мышью?

Боль заколола в сердце, как нож. Ее глаза уже начали слезиться. Душевная боль подступала комом в горле. Вера понимала, сейчас у нее начнется очередная истерика. Нельзя, чтобы он увидел ее слезы. Она вытерпит и расплачется где-нибудь в другом месте, в тюремной камере, перед расстрелом или по пути в Сибирь, но не сейчас. Нужно сдержать эту боль. Но как?

— Отвечайте! — грубо крикнул Мамонтов.

Та грубость, с которой он говорил была ему противна. Он никогда не был груб, всех пытался понять. Даже на допросах он пытался понять мотивы преступника. Именно это и позволило ему узнавать самую разную информацию. Он не был добор или милосерден к преступникам, но он был справедлив и слушал обе стороны конфликта.

Такая грубость агенту Мамонтову не свойственна. Что с ним произошло? Почему он так груб с этой женщиной. Он прекрасно знал, что муж Веры Андреевны Роянской повесился через год после рождения Димы, он знал, что в этом нет никакой вины Веры.

— Извините, я не хотел, — мягко сказал Анатолий Павлович.

— Нет. Не извиню.

— Но... Семнадцать лет прошло. Почему для вас это такая больная тема? Время лечит.

— А время — оно не лечит. Оно не заштопывает раны, оно просто закрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений, новых ощущений, жизненного опыта… И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает, и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль… и новую жизнь… Время — плохой доктор… Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые… Так и ползем по жизни, как ее израненные солдаты… и с каждым годом на душе все растет и растет количество плохо наложенных повязок.

— Ого. И откуда такие мысли?

— Эрих Мария Ремарк. Это чистая, правда. Время не лечит.

— Это точно, — задумчиво пробормотал Анатолий Павлович.

— Вы понимаете? Рада за вас. Но то, что вы это поняли, не делает вас хорошим человеком, — проговорила Вера.

Затем пошло молчание. Ни Вера, ни Анатолий Павлович не понимали, что говорить дальше. Мамонтов не мог, почему-то, по-человечески допросить Веру Андреевну Роянскую. Он не желал с ней говорить. Он рос, и был уверен только в одном — он хороший человек. А сейчас какая-то наглая преступница и предательница смеет говорить, что он плохой человек. Это она никто! Почему ее слова так его беспокоят?

Анатолий Мамонтов вышел из комнаты для допросов. Поднявшись по лестнице на третий этаж, он вошел в одну из крохотных лабораторий, где которой сидел Виктор Александрович Вероломов. Виктор Александрович должен был принести Мамонтову прямо в допросную результаты анализа какой-то жидкости из пробирки, найденной в подвале 19-го дома на Московской улице. Но результатов Вероломов так и не принес.

Виктор Александрович Вероломов с детства знал, что он будет доктором, и будет работать на правительство. Но тогда он мечтал о службе у царя Николая II. Но и на Иосифа Сталина ему очень нравится работать.

Виктор Александрович так же с детства знал, на ком он женится. Его семья очень дружила с семьей Разумовых. Обе семьи дворянского происхождения. Виктор женился на Ангелине Разумовой в 1909-м году. В семье Вероломовых в 1881 году, когда у них родился сын, умер Александр — отец Виктора. Мать Виктора — Раиса не хотела ребенка, она хотела лишь умереть. Но ее мама — Инга Георгиевна не позволила Раисе умереть или избавиться от ребенка.

Ребенок рос хорошо. Раиса ни разу больше не заикалась о самоубийстве или о том, что Виктор был нежеланным ребенком.

Учился Виктор прекрасно. Сомнений не было, его ждало великое будущее. В 1910-м году Вероломов начал работать в правительственной лаборатории Российской империи. После Февральской революции 1917-го года, когда Николай II отказался от управления Российской империей, Виктор Вероломов вылетел из правительственной лаборатории. Но в 1922-м году, когда появился Советский Союз, Вероломова снова взяли в правительственную лабораторию. Когда Иосиф Виссарионович Сталин пришел к власти, когда была основана секретная служба, возглавляемая Сталиным, Виктор Александрович перешел работать туда.

— Виктор Александрович, а чего это вы мне результаты не принесли? А? — спросил, улыбаясь, Анатолий Павлович.

У Мамонтова с Вероломовым дружеские отношение. Они не лучшие друзья, но друг друга, если какая-нибудь беда, выручают.

— Да, не успел еще, Господи! — прохрипел Виктор Александрович.

— Как-то вы стали, в последнее время, медленно работать, Виктор Александрович, — в шутку произнес Мамонтов.

— Старею я, итак понятно. Скоро на пенсию выдворят, точнее, в мир иной. Ведь в нашей секретной службе на пенсию не отправляют, а убивают, — произнес Вероломов. — Каждый день сежу и жду — когда убийца придет, да и убьет меня.

Анатолий Павлович не знал, что сказать и просто стоял молча. Виктор Александрович пристально смотрел на Анатолия Павловича, как бы ожидая какого-либо ответа.

Мамонтов, понимая, что молчать более нельзя, заговорил неуверенно:

— Виктор Александрович, рано вам еще об этом думать!

— Какое, рано! Мне уже пятьдесят пять лет! — Виктор Александрович закрыл руками себе лицо.

Анатолию Павловичу было неудобно видеть, как всегда оптимистичный Виктор Александрович Вероломов впал в истерику по поводу смерти. Утешить Вероломова Мамонтов не мог. Он и сам прекрасно знал, что случается с человеком, которому более шестидесяти лет, в этой секретной организации. Их просто на просто убивают.

— Так, результаты готовы, — торжественно произнес Виктор Александрович.

— И что это было? — нетерпеливо поинтересовался Мамонтов.

— Не знаю. Смесь, казалось бы, совершенно несовместимых веществ.

— Но, что из этого получилось?

— Не понимаю. Это может вам сказать только тот, кто сотворил это... Не знаю, как назвать.

— О, Боже! Она ни за что на свете не заговорит.

Вероломов засмеялся.

— В чем дело? — переполошился Анатолий Павлович.

— Не те у вас методы допроса.

— А какие они должны быть?

— Другие. Спорим, я за пять минут узнаю больше, чем ты узнал за эти полчаса.

— Спорим. На что?

— Проигравший поет лабораторию.

— По рукам.

Виктор Александрович живо встал со стула и быстрым шагом двинулся в допросную комнату. Анатолий Павлович шел за ним, но остановился под дверями.

— Здравствуйте, простите, как вас? — вежливо произнес Вероломов.

Вера помолчала, но потом, почувствовав безопасность, произнесла:

— Вера Андреевна Роянская. А вы кто?

— Доктор биологических и химических наук Виктор Александрович Вероломов.

— Приятно познакомиться.

— Взаимно. Вера Андреевна, мне жутко интересно, что было в пробирке под номером 132?

— То, что оживит человека и сможет сделать его бессмертным, — серьезно ответила Вера.

— О, вы создали эликсир бессмертия? — удивился Вероломов.

— Я знала, что вы не поверите. Я не удивлена, — пробормотала Вера.

— Нет. Напротив, я верю вам. Я понимаю, что это звучит дико, но это вполне возможно. Вы молодец, потому что пытаетесь создать такое чудо, — искренне восхищался Виктор Александрович.

Виктор Александрович вышел из допросной и чуть не прибил дверью Анатолия Павловича.

— Идем к Сергею Сергеевичу, — сказал Вероломов.

— К Вафину? — уточнил Мамонтов.

— Нет, к охраннику Сергею Сергеевичу Крестову! К Вафину, конечно! — пошутил Виктор Александрович.

Поиск по сайту: