ЗАДАЧА ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ОБОСНОВАНИЯ НАУК О ДУХЕ

В. Дильтей

«ПОНИМАЮЩАЯ ПСИХОЛОГИЯ»

МЫСЛИ ОБ ОПИСАТЕЛЬНОЙ

И РАСЧЛЕНЯЮЩЕЙ ПСИХОЛОГИИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЗАДАЧА ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ОБОСНОВАНИЯ НАУК О ДУХЕ

Объяснительная психология <...> хочет объяснить уклад душев­ного мира с его составными частями, силами и законами точно так, как химия и физика объясняют строение мира телесного. Особенно яркими представителями этой объяснительной психоло­гии являются сторонники психологии ассоциативной — Гербарт, Спенсер, Тэн, выразители различных форм материализма. <...> Объяснительная психология, следовательно, стремится подчинить явления душевной жизни некоторой причинной связи при посред­стве ограниченного числа однозначно определяемых элементов.

Объяснительная психология может достигнуть своей цели только при помощи гипотез <...> Было бы просто неразумно желать исключить из психологии, гипотетические составные части; и несправедливо было бы ставить употребление их в упрек объяс­нительной психологии, так как психология описательная точно так же не могла бы обойтись без них. Но в области естественных наук понятие гипотезы получило развитие в более определенном смысле на основании данных в познании природы условий. <...> Гипотезам принадлежит решающее значение не только как опре­деленным стадиям в возникновении естественнонаучных теорий; нельзя предвидеть, каким образом, даже при самом крайнем уве­личении степени вероятности нашего объяснения природы, может когда-нибудь вполне исчезнуть гипотетический характер этого объяснения. Естественнонаучные убеждения наши нисколько от этого не колеблются. <...> Но так как объяснительная психоло­гия в область душевной жизни переносит метод естественнонауч­ного образования гипотез, благодаря которому то, что дано, допол­няется присоединением причинной связи, то возникает вопрос, пра­вомерно ли такое перенесение?

Установим прежде всего тот факт, что в основе всякой объяс­нительной психологии лежит комбинация гипотез, несомненно от­личающихся вышеуказанным признаком, ибо они не в состоянии исключить иные возможности. Против каждой подобной системы гипотез выставляются десятки других. В этой области идет борьба всех против всех, не менее бурная, нежели на полях метафизики. Нигде и на самом дальнем горизонте не видно пока ничего, что могло бы положить решающий предел борьбе. <...>

Итак, если мы желаем достигнуть полного причинного позна­ния, мы попадаем в туманное море гипотез, возможность проверки которых на психических фактах даже не предвидится. Влиятель­нейшие направления психологии ясно это показывают. Так, гипо­тезою такого рода представляется учение о параллелизме нервных и духовных процессов, согласно которому даже наиболее значи­тельные духовные факты суть лишь побочные явления нашей телесной жизни. Подобной гипотезой представляется и сведение всех явлений сознания к атомообразно представляемым элемен­там, воздействующим друг на друга по определенным законам. Такой же гипотезою является и выступающее с притязаниями на причинное объяснение конструирование всех душевных явлений при помощи двух классов ощущений и чувств, причем имеющему столь огромное значение для нашего сознания и для нашей жизни хотению отводится место явления вторичного. При посредстве одних лишь гипотез высшие душевные процессы сводятся к ассо­циациям. Путем одних лишь гипотез самосознание выводится из психических элементов и процессов, происходящих между ними. Ничем, кроме гипотез, мы не располагаем относительно причин­ных процессов, благодаря которым благоприобретенный душев­ный комплекс постоянно влияет столь могущественно и загадочно на наши сознательные процессы заключения и хотения. Гипотезы, всюду одни гипотезы! И притом не в роли подчиненных состав­ных частей, в отдельности входящих в ход научного мышления (как мы видели, в качестве таких они неизбежны), но гипотезы, которые как элементы психологического причинного объяснения должны сделать возможным выведение всех душевных явлений и найти себе в них подтверждение.

Представители объяснительной психологии для обоснования столь обширного применения гипотез обычно ссылаются на. есте­ственные науки. Но мы тут же в самом начале нашего исследова­ния заявляем требование наук о духе на право самостоятельного определения методов, соответствующих их предмету. Науки о духе должны, исходя от наиболее общих понятий учения о методе и испытывая их на своих особых объектах, дойти до определенных приемов и принципов в своей области совершенно так, как это сделали в свое время науки естественные. <...> Первейшим от­личием наук о духе от естественных служит то, что в последних факты даются извне при посредстве чувств как единичные фено­мены, меж тем, как для наук о духе они непосредственно выступают изнутри как реальности и как некоторая живая связь. Отсюда следует, что в естественных науках связь природных явле­ний может быть дана только путем дополняющих заключений, через посредство ряда гипотез. Для наук о духе, наоборот, выте­кает то последствие, что в их области в основе всегда лежит связь душевной жизни как первоначально данное. Природу мы объясня­ем, душевную жизнь мы постигаем. Во внутреннем опыте даны также процессы воздействия, связи в одно целое функций как отдельных членов душевной жизни. Переживаемый комплекс тут* является первичным, различение отдельных членов его — дело уже последующего. Этим обусловливается весьма значительное разли­чие методов, с помощью которых мы изучаем душевную жизнь, историю и общество, от тех, благодаря коим достигается познание природы. Из указанного различия вытекает для трактуемого здесь вопроса вывод, что в области психологии гипотезы никоим образом не могут играть той же роли, какая им присуща в познании при­роды. В познании природы связные комплексы устанавливаются благодаря образованию гипотез, в психологии же именно связные комплексы первоначально и постоянно даны в переживании: жизнь существует везде лишь в виде связного комплекса. Таким образом, психология не нуждается ни в каких подставляемых понятиях, добытых путем заключений, для того, чтобы установить прочную связь между главными группами душевных фактов. Определен­ному внутренним опытом, основному причинному расчленению f целого она может подчинить описание и расчленение и таких про­цессов, в которых ряд действий хотя и обусловливается изнутри, но все же совершается без сознания действующих в нем причин, как, например, при репродукции или при влиянии, оказываемом на сознательные процессы изгладившимся из нашего сознания приобретенным душевным комплексом. <...> Гипотеза не явля­ется неизбежно ее основой. Поэтому, если объяснительная психо­логия и подчиняет явления душевной жизни ограниченному числу однозначно определяемых объяснительных элементов преимущест­венно гипотетического характера, мы никак не можем согласить­ся с представителями названного течения, утверждающими, что такова неизбежная судьба всей Психологии и выводящими заклю­чение из аналогии с ролью, которую гипотезы играют в познании природы. С другой стороны, в области психологии гипотезы отнюдь не проявляют той полезности, которой они обладают в естествен­ном познании. <...> В граничащих областях природы и душевной жизни эксперимент и количественное определение оказались столь же полезными для образования гипотез, как и при познании при­роды. В центральных же областях психологии подобное явление не наблюдается.

<...> Объяснительная психология, поскольку она" может ос­новываться лишь на гипотезах, неспособных возвыситься до степе­ни убедительной и исключающей все прочие гипотезы теории, не­обходимо должна сообщить свой недостоверный характер опытным наукам о духе, пытающимся опереться на нее. <...> Всякая по­пытка создать опытную науку о духе без психологии также никоим образом не может повести к положительным результатам. <...> <...> Как культурные системы — хозяйство, право, религия, искусство и наука — и как внешняя организация общества в союзе семьи, общины, церкви, государства возникли из живой связи человеческой души, так они не могут в конце концов быть поняты иначе, как из того же источника. Психические факты образуют их важнейшую составную часть, и потому они не могут быть рас­сматриваемы без психического анализа. Они содержат связь в себе, ибо душевная жизнь есть связь. Поэтому-то познание их всюду обусловливается пониманием внутренней связности в нас самих.

И подобно тому как развитие отдельных наук о духе связано с разработкой психологии, так и соединение их в одно целое не­возможно без понимания душевной связи, в которой они соедине­ны. Вне психической связи, в которой коренятся их отношения, науки о духе представляют собой агрегат, связку, а не систему. <...> Все, что можно было требовать от психологии и что состав­ляет ядро ей свойственного метода, одинаково ведет нас в одном и том же направлении. От всех изложенных выше затруднений освободить нас может лишь развитие науки, которую я, в отличие от объяснительной и конструктивной психологии, предложил бы называть описательной и расчленяющей. Под описательной психо­логией я разумею изображение единообразно проявляющихся во всякой развитой человеческой душевной жизни составных частей и связей, объединяющихся в одну единую связь, которая не при­мышляется и не выводится, а переживается. Таким образом, этого рода психология представляет собой описание и анализ связи, которая дана нам изначально и всегда в виде самой жизни. Из этого вытекает важное следствие. Предметом такой психологии является планомерность в связи развитой душевной жизни. Она изображает эту связь внутренней жизни в некотором роде типи­ческом человеке. Она рассматривает, анализирует, эксперименти­рует и сравнивает. Она пользуется всяким возможным вспомога­тельным средством для разрешения своей задачи. Но значение ее в скале наук основывается именно на том, что всякая связь, к ко­торой она обращается, может быть однозначно удостоверена внутренним восприятием, и каждая такая связь может быть по­казана как член объемлющей ее, в свою очередь, более широкой связи, которая не выводится путем умозаключения, а изначально дана. <...>

Нельзя не пожелать появления психологии, способной уловить в сети своих описаний то, чего в произведениях поэтов и писателей заключается больше, нежели в нынешних учениях о душе, — по­явления такой психологии, которая могла бы сделать пригодными для человеческого знания, приведя их в общезначимую связь, имен­но те мысли, что у Августина, Паскаля и Лихтенберга производят

столь сильное впечатление благодаря резкому одностороннему освещению. К разрешению подобной задачи способна подойти лишь описательная и расчленяющая психология; разрешение этой задачи возможно только в ее пределах. Ибо психология эта исхо­дит из переживаемых связей, данных первично и с непосредствен­ной мощью; она же изображает в неизуродованном виде и то, что еще недоступно расчленению. <...>

ГЛАВА ВТОРАЯ

РАЗЛИЧЕНИЕ ОБЪЯСНИТЕЛЬНОЙ И ОПИСАТЕЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ

Объяснительная психология возникла из расчленения восприятия и воспоминания. Ядро ее с самого начала составляли ощущения, представления, чувства удовольствия и неудовольствия в качестве элементов, а также процессы между этими элементами, в особен­ности процесс ассоциации, к которому затем присоединялись в качестве дальнейших объяснительных процессов апперцепция и слияние. Таким образом, предметом ее вовсе не являлась полнота человеческой природы и ее связное содержание. <...> Необходи­ма психологическая систематика, в которой могла бы уместиться вся содержательность душевной жизни. И в самом деле, могучая действительность жизни, какою великие писатели и поэты стреми­лись и стремятся ее постичь, выходит далеко за пределы нашей школьной психологии. То, что там высказывается интуитивно в поэтических символах и гениальных прозрениях, психология, опи­сывающая все содержание душевной жизни, должна в своем месте попытаться изобразить и расчленить.

Наряду с этим приобретает значение для того, кого занимает связь наук о духе, еще и другая точка зрения. Науки о духе нуж­даются в такой психологии, которая была бы прежде всего прочно обоснована и достоверна, чего о нынешней объяснительной психо­логии никто сказать не может, и которая вместе с тем описывала бы и, насколько возможно, анализировала бы всю мощную дейст­вительность душевной жизни.

Ибо анализ столь сложной общественной и исторической дей­ствительности может быть произведен лишь тогда, когда эта дей­ствительность будет сперва разложена на отдельные целевые сис­темы, из которых она состоит; каждая из этих целевых систем, как хозяйственная жизнь, право, искусство и религия, допускает тогда, благодаря своей однородности; расчленения своего целого. Но целое в такой системе есть не что иное, как душевная связь в человеческих личностях, в ней взаимодействующих. Таким обра­зом, она в конце концов является связью психологической. Поэтому она может быть понята только такой психологией, которая заклю­чает в себе анализ именно этих связей, и результат такой психо­логии пригоден для теологов, экономистов или историков литера­туры. <...>

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

В дальнейшем под объяснительной психологией разумеется выведе­ние фактов, данных во внутреннем опыте, в нарочитом испытании, в изучении других людей и в исторической действительности из ограниченного числа добытых путем анализа элементов. Под эле­ментом разумеется всякая составная часть психологического осно­вания, служащая для объяснения душевных явлений. Таким обра­зом, причинная связь душевных процессов по принципу causa adequat effectum или закон ассоциации, является таким же элемен­том для построения объяснительной психологии, как и допущение бессознательных представлений или пользование ими.

Первым признаком объяснительной психологии, таким обра­зом, служит, как то полагали уже Вольф и Вайц, ее синтетический и конструктивный ход. Она выводит все находимые во внутреннем опыте и его расширениях факты из однозначно определенных элементов. <...> Можно уловить историческую обусловленность конструктивной психологии: в ней выражается проявляющаяся во всех областях знания мощь методов и основных понятий естество­знания; отсюда она могла бы быть подвержена и исторической критике.

Ограниченное число однозначно определенных элементов, из которых должны быть конструируемы все явления душевной жизни — таков, следовательно, капитал, с которым оперирует объ­яснительная психология. Однако происхождение этого капитала может быть различно. В этом пункте прежние школы психологии отличаются от ныне господствующих. Если прежняя психология вплоть до Гербарта, Дробиша и Лотце и выводила еще некоторую часть этих элементов из метафизики, то современная психология, это учение о душе без души, добывает элементы для своих син­тезов только из анализа психических явлений в их связи с физио­логическими фактами. Таким образом, строгое проведение сов­ременной объяснительной психологической системы состоит из анализа, почерпающего составные элементы из душевных явлений, и синтеза или конструкции, составляющей из них явления душев­ной жизни и таким образом доказывающей свою полноту. Сово­купность и отношение этих элементов образуют гипотезу, при помощи которой объясняются душевные явления.

Таким образом, метод объясняющего психолога совершенно тот же, каким в своей области пользуется естествоиспытатель. Это сходство обоих методов еще увеличивается от того, что в нас­тоящее время, благодаря примечательным успехам, эксперимент стал во многих отраслях психологии вспомогательным средством ее. И в дальнейшем это сходство еще увеличилось бы, если бы удался хотя бы один опыт применения количественных определе­ний не в одних только внешних отрогах психологии, но также и внутри ее самой. Для включения какой-либо системы в объяс- нательную психологию, разумеется, безразлично, в каком порядке будут вводимы эти элементы. Важно только одно, чтобы объясни­тельная психология работала с капиталом, состоящим из ограни­ченного числа однозначных элементов.

При помощи этого признака можно показать лишь относи­тельно некоторых из наиболее значительных психологических трудов настоящего времени, что они принадлежат к этому объяс­нительному направлению психологии; вместе с тем,, исходя из этого признака, можно сделать понятными главнейшие течения современной объяснительной психологии. <...>

В Германии через развитие психофизического и психологи­ческого эксперимента методические средства объяснительной психологии чрезвычайно расширились. То был процесс, обеспечивший за Германией, начиная с 60-х годов нашего столетия, неоспори­мое господство в психологической науке. С введением экспери­мента могущество объяснительной психологии на первых порах чрезвычайно возросло. Перед нею открывались необозримые перспективы. Благодаря введению опытного метода и количесг венного определения, объяснительное учение о душе могло, по об­разцу естествознания, приобрести прочную основу в эксперимен­тально обеспеченных и выраженных на языке чисел закономерных отношениях. Но в этот решительный момент произошло нечто обратное тому, чего ожидали энтузиасты экспериментального метода.

В области психофизики опыт привел к чрезвычайно ценному расчленению чувственного восприятия у человека. Он оказался необходимым орудием психолога для составления точного опи­сания некоторых внутренних психических явлений, каковы узость сознания, скорость душевных процессов, факторы памяти и чувст­ва времени, и, конечно, умение и терпение экспериментаторов дадут им возможность приобрести точки опоры для производства опытов также и при изучении других внутрипсихических соотно­шений. Но к познанию законов во внутренней области психики опытный метод все-таки не привел. Таким образом, он оказался чрезвычайно полезным для описания и анализа, надежды же, возлагавшиеся на него объяснительной психологией, он до сих не оправдал.

При этих обстоятельствах в современной немецкой психологии наблюдаются два примечательных явления по отношению к при­менению объяснительного метода.

Одна влиятельная школа решительно идет дальше по пути подчинения психологии познанию природы при помощи гипотезы о параллелизме физиологических и психических процессов.

Основою объяснительной психологии является следующий постулат: ни одного психического феномена без сопутствующего ему физического. Таким образом, в жизненном течение ряды фи­зиологических процессов и сопровождающих их психических яв­лений соответствуют друг другу. Физиологический ряд образует

законченную' непрерывную' и необходимую связь. Наоборот, пси­хические изменения, какими они попадают во внутреннее воспри­ятие,- в такого рода связь объединить нельзя. Какой же образ действий вытекает отсюда для сторонников объяснительной пси­хологии? Он должен перенести необходимую связь, которую он находит в физическом ряду, на ряд психический. Точнее его задача определяется так: «разложить совокупность содержаний сознания на их элементы, установить законы соединения этих элементов,, а также их отдельные соединения и затем для всякого элементарного психического содержания эмпирическим путем отыскать сопутствующее ему физиологическое возбуждение для того, чтобы посредством причинно понятых сосуществований и последовательности этих физиологических возбуждений косвенно объяснить не поддающиеся чисто психологическому объяснению законы соединения и сами соединения отдельных психических содержаний». Этим самым, однако, объявляется банкротство са­мостоятельной объяснительной психологии. Дела ее переходят в руки физиологии. <....>

Но ход экспериментального исследования вместе с тем привел еще к одному в высшей степени примечательному обороту. Виль­гельм Вундт, первый из всех психологов отграничивший совокуп­ность экспериментальной психологии в качестве особой отрасли знания, создавший для нее огромного размаха институт, из ко­торого исходило сильнейшее побуждение к систематической рабо­те над экспериментальной психологией, Вундт, впервые связавший воедино в своем учебнике выводы экспериментальной психологии, в дальнейшем течении своих широко объемлющих эксперимен­тальных наблюдений сам оказался вынужденным перейти к по­ниманию душевной жизни, покидающему господствующую до того в психологии точку зрения. «Когда, — рассказывает он, — я впервые подошел к психологическим проблемам, я. разделял об­щий, естественный для физиологии, предрассудок, будто образование чувственных восприятий является исключи­тельно делом физиологических свойств наших органов чувств. На деятельности зрительного чувства я прежде всего научился постигать акт творческого синтеза, ставший постепенно для меня проводником, с помощью которого я и из развития высших функций фантазии и ума стал извлекать психологическое пони­мание, для которого прежняя психология не давала мне никакой помощи». Принцип параллелизма он определил теперь точнее в том смысле, что «психофизический параллелизм может быть применяем только к тем элементарным психическим процессам, с которыми именно единственно и идут параллельно определенно отграниченные двигательные процессы, но не к как угодно слож­ным продуктам духовной жизни, получившимся лишь в резуль­тате духовного формирования чувственного материала, и уже никак не к общим, интеллектуальным силам, из которых выво­дятся эти продукты» («Душа человека и животных», 2-е изд.,

ср. также о психической причинности и принципе психического параллелизма). Впоследствии он отказался и от применения за­кона causa adequat effectum к духовному миру; он признал факт существования творческого синтеза; <...> Джемс в своей «Пси­хологии» и Зигварт в новых главах своей* «Логики» — где они говорят о методе психологии и рекомендуют развивать описатель­ную психологию — оба подчеркивают свободу и творчество в душевной жизни еще резче, чем Вундт. В той мере, в какой это движение развивается, объяснительная и конструктивная психо­логия должна терять в своем влиянии.

Первый признак объяснительной психологии заключался в том, что она делает выводы из ограниченного числа однознач­ных элементов. В современной психологии тем самым обусловли­вается и второй признак, а именно что соединение этих объясни­тельных элементов носит гипотетический характер. Обстоятель­ство это было признано уже Вайцем. При взгляде на ход развития объяснительной психологии особенно бросается в глаза постоян­ное увеличение числа объяснительных элементов и приемов. Это естественно вытекает из стремления по возможности приблизить гипотезы к жизненности душевного процесса. Но одновременно с этим следствием этого стремления является также и постоянное возрастание гипотетического характера объяснительной психоло­гии. В той же мере, в какой накопляются элементы и приемы объяснения, понижается ценность их испытания на явлениях. В особенности же приемы психической химии и восполнения пси­хических рядов посредствующими физиологическими звеньями, не имеющими представительства во внутреннем опыте, открывают для объяснения простор неограниченных возможностей. Тем самым разбивается основное ядро объяснительного метода — испытание гипотетических объяснительных элементов на самих явлениях.

Поиск по сайту: