|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
История любви
Что можно рассказать о двадцатипятилетней девушке, которая умерла? Что она была красивая. Умная. Любила Моцарта и Баха. Армстронга. Битлз. И меня. Однажды, когда она объединила меня с этими музыкантами, я спросил, в каком порядке она нас любит? «В алфавитном», — ответила она, улыбнувшись. Я тоже тогда улыбнулся. А теперь сижу и гадаю, включила ли она меня в этот список по имени — тогда я шел за Моцартом, или по фамилии — тогда вклинивался между Армстронгом и Бахом. Так или иначе, первым я не получался. И это меня по какой-то глупой причине чертовски раздражало; наверное, потому что я вырос с мыслью, что всегда должен быть первым. Семейная традиция, понимаете? Осенью, уже на последнем курсе, я часто занимался в библиотеке Рэдклиффского колледжа. И не только чтобы поглазеть на девочек, хотя, признаться, любил их разглядывать. Просто место это было тихое, никто меня там не знал, да и книг в свободном доступе было больше. До очередного экзамена по истории оставался всего один день, а я еще не прочел даже первую книгу из рекомендованного списка — типичная гарвардская болезнь. И вот я поплелся к стойке выдачи, чтобы получить очередной том, который должен был выручить меня на следующее утро. На выдаче работали две девицы. Одна — высокая, на вид заядлая теннисистка, а другая — очкастая мышка. Я выбрал Минни-Четыре-Глаза. — У вас есть «Закат средневековья»? — спросил я. Она подняла на меня взгляд: — А у вас есть своя библиотека? — Гарвард имеет право пользоваться Рэдклиффской библиотекой. — Я говорю не о праве, подготовишка, я говорю об этике. У вас там не меньше пяти миллионов томов, а у нас всего несколько жалких тысяч. A-а, с комплексом превосходства! Из тех, которые думают, что раз в Рэдклиффе впятеро больше студенток, чем в Гарварде — студентов, то они впятеро умнее. Обычно я их ставил на место, но сейчас мне позарез нужна была эта чертова книга. — Слушай, мне нужна эта чертова книга! — Что за грубые слова, подготовишка?! — Кстати, с чего ты взяла, что я ходил на подготовительные курсы? — По твоему виду — глупый и богатый, — сказала она, снимая очки. — Ошибаешься, — возразил я. — На самом деле я бедный и умный. — Э, нет, подготовишка. Это я бедная и умная. Она смотрела на меня в упор. Глаза у нее были карие. Ладно, может, на вид я и богач, но я не позволю студентке какого-то женского колледжа — даже с красивыми глазами — называть меня глупым. — А с чего ты решила, что ты умная? — Потому что не пойду с тобой пить кофе. — Да я тебя и не приглашаю. — Вот потому, — заявила она, — ты и дурак.
* * *
Давайте объясню, почему я все-таки пригласил ее выпить чашечку кофе. Хитроумно капитулировав в решающий момент — то есть, притворившись, что мне вдруг захотелось ее пригласить, я получил свою книгу. А так как она не могла уйти до закрытия библиотеки, у меня было много времени усвоить несколько умных фраз о перемещении опоры королевской власти от священников к судьям в конце одиннадцатого века. На экзамене мне поставили высшую оценку — такую же, которую я дал ногам Дженни, когда она впервые вышла из-за стойки. Не скажу, однако, что я столь же высоко оценил ее одежду — слишком небрежную и богемную на мой вкус. Особенно мне не понравился какой-то мешочек в индейском стиле, который заменял ей сумку. К счастью, я ей об этом не сказал, а потом узнал, что фасон придумала она сама. Мы пошли в «Гнома» — в маленькую забегаловку неподалеку, куда, несмотря на название, пускали и людей обычного роста. Я заказал два кофе и еще шоколадное пирожное и мороженое (для нее). — Меня зовут Дженнифер Кавиллери, — сказала она. — Я американка итальянского происхождения. Как будто я сам не догадался бы. — И мой главный предмет в университете — музыка, — добавила она. — Меня зовут Оливер, — сообщил я. — Это имя или фамилия? — спросила она. — Имя, — ответил я и затем признался, что полное мое имя, точнее, большая его часть — Оливер Барретт. — О, — сказала она. — Барретт… Как у поэтессы?[1] — Да, — подтвердил я. — Но мы не родственники. В последовавшей затем паузе я мысленно порадовался, что она не задала обычного и раздражающего меня вопроса: «Барретт как Барретт-холл?» Ибо мой крест — быть в родстве с человеком, построившим Барретт-холл — самое большое и самое уродливое здание в Гарварде, колоссальный памятник нашему семейному богатству, тщеславию и вопиющему гарвардизму. Потом она как-то притихла. Неужели уже не о чем поговорить? Или я слишком грубо сказал, что не родственник поэтессы? Что произошло? Она просто сидела и с полуулыбкой смотрела на меня. Чтобы чем-то заняться, я принялся листать ее тетради. У нее был смешной почерк — мелкие и заостренные буквы, заглавных букв вообще нет. (Кем она себя воображает? э. э. каммингсом, поэтом, не признававшим заглавных букв?) Среди курсов, которые она посещала, были довольно мутные: «Сравнит, ист. мир. литры-105», «Музыка-150», «Музыка-201»… — Музыка-201? Разве это не для аспирантов? Она утвердительно кивнула, не сумев скрыть гордости. — Полифония эпохи Возрождения. — Что такое полифония? — Ничего сексуального, подготовишка. С какой стати я все это терплю? Она что, университетскую «Кримсон» не читает? Не знает, кто я такой? — Эй, ты что, не знаешь, кто я такой? — Знаю, — сказала она с некоторым пренебрежением. — Ты тот, которому принадлежит Барретт-холл. Нет, она все-таки не знала, кто я. — Нет, уже не принадлежит, — сказал я. — Мой прадедушка подарил его Гарварду. — Чтобы у его правнука не было проблем с поступлением? Ну, это уж слишком! — Дженни, если ты так уверена, что я неудачник, зачем ты вынудила меня пригласить тебя в кафе? Она посмотрела мне прямо в глаза и улыбнулась: — Мне нравится твоя фигура.
* * *
Хочешь побеждать, умей проигрывать. Это не парадокс. Это типично гарвардская черта — способность обратить любое поражение в победу. «Не повезло вам, Барретт. Но играли вы здорово!» «Ей-богу, я рад, что вы не раскисли, ребята. Я ведь знаю, как вы хотели выиграть». Конечно, чистая победа лучше. Самый предпочтительный вариант — вырвать ее в последний момент. Короче, провожая Дженни до общежития, я все еще не терял надежды победить эту рэдклиффскую сучку. — Слушай, в пятницу вечером хоккейный матч в Дартмуте. — Ну и что? — Хочу, чтобы ты пришла. Она ответила с обычным для Рэдклиффа почтением к спорту: — Какого черта я пойду на этот вонючий хоккей?. — Потому что я буду играть, — многозначительно сказал я. Последовало короткое молчание. Слышно было, как падает снег. — А за кого? — спросила она.
Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.005 сек.) |