ОПИСАТЕЛЬНАЯ И РАСЧЛЕНЯЮЩАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Понятие описательной и расчленяющей психологии добыто нами из самой природы наших душевных переживаний, из потребности в непредвзятом и неизвращенном понимании нашей душевной жизни, а также из связи наук о духе между собой и из функции психологии в среде их. <...> Каким же образом возможен ме­тод, который мог бы решить задачу, поставленную психологии науками о духе?

Психология должна пойти путем, обратным тому, на который вступили представители метода конструктивного. Ход ее должен быть аналитический, а не построительный. Она должна исходить из развития душевной жизни, а не выводить ее из элементарных процессов. Разумеется, синтез и анализ со включенными в них

дедукцией и индукцией не могут быть разъединены и в пределах психологии. По прекрасному выражению Гёте, они в жизненном процессе познания обусловливают друг друга так же, как вдыха­ние и выдыхание. Разложивши восприятие и воспоминание на их факторы, я проверяю значение достигнутых мною результатов тем, что пускаю в ход связь этих факторов, причем, конечно, за­дача не может быть решена без остатка, так как хотя я и спосо­бен различать факторы в живом процессе, но не могу составить из их связи жизнь. Но тут дело идет лишь о том, что ход такой психологии должен быть исключительно описательным и расчленя­ющим независимо от того, необходимы ли для этого метода син­тетические мыслительные акты. Этому соответствует и другая основная методическая черта такой психологии. Предметом ее должны являться развитой человек и полнота готовой душевной жизни. Последняя должна быть понята, описана и анализирована во всей цельности ее.

В противоположность внешнему восприятию, внутреннее покоится на прямом смотрении, на переживании, оно дано непо­средственно. Тут нам в ощущении или в чувстве удовольствия, его сопровождающем, дано нечто неделимое и простое. Независимо от того, как могло возникнуть ощущение фиолетового цвета, оно, будучи рассматриваемо как внутреннее явление, едино и недели­мо. Когда мы совершаем какой-нибудь мыслительный акт, в нем различимое множество внутренних фактов вместе с тем собрано в неделимое единство одной функции, вследствие чего во внутрен­нем опыте выступает нечто новое, не имеющее в природе никакой аналогии. <...> Таким образом, внутри нас соединения, связи мы постоянно переживаем, тогда как под чувственные возбужде­ния мы должны подставлять связь и соединение. То, что мы та­ким образом переживаем, мы никогда не можем сделать ясным для рассудка. <...>

Связь эту внутри нас мы переживаем лишь отрывочно; то тут, то там падает на нее свет, когда она доходит до сознания, ибо психическая сила вследствие важной особенности ее доводит до сознания всегда лишь ограниченное число членов внутренней связи. Но мы постоянно осознаем такие соединения. При всей безмерной изменчивости содержаний сознания повторяются всегда одни и те же соединения и, таким образом, постепенно вырисовы­вается достаточно ясный облик их. Точно так же все яснее, от­четливее и вернее становится сознание того, как эти синтезы входят в более обширные соединения и в конце концов образуют единую связь. Если какой-либо член регулярно вызывал за собой другой член, или одна группа членов вызывала другую, если затем в других повторных случаях этот второй член вызывал за собой третий, или вторая группа членов вызывала третью, если то же самое продолжалось и при четвертом и пятом члене, то из этого должно образоваться с общеобразовательною законо­мерностью сознание связи между всеми этими членами, а также сознание связи между целыми группами членов. (...) В быстром, слишком быстром течении внутренних процессов мы выделяем один из них, изолируем его и воздымаем до усиленного внимания. В этой выделяющей деятельности дано условие для дальнейшего хода абстракции. Только путем абстракции возможно выделить функцию, способ соединения из конкретной связи. И только путем обобщения мы устанавливаем постоянно повторяющуюся форму функции или постоянство определенной градации чувственных содержаний, скалу интенсивности ощущений или чувств, извест­ную нам всем. Во всех этих логических актах заключаются также акты различения, приравнения, установления степеней различия. <...> Различение, приравнение, определение степеней различия, соединение, разделение, абстрагирование, связывание воедино не­скольких комплексов, выделение единообразия из многих фак­тов — вот сколько процессов заключено во всяком внутреннем восприятии или выступает из сосуществования таковых. Отсюда вытекает интеллектуальность внутреннего восприятия как первая особенность постижения внутренних состояний, обусловливающего психологическое иследование. Внутреннее восприятие подобно внешнему происходит посредством сотрудничества элементарных логических процессов. И именно на внутреннем восприятии осо­бенно ясно видно, насколько элементарные логические процессы неотделимы от постижения самих составных частей.

<...> Вторая особенность постижения душевных состояний. Постижение это возникает из переживания и связано с ним нераз­рывно. В переживании взаимодействуют процессы всего душев­ного склада. В нем дана связь, тогда как чувства доставляют лишь многообразие единичностей. Отдельный процесс поддержи­вается в переживании всей целостностью душевной жизни, и связь, в которой он находится в себе самом и со всем целым ду­шевной жизни, принадлежит непосредственному опыту. Это.опре­деляет также природу понимания нас самих и других. Объясня­ем мы путем чисто интеллектуальных процессов, но понимаем через взаимодействие в постижении всех душевных сил. И при этом мы в понимании исходим из связи целого, данного нам живым, для того, чтобы сделать из него для себя постижимым единичное и отдельное. Именно то, что мы живем в сознании связи целого, дает нам возможность понять отдельное положение, отдельный жест и отдельное действие. <...>

Отдельные душевные процессы в нас, соединения душевных фактов, которые мы внутренне воспринимаем, выступают в нас с различным сознанием их ценности для целого нашей жизненное связи. Таким образом, существенное отделяется в самом внут­реннем постижении от несущественного. <...>

Из всего вышесказанного вытекает дальнейшая основная черта психологического изыскания, а именно та, что изыскание это вырастает из самого переживания и должно постоянно сохра­нять в нем прочные корни для того, чтобы бытьздоровым и расти. К переживанию примыкают простые логические операции, объединяемые в психологическом наблюдении. Они дают воз­можность наблюдение закрепить в описании, обозначить его на­именованием и дать общий обзор его путем классификации. Пси­хологическое мышление как бы само собой переходит в психоло­гическое изыскание.

Если объединить все указанные особенности психологического метода, то на основании их можно будет ближе определить понятие описательной психологии и указать отношение его к по­нятию психологии аналитической.

В естественных науках издавна существует противопоставле­ние описательного и объяснительного методов. Хотя относитель­ность его и выступает все ярче по мере развития описательных естественных наук, но оно, как известно, все еще сохраняет свое значение. Но в психологии понятие описательной науки приобре­тает гораздо более глубокий смысл, чем тот, какой она имеет в области естественных наук. Уже ботаника и тем более зоология исходят из связи функций, которая может быть установлена лишь путем истолкования физических фактов. <.,.>> В психологии же эта связь функций дана изнутри в переживании. Всякое отдель­ное психологическое познание есть лишь расчленение этой связи. Таким образом, здесь непосредственно и объективно дана прочная структура, и потому в этой области описание покоится на несом­ненном и общеобязательном основании. Мы находим эту связь не путем добавления ее к отдельным членам, а, наоборот, психо­логическое мышление расчленяет и различает, исходя из данной связи. К услугам такой описательной деятельности находятся ло­гические операции сравнения, различения, измерения, степеней, разделения и связывания, абстракции, соединения частей в целое, выведения единообразных отношений из единичных случаев, рас­членения единичных процессов, классификации. Все эти действия как бы заключаются в методе наблюдения. Таким образом, ду­шевная жизнь концентрируется как связь функций, объединяю­щая свои составные части и вместе с тем, в свою очередь, состоя­щая из отдельных связей особого рода, из которых каждая содер­жит новые задачи для психологии. Задачи эти разрешимы только путем расчленения — описательная психология должна быть в то же время и аналитической. <...>

Под анализом мы всюду разумеем расчленение данной.слож­ной действительности. Посредством анализа выделяются состав­ные части, которые в действительности связаны между собой. Находимые таким путем составные части весьма разнообразны. Логик анализирует три понятия. Химик анализирует тело, отделяя посредством опыта заключающиеся в нем вещественные элементы один от другого. Совершенно иначе опять-таки анализирует физик, который в закономерных формах движения выделяет составные части акустического или оптического явления. Но как бы ни были различны эти процессы, окончательной целью всякого анализа является отыскание реальных факторов путем разложения действительности, и всюду эксперимент и индукция служат лишь вспомогательными средствами анализа. Взятый в этом общем аспекте аналитический метод присущ наукам о духе так же, как и наукам естественным. Однако метод этот принимает различные формы в зависимости от области приложения его. Уже в обыден­ном постижении душевной жизни с постижением связи везде само собой связано различение, отделение, расчленение. Вся ширина и глубина понимания душевной жизни человека покоятся на ус­танавливающей отношения деятельности. Со своей стороны, раз­личение, отделение и анализ придают ясность и определенность этому пониманию. Когда же психологическое мышление в своем естественном ходе без перерывов, без врезывающихся гипотез переходит в психологическую науку, то отсюда для ана­лиза в данной- области проистекает неизмеримая выгода. В живой целостности сознания, в связи его функций, в восстановленной путем абстракции картине общеобязательных форм и соединений этой связи анализ находит тыл для всех своих операций. Всякая задача, которую ставит себе анализ, и всякое понятие, которое он образует, обусловливаются этой связью и находят себе в ней место. Таким образом, анализ совершается здесь путем отнесения процессов расчленения, при помощи которых должен быть разъ­яснен отдельный член душевной связи, ко всей этой связи. В ана­лизе всегда содержится нечто от живого, художественного про­цесса понимания. Из этого вытекает возможность существования психологии, которая, исходя из общезначимо улавливаемой связи душевной жизни, анализирует отдельные члены этой связи, со всей доступной ей глубиной описывает и исследует ее состав­ные части и связующие их функции, но не берется за конструи­рование всей причинной связи психических процессов. Душевная жизнь все-таки не может быть компонирована из составных час­тей, не может быть конструирована путем сложения, и насмешка Фауста над Вагнером, химически изготавливающим гомункулюса, прямо относится к такого рода попытке. Описательная и расчле­няющая психология кончает гипотезами, тогда как объяснитель­ная с них начинает. <...> Она может принять в себя гипотезы, к которым приходит объяснительная психология относительно отдельных групп явлений; но ввиду того что она измеряет их] применительно к фактам и определяет степень их правдоподобия, не пользуясь ими как конструктивными моментами, принятие их J ею не уменьшает ее собственной общезначимости. Она может в конце концов подвергнуть обсуждению и синтезирующие гипо­тезы объяснительной психологии, но при этом она должна при­знать всю проблематичность их. Больше того, она обязана выяс­нить невозможность того, чтобы переживания были возведены в понятия. Раньше чем перейти к более подробному рассмотрению трех основных глав <...> описательной психологии <..<> мы дадим ее расчленение.

Общая часть такой дескриптивной психологии описывает, дает номеклатуру и, таким образом, работает над будущим сог­ласованием психологической терминологии. <...> Дальнейшей задачей общей части является выделение структурной связи в развитой душевной жизни. <...>

i <3...> Другой основной закон душевной жизни, действующий как бы в направлении длины, а именно закон развития. Если бы в душевной структуре и в движущих силах не наблюдалось целе­сообразности и связи по признаку ценности, двигающей ее в оп­ределенном направлении, то течение жизни не было бы развитием. <...> У человека развитие это имеет тенденцию привести к проч­ной связи душевной жизни, согласованной с жизненными условия­ми ее. i <u.>»

Третье общее соотношение заключается в смене состояний сознания и в воздействии приобретенной связи душевной жизни на каждый отдельный акт сознания. <...> Благодаря проникно­вению в это отношение свободная жизненность душевной жизни может быть раскрыта аналитически. В центре приобретенной душевной связи находится всегда бодрствующий пучок побуждений и чувств. Он сообщает интерес новому впечатлению, вызывает представление и придает известное направление воле. Интерес переходит в процесс внимания. Однако усиленное возбуждение сознания, составляющее сущность такого внимания, существует не в абстракции, а состоит из процессов, которые оформляют восприятие, формируют представление воспоминания, образуют цель или идеал, и все это происходит всегда в живой, как бы виб­рирующей связи со всем приобретенным укладом душевной жиз­ни. Все здесь жизнь. <...>

За этой общей частью следует расчленение трех основных связей, скрепленных в структуре душевной жизни. <,..> Приоб­ретенная связь душевной жизни содержит как бы правила, от ко­торых зависит течение отдельных душевных процессов. Поэтому эта связь составляет главный предмет психологического описания и анализа внутри каждого из трех основных связанных в душев­ную структуру членов душевной жизни, именно интеллекта, жизни побуждения и чувств и волевых действий; эта приобретенная связь дана нам прежде всего в развитом человеке, именно в нас самих. Но ввиду того что она попадает в сознание не как нечто целое, она прежде всего постижима для нас лишь опосредство­ванно в отдельных воспроизведенных частях или в своем действии на душевные процессы. Поэтому мы сравниваем ее творения для того, чтобы постигнуть ее полнее и глубже. На произведениях гениальных людей мы можем изучить энергетическое действие определенных форм умственной деятельности. В языке, в мифах, в религиозных обычаях, нравах, праве и внешней организации выявляются такие результаты работы общего духа, в которых человеческое сознание.<,...> объективировалось и, таким обра­зом, может быть подвергнуто расчленению. Что такое человек, можно узнать не путем размышлений над самим собой и даже Не посредством психологических экспериментов, а только лишь из истории. <С„>

Уже в исторических изменениях, происходящих в результатах работы общего духа, раскрываются такие живые процессы; это происходит,, например, в изменении звуков, в изменении значения слов, в изменении представлений,, связываемых с именами бо­жеств. Также и в биографических документах, дневниках, письмах можно бывает почерпнуть такие сведения о внутренних процессах, которые освещают генезис определенных форм духовной жизни. <....>

Этот анализ возникновения форм и действия душевной связи по его главным составным частям начинается с тонко расчлененной связи восприятий, представлений и познаний в развитой душевной жизни полноценного человека.

Основные длительные связи, в которых движется наш интел­лект, могут быть разложены на элементарные составные части и процессы. Изменяясь по отношению друг к другу, содержания и соединения содержаний отделяются одно от другого. Правда, на первых порах это не означает ничего иного кроме того, что мы таким путем и в самом ощущении различаем качество и интен­сивность. Качество и интенсивность еще не становятся вследствие этого составными частями ощущения. Но чем выше соединения, р которых происходит синтез, тем решительнее выступает в них в виде деятельности свободная жизненность нашего постижения и отделяется от данности ощущений. Если я пытаюсь себе предста­вить одновременно некоторое количество светлых точек на серой поверхности (из подобного опыта, кстати, могут быть выведены различные интересные следствия), то возможность перейти от 5 к более крупной цифре зависит кроме навыка еще и от того, конструирую ли я при помощи отношений определенную фигуру, и чем большее число точек я стараюсь в ней объединить, тем яснее я отдаю себе отчет в моей деятельности. При улавливании какой-нибудь мелодии объединяется в одно действие еще большее количество отношений. Сознание деятельности проявляется во всех такого рода высших и более живых соединениях, совершен­но отлично от способа, каким мне даны ощущения. Если же мы пожелаем перенести это различение на постижение образования крупных умственных связей, каковы пространство, время, причин­ность, если мы и тут пожелаем отделить от ощущений функции, в которых создаются их отношения, то здесь надобно, с другой стороны, принять во внимание, что для каждой связи в самих ощущениях должна заключаться возможность их упорядочения— она должна там заключаться, чтобы я мог ее извлечь. Если мы образуем хотя бы связь звукового ряда, отношения близости од­ного тона к другому должны быть основаны на природе самих звуковых «впечатлений. Эти отношения, следовательно, даны од­новременно с известным количеством звуковых ощущений. Точно так же я в другом месте пытался доказать что отношения при­чинности первоначально даны вместе с агрегатами ощущений в жизненности процесса. Таким образом <...> во всякой умст­венной связи имеется отношение различимых составных частей, допускающее аналитическое изображение, но никак не конструк­цию такой связи. Объяснительная психология хочет конструиро­вать такие великие длительные связи, как пространство, время, причинность из некоторых ею изучаемых элементарных процессов ассоциации, слияния, апперцепции; описательная психология, наоборот, отделяет описание и анализ этих <...> связей от объясняющих гипотез. <...>

Описательная психология может лишь в последовательном порядке описывать элементарные процессы, которые пока не могут быть с достоверностью сведены к простейшим. Узнавание, ассо­циация и воспроизведение, слияние, сравнение, отождествление и определение степеней различия <...> разделение и объединение суть такого рода процессы. Внутренние соотношения, в которых находятся между собою некоторые из них, напоминают о том, что и здесь общеобязательные описание и анализ могут доходить лишь до определенного пункта и что и здесь для установления безус­ловных утверждений возникают такие же затруднения, как и в вопросе о последних составных частях наших восприятий и представлений, в особенности в психологии восприятия звука. В расчленении интеллекта тут всюду проявляется то, что мы выставили в качестве общего отношения, а именно встреча опи­сательной и объяснительной психологии на крайних концах ана­лиза. Сама опытная проверка найденных элементарных фактов на возникающей таким путем связи в какой-либо отдельной об­ласти является необходимой вспомогательной операцией описа­тельной психологии для определения степени вероятности выстав­ляемых гипотез. Ибо только путем определения степени вероят­ности отдельных гипотез описательная психология сохраняет возможность давать себе необходимый отчет в том отношении, в котором она в данный момент находится к наиболее выдаю­щимся трудам и гипотезам объяснительной психологии.

Насколько иначе обстоит дело со связью наших побуждений и чувств, составляющей второй основной предмет расчленения отдельных областей душевной жизни! И однако тут мы видим перед собой подлинный центр душевной жизни. Поэзия всех вре­мен находит здесь свои объекты; интересы человечества постоян­но обращены в сторону жизни чувств; счастье и несчастье чело­веческого существования находятся в зависимости от нее. Поэто­му-то психология XVII в., глубокомысленно направившая свое внимание на содержание душевной жизни, и сосредоточилась на учении о чувственных состояниях, ибо это и были ее аффекты. Но насколько важны и центральны эти состояния, настолько упорно они противостоят расчленению. Наши чувства по большей части сливают в общие состояния, в которых отдельные состав­ные части становятся уже неразличимыми. При сложившихся условиях наши побуждения выражаются в конкретном, ограни­ченном в своей длительности, определенном в своем объекте стремлении, не доходя, однако, как таковые до нашего сознания как побуждения, проникающие и охватывающие в своей длительности каждое такое стремление и желание. И те, и другие, т. е. и чувства и побуждения, не могут быть произвольно воспро­изведены или доведены до сознания. Возобновлять душевное состояние мы можем только таким путем, что экспериментально вызываем в сознании те условия, при которых это состояние воз­никает. Из этого следует, что наши определения душевных сос­тояний не расчленяют их содержания, а лишь указывают на ус­ловия, при которых наступает данное душевное состояние. Такова природа всех определений душевных состояний у Спинозы и Гоббса. Поэтому нам надлежит, прежде всего, усовершенствовать методы этих мыслителей. Определения, точная номенклатура и классификация составляют первую задачу описательной психоло­гии в этой области. Правда, в изучении выразительных движений и символов представлений для душевных состояний открываются новые вспомогательные средства; но в особенности сравнитель­ный метод, вводящий более простые отношения чувств и побуж­дений животных и первобытных народов, позволяет выйти за пре­делы антропологии XVII в. Но даже применение этих вспомога­тельных средств не дает прочных точек опоры для объяснитель­ного метода, стремящегося вывести явления данной области из ограниченного числа однозначно определяемых элементов. <...> Третья основная связь в нашей душевной жизни образуется из волевых действий человека. Здесь анализ вновь обретает верную путеводную нить в постоянных соотношениях. Ему предстоит, прежде всего, определить понятия постановки цели, мотива, отношений между целью и средствами, выбора и предпочтения, а затем развить отношения этих понятий между собою. За этим следует анализ отдельного волевого действия. <..> При этом искусство описательной психологии состоит в том, что предметом для расчленения она берет развившийся уже процесс, в котором составные части яснее всего выступают наружу. В расчленении этом строго разделяются мотив, цель и средства. Процесс выбора или предпочтения ясно сознается во внутреннем восприятии. Кроме того, наши целевые действия отчасти выявляются наружу и таким образом объективируются для нас. Волевое действие вы­текает из общего уклада жизни наших чувств и побуждений. В нем заключается намерение внести изменения в эту жизнь. Таким образом, он заключает в себе некоторого рода представ­ления о цели. Упомянутое намерение либо направляется на дос­тижение намеченной цели во внешнем мире, либо оно отказывает­ся от того, чтобы путем внешних действий изменить уклад сознания, и стремится прямо произвести внутренние изменения в ду­шевной жизни. Тот момент, когда дисциплина внутренних волевых действий возымеет власть над человеком, составляет эпоху в его религиозно-нравственном развитии. Поскольку же внутренний процесс или состояние могут стать фактором волевого решения, постольку они являются и мотивом.

Уже во время взвешивания мотивов с представлением цели связывается представление о средствах. Если из стремления к из­менению положения вытекает одно или несколько представлений о цели, то в душе возникает проверка, выбор, предпочтение, и наиболее подходящее представление цели, средства к достижению которой вместе с тем доступнее всего, становится моим волевым решением. Тогда наступает опять проверка, выбор и решение от­носительно всех имеющихся в распоряжении средств к достиже­нию этой цели.

Анализ волевых действий человека не может, однако, огра­ничиться расчленением отдельного волевого действия. Подобно тому, как в области интеллекта единичная ассоциация или еди­ничный мыслительный акт не составляют главного предмета ана­лиза, так не составляет его в области практической единичное волевое решение. Тщательный анализ отдельных волевых дейст­вий как раз и приводит к нахождению зависимости их от приоб­ретенной связи душевной жизни, обнимающей как основные от­ношения наших представлений, так и постоянные определения ценностей, навыки нашей воли и господствующие целевые идеи и содержащей, таким образом, правила, которым, хотя мы часто этого и не сознаем, наши действия подчиняются. Таким образом, эта связь, постоянно воздействующая на отдельные волевые действия, составляет главный предмет психологического анализа человеческой воли. Мне нет надобности вызывать в сознание всю связь моих профессиональных заданий для того, чтобы, сообразно настоящему положению их, подчинить этой связи то или иное действие, — намерение, содержащееся в этой связи задач, про­должает действовать, хотя я и не довожу его до своего сознания. При этом во всяком насыщенном культурными соотношениями сознании перекрещиваются разнообразные целевые связи. Они могут никогда не присутствовать одновременно в сознании. Для того чтобы оказать свое действие, каждое из них вовсе не должно непременно находиться в сознании. Но они — не вымышленные фиктивные сущности. Они — психическая действительность. Лишь учение о приобретенной связи душевной жизни, действующей, не будучи отчетливо сознанной, и включающей в себя другие связи, может сделать понятным такое положение вещей. Рядом с этим постоянством волевой связи можно поставить единообра­зие этой связи в отдельных индивидах. Так возникают основные формы человеческой культуры, в которых объективируется пос­тоянная и единообразная воля. Формы эти составляют выдающий­ся объект для анализа, направленного на элементы воли и соеди- нения их. Мы изучаем природу, законы и связь наших волевых действий на внешнем устройстве общества, на хозяйственном и правовом порядке. Тут мы имеем такую же объективацию связей в нашем практическом поведении, какую мы находим в числе, во времени, в пространстве и прочих формах нашего познания мира в нашем восприятии, представлении и мышлении. Отдель­ное волевое действие в самом индивиде является лишь выраже нием длительного направления воли, которое может заполнить целую жизнь, хотя и не сознается нами постоянно. Ибо характер мира практического в том и состоит, что им управляют длитель­ные отношения, переходящие от индивида к индивиду, не завися­щие от движения воли в отдельные моменты и сообщающие практическому миру его прочность. Как в области интеллекта, так и в области практической анализ должен быть направлен на эти длительные соотношения.

Остается еще указать лишь на то, что этот описательный и анализирующий метод дает также основу для постижения отдель­ных форм душевной жизни, различий полов, национальных ха­рактеров, вообще главных типов целевой человеческой жизни, а также типов индивидуальностей.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ОТНОШЕНИЕ МЕЖДУ ОБЪЯСНИТЕЛЬНОЙ И ОПИСАТЕЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИЕЙ

<-...> Представители объяснительной психологии будут с полным основанием отстаивать то положение, что испытание и проведе­ние какой-нибудь гипотезы в более или менее.широкой области явлений есть важнейший метод психологического преуспевания. Ибо там, где опыт не дает уже никакой связи в распоряжение психолога, где он не дает уже возможности провести соединение и разграничение, где нельзя добыть эту связь из многообразия отдельных случаев как господствующее правило, там наблюдение, сравнение, эксперимент и анализ должны быть направлены к определенной цели при посредстве гипотезы. Однако сторонники объяснительного метода не станут утверждать, что в настоящее время какая-либо одна гипотеза может предпочтительно перед другими претендовать на то, чтобы раскрыть нам подлинные объяснительные основы душевной жизни. Поэтому описательная психология со своей стороны вправе настаивать на том, что ни одна существующая в настоящее время объяснительная психоло­гия не может быть положена в основу наук о Духе. <...>

<...> Необходима и возможна психология, кладущая в ос­нову своего развития описательный и аналитический метод, и лишь во вторую очередь применяющая объяснительные конструк­ции. <....> Она будет основанием наук о духе, подобно тому как математика — основа естествознания. Именно в этом здоровом взаимодействии с опытными науками о духе она разовьется все-

сторонне. Путем установления точных операцелни: номенклатуры она постепенно введет общую научную терминологию.

Мы не можем двигаться вперед в причинных уравнениях, обоснованных опытным путем; понятие о причине которое внут­реннее восприятие действительно находит, не возвращается просто в произведенном действии.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ВОЗМОЖНОСТЬ И УСЛОВИЯ РАЗРЕШЕНИЯ ЗАДАЧИ ОПИСАТЕЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

Разрешение этой задачи предполагает прежде всего, что мы мо­жем воспринимать внутренние состояния.

Фактические доказательства этому заключаются в знании о душевных состояниях, которыми мы несомненно обладаем. Вся­кий знает, что такое чувство удовольствия, волевой импульс или мыслительный акт. Никто не подвержен опасности смешать их между собою. Раз такое знание существует, оно должно быть и возможным. В известных границах возможность постижения внутренних состояний существует. Правда, и в пределах их пос­тижения это затрудняется внутренним непостоянством всего пси­хического. Последнее — всегда процесс. Дальнейшее затруднение заключается в том, что восприятие это относится всегда к одному-единственному индивиду. Кроме того, мы не в состоянии измерить ни власти, которою обладает в нашей душе какое-либо представ­ление, ни силы волевого импульса или интенсивности ощущения удовольствия <?..•>, чтобы восполнить указанные недостатки, на помощь является другое вспомогательное средство.

Внутреннее восприятие мы восполняем постижением других. Мы постигаем то, что внутри их. Происходит это путем духовного процесса, соответствующего заключению по аналогии. <...>• За большое внутреннее сродство всей человеческой душевной жизни говорит то, что для исследователя, привыкшего огляды­ваться вокруг себя и знающего свет, понимание чужой челове­ческой душевной жизни в общем вполне возможно. Зато при по­знании душевной жизни животных пределы этого познания весьма неприятным образом обнаруживают свое значение. Наше понима­ние позвоночных, обладающих в основных чертах той же струк­турой, что и мы, естественно, является относительно лучшим, ка­кое мы имеем о жизни животных <...>, но если наряду с позво­ночными членистоногие оказываются важнейшим, обширнейшим и в умственном отношении наиболее высоко стоящим разрядом животных, в особенности же перепончатокрылые, к которым при­надлежат пчелы и муравьи, то одна уже до крайности разнящаяся от нашей их организация чрезвычайно затрудняет толкование физических проявлений их жизни, которым, несомненно, соот­ветствует и в высшей степени чуждая нам внутренняя жизнь. Тут у нас отсутствуют все средства для проникновения в обширную душевную область. <...> Поразительные душевные проявления пчел и муравьев мы подводим под смутнейшее из понятий, под понятие инстинкта. Мы не можем составить себе никакого понятия о пространственных представлениях паука. Наконец, у нас не су­ществует никаких вспомогательных средств для определения того, где кончается душевная жизнь и где начинается организованная материя, лишенная ее. <>...>

<...> Психология <>...> соединяет восприятие и самонаб­людение, постижение других людей, сравнительный метод, экспе­римент, изучение аномальных явлений. Она пытается сквозь мно­гие входы проникнуть в душевную жизнь.

Весьма важным дополнением к этим методам <...> является пользование предметными продуктами психической жизни. В язы­ке, в мифах, в литературе и в искусстве, во всех исторических действованиях вообще мы видим перед собой как бы объективи­рованную психическую жизнь. <...>

Поиск по сайту: