Полдень культуры

Вторая культура — это идеология, тень живой культуры. При советской власти такой тенью стал соцреализм, в эпоху разворовывания Российской империи — концептуализм, официально объявленный актуальным искусством победившей демократии.

Тень у культуры имеется всегда, но время от времени она удлиняется — и длина прямо пропорциональна степени гниения общества. В гнилых государствах тень культуры, то есть идеология, неимоверно длинна. В эпоху Возрождения, в эпоху Просвещения германских княжеств, во время Перикла тень у культуры короткая.

Эти времена, когда тень коротка, следует определить как Полдень культуры — и потому, что тень идеологии сжалась, и потому, что само здание культуры явлено во весь рост.

Культура народа — здание цельное, многоэтажное и сложнопостроенное, но это единое здание. И язык в этом здании один, органично сплавляющий в себе жаргон жонглеров и латынь монастырей, язык революционных матросов, брань таксистов и истовую проповедь Аввакума. И Чаадаев, и Толстой, и Маяковский, и Аверинцев — это все один и тот же язык, это одна и та же культура. И Хармс — и Шолохов, и Гумилев — и Симонов — это одна и та же русская культура, как это ни покажется оскорбительным для тех, кто делит культуру на «белых» и «красных». В конце концов, и Гумилев, и Симонов — оба были солдатами и знали, что такое воевать за Родину. Но есть еще более важное основание единства.

Именно про это основание единства и написан «Гаргантюа и Пантагрюэль». Книга эта оглушительно смешная и исключительно серьезная одновременно, как и все книги такого эпического замысла — «Дон Кихот», «Похождения Швейка» или «Записки Пиквикского клуба».

«Я не могу любить Родину стоя на коленях!»

«Гаргантюа и Пантагрюэль» есть фактический Новый, Новейший Завет времени Ренессанса. Это новое Пятикнижие, где Бог Отец и Бог Сын явлены в окружении современных им апостолов-бражников, Эпистемона, Эвсфена, брата Жана, Панурга и других, общим числом двенадцать. Рабле нисколько и не скрывал своего религиозного, архисерьезного замысла — и то, что ему было «милей писать не с плачем, но смехом, ведь человеку свойственно смеяться», не исключает того, что цель книги серьезнейшая. Это был столп веры — освобожденной от ханжества, иерархии лизоблюдов, жестокости мирских царей. Это вера в христианское свободное государство, модель которого Рабле нарисовал в проекте Телемской обители, построенной братом Жаном по воле Пантагрюэля. Эта фактическая утопия равенства и братства подобна теологическому проекту всемирной монархии Данте. В этой конструкции и содержится смысл послания Рабле.

Этот столп веры поддержан рыцарем Дон Кихотом Ламанчским, Пиквиком, которого иначе как ангела во плоти и понять невозможно, и героем Швейком — воплощением не столько шутки, сколько сострадания к народу.

Теория двух культур (официальной мертвой и параллельной живой, смеховой) властно овладела умами, даже и спросить неловко: а вдруг Бахтин ошибся и двухкультурности нет никакой? Однако и в святости КПСС некоторые усомнились, и вопрос такой правомерен. И Поппер не во всем прав, и Деррида не безупречен, и деконструктивизм не единственный инструмент анализа реальности, и шутка не рефлексия. Мы обязаны допустить такой поворот рассуждения — хотя бы в качестве уважения к тому, что тотальных истин не бывает, и если Поппер в этом отношении прав, то его теория первой должна быть подвергнута сомнению.

Не существовало общего для всех тоталитаризма, нет единой для всех свободы, фашизм и большевизм — разные степени угнетения, нет общего зла, но есть множество градаций зла — как нас учат Данте и Святое писание. Жизнь и история сложнее либеральной дихотомии, и культура тоже сложнее.

Менестрели и монахи Прованса и Лангедока, альбигойцы и крестоносцы, большевики и белогвардейцы, нищие и короли, бомжи и финансисты — это одна культура. Эти люди делят одну историю, в которой смех и слезы сплавлены в одно, и, как это ни банально звучит, этот сплав и есть судьба народа, судьба культуры.

Не было отдельной второй культуры, но идеология — инструмент управления культурой — имеется. Иногда идеология выдает себя за авангард — так Тень из сказки Шварца стала премьер-министром. Надо сказать тени: «Тень, знай свое место!» — и она растает.

А культура у общества бывает только одна, как свежесть у осетрины, как язык у народа.

И смеховая культура народа образует единое целое с культурой монастырей, великие трубадуры воплощают знание и насмешку над знанием, веру и сомнение — и все одновременно. Сочетание несочетаемого — это и есть культура.

«Куда бы ни пошел, везде мой дом, чужбина мне — страна моя родная» — эти противоречия совместимы, — «Отчаянье мне веру придает, я всеми принят — изгнан отовсюду», — писал Франсуа Вийон.

Памятник Вийону, бродячему поэту-жулику, поставили у Сорбонны.

В оформлении материала использованы иллюстрации Максима Кантора

http://expert.ru/expert/2012/28/ten-kulturyi/

Поиск по сайту: