Берлин, Германия. — Арн, я вам сразу сказала

— Арн, я вам сразу сказала.

— Да, что вы сказали! Это лекарство мне нужно прямо сейчас!

— Арн, это вам не лекарство от головной боли приготовить! Умейте ждать!

— Полгода я жду! Нападение планируется на начало сентября этого года! Сейчас август!

— Я прекрасно это знаю. Не надо мне повторять.

— Когда? Когда будет готово лекарство?

— Не имею понятия. Прогресс есть. Очень сильный прогресс. Сердце бьется в течении пяти часов, потом, в течении трех часов организм начинает умирать. Я не понимаю, что делать.

— Работать!

— Я не могу так. Погибло более ста детей!

— Помниться, вы сказали, что для вас это не проблема.

— Помниться, вы сказали, что не будете меня торопить.

Вера, сидевшая в кабинете Арна Риппара была ничуть не напугана. Она привыкла к этим вечным крикам. Каждый день она выслушивает эти крики от Арна.

Она встала и молча вышла из кабинета.

* * *

Эрик посмотрел на Гертруду. Она стояла возле входа в парк. в тот самый парк, где полгода назад пропал их драгоценный сын Генри.

Эти полгода они его искали. Но его и след простыл. Эрик потерял всякую надежду, а Гертруда почти не разговаривает. Они испытали ту боль, о которой даже и подумать боялись. Они даже не думали, что пропажа собственного ребенка - это настоящий кошмар. И Гертруда, и Эрик читали книги о пропаже детей, и они смеялись над таким описанием таких ситуаций. Они не знали, как это. Это вечный страх, вечный ужас, ожидание чего-то, надежда на лучшее, угрызения совести, чувство вины и все это не дает продохнуть. С той самой секунды, когда Генри пропал, они чувствуют лишь чувство вины и боль. Боль, которя0ая так же не оставляет ни на секунду.

— Герт, мы найдем его. Найдем. Я уверен, найдем, — убеждал Эрик жену, поглаживая ее по рукам.

Был август, но при этом было как-то холодно. Слишком холодно для августа. Будто уже не август вовсе, а октябрь, или ноябрь. Хотя... наверное, ноябрь это слишком. Все-таки, сентябрь или октябрь... или все-таки начало ноября. Моросил дождь и поднимался ветер.

— Герт, мы найдем его. Все будет хорошо, — повторял Эрик Вельнштейн.

— Ты же сам в это не веришь, — почти шепотом прохрипела Гертруда.

Он и сам в это не верит. Но, как известно, надежда умирает последней.

В парк кто-то вошел. С этим кем-то был маленький ребенок. У мужчины и у ребенка были лица завязанные шарфом. Лица не было видно. И почему-то Вельнштейн почувствовал, что этот мальчик - его сын!

Он подбежал к мальчику, схватил его за руку и снял с него шарф. Лицо открылось. Это был не Генри. По щекам Эрика потекли слезы, а мужчина с ребенком поспешили уйти.

Боль и чувство вины усилились, и стало невыносимо.

Он обнял свою жену, и они вмести стояли в обнимку около часа. Просто стояли.

Москва, СССР

19 августа 1939 года.

Анатолий Павлович Мамонтов сидит на очередном собрании ЦК ВКП (б).

И, конечно на этом собрании выступил Иосиф Сталин:

“Вопрос мира или войны вступает в критическую для нас фазу. Если мы заключим договор о взаимопомощи с Францией и Великобританией, Германия откажется от Польши и станет искать “модус вивенди” с западными державами. Война будет предотвращена, но в дальнейшем события могут принять опасный характер для СССР. Если мы примем предложение Германии о заключении с ней пакта о ненападении, она, конечно, нападет на Польшу, и вмешательство Франции и Англии в эту войну станет неизбежным. Западная Европа будет подвергнута серьезным волнениям и беспорядкам. В этих условиях у нас будет много шансов остаться в стороне от конфликта, и мы сможем надеяться на наше выгодное вступление в войну.

Опыт двадцати последних лет показывает, что в мирное время невозможно иметь в Европе коммунистическое движение, сильное до такой степени, чтобы большевистская партия смогла бы захватить власть. Диктатура этой партии становится возможной только в результате большой войны. Мы сделаем свой выбор, и он ясен. Мы должны принять немецкое предложение и вежливо отослать обратно англо-французскую миссию. Первым преимуществом, которое мы извлечем, будет уничтожение Польши до самых подступов к Варшаве, включая украинскую Галицию.

Германия предоставляет нам полную свободу действий в прибалтийских странах и не возражает по поводу возвращения Бессарабии СССР. Она готова уступить нам в качестве зоны влияния Румынию, Болгарию и Венгрию. Остается открытым вопрос, связанный с Югославией... В то же время мы должны предвидеть последствия, которые будут вытекать как из поражения, так и из победы Германии. В случае ее поражения неизбежно произойдет советизация Германии и будет создано коммунистическое правительство. Мы не должны забывать, что советизированная Германия окажется перед большой опасностью, если эта советизация явится последствием поражения Германии в скоротечной войне. Англия и Франция будут еще достаточно сильны, чтобы захватить Берлин и уничтожить советскую Германию. А мы не будем в состоянии прийти на помощь нашим большевистским товарищам в Германии.

Таким образом, наша задача заключается в том, чтобы Германия смогла вести войну какможно дольше, с целью, чтобы уставшие и до такой степени изнуренные Англия и Франция были бы не в состоянии разгромить советизированную Германию. Придерживаясь позиции нейтралитета и ожидая своего часа, СССР будет оказывать помощь нынешней Германии, снабжая ее сырьем и продовольственными товарами. Но само собой разумеется, наша помощь не должна превышать определенных размеров для того, чтобы не подрывать нашу экономику и не ослаблять мощь нашей армии.

В то же самое время мы должны вести активную коммунистическую пропаганду, особенно в англо-французском блоке и преимущественно во Франции. Мы должны быть готовы к тому, что в этой стране в военное время партия будет вынуждена отказаться от легальной деятельности и уйти в подполье. Мы знаем, что эта работа потребует многих жертв, но наши французские товарищи не будут сомневаться. Их задачами в первую очередь будут разложение и деморализация армии и полиции. Если эта подготовительная работа будет выполнена в надлежащей форме, безопасность советской Германии будет обеспечена, а это будет способствовать советизации Франции.

Рассмотрим теперь второе предположение, т.е. победу Германии. Некоторые придерживаются мнения, что эта возможность представляет для нас серьезную опасность. Доля правды в этом утверждении есть, но было бы ошибочно думать, что эта опасность будет так близка и так велика, как некоторые ее представляют. Если Германия одержит победу, она выйдет из войны слишком истощенной, чтобы начать вооруженный конфликт с СССР по крайней мере в течение десяти лет.

Ее основной заботой будет наблюдение за побежденными Англией и Францией с целью помешать их восстановлению. С другой стороны, победоносная Германия будет располагать огромными территориями, и в течение многих десятилетий она будет занята их “эксплуатацией” и установлением там германских порядков. Очевидно, что Германия будет очень занята в другом месте, чтобы повернуться против нас. Есть и еще одна вещь, которая послужит укреплению нашей безопасности. В побежденной Франции компартия всегда будет очень сильной. Коммунистическая революция неизбежно произойдет, и мы сможем использовать это обстоятельство для того, чтобы прийти на помощь Франции и сделать ее нашим союзником. Позже все народы, попавшие под “защиту” победоносной Германии, также станут нашими союзниками. У нас будет широкое поле деятельности для развития мировой революции.

Товарищи! В интересах СССР — Родины трудящихся, чтобы война разразилась между рейхом и капиталистическим англо-французским блоком. Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон. Именно по этой причине мы должны согласиться на заключение пакта, предложенного Германией, и работать над тем, чтобы эта война, объявленная однажды, продлилась максимальное количество времени. Надо будет усилить пропагандистскую работу в воюющих странах для того, чтобы быть готовыми к тому времени, когда война закончится... ”

Потом были еще многочисленные выступления. Но сразу после речи Сталина к Анатолию Павловичу подошел Сергей Сергеевич Вафин и тихо спросил:

— Мамонтов, как продвигаются дела с препаратом?

— Нормально.

— Поторопи ее. Он нужен нам, срочно.

— А в чем дело?

— Уже в начале ноября планируется нападение на Финляндию.

— Хорошо. Я с ней поговорю.

Собрание закончилось, и Анатолий Павлович с удовольствием вернулся в свой кабинет. Домой он даже не заходил. Зачем?

Берлин, Германия

Через неделю, немного разобравшись с бумагами, Анатолий Павлович все же решился полететь, а Германию. Паспорт и документы, разумеется, были на имя какого-то гражданина Германии. Он даже имя не смотрел.

Благодаря информаторам, он уже знал адрес, где проживает Вера. И сразу, на такси, он поехал туда.

Берлин встретил его пасмурной погодой и сильным ветром. Было слегка холодно.

Дом, в котором жила Вера был красивым, не потрепанным. В этом жоме жили только богатые и состоятельные люди.

Он поднялся по узкой лестнице и постучал в нужную дверь. Никто не открывал. Он постучал еще, на этот раз сильнее. За дверью послышался шорох.

— Вера! Я знаю, что вы в квартире! Откройте, мне нужно с вами поговорить! — говорил Мамонтов.

Вдруг дверь начала открываться.

— Ой, Вера, мне нужно с вами...

Дверь открылась сама, так как она и не была заперта.

Он настороженно прошел в прихожую. Осмотрелся. Все было полностью белым. Из мебели практически ничего не было.

Вдруг в глубине квартиры послышался шум.

— Вера! Вера, это вы?!

Он пошел в ту сторону, откуда доносился шум. Это было в зале. Там был старый диван, окно было раскрыто нараспашку, шторы развивались на ветру, стол, большой, овальный, стоял в самом центре. На столе стояла герань, почти полностью засохшая. Листья были почти все пожелтевшие. Вдоль стен стояли книжные стеллажи. Но при этом книг на них не было.

Тут он понял две вещи. Во-первых, шум был от шторы, благодаря которой упала вторая герань, такая же засохшая. То, что разбилась вторая герань, он понял по разбитому горшку на полу и куче земли, в которой били какие-то пожелтевшие листочки. Во-вторых, эта квартира подставная. Здесь никогда не жила Вера Роянская. Похоже, здесь никого нет. Ну, тогда где же она?

Вдруг в голову что-то сильно ударило. Боль была очень сильная. Такой сильной, что он немедленно начал падать. Голова кружилась и в глазах темнело. Он быстро упал на пол.

Уже на полу он увидел того, кто ударил его по голове. И увидел, чем его ударили по голове. Это был Арн Риппар, только он пока не знал его имени и не был знаком с нападавшим.

Он закрыл глаза.

...Зачем? Зачем меня ударили? Кто меня ударил? Где Вера Андреевна?

Думать, он думал, а вот пошевелиться не мог. Глаза сами закрылись. Он уже ничего не видел, но некоторое время чувствовал. Потом и чувствовать перестал.

* * *

Август Клаз в предвкушении вошел в кабинет начальника лаборатории — Стефана Вендер.

Стефан был справедливым, опытным, умным руководителем. Он очень дорожил каждым сотрудником лаборатории. Особенно ему были по душе такие работники как Эрик Вельнштейн. Такие как Август Клаз его злили.

Стефан родился в Польше, в 1897-м году. Его родители погибли во время Первой мировой войны. Работает в этой лаборатории он уже около пятнадцати лет.

— Что ты хочешь? — спросил как-то устало Стефан.

Клаз почесал правое плече.

— Я принес вам информацию, которая вас определенно не обрадует, — пробормотал Август.

— Так, не говори ничего, — усмехнулся Стефан.

— Я обязан.

— Ну, что ж, тогда говори быстрее, у меня много работы.

— Это касается Эрика Вельнштейна.

— А что с ним? Заболел?

— Да, нет. Он предатель. Я видел, как он вчера в парке встречался со своей женой, обнимался с ней. Представляете?! Это же неслыханная наглость!

…Вот же ябеда! Как таких только земля носит!

Это Стефан подумал. Он ненавидел Клаза.

Стефан прекрасно понимал Вельнштейна. Он безумно любит семью, ни смотря, ни на что, встречается с женой. Нельзя же просто взять и заставить человека перестать любить кого-либо. Хорошо, что Клаз ябедничал только Вендеру.

— Спасибо, Август, я об этом сам позабочусь, — все так же устало пробормотал Стефан.

Клаз нервно повернулся и вышел из кабинета начальника.

«Да, ни черта ты не сделаешь! Вельнштейн — твой любимчик! Конечно!» — подумал Август и пошел на свое рабочее место.

* * *

Холод. Он почувствовал лишь холод, но ему этого хватило, чтобы мигом прийти в себя. Глаза у него были связаны, руки и ноги привязаны к старому, скрипящему стулу, на котором он и сидел.

— Где я?! Кто вы?! — кричал Анатолий Павлович, пытаясь освободиться.

Освободиться ему не удалось, как, впрочем, и добиться ответа от похитителя.

— Да, вы знаете, кто я!? — кричал он, на этот раз угрожая.

Он послышал, как кто-то хмыкнул. Кто-то смеется с его слов.

— О, я-то знаю, кто ты, червяк. Но вопрос в том, знаешь ли ты, кто я! — медленно и очень угрожающе произнес похититель.

Он дальше продолжал вырываться. Похититель смеялся. Так продолжалось минут двадцать.

Потом похититель подошел к Мамонтову и снял повязку с глаз Анатолия Павловича.

— Вы кто?! — закричал Мамонтов, вглядываясь в лицо похитителя.

— Твоя смерть, — совершенно серьезно ответил похититель.

— Чего вы хотите? — спросил Анатолий Павлович.

— Что б вы не лезли, куда вас не просят! — угрожающе сказал похититель. — Пути обратно нет. Вы умрете прямо сейчас.

Похититель взял со стола нож и подошел к Мамонтову. Тот испуганно дернулся.

И что? Это конец? Прямо сейчас он умрет?

Похититель резко вонзил нож в живот Мамонтова, а потом ударил его по лицу кулаком.

* * *

Эрик Вельнштейн шел, оглядываясь. Было темно. В целом на улице было еще не очень темно, но в том переулке было темно потому, что там не было ни единого фонаря. Оглядывался он всегда, когда шел. Особенно с тех пор, как стал работать на Секретную Службу Германии и стал подчиняться Третьему рейху.

Сзади стал приближаться какой-то силуэт. Из-за темноты он не мог разглядеть, кто это. Зачем-то он ускорил шаг. Силуэт стремительно приближался — наверное, он бежал.

Эрик мог думать лишь о семье. Только о том, как Генри вернется домой и все будет, как прежде. Именно об этом мечтал доктор Вельнштейн.

Сзади появилась рука, в руке был нож. В несколько мгновений нож вонзился в сердце доктора. Потом, так же резко нож вытащили, и Эрик упал на землю. Смутно, но он увидел того, кто его убил. Это был Август Клаз.

— За что? — тихо прошептал Эрик.

— За предательство, — нагло и самодовольно ответил Август.

Потом глаза Эрика закрылись, а доктор Клаз ушел.

Тело Эрика Вельнштейна обнаружила женщина, выгуливавшая собаку. К утру трупа уже не было.

Стук в дверь. Когда в дверь застучали, у Гертруды сильно заболело сердце. Появилось чувство чего-то ужасного. Она открыла дверь. На пороге стоял Стефан Вендер.

— Стефан, здравствуйте. А Эрик не приходил домой, — проговорила Гертруда.

Стефан вошел в квартиру, но оставался в прихожей. Но его выражению лица было ясно, что он принес очень плохие новости. Вот только какие, Гертруда пока не знала.

— Гертруда, дорогая, я вам должен сказать нечто крайне неприятное, — с досадой проговорил Стефан.

Гертруда села на диван в гостиной. Стефан тоже вошел в гостиную, но никуда не садился.

— Стефан, присаживайся, — предложила Гертруда.

Она уже была перепугана.

— Гертруда, тут такое дело... Эрик... он...

— Что с Эриком?

— Он умер, — тихо, почти шепотом пробормотал Стефан.

— Опять? Как в прошлый раз?

— Нет, Гертруда. Так, как он умер, можно умереть только один раз. Он действительно умер.

— Как?

— Как он умер?

— Да.

— Кто-то зарезал. Он шел домой, а кто-то в темном переулке зарезал.

— И кто это был?

— Я пока не знаю, но выясню. Обещаю.

Она смотрела в одном направлении. Слов у нее не было. Да, и что тут можно говорить? Разве что-то изменится, если она заговорит? Словами ничего не изменить. Но она поняла, кто мог убить ее мужа.

— Стефан, ты можешь меня провести в вашу лабораторию? — спросила Гертруда с надеждой.

— Если очень сильно надо, то смогу. А зачем тебе? — ответил Стефан.

Она встала с дивана и подошла к окну.

— Проведешь? — загадочно спросила Гертруда.

— Проведу, — ответил Стефан.

В этот же день Стефан повел Гертруду в лабораторию. Он представил ее психиатром для общения с сотрудниками.

В первую очередь Гертруда пожелала поговорить с доктором Августом Клазом.

Они сидели в старых креслах и смотрели друг на друга с искренней неприязнью. Сидели они в кабинете Стефана.

— Ну, что? Так и будете на меня смотреть? — спросил ехидно Август. — Если так хотите на меня посмотреть, тогда давайте после работы встретимся.

— Я замужем.

— Насколько я знаю, вы вдова.

— Я по-прежнему люблю своего мужа, пусть он и умер. И не собираюсь крутить роман с таким идиотом, как вы!

— Выбирайте слова. Кто знает, что может случиться с вашим ребенком из-за ваших оскорблений.

— При чем здесь мой сын?! Это ты его похитил?!

— По легче. Не надо волноваться. Генри в безопасности. Ему ничего не угрожает. По крайне мере, пока ничего не угрожает.

— Это вы убили моего мужа? — уже сдерживая слезы, спросила Гертруда.

— Да, я. И что из этого? Какая тебе разница? Все равно ты будешь работать на меня, — гордо проговорил Август.

— Что мне делать? — смирилась Гертруда.

* * *

— Меня зовут Арн Риппар. Впрочем, вы итак это уже знаете. Верно? — пробормотал похититель.

— Так это вы заставили Веру Роянскую приготовить вам препарат! — догадался Анатолий Павлович.

— Я никого не заставлял! Впрочем, это уже не важно, — махнул рукой Арн.

— Почему?

Мамонтов уже был развязан и сидел на диване, рядом с Арном.

— Потому что ее нигде нет. Она сбежала.

— Нет, нет, нет! Не может быть! — переполошился Мамонтов.

— Такая же и у меня реакция сейчас. Когда я вернусь в офис, меня сразу убьют!

— У меня та же история.

Они молчали где-то полчаса. Оба прощались с жизнью.

— Надо бежать! — вдруг воскликнул Мамонтов.

— Надо бежать! — вдруг воскликнул Мамонтов.

— Куда? Нас из-под земли достанут! — возразил Арн.

Мамонтов почесал правую щеку.

— А, что, если мы умрем? — предположил Анатолий Павлович.

— Тогда, может быть, от нас отстанут, — ответил Арн. — Но тогда какая разница, ли они убьют тебя, или ты сам себя убьешь?

— Для них мы умрем, а по настоящему мы останемся живы.

— Как нам инсценировать свою смерть! Нужны трупы! Наши трупы! Или...

— Вот именно.

— Ты предлагаешь поджечь эту квартиру, оставить свои вещи здесь, а самим уйти?

— Именно. Но есть одно "но".

— Опять же нужны трупы. Не обязательно наши, но трупы.

— Да. Это проблема. Где нам взять трупы?

И снова повисло молчание. На этот вопрос ни у кого из них двоих не было ответа.

— Хорошо, что немецкий хорошо знаешь. Я кое-что придумал, — пробормотал Арн.

— Что?

— Потом расскажу. Итак, сейчас едешь в Москву с теми же документами, что и приезжал. Там, возле того детского дома, где работала Роянская, встречаема завтра в три часа дня. Я расскажу тебе про свой план. Договорились?

— Хорошо.

Москва, СССР

Двадцать четвертое августа. Три часа дня. Анатолий Павлович Мамонтов стоит на крыльце детского дома, где они с Арном Риппаром договаривались о встрече.

Мамонтов здесь, а вот Арн, видимо, не пришел.

Он простоял три часа, но никого не было. Он только собрался выходить, как вдруг из здания вышла молодая девушка и протянув руку с каким-то конвертом, спросила:

— Вы Мамонтов?

Какой-то детский ее голос заставил его улыбнуться.

— Да, я.

Он взял конверт. Она опять вошла в здание.

Анатолий Павлович вскрыл конверт. Там было письмо от Арна.

"Анатолий Павлович, когда ты будешь читать эти строки, я уже буду мертв. Всю жизнь я был наивным дураком, думал, что в Секретной Службе пытаются предотвратить войны. Но я ошибался. Боже, как я ошибался! Меня уже почти поглотила эта жизнь ради исполнения воли Гитлера! Я не могу так больше! Я хочу освободиться! Я ошибался, они мне наврали, что они пытаются предотвратить войны! Они и развязывают войны! И вот, тем, что я не стал искать Веру Роянскую, я отомстил им за лож! Всем отомстил! Всем, кто хотя бы думал о процветании Третьего рейха! Ведь теперь проигрыш Германии еще не в начавшейся войне очевиден. Но это еще не все. Ты должен жить, чтобы предотвратить грядущий хаос! Мир висит на волоске! Скоро Третий рейх станет самым могущественны государством! Если все получится, то Третьему рейху будет принадлежать не только СССР, но и некоторая часть Европы! Ты должен предотвратить это!

Вместо твоего тела я забрал тело какого-то бомжа из подвала.

Нацисты во всю занимаются созданием атомной бомбы. Спаси всех. Арн".

* * *

Вера вышла из жилого дома и, оглядываясь, пошла в сторону магазина. Двадцать пятое августа.

Она боялась, но стояла на своем. В конце концов, если она и даст сейчас препарат, то уже все равно поздно. Что бы препарат заработал нужна неделя. Если оживлять кого-то, то лекарство действует в течении трех-пяти часов, а если бессмертие пытаться достичь, то нужна неделя. Как только человеку сделают укол, он отключается. Умирает. Но лишь на неделю. Через пять-семь дней человек просыпается. После укола у подопытного развивается иммунитет на самые разные болезни, включая онкологию!

Единственное, чего она не хотела, чтобы ее нашли.

На крыльце магазина стояла огромная толпа. Это была очередь. Она стала в конец и начала прислушиваться к людским разговорам.

— У меня дочка в этом магазине работает, она мне сказала, что сюда хлеб привезли! Представляешь? И сахар еще к вечеру должны привезти! — послышался женский голос.

— Ой, неужели! Сахар привезли! Я-то думала, что уже и не попробую его на своем веку! — послышался второй голос.

— Не правильно это! Ей, значит, дочка сказала, что хлеб с сахаром будет, она и прибежала первее всех! Она, значит, сахар-то успеет купить! У меня пятеро детей, а они даже вкуса сахара не знают! — возмущенно кричал третий, мужской голос.

— Слушай! Фомич! Ты чего возмущаешься! — послышался возмущенный первый голос. — Я всем говорила. К тебе первее прибежала, чем к остальным! Кто ж тебе виноват, что ты пришел сюда поздно! Не Константиновна виновата, а ты сам! Слыш, Фомич?!

— Мария, не надо кричать на него. У него сердце слабое, — послышался второй голос.

— Ой! А у нас сердце не слабое! — воскликнула Мария.

Дальше была тишина. Из магазина кто-то вышел, и Фомич пулей влетел в магазин. Это была очередь Марии.

— Ха! Видали?! Вот вам и сердце слабое! Бегает быстрее моего сына! — возмутилась, размахивая руками, Мария.

Вера стояла и улыбалась.

… Неужели, я такой же буду, думала она. Нет, я не буду такой. Я уколола себе этот препарат и постарею не скоро. Точно, не в этом веке.

Вдруг за руку ее кто-то дернул. Она попыталась повернуться, но передумала. Этот кто-то шепотом пробормотал на ухо:

— Не поворачивайтесь. Вот я и нашел вас, Вера Андреевна.

Она немного повернула голову и тоже прошептала в ответ:

— Кто вы? Что вам от меня надо?

— После магазина придите к себе домой, я скажу, кто я и мы поговорим о кое-чем важном.

В очереди она простояла еще два с половиной часа. Потом, вместе с пакетом, она поспешила на вокзал. Этот тип, кем бы он ни был, сидит в ее квартире. Нельзя туда идти. Нужно срочно уходить! Нужно покупать билеты на ближайший поезд и уезжать отсюда! Уезжать и больше не возвращаться!

Она, почти бегом, добралась до вокзала. Людей там было много. Хорошо, можно затеряться в толпе и ее никто не заметит!

В кассу, за билетами тоже была очередь. Не такая большая, конечно, как в магазин, но и не маленькая.

Вдруг ее опять кто-то схватил сзади за правую руку.

— Ой, ой, ой. Я знал, что вы именно сюда и пойдете.

— Послушайте, что вы от меня хотите? — возмутилась Вера.

— Всего лишь поговорить. Я знаю про вашу тайну. Я не собираюсь вас убивать или разглашать ваши тайны.

— О чем вы так хотите поговорить? Препарата нет.

— Я знаю, что вы его приняли. Мне не нужен ваш препарат. Это в ваших интересах.

Вера приняла очень странное для себя решение — она решила поговорить с этим типом. Она не чувствовала опасности от него. Ей хотелось ему довериться. Она вышла из очереди и пошла за ним. Он был в деловом костюме и зимних перчатках.

Когда они пришли в сквер и сели на скамейку, он повернулся к ней лицом и она его узнала. Это был Анатолий Павлович Мамонтов.

— Вы?! — удивилась Вера.

— Да, я, — спокойно ответил Мамонтов.

— О чем вы хотите поговорить? — спокойно спросила Вера.

— Вера Андреевна, я скрываюсь, как и вы. Меня считают умершим. Арн Риппар погиб, защищая меня и вас. А еще он предупредил меня кое-о-чем страшном, что может случиться очень скоро. Он попросил, чтобы я предотвратил это.

Она отвернулась от него.

— Так, в чем дело?

— Все не так просто. Мне нужна помощь, один я не справлюсь. У меня есть план. Но чтобы спасти пол Европы мне нужна вы. Я умоляю вас! Пожалуйста! помогите мне! — просил Анатолий Павлович.

Вера смотрела в небо, а когда лн перестал говорить, стала смотреть на него и произнесла:

— Хорошо. Но я соглашаюсь не ради спасения, а ради приключения.

— Благодарю вас! Вас ждут интересные приключения!

— Для начала я хочу выслушать ваш план. Или у вас его нет?!

— Есть, конечно!

— Так, изложите мне его.

— У меня есть друг, в нашей Секретной Службе, его зовут Виктор...

— Меня не интересует, как его зовут.

— Друг. Так. Он сделал снотворное, которое вырубит всех, на кого им брызнешь. Спать они будут в течении десяти-пятнадцати часов. За это время мы успеем уничтожить всякое упоминание об Урановом проекте.

— А зачем я?

— Видите ли, нам нужен кто-то, кого пустят внутрь базы, где создают атомную бомбу.

— Так, в чем проблема? Отправьте своего друга.

— Он работник советской лаборатории, а база в Германии. Вы приедете, якобы сдаваться, а на самом деле распространяешь это снотворное.

Вера посмотрела на него, словно он сказал ей что-то ужасное и невыполнимое. Хотя, ее план и был для нее ужасным и невыполнимым. Ведь получается, что она должна идти к тем, кто хочет ее смерти.

— Мне не нравится ваш план! Да, и дурацкий он какой-то, — высказалась Вера.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Почему он дурацкий?

— Много вопросов.

— И каких же, например?

— Например, зачем нацистам вести меня-предательницу на сверхсекретный объект?

— Вы скажете, что уран плохо влияет на ваш препарат. Что из-за урана могут появиться ужасные побочные эффекты, — предложил Мамонтов.

— Ну, это же бред! — засмеялась Вера. — Они сразу все поймут!

— Тогда импровизируйте.

— Нет! Я хочу идти на смерть с планом. Хоть и никчемным, но планом. Продуманным планом, а не придуманным за пять минут!

Он улыбнулся.

— И что вы предлагаете?

— Придумать план вмести.

Он опять улыбнулся.

— И что же вы предлагаете? — поинтересовался Анатолий Павлович.

— Надо подумать.

Думали они около часа. Идеи у них обоих были ода лучше другой. Потом вдруг Анатолий Павлович взбесившись, воскликнул:

— У нас мало времени! Счет идет на часы!

— Сомневаюсь.

— Чего?

— Потому что бомбу, да еще и атомную, лучше использовать в разгар или в самом начале войны. Арн Риппар говорил, что войну Гитлер планирует начать в сентябре. У нас еще есть немного времени.

Он поразмышлял и одобрительно покивал головой.

— Ну, тогда у нас в запасе пять-семь дней. Нам нужно что-то предпринять до начала войны, — проговорил Мамонтов.

Она заулыбалась.

— Что, если я предложу свой план?

— И какой же?

— Пока я работала на Третий рейх я познакомилась с прекрасным человеком по имени Эрик.

— Это же мой информатор! - воскликнул Анатолий Павлович.

— Я в курсе. Он все сказал мне, он доверенное лицо всего немецкого правительства. Его не задумываясь отпустят на секретную базу! Я должна связаться с ним.

— И как Вы с ним свяжетесь? Что будет дальше?

— Дальше он воспользуется вашим планом.

Поиск по сайту: