В старом подвале

К нам постепенно вернулось мужество. Мы решили осмотреть дом. Моника хотела сначала позвонить в полицию, но это можно было сделать и потом. Сейчас нами владела жажда приключений. Мы осторожно начали обход. Прошли по всем комнатам. Везде царило такое же разорение, но в остальном ничего необычного мы не обнаружили.

— Вы заметили, как издалека доносился лай Бианки, когда она вошла в дом? — спросил Марсель. — Тут должен быть глубокий подвал.

— Может быть, и настоящее подземелье, — сказала Моника и сама задрожала от страха.

Я рассмеялась, хотя и мне было не по себе. Мы еще раз обошли дом, чтобы найти вход в подвал. Наконец мы обнаружили нужную дверь. Она находилась под лестницей и выглядела, как дверца обычного шкафа. Дверь была прикрыта, но не заперта. Мы осторожно заглянули внутрь. Вниз вела крутая лестница. Поискали выключатель, но ничего не нашли.

— В комнате я видела свечи, — вспомнила я. Марсель кивнул. Мы быстро принесли свечку. Моника зажгла ее, пытаясь в то же время удержать нас от дальнейших поисков:

— Вы же не собираетесь в самом деле туда спускаться? Я не пойду ни за что!

— Ладно, — решил Марсель, — тогда жди нас наверху с Вилли и Наполеоном. А мы с Кирой берем Бианку и Мани и осмотрим подвал.

Я с удовольствием осталась бы с Моникой, но одновременно было очень любопытно, что же мы обнаружим внизу. И не хотелось давать Марселю повод посмеяться надо мной. Ведь он только-только начал принимать меня всерьез. Мы медленно спускались по ступенькам. Подвал, наверное, был очень старым. Стены из голого камня в колеблющемся свете свечей выглядели таинственно.

И вот мы внизу. Это было большое помещение, заваленное всякой рухлядью, со множеством стеллажей вдоль стен, на которых стояли консервы и маринады. Потолок низко нависал над головой. Марселю даже пришлось пригнуться. Мы осторожно оглянулись. Я не замечала ничего необычного.

— Ничего нет, — прошептала я.

Но Марсель указал на маленькую дверцу в стене за стеллажами. Молодец! Я бы ее ни за что не заметила. Мы сдвинули стеллаж, стараясь, чтобы с него не упала ни одна банка. Дверца оказалась запертой. На лице Марселя ясно читалось разочарование:

— Ничего не поделаешь. А жаль. Очень хочется узнать, какие секреты скрываются за этой дверью.

— Наверное, там спрятано сокровище, — на ходу придумала я.

— Ну да, там лежит столько же денег, как в форте Кнокс, — усмехнулся Марсель.

В этот момент Бианка ткнулась носом мне в ногу. В зубах у нее что-то темнело. Я присмотрелась внимательнее. Это был ключ. Бианка вильнула хвостом и положила ключ на пол.

— Умная собачка, — похвалила я. — Ты, наверное, часто приносила ключ для своей хозяйки.

Марсель медленно открыл ключом дверь. Мы посветили туда свечой. Открывшееся нашим глазам помещение было гораздо меньше первого, и в нем ничего не было, кроме старого сундука, сколоченного из крепкого дерева и обитого железом. Сундук был заперт на замок. Марсель подошел и осмотрел его.

— Я открою его за секунду, — засмеялся он. — Детская задача. Я слегка сомневалась, имеем ли мы право заглядывать в сундук. Но Марсель уже вытащил свой перочинный ножик и принялся ковырять замок.

— И ты занимаешься развозкой булочек, — засмеялась я. — Да ты же настоящий преступник.

— В этом деле я был бы не последним, — ответил он. Он откинул крышку, заглянул внутрь и присвистнул: — Ого, теперь мне понятно, что здесь хотели найти взломщики.

Я тоже заглянула в сундук. Там лежала целая гора бумаг, толстая пачка пятисотевровых купюр, аккуратные стопки золотых слитков. Слитки меня прямо ослепили. Не верилось, что они, в самом деле, золотые. Марсель был прав. Именно это, видимо, искали взломщики.

— Что нам делать? — озабоченно спросила я. — Оставить все здесь? А вдруг взломщики еще вернутся? Марсель ненадолго задумался:

— Да, ты права! Обязательно нужно вызвать полицию, и она возьмет сокровища под охрану. Но сначала мы точно запишем, что находится в сундуке. Предосторожность не повредит:

Мы взялись за работу. Все было тщательно пересчитано и записано. Когда все было готово, мы еще раз пробежали список: пятьдесят тысяч евро пятисотевровыми купюрами, двадцать пять золотых слитков, семьдесят восемь золотых монет, сто шестьдесят три сертификата, папка с письмами и выписками из счетов, мешочек с шестнадцатью драгоценными камнями, золотая цепочка и семь золотых колец.

Марсель спрятал список в карман и пообещал, что перепишет его для меня еще раз. Мы единодушно решили, что и сами бы не отказались владеть таким богатством.

— А госпожа Трумпф здорово богатая, — удивлялась я. Она, правда, и сама об этом упоминала. Но увидеть все эти сокровища своими глазами — совсем другое дело. — Только почему она хранит все это здесь, внизу?

— Все богатые люди поступают так же, — учительским тоном объяснил он. — Готов спорить, что у нее есть еще очень, очень много денег, которые она куда-либо вложила. А здесь она хранит, наверное, аварийный запас.

— Многовато что-то для аварийного запаса, — засомневалась я.

— Но достаточно, чтобы с этим играть. Вспомни Скруджа Мак-Дака. Его любимое занятие — купаться в деньгах.

Я вспомнила прочитанные мной комиксы. И то, что лама всегда посылала меня мыть руки после того, как в них побывали деньги.

— Наверное, богачи вовсе не считают деньги грязными, — подумала я вслух.

— Я тоже думаю, — согласился со мной Марсель, — что госпожа Трумпф испытывает удовольствие, когда время от времени заглядывает в свой сундук. Я бы, во всяком случае, испытывал.

Я улыбнулась, представив себе, как старушка спускается в подвал, отпирает сундук и играет с золотыми слитками и денежными купюрами. "Наверное, мне бы понравилось даже просто чистить монеты и слитки", — подумала я.

Вдруг Мани залаял. Бианка тут же присоединилась к нему. Обе собаки стояли спиной к нам, принюхивались к двери и лаяли все громче. Марсель подошел к двери и крикнул:

— Моника! Это ты? Иди сюда, мы теперь знаем, что искали преступники!

Мани и Бианка перестали лаять и зарычали. Марсель заволновался.

— Что могло случиться? — спросил он. — Собаки не стали бы рычать на Монику.

Нас охватил ужас. В подвале раздались мужские голоса. На Мани шерсть встала дыбом.

— Спокойно, Мани, спокойно, — шептала я.

Но он не успокаивался и все продолжал рычать. Голоса приблизились и стали громче. Деваться нам было некуда. Мы увидели, что по большому подвальному помещению блуждает луч фонаря. А потом луч оказался направленным прямо мне в глаза. Я закричала.

— Гляди-ка, кто это здесь? — прозвучал низкий голос.

— Не ваше дело! — упрямо крикнул Марсель. Свет фонарика так слепил нас, что ничего не удавалось разглядеть. Потом раздался второй голос, еще ниже и грубее первого.

— Вы что-нибудь нашли? Это сбережет нам много времени! Фонарь теперь освещал сундук. Один из мужчин изумленно вскрикнул:

— Бернд, ты только посмотри. Девочка права. Здесь целое состояние.

— Не трогайте ничего своими грязными руками! Это принадлежит не вам, а одной старой женщине! — я задыхалась от гнева.

— Вы что-то путаете, барышня. Мы хорошие, — засмеялся первый голос.

Фонарь осветил обладателя второго голоса, и мы увидели, что это — полицейский.

Марсель, как всегда, первым пришел в себя. Я нервно смеялась. Только сейчас я поняла, в каком напряжении находилась. Теперь, когда опасность миновала, силы покинули меня. Я села на пол.

— Ваша подруга позвонила своему отцу, и он вызвал нас, — сказал первый полицейский.

Это все объясняло.

— А где Моника? — спросил Марсель.

— Она наверху, со своим отцом и другими полицейскими. Один из полицейских вышел в большой подвал и крикнул своему коллеге, стоявшему на ступеньках:

— Все в порядке! Дети здесь, с ними ничего не случилось. Мы все вместе поднялись наверх. В коридоре и гостиной было не меньше десятка полицейских. Здесь же был и отец Моники. А сама Моника испуганно прижималась к нему.

Она рассказала нам, что долго ждала, потом начала тихонько звать нас. Не получив ответа, она решила, что с нами, наверное, что-то случилось, и позвонила домой.

Моникин папа строго смотрел на нас:

— Нельзя же быть такими легкомысленными! Вы должны были сразу вызвать полицию.

Ответить было нечего. Конечно же, он был прав. Я смотрела на Монику, и мне было жаль ее. Ей, наверное, было очень страшно одной. Мы совсем забыли о времени, пересчитывая сокровища.

Вызвали слесаря, чтобы отремонтировать дверь. Сундук, с ценностями увезли в полицию. Но у полицейских оставалось еще много работы. И нам пришлось ответить на множество вопросов. С нами полицейские были очень приветливы и даже хвалили. Они говорили, что это мы заставили взломщиков обратиться в бегство.

Мы с Марселем гордо смотрели друг на друга. Полицейский автомобиль отвез нас домой. Мама уже волновалась и стояла у окна, когда мы подъехали. Увидев, что мы выходим из полицейской машины, она приготовилась к худшему.

Впрочем, полицейские быстро все объяснили. Потом они отвезли по домам Марселя и Наполеона. Мама позвонила своей сестре, маме Марселя, и господам Ханенкамп. Она не хотела, чтобы они испугались так же, как она, увидев перед своим домом полицейский автомобиль.

Я подробно рассказала родителям обо всем, что случилось. От возбуждения я все равно не могла бы заснуть. И вновь пришлось выслушать, что нам следовало сразу вызвать полицию и ничего самим не предпринимать.

Мои родители не понимают…

На следующий день в школе было настоящее светопреставление. Моника уже успела рассказать о нашем приключении, и все горячо его обсуждали. Других тем для разговора в тот день не было. Меня тоже поздравляли. Некоторые мальчишки говорили:

— Тебе повезло, ты пережила такое приключение! Вот было бы здорово, если бы и со мной случилось что-нибудь похожее.

Не знаю, так ли уж мне повезло. Во всяком случае, мне казалось, что ничего бы не приключилось, если бы не затея с копилками мечты. Я не стала бы искать работу и не познакомилась бы с Ханен-кампами. Ханенкампы не рассказали бы обо мне госпоже Трумпф, а госпожа Трумпф не поручила бы мне ухаживать за Бианкой. Похоже, прав наш мудрый учитель истории, когда говорит:

— Удача при ближайшем рассмотрении оказывается всего лишь результатом большой работы и тщательной подготовки.

Во всяком случае, мы с Моникой несколько дней были героями школы. К нам приходил даже фотограф из местной газеты, и на следующий день наши снимки были напечатаны, и было подробно описано, какими смелыми мы оказались: Жаль только, что на фотографиях не было с нами Марселя. Мама с папой, читая газету, очень гордились нами. И всем рассказывали о происшествии.

Однажды утром, работая над журналом успеха, я вновь вспомнила об этой истории. Конечно, это было замечательное приключение, и я им гордилась. Но у меня появилось стойкое ощущение, что вся моя предыдущая жизнь состояла из одного-единственного приключения. Это было очень забавно.

Я заметила, что многое изменилось с тех пор, как я стала интересоваться деньгами. Моя жизнь стала увлекательнее. Я познакомилась со многими новыми людьми. У меня были даже интересные разговоры со взрослыми. Я многому научилась — и это было совсем не так, как в школе. Все это было мне действительно интересно, потому что я знала, что это понадобится в жизни. Куда увлекательнее учиться тому, как зарабатывать деньги на поездку в Америку, чем на уроке истории заучивать сухие сведения о Карле Великом. На некоторых уроках я стала внимательнее, чем прежде. А занятия английским начали доставлять настоящее удовольствие, потому что я знала, что мне это скоро понадобится.

Я начала думать о вещах, которые раньше были мне безразличны. И самое важное — мне все это очень нравилось. У меня появилось ощущение, что речь идет не только и не столько о деньгах, сколько о том, что каждый день стал интересным; я поняла, как много возможностей вокруг. И стала задумываться об этом. Многое стало понятным благодаря журналу успеха. Я давно уже записывала не только мои успехи, но зачастую и то, что к ним привело. Я обнаружила, например, что я смелая. Неважно, что я боялась. Ведь господин Ханенкамп объяснил мне однажды, что и смелые люди испытывают страх. Смел тот, кто боится, но, вопреки своему страху, идет вперед.

Я готова была много работать, но работа должна доставлять мне удовольствие. Родители всегда утверждали, что я ленива. Но это было правдой только отчасти, потому что теперь я стала усерднее. Я работала каждый день с тремя собаками, кормила и расчесывала их, водила гулять и дрессировала. Это было нелегко, но мне это нравилось.

И впервые у меня появилось ощущение, что я выкладываюсь на совесть. Наверное, в этом и было главное отличие. Раньше я говорила: "Если бы я достаточно много занималась, то стала бы очень хорошей ученицей", — и сама знала, что это только отговорка. Теперь, когда я старалась по-настоящему, отговорок больше не было. И стало видно, на что я способна в действительности.

Больше того, я стала делать вещи, которые, в сущности, делать еще совсем не умела. Например, зарабатывала деньги. Только начав это делать, я узнала, что способна и на это.

Следующие несколько дней пролетели незаметно. Я много занималась с собаками, несколько раз у меня были интересные беседы с Марселем, с Ханенкампами и господином Гольдштерном. Я задавала много вопросов и узнавала много нового.

От господина Гольдштерна я получила чек более чем на полторы тысячи евро. Мне все еще казалось странным получать деньги за заботу о Мани. Ведь я делала это с огромным удовольствием. Но господин Гольдштерн объяснил:

— Если бы ты потеряла свою собаку, ты бы тоже радовалась тому, что кто-то за ней ухаживает. И именно то, что ты заботилась о Мани, не рассчитывая на награду, делает твою работу такой ценной.

Я вынуждена была согласиться: нигде Мани не жилось бы лучше, чем со мной.

Одним словом, я отнесла чек в банк. И разделила деньги так, как и собиралась. Половину, семьсот пятьдесят евро, я положила на свой счет, чтобы росла моя "курица". Еще столько же я получила наличными и положила по триста евро в копилки мечты, а сто пятьдесят евро оставила себе на расходы. Это было замечательно — положить триста евро в американскую копилку и еще столько же в копилку для компьютера. Мне очень хотелось позвать маму, чтобы она посмотрела на это. Но потом я решила приготовить ей сюрприз.

Получив деньги от Ханенкампов, я разделила их по той же схеме.

Я получала от них по два евро в день плюс десять евро за каждый трюк, которому научу Наполеона. Иногда я позволяла себе роскошь нанять Монику и платила ей половину того, что получала сама.

Сначала мне это казалось не очень справедливым. Ведь мне ничего не приходилось делать. Всю работу выполняла Моника, но при этом я получала столько же, сколько и она. Но Марсель как-то сказал:

— Работа сама по себе стоит не больше половины того, что за нее платят. Остальное — это цена идеи и мужества, нужного для ее осуществления.

Я объяснила это Монике и предложила ей самой поискать работу с собакой вроде Наполеона. Но она ответила, что никогда не решится с кем-нибудь заговорить об этом. И потом, она получает семьдесят пять евро в месяц карманных денег. Так что она довольна.

А я решила, что своим детям ни за что не стану давать так много карманных денег. Но зато я научу их вести журнал успеха и самостоятельно зарабатывать. И чем раньше, тем лучше.

Одно только меня смущало. Беседы с Мани становились все реже. У меня было столько дел, и я так часто разговаривала с Марселем, с супругами Ханенкамп; да и встречи с господином Гольдштерном отнимали все больше времени. Из-за всего этого я и Мани почти не бывали больше в нашем убежище. Конечно, мы с ним ходили гулять и играли друг с другом. Но разговаривали мы все меньше. На многие вопросы, которые я собиралась задать Мани, мне уже ответили господин Гольдштерн и другие новые знакомые.

Мани, казалось, это совсем не огорчало. Наоборот, он находил, что все в порядке, и наслаждался покоем. Ему нравилось, когда с ним обращались, как с самой обыкновенной собакой, и он с удовольствием проводил время с Наполеоном и Бианкой. С ними он веселился от души. И когда они играли все вместе, Мани казался таким же, как остальные собаки, "нормальным" псом. Я утешалась тем, что так, наверное, и должно быть.

Мама, папа и я сидели за столом. Они не произносили ни слова и угрюмо смотрели в свои тарелки. Так они всегда выглядели, если ссорились. Я давно решила еще раз попытаться поговорить с ними о долгах и хорошенько проштудировала список советов, полученных от Мани. Но сейчас, похоже, был неподходящий момент.

Папа прервал молчание:

— Кира, я видел выписку из твоего счета. На нем лежит уже много денег, — он пытливо посмотрел на меня. — Очень много денег, — добавил он со значением.

— Я получила их от господина Гольдштерна за то, что так хорошо ухаживала за Мани, — ответила я.

— Вот видишь, всему есть нормальное объяснение, — мама, кажется, испытывала облегчение.

— И семьсот пятьдесят евро ты взяла наличными, — продолжал папа. — Можешь ты сказать, что ты с ними сделала?

Мне стало неуютно. Не то, чтобы у меня была нечистая совесть, но я почувствовала, что мне не доверяют. Причем незаслуженно.

Я заставила себя сохранять спокойствие и объяснила, как заработала свои деньги. И рассказала, что распределяю все мои доходы. Половину для моей "курицы", сорок процентов на исполнение желаний и десять процентов — на мелкие расходы. Конечно, пришлось снова рассказать историю про курицу и золотые яйца, иначе родители ничего бы не поняли.

Папа с удивлением смотрел не меня. Но теперь, получив объяснение, он успокоился. А мамина улыбка выражала гордость: "Я понимаю свою дочь". Папа вздохнул:

— Я бы хотел, чтобы у меня тоже была возможность так распределять свой доход.

— А почему ты этого не делаешь? — спросила я.

— Потому что все наши деньги мы вынуждены тратить, — объяснил он. — Как ты думаешь, откуда берутся деньги, чтобы оплачивать дом, еду, электричество и все остальное?

— Но те деньги, что ты не тратить на эти цели, ты мог бы делить так, как это делаю я. Даже если остается всего десять процентов, эти десять процентов тоже можно распределить. — Я была убеждена, что это возможно.

— У нас ничего не остается. Я не могу отложить ни цента, — проворчал папа. — Больше половины доходов у нас уходит на выплаты по кредитам.

— Но взносы по кредитам должны быть как можно меньше, — решилась я на новую попытку.

— Да что ты понимаешь в кредитных договорах!? — не выдержал папа.

— Ну, во всяком случае, моя дочь разбирается в том, как зарабатывать, — поспешила мне на помощь мама.

— Ей просто-напросто повезло, — съехидничал папа.

— А наш учитель истории всегда говорит, — заметила я, — что при ближайшем рассмотрении везение оказывается ничем иным, как результатом тщательной подготовки и усердной работы.

Папа глядел на меня задумчиво. Похоже, я все-таки задела в нем какую-то струнку. Кстати, надо отметить, что мой папа, в сущности, очень хороший человек. Только у него, к сожалению, есть плохая привычка делать всех и вся ответственными за свое положение. Поэтому он чувствует себя жертвой и считает, что другим просто везет. Но сейчас его позиция чуть-чуть поколебалась.

— Один бизнесмен, которому я поставляю товар, тоже что-то говорил о везении. Как это… Ага, он говорил: "Один раз везет только дуракам. Умным везет всегда". Тогда я не понял, какое отношение имеет везение к уму. А теперь вижу в этом смысл. Если везение — результат подготовки и работы, то мне везет тем больше, чем больше я готовлюсь и работаю.

Мама не успевала следить за его мыслью:

— И как же ты готовишься к тому, чтобы зарабатывать больше? — спросила она у меня.

Я рассказала про журнал успеха, в котором делаю записи каждое утро. И как будто мимоходом упомянула о том, что шофер и другие служащие господина Гольдштерна делают то же самое.

— Что это им дает? — не понял папа.

— Сколько мы зарабатываем, зависит от нашей уверенности в себе. А уверенность в себе зависит от того, на чем мы концентрируемся: на том, что можем сделать, или на том, чего сделать не можем. Без моего журнала успеха я бы не начала думать о том, где и как могу зарабатывать.

Папа тихонько кивал головой. Я бы не удивилась, узнав, что он уже начал втайне вести свой собственный журнал успеха. Но, конечно, он бы не решился так сразу в этом признаться.

Я почувствовала, что сейчас он готов понять мою идею, и спросила:

— Папа, а почему бы тебе не поговорить о своих финансах с господином Гольдштерном?

— Не думаю, чтобы ему это было интересно, — засомневался он.

— Я однажды уже говорила с ним об этом, — заторопилась я, — и он сказал, что был бы этому рад. — И, чтобы облегчить папину задачу, добавила: — Это позволит господину Гольдштерну сделать для тебя что-нибудь в благодарность за то, что мы приютили его собаку.

— Но о деньгах не говорят, — процитировала мама одну из тех банальных поговорок, которые помнила еще с той поры, когда сама была ребенком.

Я не сдавалась:

— Вы когда-нибудь задумывались, как часто за этим самым столом говорили о денежных проблемах? И всегда речь шла о том, чтобы найти выход лишь на короткое время. Было бы разумнее однажды поговорить о настоящем, долгосрочном решении этого вопроса.

Мама и папа многозначительно переглянулись. Если бы я совсем еще недавно сказала что-либо подобное, у нас уже бушевала бы настоящая гроза. Но теперь родители начали принимать меня всерьез. Они по-настоящему прислушивались к моим словам и задумывались над ними. А я поняла, как важно уметь зарабатывать деньги и правильно с ними обращаться, если хочешь, чтобы к тебе относились серьезно.

Мама первой согласилась на разговор с господином Гольдштерном. Думаю, это потому, что она до сих пор не была с ним знакома и ей было попросту любопытно. Итак, я позвонила ему и договорилась о встрече с моими родителями.

В душе я ликовала. Теперь можно быть уверенной, что господин Гольдштерн поможет им. То есть, мысленно поправилась я, он покажет им, как они сами могут себе помочь.

Поиск по сайту: