Евангелие Воскресения

А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша.

1 Кор. 15, 14

В тот день, когда фанатичный фарисей Савл, ревностный ученик Гамалиила, спешил в Дамаск, чтобы тамошних привести в оковах в Иерусалим на истязание [1], вскоре после того как он участвовал в побиении камнями диакона Стефана [2], решилось будущее юного, только зарождающегося христианства: великий гонитель стал великим защитником и его ревностным проповедником. Страстный преследователь Иисуса, благодаря чему он стяжал особое уважение в своей среде, превратился в пламенного Его последователя (ср.: Деян. 22, 3–5; 26, 4–5). Это необычное само по себе перерождение становится еще более необычным потому, что оно произошло мгновенно. В один день, в один миг, когда Савл со своими приспешниками строил самые решительные планы уничтожения "хулителей" веры, он вдруг переродился и стал другим человеком, настолько отличным от прежнего, что большего антипода представить невозможно. Савл, который в тот великий для его личной судьбы и для судьбы христианства день вошел в Дамаск, отличается от Савла, который в тот же день вышел из Иерусалима, больше, чем Саул — помазанник Божий от Саула — мрачного завистника, чем Давид-герой от Давида — кровавого интригана, больше, чем блудный сын — от сына покаянного. Происшедшее с Савлом по пути в Дамаск нам очень трудно представить. Но если любому событию предшествует соответствующая причина, то в этом случае она должна быть исключительной.

Прежде всего этот молодой израильтянин не был обычным, посредственным человеком: он выделялся из толпы тех своих соотечественников, которые ценили свои убеждения не более чем в тридцать сребреников. Как один из избранников, одаренных Богом пятью талантами, он ни одного не хотел закопать в землю. Савл, как и все героические личности, изначально был предуготован для службы Богу. Для него этот мир не арена человеческого произвола и безумия, а мастерская Божия, где действует свой план, где каждому предназначено свое служение, и если кто не исполняет его, то поступает противно воле Божией. Божиих врагов Савл воспринимает как своих личных. Пока он шел в Дамаск, в его душе жила непоколебимая уверенность, что фарисейская религиозная система веры установлена Божественным планом, а новая проповедь об Иисусе воскресшем, Которого эта система осудила на распятие, основана на лжи и личном расчете. Как вдруг опрокинулась система его понятий и как они поменялись местами? Если бы Савлу предложили царский престол в Палестине при условии, что он отречется от фарисейства, если бы ему была обещана вся роскошь, которую только может представить восточная фантазия, если бы ему под ноги было брошено все, что бросал к ногам Христа лукавый искуситель в пустыне, кто может усомниться в том, что Савл не ответил бы решительно: отойди от Меня, сатана [3].

Любая попытка объяснить обращение Савла обыденными причинами заключает в себе незнание его души и характера. Он ни в коем случае не принадлежал к натурам, которые лишь отчасти веруют в то, что проповедуют, для него существует только: да, да; нет, нет (Мф. 5, 37). Завоеванная им однажды истина становится его существом, его личность обретает ценность только как носитель этой истины: и уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал. 2, 20). Истина для него дороже личного удобства. За свои убеждения он терпит муки в темницах, избиение палками, побивание камнями, кораблекрушение, голод и жажду, холод и наготу (см.: 2 Кор. 11, 23–27), борется с дикими зверями (см.: 1 Кор. 15, 32) и мученически умирает. Более тернистый путь, чем у Павла, трудно представить. Но он выбрал его не потому, что не было пути легче и удобнее, ибо кто в Иерусалиме был достойнее Савла, чтобы заменить мудрого Гамалиила, у кого было больше видов на высокие звания и почести? И не потому, что был убежден, что это единственный истинный путь, определенный ему Богом. У нас нет оснований сомневаться в том, что многие черты характера Павла, свойственные ему до события на дороге в Дамаск, и после него остались неизменны. Прежде всего можно говорить о его постоянстве в убеждениях. Но если это постоянство является основным в его характере, присущим ему до и после обращения, то вновь возникает вопрос: что же могло поколебать и разрушить его фарисейские убеждения, в то время как его последующие христианские убеждения выдержали все нападки ожесточенного мира и злобу людей?

* * *

Первые записи о видении Христа воскресшего были сделаны самим апостолом Павлом: мы читаем об этом в пятнадцатой главе его Первого послания к коринфянам, написанного примерно через двадцать лет после распятия Господа, когда верующие Коринфа, богатого эпикурейского города, усомнились в грядущем воскресении мертвых. Апостол напоминает им о видении и делает это не с помощью отвлеченной вымышленной спекуляции, а на основании факта личного опыта. Этот факт был известен коринфянам из ранней проповеди Апостола, что видно из слов: Напоминаю вам, братия, Евангелие, которое я благовествовал вам, которое вы и приняли (1 Кор. 15, 1). В чем заключалось это Евангелие? В проповеди о каком-то новом божестве или новой морали? Нет, прежде всего в том, что Христос воскресил умерших и что Его Самого после Воскресения видели Его ближайшие ученики и последующие ученики и, наконец, он, Павел: а после всех явился и мне, как некоему извергу. Ибо я наименьший из Апостолов, и недостоин называться Апостолом (1 Ei?. 15, 8–9).

О своем обращении ко Христу, происшедшем с ним, он не говорит коринфянам в этом послании исчерпывающе, а напоминает о своей проповеди, в которой сообщил о чудесном событии, пережитом им и ставшем причиной его обращения. Павел был в Коринфе и рассказал, что и как с ним произошло. Нет сомнения, что они расспрашивали его о подробностях этого события, и нет сомнения, что он им обо всем поведал. Детальное устное повествование и стало причиной того, что апостол Павел ни в одном из своих посланий не дает пространных описаний откровения, заставившего его перейти в лагерь последователей Христа. О его обращении известно было христианским общинам повсюду. Все, кого Павел обращал в христианство, должны были знать чудесную историю, рассказанную евангелистом Лукой, сопровождавшим Апостола. Павел не скрывает историю своего обращения, но, напротив, использует любую возможность поведать о ней. С ее помощью он защищается от своих соплеменников (см.: Деян. 22), с ее помощью оправдывается перед Агриппой (см.: Деян. 26), с ее помощью привлекает народ ко Христу. Везде, где Павел проповедовал Евангелие, то есть Воскресение Христово: в Антиохии ли (см.: Деян. 13), или в Афинах (см.: Деян. 17, 15–34), или в Коринфе, или в любом другом месте,— он должен был заново пересказывать свою необыкновенную историю. И это совершенно естественно, потому что его личное переживание являлось самым убедительным доказательством. Он проповедует новую веру, которая отличается от красивых греческих легенд о различных божествах. Его проповедь основана не на фантазии, не на остроумных выводах разума, а на опыте. Он проповедует о том, что видел. Он не разрушает веру афинян в "неведомого Бога" (см.: Деян. 17, 23), он только дает ей новую, мощную и подтвержденную опытом, поддержку.

Автор "Деяний святых апостолов" — верный и точный пересказчик проповеди Павла. Мы получаем от него два крайне важных свидетельства о личности и проповеди его учителя: во-первых, явление Христа послужило причиной внезапного перелома в жизни Павла; во-вторых, Христово Воскресение — центр его проповеди Евангелия. И то и другое Апостол подтверждает в своих посланиях.

В его отсутствие уважение к нему в христианских общинах часто подрывалось противниками христианства, тогда слабела и вера людей, обретенная через проповедь Павла. Поэтому он иногда был вынужден защищать авторитет своей проповеди и говорить о своем прошлом: Не Апостол ли я? — говорит он.— Не видел ли я Иисуса Христа, Господа нашего? (ср.: 1 Кор. 9, 1). В Послании к галатам Апостол напоминает им о своей прежней жизни. Он предполагает, что верующим галатам его жизнь известна (они могли слышать о ней от других, но и сам он говорил им о себе). Галаты слышали, как Павел жестоко гнал Церковь Божию, что более многих сверстников был неумеренным ревнителем отеческих преданий (ср.: Гал. 1, 13, 14). Все это полностью соответствует описанию евангелиста Луки, так же как и характер проповеди апостола Павла. Из повествования Луки видно, что, как мы и упоминали, центром проповеди Павла было Воскресение Христово.

* * *

Убежденность в том, что Христос жив по смерти, что Бог воскресил Его и что Он после этого явился Своим близким, составляет основу всеобъемлющего теологического, христологического и нравственного мышления апостола Павла. Обратимся к этим трем составляющим.

1. Бог ветхозаветного закона после Воскресения Христа из мертвых яснее, чем когда-либо, явил Себя как Бог живых, а не мертвых, как Бог, воскрешающий мертвых, Бог, Которому он поверил, животворящий мертвых и называющий несуществующее, как существующее (ср.: Рим. 4, 17). Царство Божие есть Царство жизни, а смерть — переход одной формы жизни в другую. Смерть не означает уничтожения жизни, она не служит мрачными вратами в Шеол или Хадес, смерть — это рождение в мир света. Воскресение Христа открыло новую державную силу Его (ср.: Еф. 1, 19). Божия сила всегда по-разному открывалась человеческому разуму и зрению, но в Воскресении Христа эта сила явилась особенным образом, что в дохристианское время могло быть только смутным предчувствием. Своей новой силой Бог явил и Свою новую славу. Христос — Первенец и Наследник этой славы, а мы Его сонаследники (см.: Рим. 8, 17; Еф. 1, 11; Кол. 1, 12). Поэтому мы можем смелее, свободнее, радостнее и увереннее идти навстречу всему. Будь то жизнь или смерть, мы в обоих случаях окажемся под одной властью: живем ли или умираем,— всегда Господни (Рим. 14, 8). Наш Бог — воскрешающий мертвых [4], а не истребляющий живых, на Него теперь уповаем. Бог кровавых жертв, каким Его представляли иудеи, явился как Бог милости и нам открыл, что мы — дети Божии (Рим. 8, 16). Одним словом, в свете Воскресения апостол Павел приходит к более возвышенному и светлому пониманию Бога, чем то, которое могло дать фарисейское богословие.

2. Отправной точкой в оценке личности Иисуса Христа для апостола Павла является убеждение, что Он живой. Факт Воскресения для него становится центральной осью: оно затеняет все остальные факты. То, что Иисус — Мессия Израиля и Спаситель мира, Бог показал, воскресив Его из мертвых. И мы благовествуем вам, что обетование, данное отцам, Бог исполнил нам, детям их, воскресив Иисуса (Деян. 13, 32). Только по Воскресении Он показал Себя так мощно и явил Себя как Сын Божий, только по Воскресении стал владычествовать и над мертвыми и над живыми (Рим. 14, 9). Ему подобает первенство во всем, ибо Он первым родился из мертвых, Он первенец из умерших [5]. Его Второе Пришествие определено Его Воскресением: ожидать с небес Сына Его, Которого Он воскресил из мертвых, Иисуса (1 Фес. 1, 10). Божественность учения Христа, всеобъемлющее значение Его смерти на Кресте, тайна Его появления и Его природы, Его вечное предназначение для спасения человечества, Его личность как исключительный предмет Божией любви и наиболее очевидное доказательство мудрого Божественного Промысла, наконец, Его посредничество в примирении мира с Богом — все это для Апостола несомненные истины, такие же, как Воскресение Иисуса, но — только и единственно в силу Его Воскресения.

3. Под тем же углом зрения Апостол рассматривает и всю систему нашего поведения. Воскресение Христово значительно для нас уже потому, что оно является залогом нашего личного воскресения, нашего личного бессмертия. Если бы Воскресение было и осталось одним-единственным исключительным событием, тогда мы вправе были бы сказать, что мы все еще пребываем в грехах наших и в сени смертной. Но нет! Бог воскресил Господа, воскресит и нас силою Своею (1 Кор. 6, 14). Господь Иисус Христос только первенец в Воскресении, а мы принадлежим Воскресшему из мертвых, да приносим плод Богу (Рим. 7, 4). Да приносим плод Богу — этот плод зависит от нашей веры в воскресение. Для тех, кто надеется на будущую жизнь, и для тех, кто считает смерть победительницей жизни, он будет различным. Для первых — это Царство Божие, праведность и мир и радость, для вторых — пища и питие [6]. Те, кто верит, что Христос в Воскресении — пример для них, должны брать с Него пример и в поведении; тот, кто знает силу Воскресения Его, должен стать участником и в страданиях Его (ср.: Флп. 3, 10), должен жить, подражая Ему, чтобы после смерти разделить и славу Его. На основании веры в непреходящую ценность человека, в то, что жизнь человека не как цветок, который выходит и опадает; убегает, как тень (ср.: Иов 14, 2), что в ней таится росток бессмертного будущего,— на этом основании апостол Павел строит все правила поведения. Земная жизнь для него лишь один из этапов жизни вообще.

Хотя земная жизнь коротка и внешне ничтожна, важность ее — и самой по себе, и еще больше как условия будущей жизни — огромна. Вера в Воскресение преображает и возвышает нашу сегодняшнюю жизнь. Поведение христианина в этой жизни является отражением его веры в Воскресение. Он воистину "дитя света", его вера во Христа воскресшего освещает ему будущее и делает светлее его настоящее. Эта вера спасает вернее любой другой. Поэтому Апостол говорит: если будешь сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься (ср.:?ei. 10, 9).

Но если кто-то вслед за коринфянами утверждает, что воскресения из мертвых нет и что, следовательно, Христос не воскресал, что же тогда означает вся проповедь Павла? Что же такое христианство вообще? И сегодня многие христиане думают, подобно коринфянам, как, впрочем, думали и в продолжение всего существования христианства, что можно быть христианином и не веря в Воскресение. Для таких людей христианство является одной из систем практической мудрости, а Христос — учителем этой мудрости, как Сократ [7] или Конфуций [8]. Они убеждены в том, что суть Евангелия Христа и проповеди Павла, как и философии Сократа или Конфуция, не что иное, как мудрые правила земной жизни, служащие житейской пользе человеческих отношений. Что такие люди могли бы сказать в ответ на неутомимую проповедь Павла о Воскресении и о Воскресшем? Ничего, кроме того, что сказал Фест: безумствуешь ты, Павел! (Деян. 26, 24). Но мы можем быть больше чем уверены, что Павел на такое суждение о христианстве без Воскресения ответил бы так же, как ответил сомневающимся и маловерным коринфянам: если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша. И мы несчастнее всех человеков (ср.: 1 Кор. 15, 14, 19).

Если Христос не воскресал, тогда воскресения из мертвых нет вообще и вся наша вера в Промысл Божий в истории, в победу добра и в Суд всего лишь смешное суеверие. Тогда люди рождаются на земле ради краткого спектакля в бескрайности времени и пространства, чтобы своими мизерными радостями и бездонной скорбью — бессмысленным театром! — сделать безнадежное царство смерти еще абсурднее. Тогда для нас может быть ценен только тот человек, который способен принести нам временную пользу в этой жизни, сделать ее более сносной или, быть может, в лучшем случае сократить ее. Тогда наша вера во Христа не простирается дальше земной жизни, а эта мысль невыносима для Апостола. Она для него невыносимое бремя, которое не дает ему дышать, поэтому, заглядывая в ту пропасть, к краю которой подводит эта мысль и с которой быстро освоились легкомысленные коринфяне, он в отчаянии взывает: И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков (1 Кор. 15, 19), потому что тогда о цели и ценности нашей жизни можно было бы лишь сказать: Станем есть и пить, ибо завтра умрем! (1 Ei?. 15, 32; ср.: En. 22, 13).

Даже если бы весь мир думал так, апостол Павел вопреки всему миру утверждал бы обратное: то, что смерть, этот последний враг, побеждена и эта победа дарована нам Богом в Иисусе Христе (см.: 1 Кор. 15, 26, 57). И вновь обратился бы к тому чудесному событию, своему небесному доказательству, и доказательствам многих других свидетелей. Он вновь напоминал бы о перевороте, переломе, перерождении, которые воздвигли непреодолимую стену, разделившую в нем двух людей: одаренного ученика Гамалиила, который однажды отправился из Иерусалима на жестокую, немилосердную войну против "врагов" Бога Авраама, Исаака и Иакова,— и Апостола с неутолимой жаждой ревности о Христе воскресшем. Вновь и вновь он был бы вынужден возвращаться к основам своего Евангелия, то есть к Воскресению Мертвого, точнее, к воскресению мертвых. Как только в каком-то месте сомнение разъедало нежную ткань его учения, он мгновенно кидался к его центру — к Воскресению Христа, чтобы оттуда почерпнуть новое целительное подкрепление. Как только тьма начинала угрожать его деланию, он спешил к тому главному свету, который однажды на пути в Дамаск ослепил его и открыл неведомую дотоле тайну.

Только в лучах этого света могут быть понятны слова Павла о Боге, Христе и поведении человека. По своей сути его Благовестие есть не что иное, как Евангелие воскресения. Это необходимо особенно подчеркнуть в наше время, когда некоторые "боги" думают, что они нашли ключ к проповеди апостола Павла в доктрине фарисейства [9], или в восточном этическом ригоризме [10], или в платонизме [11]. Нет сомнений, Апостол в своих воззрениях отводит место этим трем философским спекулятивным системам, но они не являются чем-то существенным и тем более главным или исчерпывающим в его учении. Если бы самые резкие критики так называемого "павлинизма" попытались вычленить из него эти "недостоверные элементы", которые они считают основой учения Павла, они бы с удивлением обнаружили, что подлинная основа осталась нетронутой. И в каком огромном заблуждении были бы они, если бы думали, что хоть одно слово проповеди Апостола могло родиться без знания о Христе воскресшем! Но, конечно, это заблуждение было бы не меньшим, чем то, что христианство возможно без веры в бессмертие.

Поиск по сайту: