Язык – явление социально-индивидуальное,

речь – явление индивидуально-социальное.

Индивидуальность языка заключена в способе его хранения в мозгу человека. Социальность речи – в социальной ориентированности коммуникативного акта.

Один из позднейших вариантов преодоления антиномии язык-речь через трихотомию является введение Ю.Н. Карауловым понятия «ассоциативно-вербальной сети». «Любое слово в нашем сознании, в памяти, точно так же, как и в речевой цепи, не существует... в отдельности: оно десятками, сотнями «нитей» тянется к другим словам» (Караулов1994:191), представляя собой узел АВС.

АВС способ хранения языка в памяти ЯЛ в форме сети отношений, каждый элемент которой, слово и словоформа, находятся в парадигматических и синтагматических и собственно ассоциативных связях со множеством других слов и словоформ.

Особенность АВС состоит в том, что в ней единицы и правила пользования ими «представлены синкретично с самим материалом в образцах, моделях, прецедентных употреблениях» (Караулов, Коробова 1993:18). Это объясняется тем, что АВБ представляет языковую способность человека, т.е. язык-способность, занимая промежуточное положение между текстом (который может быть создан носителем языка) и системой (как результатом научного абстрагирующего обобщения – вспомним Щербу). Иначе говоря, АВС, соединяя язык с носителем,представляет его в предречевой готовности, т.е. обладает индивидуально-социальной природой. Представим это в виде схемы:

язык (система языка) - социальное

↓

ассоциативно-вербальная сеть (предречевая готовность) – социально-индивидуальное

↓

речь (текст) - индивидуальное

Таким образом, изначально существующая в языке антиномия индивидуального и социального, надындивидуального дает возможность различной интерпретации соотношения этих двух начал в языке, от резкого разрыва и абсолютизации одной из сторон до гибкого их представления в разных трихотомических моделях.

В заключение разговора об антиномиях языка как проявлении его внутренней противоречивости и сложности, необходимо добавить, что сложность языка как объекта лингвистики этим не исчерпывается. Достаточно упомянуть необходимость обращаться при анализе языковых механизмов и языковых значений к логике и психологии, семиотике и социологии. Лингвистика по сути своего объекта «обречена на полипарадигмальность», если иметь в виду множественность «малых парадигм» (Кубрякова 215).

Язык как особая знаковая система

Знаком вообще называют звук, графическое изображение, жест или движение, и даже предмет, который регулярно используется в данном коллективе для передачи информации, условно за ним закрепленной.

Семиотическая концепция языка начинается с Соссюра, хотя термин знак по отношению к слову употреблялся и ранее. Так, еще в середине прошлого века Крушевский определял язык как систему знаков. О слове как знаке, замещающем для говорящего представление о предмете, вещи, писал Фортунатов. Однако только Соссюр придал знаку методологическую значимость и сделал теорию знака основой своей языковой концепции.

Он определяет знак как ассоциацию акустического образа и понятия, или означающего и означаемого.

означающее

означаемое

Важно, что у Соссюра обе стороны знака психичны. В связи с этим его обвиняли в дематериализации знака, но без материи знак не может быть использован, не может быть воспринят как знак чего-то. Однако надо иметь в виду, что Соссюр разводил язык как психическое явление (по сути, языковую компетенцию) и речь, которая имеет материальную форму. Таким образом, материя знака, по Соссюру, - область речи. Она для него не является важной уже и потому, что может быть в принципе различной. Но для того, чтобы звучание или графическое изображение были признаны реализацией одного и того же языка, они должны подчиняться неким общим законам – законам формы, которые стоят над материей.

Главное свойство языкового знака – его произвольность. Это значит, что означающее абсолютно не зависит от материальной природы предмета, знаком которого он служит, и – в принципе – может быть любым. В современной науке это свойство знака стали называть условностью. Исключение составляют слова-звукоподражания, в которых корень состоит из звуков, приблизительно передающих звуки природы: шипеть, шуршать, шелестеть, свистеть, грохотать и т.п. Но и в этом случае носители разных языков по-разному передают звуками своего языка одни и те же природные звуки, т.е. слышат мир звуков как бы сквозь фильтр своего языка. Например, в книге Льва Успенского «Слово о словах» приводятся варианты кряканья утки и кваканья лягушки: русская лягушка «говорит» «ква-ква», т.е. квакает, а датская лягушка в известной сказке Андерсена «говорит» «брекке-кекке-кекс». Таких слов в языке сравнительно немного, и они не определяют природы языкового знака в целом.

Э. Бенвенист, развивавший знаковую концепцию языка, усмотрел здесь некоторую непоследовательность Соссюра. Судите сами: если обе стороны знака психичны и означающее – это понятие (т.е. идеальная сущность), то о какой связи означаемого с предметом можно говорить?

Есть и другая проблема, которую видел сам Соссюр: «основной принцип произвольности не препятствует в каждом языке различать то, что в корне произвольно, т.е. немотивирован, от того, что произвольно лишь относительно. Только часть знаков является абсолютно произвольной; другая же часть мотивируется другими знаками» [163]. Соссюр интерпретирует это известное любому языку явление мотивированности слова как внутриязыковую, внутрисистемную мотивированность одних знаков другими знаками, каждый из которых в конечном счете условен. Это, конечно, справедливо, поскольку всякое новое слово возникает не на пустом месте, а на основе уже существующих и тем самым вписывается в уже существующую систему (эту мысль еще в средине прошлого века высказывал Потебня).

Но ведь мотивированность – это еще и когнитивный процесс, что прекрасно было показано Потебней который писал, что внутренняя форма слова показывает, как представляется человеку его собственная мысль о называемом предмете. Соссюр эту проблему обходит, как обходит и проблему лексического значения в целом, как проблему экстралингвистическую. Однако справедливость требует отметить, что именно он обратил внимание на факт принципиального неравенства значение целого сумме значений составляющих (т.е., выражаясь современным языком, значение невыводимо из мотивированности - пример с подснежником).

Однако знаком пользуется коллектив, что ограничивает абсолютную произвольность знака («все равно как именовать») некоей договоренностью, негласной конвенцией, действующей в пределах данного коллектива («как принято именовать»): поэтому для отдельного члена данного языкового коллектива знак, будучи условным, не может быть произвольным.

Изменчивость знака – следствие его условности, так как в принципе ничто не мешает означаемому иметь другое означающее. Вариативность, неустойчивость формы знака типична для некодифицированных форм существования языка, в частности, для диалектов (например: верхом, верхами, верхоном, верховья, верховнём, верховнями, верховнёй). Меняется на протяжении жизни языка и означающее (частично или нацело: красна - красная), и означаемое (появление новых значений, которые могут оттеснять на задний план прежние значения: красный – красивый вытеснено значением цвета), и то и другое одновременно.

Однако реальное изменение знака происходит медленно. Соссюр подробно анализирует причины устойчивости языкового знака. Главными он считает множественность знаков (разнообразие которых компенсирует возможные изменения), фактор времени («связь с прошлым ежеминутно препятствует свободе изменений») и «косность говорящей массы», которая не склонна что-либо менять и стремится говорить так, как говорили раньше. Таким образом. если причина изменчивости знака – произвольность, то причина устойчивости – в социальности языка.

Признак линейности знака, отмечаемый Соссюром, тоже внутри его концепции оказывается противоречивым, поскольку линейность может иметь лишь материальный речевой поток, а не психический (идеальный) знак. Этот признак знака можно принять лишь в том случае, если включить, как это делает современная семиотика и лингвистика в означаемое не только акустический образ (знание знака), но и само звучание или написание.

Еще один важный признак знака – это его вхождение в систему. Знак не может быть один, в крайнем варианте ему противостоит нулевой знак. Соссюра интересуют как раз те свойства знака, которые порождаются самой системой, отношение данного знака к другим знакам. Это системоприобретенное свойство знака Соссюр называет значимостью. Проиллюстрировать понятие значимости разными примерами.

Входя в языковую систему, знак занимает определенное место в парадигме (ах), за ним закрепляются определенные синтагматические связи, он находится в определенных отношениях с единицами нижестоящего и вышестоящего уровней языковой структуры.

Например, глагол видеть входит в частеречную парадигму глагола, в категориальные парадигмы глаголов несов. вида и переходных глаголов, в семантическую парадигму глаголов восприятия, в синонимический ряд с глаголом смотреть; его лексическая синтагматика свободна, а грамматическая определяется переходностью. Как производящий глагол для большого гнезда дериватов он связан с морфемным уровнем и уровнем словообразовательных моделей. Как переходный глагол, он имеет двойную субъектно-объектную актантную связь в простом предложении, а также способен вводить придаточное изъяснительное предложение, таким образом он связан и с синтаксическим уровнем языковой структуры.

Исключение материи из знака подчеркивало, что собственно материя – звуковая, графическая или какая-либо другая - нерелевантна для языка (т.е. не отражает его суть). Важно сохранение тех же системных отношений между знаками, т.е. сохранение значимостей. Отсюда известное утверждение Соссюра, что в языке нет ничего, кроме различий, но именно эти различия и образуют форму языка. Впоследствии эту идею развил главный теоретик глоссематики Луи Ельмслев: создавая свою «алгебру языка», он описал типичные для любого языка виды отношений, зависимостей (функций в математическом смысле), прежде всего отношений между планом содержания языка и планом выражения.

Вспомним еще раз, что, по Соссюру, язык принципиально ничем не отличается от других знаковых систем. Современная наука приняла идею семиотической природы языка, что оказалось особенно актуальным для 20 века с его новыми техническими задачами создания компьютерных языков. Однако в самой лингвистике дальнейшая разработка знаковой теории языка пошла в направлении разграничения языка и прочих знаковых систем и выявления специфики языкового знака и языка как знаковой системы. Антиномия «знаковость-незнаковость» предполагает не столько отрицание семиотичности языка, сколько сомнение в его абсолютной семиотичности. К этому располагали и проблемы инженерной лингвистики.

В научный обиход вошла терминологическая оппозиция «естественная знаковая система» («естественный язык») – «искусственная знаковая система» («искусственный язык»), которая достаточно точно отразила суть полемики. Дальнейший наш разговор и будет строится вокруг различия естественной и искусственной знаковых систем.

1. Термин «естественный язык» далеко не всех устраивает, так как рождает ложные биологические ассоциации, поддерживаемые спорами вокруг врожденности языковых навыков в связи с генеративной лингвистикой Хомского, поэтому точнее говорить о языке как естественной знаковой системе. Нужно, однако, иметь в виду, что в термин «естественный» здесь вкладывается значительно более простой смысл: человеческий язык не создается кем-то для каких-то целей одномоментно, но является результатом длительной био-социальной эволюции человека, если говорить о человеческом языке в целом, и результатом многовекового исторического развития, если говорить о конкретном языке. Формула «творец языка - народ» кажется банальной, но по сути она очень точна.

Искусственные знаки и знаковые системы создаются одномоментно для определенных, часто узкоспециальных целей, они имеют автора-создателя (или группу авторов), имя которого иногда даже запечатлено в названии самой системы (азбука Морзе, шрифт Брайля, кириллица).

Различие между естественным и искусственным языком хорошо видно, если обратиться к языку эсперанто. Этот язык создан в самом конце 19 века польским врачом Людвигом Заменгофом, в основу его словаря легли классические и живые европейские языки, а элементарно простая, «схематичная» и преимущественно аналитическая грамматика буквально умещается на 2-х листах. Lingvo Esperanto имел благородную цель: Заменгоф видел в нем язык-мессию, призванного спасти мир (эсперанто значит «надеющийся»), объединить «в единую семью все народы и все классы человеческого общества».

Язык сразу же привлек много сторонников, в 1-й четверти 20 века эсперантистское движение было очень мощным. На эсперанто издаются периодические издания, путеводители и туристические проспекты, в некоторых странах есть радиовещание на эсперанто. Эсперантистская библиотека в Лондоне в середине 20 века насчитывала около 30 тыс. библиографических единиц. Через сто лет, распространившись по всему земному шару в качестве вспомогательного языка общения, эсперанто приобрел некоторые черты естественного языка, испытал на себе влияние языков неевропейских народов, но остался – и навсегда останется – вспомогательным языком международного общения. (см.Эрмар Свадост. Как возникнет общий язык? М., 1968)

Искусственными знаковыми системами являются и все алфавиты. Некоторыми признаками искусственных систем обладают, как мы уже говорили, специальные терминологии.

2. Будучи естественной знаковой системой язык развивается по объективным законам и крайне плохо поддается сознательной регулировке. Искусственные знаковые системы не развиваются, поскольку у них нет внутренних стимулов развития, но могут изменяться по воле человек, что нам очень хорошо известно на примере истории русского алфавита.

3. Язык – полифункциональная система. Он призван не только передавать информацию, но и обслуживать всю мыслительную и когнитивную деятельность человека (когнитивная функция) и все многообразие коммуникативных потребностей человека (коммуникативная функция), в том числе и потребностей, мотивированных психологически (например, фатическая функция).

Искусственные знаковые системы монофункциональны: их задача передавать объективную информацию в пределах некоторой специальной области (именно это свойство сближает терминологии с искусственными знаковыми системами).

Несколько особняком стоят алфавиты и связанные с ними производные системы знаков, поскольку их цель – перевод первичной и основной звуковой материи языка в материю графическую (буква «информирует» о звуке, точнее, о фонеме), жестовую (дактилология), воспринимаемую осязанием (шрифт Брайля), электрическую (азбука Морзе).

4. Следствием глубоких функциональных различий является различие строения искусственных и естественных знаковых систем. С точки зрения знакового статуса компонентов системы искусственные системы гомогенны, язык как естественная система гетерогенен.

Гомогенность искусственных знаковых систем заключается в том, что все их элементы – суть знаки, имеющие означающее и означаемое. Даже если эти системы сложны, двуступенчаты, то они состоят на первом уровне из простых знаков, а на втором – из сложных знаков. которые являются комбинацией простых. Яркий пример тому – система химических знаков: на первом уровне знаки элементов. на втором – знаки химических соединений.

Гетерогенность естественной системы языка заключается в том. что не все ее элементы могут интерпретироваться как знаки. Безусловными двусторонними знаками являются слова и морфемы. Но фонема, лишенная значения, не является знаком чего-либо, а лишь строительным материалом для знаков. Поэтому большинство ученых (но не Пиотровский!) отрицает знаковость фонемы: Ю.С. Маслов называет их полу-знаками, Ельмслев – фигурами. Комбинациями знаков, лишенными такого признака знака, как воспроизводимость, являются словосочетания и предложения.

Следствием гетерогенности языковой системы являются иерархические отношения между единицами языка разных типов и возможность представления устройства языка в виде уровневой модели (о чем разговор еще впереди).

5. Знаки искусственных систем обладают свойством симметрии означающего и означаемого, т.е. одной форме в них всегда соответствует одно содержание и наоборот (одно-однозначное соответствие). Если эта симметрия почему-либо нарушается, то ее восстанавливают, исключая знак или вводя новый (например, исключение буквы Ъ, которая обозначала точно такую же фонему в положении после мягкого согласного, что и буква е, тогда как буква э сохранена для обозначения начальной позиции этой фонемы).

Знаки языка как естественной системы имеют тенденцию асимметрии. С. Карцевский сформулировал это как закон «асимметричного дуализма языкового знака». Суть его очень проста: вследствие произвольности (условности) языкового знака ничто не мешает любому означаемому приобрести новое означающее, а любому означающему - новое означаемое. Этому способствует стихийность развития языковой системы, множественность факторов этого развития, а также действие закона аналогии.

Следствием этого является асимметричность языковой системы в целом, что можно представить следующей схемой

Соответственно, эти отношения можно представить формулами:

1ПВ: 1ПС – любое однозначное слово, любая однозначная морфема (например, роса, забияка, термометр; суффикс – л - - прош. время глагола, - ну - - суф. сов. вида со значением однократности);

1ПВ: n>1ПС – полисемантичные слова и морфемы (гроза, град, дождь; флексии), омонимия слов и морфем (град 1 и град 2, флексия - а в словоформах стран-а, город-а, стол-а, весел-а);

n>1ПВ: 1ПС – синонимичные слова и морфемы (любой синонимический ряд, суффиксы с семантикой лица, совершающего действие, в словах читатель - чтец); варианты слов, фонетические, акцентологические, морфологические словообразовательные (ноль/нуль, полметровый/полуметровый, опята/опенки, идиом/идиома, скирд/скирда, картофель/картошка).

Нетрудно понять, что вторая и третья ситуация для языка значительно типичнее, нежели первая.

6. Особого внимания заслуживает вариантность в языке. Знаки искусственных знаковых систем обладают высокой степенью каноничности, их вариативность ограничена, так как чревата разрушением знака и невосприятием знаковой информации. Это касается и букв, графические варианты которых в печатном варианте строго регламентированы, в рукописном должны иметь разумные пределы варьирования (проблема неразборчивого почерка, трудность чтения немецкого текста, набранного готическим шрифтом).

Все элементы естественной языковой системы, независимо от знакового статуса, соединяют свойство инвариантности и вариантности, что связано с различием и единством языка как орудия и речи как его функционирования. Реальное бытие языковой единицы – это речевое варьирование.

Инварианты принадлежат языковой системе и лишены реального бытия: они представляют собой абстракции, модели, за которыми стоит класс относительно однородных объектов (фонемы, морфемы, лексемы, лексическое значение, модели предложений). Варианты конкретны, принадлежат речи и являются результатом различных позиционных и комбинаторных модификаций инварианта (аллофоны, алломорфы, словоформы, смысл, высказывание). Любая языковая единица, таким образом, есть совокупность множества конкретных вариантов, общие свойства которых и составляют характеристику языковой единицы как инварианта.

Возникая в речи, вариантность становится онтологическим свойством языкового знака, важным и для его функционирования и для его усвоения:

Усвоение знака Пользование знаком

варианты → инвариант → варианты

7. В отличие от искусственных знаковых систем язык характеризуется избыточностью. Понятие избыточности введено теорией информатики. Избыточном считается все, что превышает минимально необходимый ответ на информационный запрос, в частности, то, что дублирует информацию (разумеется, если это дублирование не заложено в систему как защитный принцип ее устройства, например, дублирование команд в системе знаков рабочего стола и клавиатуры компьютера, но и здесь речь идет все же о дублировании систем, а не знаков внутри системы). Избыточно и все, что находится в сфере не рационального, а эмоционального. Очевидно, что для искусственных знаковых систем она крайне нежелательна, что является следствием симметричности искусственного знака.

Естественная знаковая система языка обладает высокой степенью избыточности разного типа. Полифункциональность языка делает коммуникативно необходимыми знаки с различной коннотацией, синонимию, всякого рода повторы, на грамматическом, лексическом и собственно текстовом уровне. Правила вариативности и сочетаемости в языковаой системе не только не снимают, но напротив. программируют избыточность, хотя в языках разного строя она проявляется неодинаково. Так, флективные языки с их обилием флексий обладают более высокой избыточностью, чем аналитические языки. Например, в предложении Вчера ко мне приходила моя старая школьная приятельница значение ж.р. ед. ч. передается 5 раз подряд!

Избыточными могут быть даже грамматические категории, например, категория рода, которая не имеет собственной семантики, будучи чисто формальной (при согласовании) или традиционно-классифицирующей (у существительных).

В речевой практике избыточность может быть продемонстрирована очень простым примером: сокращение слов при быстрой или экономной записи предполагает удаление только такой части слова, которая при чтении легко восстанавливается по контексту. Если сокращение идет не по правилам, то чтение такого текста через какое-то время может стать затруднительным Например: В р. я. мн. заим., но В рус(ском) яз(ыке) много заимствований. – В рус(ский) яз(ык) пришло много заимств(ованных) слов.

Избыточность в процессе коммуникации облегчает восприятие и понимание сказанного, помогает преодолевать физические и психологические помехи коммуникации. Психолингвисты считают избыточность языка защитной реакцией мозга на перегрузки, которые были бы неизбежны, если бы наша речь строилась по законам неизбыточных искусственных знаковых систем. Представьте на секунду текст, который построен как запись решения задачи по высшей математике, где каждый знак равно значим и не может быть пропущен нашим вниманием. В речи периоды напряжения волнообразно чередуются с периодами расслабления внимания, с чем и связаны избыточные элементы речевой цепи.

Наконец, избыточность часто становится средством экспрессивности и эстетического воздействия, например, многократное повторение слова прелестный в портрете Анны на балу у Толстого:

Какая-то сверхъестественная сила притягивала глаза Кити к лицу Анны. Она была прелестна в своем простом черном платье, прелестны были ее полные руки с браслетами, прелестна твердая шея с никой жемчуга, прелестны вьющиеся волосы расстроившейся прически, прелестны грациозные легкие движения маленьких ног и рук, прелестно это красивое лицо в своем оживлении; но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести.

Кити любовалась ею еще более, чем прежде, и все больше и больше страдала... «Да, что-то чуждое, бесовское и прелестное есть в ней», - сказала себе Кити.

8. Искусственные знаковые системами – это вторичный код, т.е.онисоотносимы с мышлением не прямо, а через язык и усваиваются до использования посредством языкового объяснения знаков. В дальнейшем языковая промежуточная составляющая может редуцироваться, создавая иллюзию прямого соотношения с мышлением (так, в мышлении математика роль математических символов чрезвычайно велика, об этом писал еще Эйнштейн).

Естественная знаковая система языка – первичный код. Обладая когнитивной функцией, язык связан с мышлением напрямую, является «непосредственной действительностью мысли» (Маркс и Энгельс), формой бытия мысли. Соответственно, усвоение этого кола происходит в самом процессе общения.

9. Искусственные знаковые системы – закрытые системы. Это значит, что в каждый данный момент существования системы в ней есть лишь необходимые для передачи соответствующей информации знаки и она не способна передавать содержание сверх заложенного в ее знаках исходно. Для нового содержания создаются и вводятся в систему новые знаки, как, допустим, это сделали с исходным греческим алфавитом создатели кириллицы.

Естественная знаковая система языка обладает свойством открытости, т.е. неограниченной порождающей силой и способностью саморегулирования. Специалисты-семиологи отнесли язык к системам типа эпидигм, т.е. к парадоксальным системам, которые состоят из ограниченного, возможного для запоминания количества исходных элементов и в то же время могут передавать не только заложенное в них содержание, но и любое новое путем неограниченной комбинации знаков. Эта особенность языка была замечена еще в 17 веке авторами грамматики Пор-Рояля.

Именно это свойство языка, неотъемлемое от деятельности сознания, Гумбольдт определил как energeia, как вечное, пока жив народ, творчество духа в языке. Современные лингвисты называют это свойство языка креативностью.

Американский этнолингвист Эдуард Сепира сравнивал язык с математикой и музыкой, определив их общность как свободу в рамках ограничений. Все новое в языке в начале возникает в речи: «факт речи всегда предшествует факту языка», утверждал Соссюр. Индивид волен творить новые знаки, если ему не хватает того, что предлагает язык. Но свобода языкового творчества ограничена существующими в данном языке правилами. Не только неологизмы, но и сугубо индивидуальные окказиональные слова и смыслы создаются (за редким исключением - Хлебников) по имеющимся моделям словообразования, по аналогии с уже имеющимися метафорическими моделями (например, «огненные» и «стихийные» метафоры сильных чувств). В противном случае они обречены на непонимание.

Таким образом, язык как естественная знаковая система обладает следующим набором свойств:

является результатом эволюции, а не одномоментного акта;

развивается по объективным законам;

обладает полифункциональностью;

гетерогенностью структуры;

асимметричностью знака и системы в целом;

инвариантностью и вариантностью;

избыточностью;

первичностью кода;

открытостью и креативностью.

Поиск по сайту: