Конфликт и само-угнетение

1. Конфликт и творческое безразличие

Теперь мы должны сказать что-нибудь об исходах агрессии: победе (или поражении), покорении и власти (господстве). У невротика потребность в победе - центральная; и для этой потребности всегда готова доступная жертва - самость. Невроз может быть рассмотрен как победа над собой (selfconquest - само-угнетение).

Но невротическая потребность в победе не является потребностью в объекте, за который сражается, использующей агрессию в открытом конфликте; это потребность иметь победу, быть победителем. Смысл этого в том, что субъект уже проигрывал в значимых областях, был унижен и не ассимилировал свою потерю, но вновь и вновь старается сохранить лицо достижением ничтожных триумфов. Так, каждая межличностная связь и, в сущности, любой опыт превращается в маленькое сражение с возможностью победить и доказать свою доблесть.

Важный конфликт, борьба за небезразличный объект и решение рискнуть собой, проявить инициативу, которая может изменить статус кво - это как раз то, что всячески избегается. Маленькие символические конфликты и большая фальшь, а потому - нескончаемые противостояния типа «разум против тела», «любовь против агрессии», «удовольствие против реальности» - средства избегания возбуждающих конфликтов, которые могут, чего доброго, иметь решение. Вместо этого люди цепляются за безопасность, в чем легко узнаваема фиксация фона, глубокой органической потребности и прошлой привычки; фон должен быть сохранен в виде фона.

Противоположностью потребности в победе является «творческое безразличие». Позже мы попытаемся описать это специфическое отношение спонтанной самости (Глава 10). Принимая свой интерес и его объект и применяя агрессию, творчески беспристрастный человек возбужден конфликтом и растет благодаря его средствам, будь то победа или поражение; он не привязан к тому, что может быть потеряно, поскольку он знает, что меняется, и уже идентифицируется с тем, чем он станет. С этим отношением совпадает эмоция, противоположная чувству безопасности, а именно вера: поглощенный актуальной деятельностью, человек не защищает фон, но черпает из него энергию, и он верит, что это адекватное отношение.

2. Критика теории «устранения внутреннего конфликта»: смысл понятия «внутренний»

Психоанализ классически посвятил себя вскрытию «внутренних конфликтов» и их «устранению». Грубо говоря, это хорошая концепция (как и другая концепция: «преобразование эмоций»); но пришло время изучить ее более пристально.

«Внутренний» здесь, вероятно, значит находящийся или внутри кожи организма, или внутри психики, или в бессознательном; примерами могут быть конфликты между сексуальным напряжением и болью, или между инстинктом и сознанием, Или между интроецированными отцом и матерью.

Противоположными этим и не-невротичными были бы, вероятно, сознательные конфликты со средой или с другими персонами. Но, в таком случае, разница между «внутренними конфликтами» и другими не существенна, поскольку существуют и не- «внутренние» конфликты, которые могут рассматриваться как невротические. Например, в той мере, в какой ребенок еще не стал самостоятельным и независимым от детско/родительского поля - он еще сосунок, учащийся говорить, экономически зависимый, и т.д. - бессмысленно говорить о невротических нарушениях (неосознаваемом голоде, враждебности, лишении контакта) как о существующих внутри кожи или психики индивида. Нарушения существуют в поле; правда, они порождены «внутренними конфликтами» родителей, и они позже породят интроецированные конфликты в отпрыске, когда он станет самостоятельным; но их сущность — в нарушенном чувственном отношении — несводима к частям. Таким образом, ребенок и родители должны рассматриваться вместе. Или еще, ошибка общества несводима к неврозам индивидов, которые и стали-то «индивидами» вследствие ошибки общины; также она несводима к дурным институциям, поскольку они были основаны гражданами; это болезнь поля, и только групповая терапия может быть в этом случае полезной. Как мы уже говорили, разница между «интраперсональным» и «интерперсональным» невелика, поскольку вся индивидуальная личность и все организованное общество развиваются с помощью функции согласования, которая составляет сущность и личности, и общества (любовь, обучение, общение, отождествление и так далее); и противоположная функция разделения тоже сущнос- тна для обоих: отказ, ненависть, отчуждение, и так далее. Концепция границы контакта более фундаментальна, чем интра- и интер-, или чем концепции внутреннего и внешнего. И, опять же, существуют нарушения, которые могут быть названы невротическими, происходящие в поле организм/ природная среда: например, магические ритуалы примитивных народов, которые развиваются, совершенно без персональных неврозов, из голода и боязни грома; или наша современная болезнь «подчинения» природы (вместо жизни в симбиозе) совершенно отдельна от персональных и социальных неврозов (которые тут работают сверхурочно). Существует сдвиг во взаимодействии материальных количеств и недостатков, причиненный неосознаваемыми злоупотреблениями. Примитивные народы говорят: «Земля голодает, и поэтому мы голодаем»; а мы говорим: «Мы голодаем, поэтому вырвем еще что-нибудь у земли»; с точки зрения симбиоза, обе установки похожи на дурной сон.

Классическое словосочетание «внутренний конфликт» содержит очень важную правду, поставленную с ног на голову. Она в том, что внутренние конфликты - внутри кожи, психики (противоположные напряжения, сдержки и противовесы физиологической системы, игра, мечты, искусство, и т.д.) - большей частью заслуживают доверия и не являются невротическими; можно поверить, что они саморегулируются; они доказали себя на протяжении тысяч лет и не очень изменились за это время. Внутренние конфликты в этом смысле не являются предметом психотерапии; когда они не осознаются, их можно оставить неосознаваемыми. Наоборот, это вмешательство вовнутрь находящихся снаружи кожи социальных сил произвольно расстраивает спонтанную внутреннюю систему и приводит к необходимости психотерапии. Эти силы приходят незванными, и часто с недобрыми намерениями. Большая часть психотерапии представляет собой процесс освобождения этих наружных сил от вмешательства вовнутрь и нарушения саморегуляции организма. А также удаление таких не внушающих доверия экономических и политических категорий, как конкуренция, деньги, престиж и власть, от вмешательства внутрь личной системы любви, горя, гнева, сообщества, родительства, зависимости и независимости.

3. Смысл понятия «конфликт»

Очевидно, что в классической формуле «конфликты» не являются противоположными внутренними напряжениями, сдержками и противовесами, мудростью тела; они понимаются как «плохие», вредные конфликты, и, следовательно, внутренние конфликты должны быть растворены. Почему это необходимо?

Вредность конфликтов, кажется, имеет в виду что- нибудь одно (или сразу все) из следующего списка:

1) Все конфликты вредны, потому что на них тратится много энергии, и они причиняют страдания.

2) Все конфликты возбуждают агрессивные и деструктивные чувства, которые вредны.

3) Некоторые конфликты вредны, потому что один из противников нездоров, или антисоциален, и, прежде чем он будет допущен к конфликту, это обстоятельство должно быть ликвидировано или сублимировано. В частности, прегениталь- ная сексуальность или различные виды агрессии.

4) Ошибочные конфликты вредны, а содержания бессознательного большей частью архаичны и ошибочны (сдвинуты).

Точка зрения, которую мы тут развиваем (а это в большой, хотя и не в главной мере, предложения по лучшему использованию языка), такова, что вообще никакой конфликт не может быть растворен посредством психотерапии. Особенно «внутренние» конфликты: они сильно энергизированы и глубоко затрагивают пациента, представляя собой средства для роста; задача психотерапии - сделать их осознаваемыми, и тогда они могут, позаимствовав новый материал из среды, перейти в кризис. Наименее желательные конфликты - осознаваемые пустяковые сражения и безвыходные противоречия, основанные на семантических ошибках, о которых мы говорили в начале этой главы; мы интерпретируем их не с тем, чтобы их избежать, но чтобы вынести на передний план более важные конфликты, на которые они указывают.

Рассмотрим теперь конфликт сам по себе, осознанный и привлекающий к себе внимание причиняемым страданием. Замечание о том, что конфликт (будь то социальный, интерперсональный или интрапсихический) есть растрата энергии, правдоподобно, но поверхностно. Его правдоподобие основано на допущении, что работа, которая должна быть сделана, прямо достигнет своей цели; поэтому направление энергии, нужной для исполнения работы, на то, чтобы побороть оппонента или противостоять ему, является расточительством для противоборствующих сторон; и, возможно, противники могут гармонично объединиться в работе. Но это весьма поверхностный взгляд, так как он предполагает, что кому-то уже известно заранее, что за работа должна быть проделана, а также где и как должна быть потрачена энергия. Допускается, что мы знаем - и часть пациента знает - какое именно благо должно быть целью; в этом случае противостояние обманно или извращено. Но если конфликт глубоко значим, то что делать, что является собственным решением в отличие от стереотипной нормы, и есть именно то, что подвергается проверке. Даже больше того, действительно необходимая работа (может быть, даже подлинное призвание) в первую очередь и обнаруживается в конфликте; это не было известно кому-либо до сих пор, и, естественно, не было адекватно выражено в оспариваемых требованиях. Конфликт - это сотрудничество, выходящее за пределы того, что предполагалось, к новой фигуре в целом.

Конечно, это так и для творческого сотрудничества между персонами. Наибольшая эффективность достигается не установлением априорной гармонии их интересов, или компромиссом их индивидуальных интересов в предустановленной цели. Скорее (так долго, как они остаются в контакте и серьезно стремятся к наибольшим творческим достижениям), чем более резко они отличаются и открыто обсуждают это, тем более вероятно, что они коллективно породят лучшую идею, чем каждый из них имел индивидуально. В играх именно соревнование побуждает игроков превзойти себя. (Беспокойство невротического соперничества - это не соревнование, а факт, что соревнующийся не заинтересован в игре.) Также в творческом акте одной персоны, например, в произведении искусства или

теоретическом труде, противоречивость несовместимых, несоответствующих элементов неожиданно приводит к творческому решению. Поэт не отвергает образ, который «случайно», но упрямо появляется и нарушает его план; он уважает захватчика и вдруг открывает «его» план, тем самым обнаруживая и творя себя. Так же и ученый ищет опровергающее его теорию доказательство.

Вопрос состоит в том, не должно ли все вышесказанное быть верным и для интрапсихических эмоциональных конфликтов. В ординарных незаб- локированных ситуациях проблем нет: инстинктивная доминанта гибко устанавливается посредством саморегуляции организма, например, сильная жажда временно отключает остальные побуждения, пока сама не будет удовлетворена. Таким же образом гибко встраиваются в имеющуюся систему новообразования процесса развития: в результате конфликта кусание, жевание и питье надстраиваются поверх сосания, и гениталии утверждают себя как конечную цель сексуальности: генитальный оргазм становится итогом сексуального возбуждения. В развитии этих образований участвовали конфликтующие напряжения, но конфликты разрешили их - путем разрушения привычного, ассимиляции и новой конфигурации. Теперь предположим, что ситуация была блокирована: например, предположим, что примат генитальности не был жестко установлен из-за оральных незавершенных ситуаций, генитальных страхов, так называемых «регрессий», и так далее. И предположим, что все соперничающие тенденции вытащены наружу, в открытый контакт и открытый конфликт, с учетом объектных выборов, социального поведения, моральной вины — с одной стороны, и притягательности удовольствия — с другой. Не должен ли этот конфликт и сопровождающие его страдания и трудности быть средствами прихода к само-творящему решению? Такой конфликт является достаточно острым, поскольку очень многое должно быть разрушено; но нужно ли тормозить деструкцию? Если решение - примат генитальности — предопределено и исходит от терапевта (как это давно и квалифицированно предопределяла социальная самость пациента), многие страдания и опасности могут быть избегнуты; но решение будет намного более чуждым и, по этой причине, менее энергичным. Так что неразумно умерять конфликт или подавлять или истолковывать сильные противоборствующие тенденции, так как результатом этих усилий будет препятствование полному разрушению и ассимиляции, что обречет быть слабой и заведомо ущербной систему саморегуляции пациента.

И прежде всего мы должны помнить, что там, где противоборствующие стороны - естественные побуждения (агрессия, особые способности, сексуальные практики, которые фактически приносят удовольствие), они не могут быть редуцированы, можно только произвольно подавить их проявления, запугав или застыдив субъекта. Когда же все стороны осознанны и находятся в контакте, человек может принять свои собственный трудные решения; он уже не пациент. Есть надежда, что в этом случае затруднительные побуждения спонтанно найдут свою меру в новой конфигурации, при посредстве творческого приспособления и выздоравливающей саморегуляции организма.

4. Страдание

Рассмотрим также смысл страдания. Творческое решение, как мы уже сказали, неизвестно противникам; оно впервые появляется в результате конфликта. В самом конфликте противоборствующие стороны, их привычки и интересы частично разрушены; они понесли ущерб и страдают. Таким образом, в социальном сотрудничестве партнеры ссорятся и разрушают друг друга, они ненавидят конфликт. Поэту во время написания поэмы досаждает навязчивый образ или идея, внезапно отклонившаяся от темы; субъект устраивает себе головную боль, он цепляется за свой план, запутывается и обливается потом. Однако, вовлекаясь в конфликт, боли избежать невозможно, потому что если подавить его сейчас, это не принесет удовольствия, но приведет к неудовольствию, скуке, неловкости и придирчивому сомнению. С другой стороны, сам конфликт тоже возбуждает весьма болезненно. Как же фактически в итоге боль снижается?

Это происходит в результате окончательного «не- стояния на пути», цитируя великую формулу Дао. Люди освобождаются от своих предрассудков относительно того, как это «должно» окончиться. И в получившейся «плодотворной пустоте» решение приходит к ним само. Таким образом, люди занимаются чем-то, вкладывают свои интересы и умения, и позволяют им столкнуться, чтобы обострить конфликт, и чтобы быть разрушенными и измененными грядущей идеей. В итоге, они не цепляются за интересы как за «свои». В возбуждении творческого процесса они приходят к творческому беспристрастию среди непримиримых частей; и затем, с великим безрассудством и ликующей жестокое- тью, каждый из противников применяет всю свою агрессию, одновременно за и против своей стороны в противостоянии. Но самость не разрушается, напротив, она впервые обнаруживает, что же она из себя представляет.

Вопрос: применима ли такая интерпретация использования боли, страдания и средств их уменьшения к соматической и эмоциональной боли и страданию? Порассуждаем немного о функции боли.

Боль, в первую очередь, есть сигнал; она привлекает внимание к непосредственно существующей опасности, например, к угрозе органу. Спонтанная реакция на нее - убраться с пути или, потерпев в этом неудачу, уничтожить угрожающего. Жизнь животного не протекает в боли и страдании; когда вредное воздействие продолжается, и никакие произвольные действия не могут этому помочь, животное цепенеет или даже теряет сознание. (Невротическая реакция прикосновения к поврежденной части, чтобы вызвать боль, есть желание ощутить эту часть; и это тоже, возможно, полезный сигнал, хотя его трудно проинтерпретировать.)

Какова же, все-таки, функция продолжительного страдания, обычного между людьми? Мы осмелимся предположить, что она состоит в том, чтобы привлечь наше внимание к непосредственно присутствующей проблеме, и затем встать в стороне от пути, отдать угрозе все наши силы, а затем опять встать в стороне от пути, ослабить ненужную произвольную целенаправленность, позволить конфликту разгореться и разрушить все, что должно быть разрушено. Рассмотрим две простые иллюстрации: человек болен, он пытается заниматься своим бизнесом и страдает; он принужден осознать,

что у него есть совсем другое дело — его болезнь, он ложится и ждет; страдание уменьшается, и он засыпает. Или когда умирает любимый; возникает печальный конфликт между, с одной стороны, интеллектуальным принятием и, с другой стороны, желаниями и воспоминаниями. Средний человек пытается разделить себя на части, но превосходящий других подчиняется сигналу и погружается в страдание. Воскрешая прошлое, он видит свое настоящее безнадежно расстроенным; он не может представить, что же делать теперь, когда основа всего рухнула; горе, замешательство и страдание продолжаются, потому что многое должно быть разрушено и уничтожено, и многое надо ассимилировать. В течение этого времени он не должен заниматься своими неважными делами, произвольно подавляя конфликт. В конце концов, работа траура завершается, и человек изменяется, он допускает творческое безразличие; наконец, новые интересы становятся доминирующими.

Эмоциональное страдание является средством, не позволяющим изолировать проблему, оно необходимо для того, чтобы, прорабатывая конфликт, самость могла расти в поле существующего. Чем раньше субъект решает прекратить борьбу против деструктивного конфликта и расслабиться в боли и замешательстве, тем раньше страдание закончится. (Эта интерпретация траурного страдания — как средства, позволяющего старой самости измениться — объясняет, почему траур сопровождается са- модеструктивным поведением типа расцарапыва- ния кожи, ударов в грудь и выдергивания волос).

Для врача опасность эмоционального конфликта и страдания в том, что это может разрушить пациента, разбить его на кусочки. Это действительная опасность. Но этого можно избежать не "только путем ослабления конфликта, но и усилением самости и самоосознания. Когда человек осознает, что это его собственный конфликт, и что он сам разрывает себя на куски - это становится новым динамическим фактором в ситуации. Затем, когда конфликт находится в центре внимания и обострен, человек скорее достигнет установки творческого беспристрастия и идентифицируется с приходящим решением.

5. Само-угнетение: преждевременное примирение

Мы утверждаем, что невроз не состоит в некоем активном конфликте (внутреннем или внешнем) одного желания против другого, или социальных стандартов против животных потребностей, или персональных нужд (например, амбиций) против социальных стандартов и животных потребностей. Все эти конфликты совместимы с интеграцией самости, и на самом деле являются средствами ее интегрирования. Но невроз есть преждевременное погашение конфликтов; это зажимание, или перемирие, или оцепенение ради избежания дальнейшего конфликта; и он вторично проявляет себя как потребность в победе в ничтожных битвах, как если бы эти победы могли отменить глубокое унижение. Это есть, коротко говоря, победа над собой. Будем различать два уровня удовлетворения:

1) удовлетворение от прекращения конфликта и

2) удовлетворение от победы.

Предположим, что, вместо способности отождествиться с приходящим решением, самость потеряла надежду на него и не имеет перспективы, но продолжает страдать и слишком сокрушаться о поражении. В наших семьях и обществе такое случается нередко, поскольку творческое решение зачастую невозможно. Взрослый, понимающий ситуацию, может продолжать страдать, но ребенок непременно прекращает. Рассмотрим смысл смирения.

В момент острого конфликта и отчаяния ответом организма становится отрицание — картинное падение в обморок или, чаще, замораживание чувств, паралич или другие методы временного вытеснения. Но когда непосредственный кризис миновал, и если обстоятельства больше не обещают решения, то субъект избегает продолжения конфликта. Самость больше не проявляет агрессии, и ситуация подавления стабилизируется как более терпимая; субъект смирился. В фигуре остается пустое пространство, так как общий контекст потребностей, мнений, трудностей и т. д. остался прежним, а самоутверждение, занимавшее центральное место в конфликте, потеряно. Это пустое место теперь заполнено идентификацией с другой персоной, а именно той, которая сделала конфликт нестерпимым и заставила смириться. Эту персону обычно боятся и любят - конфликт гасится, чтобы избежать страха и риска неодобрения — и теперь эта персона становится «мной». Вместо движения к своей новой самости, которой человек стал бы в результате неизвестного решения конфликта, он интроециру- ет эту чужую самость. Отождествляясь с ней, он одалживает ей силу своей агрессии, теперь освобожденной от отстаивания собственных потребностей. Эта агрессия теперь ретрофлективно поворачивается против этих потребностей, отвлекает от

них внимание, напрягает мускулы, противясь их возбуждению, называет такие потребности глупыми или порочными, наказывая их, и так далее. В соответствии с нормами интроецированной персоны, человек отчуждает конфликтную самость и направляет агрессию на нее. Это легко сделать, поскольку более сыновняя (дочерняя) и социальная часть себя, которая принадлежала одной из сторон конфликта, может теперь соединиться с интроеци- рованным авторитетом; полезные агрессивные и репрессивные установки прямо под рукой и легко усваиваются. Легко избегать искушения, однажды согласившись быть хорошим; легко рассматривать побуждения как порочные и чуждые, отождествляясь с персоной, которая так же к ним относится.

Противоположностью возбуждения в конфликте является оцепенение смирения. Противоположностью «плодотворной пустоты», которая достижима на стадии творческого безразличия (и эта пустота — творческая часть самости), является пустое место смирения там, где раньше была самость. И противоположностью отождествления с приходящей новой самостью является интроекция чужой личности. Так осуществляется преждевременное примирение. В продолжение этого, конечно, незавершенный конфликт так и остается незавершенным, но он проявляет себя теперь как потребность в победе в маленьких боях вместо готовности беспристрастно рассмотреть трудное противостояние; это - цепляние за безопасность вместо преисполненности верой.

Эмоциональный конфликт было трудно разрешить, потому что другая персона (например, родитель) была одновременно объектом страха и любви. Однако, к несчастью, в ходе конфликта принадлежащие самости сложные потребности и борющееся замешательство смирились, родитель интроецирован, агрессия самости повернута против нее самой. Вследствие этого любовь к объекту также теряется, поскольку с тем, за что цепляешься, нет контакта, и не бывает любви без обновляющей агрессии.

6. Само-угнетение: удовлетворения от угнетения

Давайте рассмотрим теперь тот мир, который был достигнут. Мы должны различать мир позитивный и негативный. Когда конфликт затихает и приходит к творческому решению с изменением и ассимиляцией непримиримых факторов, происходит освобождение от страдания и завершение возбуждения вновь созданной целостностью. Это позитив. Нет ощущения завоевания и объекта господства, так как в действительности жертвы исчезли, они разрушены и ассимилированы. В позитивном мире, парадоксальным образом, существует победный подъем без ощущения завоевания; главное чувство - жизненность новых возможностей и новой конфигурации. Поэтому Победа изображается крылатой и смотрящей вперед.

Позитивный мир содержится и в сокрушительном поражении, если человек столкнулся со своими ограничениями, исчерпал все ресурсы и не воздерживался от максимального неистовства. Посредством вспышки гнева и работы траура потребность в невозможном уничтожена. Новая самость угрюма, но цельна; ее одушевление в новых условиях ограничено, но в ней нет ничего интер- нализованного, и она не отождествляет себя с завоевателем. Так, как прекрасно описал Peguy, умоляющие в греческих трагедиях имели больше силы, чем высокомерные победители.

Мир завоевания, где жертва по-прежнему существует, и над ней нужно господствовать, является полной противоположностью предыдущему случаю: страдание конфликта прекращено, но фигура осознавания не оживлена новыми возможностями, так как ничего не было решено; победитель, побежденный и их отношения продолжают заполнять выпуски новостей. Победитель бдителен, побежденный злопамятен. В социальных войнах мы видим, что такой негативный мир нестабилен; он содержит слишком много незавершенных ситуаций. Как же получается, что при победе над собой примирение оказывается стабильным, и победившая самость может десятилетиями продолжать господствовать над своей отчужденной частью? Жизненность любого естественного побуждения очень сильна; оно может быть отчуждено, но не уничтожено. Мы можем ожидать, что оно будет слишком сильным для того, чтобы оставаться долго подавленным страхом или потребностью в привязанности. Почему же конфликт не возобновляется, как только ситуация изменяется благоприятным образом?

Так происходит оттого, что самость теперь получила громадное позитивное удовлетворение от отождествления с сильным авторитетом. Как целое, самость потерпела поражение, поскольку ее конфликт не был доведен до того, чтобы стать зрелым и привести к новому позитиву; но отождествленная самость может сказать теперь: «Я - победитель». Это высокомерие — мощнейшее удовлетворение. Каковы его элементы?

Во-первых, к облегчению от прекращения страдания в конфликте добавлено освобождение от давящей угрозы поражения, стыда и унижения. Принимая другую роль, высокомерие становится огромным и самонадеянным, хотя и хрупким. Во- вторых, существует удовлетворение тайного злорадства, вид тщеславия: во Фрейдистских терминах, супер-эго насмехается над эго. В третьих, гордая самость безосновательно приписывает себе воображаемые достоинства авторитетов, силу, права, мудрость и невиновность. И последнее и самое важное: высокомерная самость может теперь владеть своей агрессией (совсем даже не иллюзорно) и постоянно доказывать, что она победитель, поскольку объект господства всегда доступен. Стабильность смирившегося характера объясняется не тем, что он все бросил «раз и навсегда», но тем фактом, что агрессия постоянно используется. К несчастью, главная жертва агрессии - это как раз он сам, всегда готовый быть побитым, «срезанным», задавленным, покусанным и так далее. Таким образом, видимое увеличение силы и агрессивности представляет собой искалеченную слабость. (Часто здоровье субъекта вначале реально улучшается, ведь он совершил приспособление; но позже приходит расплата). Энергия связана удержанием чуждых побуждений. Если внутреннее напряжение становится слишком сильным, угроза снизу проецируется, и субъект находит козлов отпущения: это другие люди имеют (или им можно приписать) его собственные отвратительные и чуждые влечения. Они пополняют список жертв и увеличивают высокомерие и гордость. Постараемся осторожно рассмотреть, в чем несчастье этого процесса. Элементы экспансивности, эго-идеал и претензии не

имеют, как таковые, непривлекательного и похожего на детский вида: это выглядит, напротив, как подчеркнутая гордость, блаженство самоутверждения и социального утверждения: «Смотрите, какой я большой мальчик!» Это разновидность демонстративности, оскорбительная, возможно, только для тех, кто разочарован и завистлив. Когда добавляется четвертый элемент — несдерживаемая агрессия — портрет становится темнее и ужаснее. Но, однако, он не уродлив. Там, где сочетаются абсолютная гордость и необузданная внешняя агрессивность, мы имеем подлинного завоевателя: безумное зрелище, подобное бешеному потоку или другой иррациональной силе, разрушающей все (а вскоре - и себя). Это комбинация самолюбия, самоуверенности и мощи, без саморегуляции или межличностной регуляции органических потребностей или социальных целей. Такое темное безумие не лишено великолепия; мы одновременно любуемся им и пытаемся его уничтожить.

Это тот самый великий образ, о котором грезит слабый само-угнетатель; его концепция себя совершенно иллюзорна; она не привлекает его энергию. Подлинный завоеватель - обезумевший творец, который назначает себя на роль и играет ее. Само- завоеватель смирился и был назначен на другую роль кем-то другим.

7. Самоконтроль и «характер»

Если копнуть глубже, под поверхностью потребности в победе и цепляния за безопасность обнаруживается выдающееся высокомерие и тщеславие; субъект смирился только внешне. Его тщеславие утверждает себя тем, что он фактически может про

изводить блага и быть сильным, и способен это показать, поскольку жертва всегда под рукой. Типичное замечание: «Я — сильный, я — независимый, я могу взять это или оставить (секс)». Каждое проявление самоконтроля является подтверждением своего превосходства.

Но опять, возникает трудность (особенно учитывая наши нравы): социальные основания самооценки двусмысленны. Необходимо доказать не только то, что субъект силен, но и то, что он обладает «потенцией», сексуально возбудим. Эти противоречивые требования могут быть выполнены только в том случае, если любовный акт достаточно садо- мазохистичен, агрессия используется как освобождающее пре-чувство (fore-feeling) для сексуальности, а сексуальность, в свою очередь, является средством к тому, чтобы быть наказанным — для ослабления тревоги.

Само-угнетение оценивается обществом как «характер». Человек с характером не поддается «слабости» (эта «слабость» в действительности представляет собой спонтанный эрос, сопровождающий любое творчество). Он может управлять своей агрессией для утверждения своих «идеалов» (идеалы - это нормы, с которыми он смирился). Анти- сексуальное общество, основывающее свою этику на характере (может быть, несколько больше в предыдущие века, чем сейчас) приписывает любое достижение подавлению и самоконтролю. И отдельные аспекты нашей цивилизации (а именно — ее широкий пустой фасад, количественные показатели и внушительность) возможно, обязаны характеру; они составляют постоянно требующиеся доказательства господства над людьми и природой - доказательства потенции. Но грация, теплота, подлинная внутренняя сила, здравый смысл, веселость, трагедии: все это невозможно для людей с характером.

Получив такое большое удовлетворение самости, и свободу обладать агрессией, и высочайший общественный престиж, само-угнетение является успешной частичной интеграцией; правда, его результатом является урезанное счастье, личностное расстройство, господство над другими, приводящее к их страданию, и растрата социальной энергии. Но все это еще можно терпеть. Но неожиданно, из-за общего распространения роскоши и соблазнов, подавление начинает давать сбои; с ростом социальной неуверенности и незначимости падает самооценка; характер не вознагражден; проявление агрессии вовне, в виде гражданской инициативы, затруднено, так что самость становится ее единственным объектом; в этой типичной ситуации наших дней само-угнетение возникает на переднем плане как центр невроза.

8. Соотношение теории и метода

В чем теоретик видит «центр невроза», зависит частично от социальных условий, которые мы описывали. Но частично это, конечно же, зависит и от применяемого терапевтического метода (и метод, в свою очередь, зависит от таких социальных факторов, как категория пациентов, критерий здоровья и так далее.)

В рамках метода, описываемого в этой книге, предпринимается попытка помочь самости интегрировать себя, расширить зоны жизненности и включить туда более широкие области, а главное сопротивление обнаруживается в том, что самость

не расположена расти. Она поддерживает препятствия к своему собственному развитию.

В рамках ранней ортодоксальной техники, когда пациент пассивно, бездумно и безответственно выкладывал содержания ид, терапевта, естественно, поражало их противоречие социальным нормам; и задачей интеграции было повторное более удачное приспособление. Позже эта концепция стала казаться неудовлетворительной, и в центре замаячили смирение и деформация характера пациента. Но мы должны указать на примечательное и почти смешное противоречие в привычной терминологии теорий характероанализа.

Мы видели, что, идентифицируясь с авторитетом, самость направляет свою агрессию против своих же отчуждаемых побуждений, например, собственной сексуальности. Самость является агрессором, она подавляет и доминирует. Однако, как ни странно, когда характеро-аналитики говорят о границе между самостью и чуждым ей, они вдруг упоминают не «оружие самости», а «защиты самости», ее «защитный панцирь» (Вильгельм Райх). Самость, контролирующая моторную систему, произвольно отвлекающая внимание и душащая возбуждение, мыслится как защищающая себя от угроз снизу! Какова причина этой на удивление грубой ошибки? Она в том, что самость не принимается терапевтом всерьез. Он может рассуждать о ней каким-либо удобным для себя образом, но практически она для него ничто. Для него существуют только две силы: авторитет и инстинкты; и в первую очередь терапевт, а не пациент, приписывает силу первому, а затем - в качестве мятежа - второму.

Но существует еще одна вещь, — самость пациента, и она должна приниматься терапевтом всерьез, потому что, повторимся, только ей и можно помочь. Психотерапия не может изменить социальные нормы, а инстинкты и подавно.

9. Что подавлено само-угнетением

Становление само-угнетения выглядит следующим образом (в обратном порядке):

Потребность в победе

Цепляние за безопасность

Честолюбие высокомерной личности

Интроекция

Смирение

Отступление самости

Что же в первую очередь тормозится само-угне- тением, какова главная невосполнимая потеря, причиненная самостью самой себе? Эта потеря — «приходящее решение» конфликта. Это — возбуждение роста, загнанное вглубь. Сексуальное возбуждение, агрессия и горе могут до определенной степени быть высвобождены; но без ощущения субъекта, что это именно он, рискуя собой, идет на это, фундаментальная отупелость, скука и смирение никуда не денутся; какие-то действия вовне бессмысленны. Осмысленность - это то же самое, что и возбуждение приходящего решения. Преждевременное прерывание конфликта — через отчаяние, страх потери или избегание страдания — тормозит творческую силу самости, ее способность ассимилировать конфликт и сформировать новую целостность.

Терапия должна освободить агрессию от фиксации на собственном организме как цели; сделать интроекты осознанными, чтобы они могли быть разрушены; привести разделенные интересы — сексуальный, социальный и т.д. - обратно в контакт и конфликт; и положиться на интегративную мощь самости, ее особый стиль, проявляющийся, в том числе, в живучести невроза.

Тут же появляется масса вопросов. Не является ли «приходящее решение» чем-то будущим и несуществующим? Как может принести огромный вред торможение несуществующего? Как самость может творить себя заново: из какого материала? Какой энергией? В какой форме? Не является ли «полагание на интегративную мощь» установкой терапевтического невмешательства (laissez-faire)? И если конфликт разгорается и еще более дезинтегрирует самость, как же последней поддерживать себя, если не задержкой роста? Что такое «самость?» Мы постараемся ответить на эти вопросы в следующих главах, а здесь наметим только основные точки.

Самость - это система контактов в поле организм/среда; и эти контакты есть структурированный опыт актуальной ситуации настоящего. Это не самость («я») организма как такового, но и не субстанция, пассивно воспринимающая среду. Творчество - это изобретение нового решения; изобретение как нахождение и придумывание; но этот новый способ не может возникнуть в организме или в его «бессознательном», поскольку там присутствуют только консервативные пути; также его нет и в новой среде как таковой, поскольку даже если субъект наткнется там на готовое решение, он не признает его своим собственным. Существующее поле в каждый момент богато потенциальной новизной, и контакт есть ее актуализация. Изобретение оригинально; это рост организма, ассимилирующий новое содержание и находящий новые источники энергии. Самость не знает заранее, что она изобретет, поскольку знание - это форма существования того, что уже случалось; безусловно, этого не знает и терапевт, так как он не может расти чьим-то чужим ростом - он просто часть поля. Начав расти, самость рискует - рискует, страдая, если она долго избегала риска и теперь должна разрушить много предубеждений, ин- троектов, привязанностей к фиксированному прошлому, гарантий, планов и амбиций; но все же она рискует этим, полная возбуждения, если может принять жизнь в настоящем.

Теория самости Глава 10

Самость, эго, ид и личность

1. План последующих глав

В предыдущих разделах мы обсудили некоторые проблемы фундаментального восприятия реальности, животной человеческой природы, созревания, языка и становления личности и общества. Во всех этих областях мы старались показать, как самость применяет свои функции творческого приспособления, зачастую в крайних ситуациях и вынужденная к смирению. В этом случае вновь созданное целое является «невротическим» и совсем не кажется продуктом творческого приспособления. Мы решили обсудить главным образом те проблемы и ситуации (например, идею внешнего мира, инфантильного или антисоциального), неправильное понимание которых ведет к затемнению подлинной природы самости, как мы на нее смотрим.

Начнем теперь с начала и разовьем более систематически нашу точку зрения на самость и ее невротическое подавление. Во-первых, используя материал вводной главы, «Структура роста» (которую мы рекомендуем сейчас еще раз перечитать), мы рассматриваем самость как функцию контактирования с актуальной преходящей действительностью; мы

спрашиваем, каковы ее свойства и в чем заключается ее активность; и мы обсуждаем три главных частных системы: эго, ид и личность, которые в специальных обстоятельствах кажутся самостью. Далее, критикуя различные психологические теории, мы пытаемся показать, почему наша точка зрения не пришла в голову их приверженцам и почему другие неполные или ошибочные взгляды кажутся такими правдоподобными. Затем, рассматривая активность самости как временной процесс, мы обсудим стадии преконтакта, контактирования, финального контакта и постконтакта; и это есть описание природы творчески приспосабливающего роста. Наконец, после первого прояснения и попыток согласования с привычным Фрейдовским анализом вытеснения и происхождения невроза, мы объясняем различные невротические конфигурации как сдерживания процесса контактирования с настоящим.

2. Самость — система контактов в настоящем и агент роста

Мы видели, что в любом биологическом или социально-психологическом исследовании конкретным предметом изучения всегда является поле организм/среда. Ни одна функция любого животного не может быть определена иначе, чем как функция такого поля. Органическая физиология, мысли и эмоции, объекты и персоны - абстракции, которые осмыслены только тогда, когда соответствуют реальным взаимодействиям в поле.

Поле как целое стремится завершить себя, достичь наиболее простого равновесия из возможных для поля этого уровня. Но поскольку условия постоянно меняются, достигнутое частичное равновесие всегда ново; до него надо дорастать. Организм сохраняет себя только с помощью роста. Самосохранение и рост полярны, так как только то, что сохраняется, может расти путем ассимиляции, и только то, что постоянно ассимилирует новое, может сохранить себя и не дегенерировать. Таким образом, материалы и энергии роста таковы: консервативная попытка организма остаться таким, каков он был, новая среда, разрушение предыдущего частичного равновесия и ассимиляция чего- то нового.

Контактирование, в общих чертах, есть рост организма. Контактируя, мы осуществляем добывание и потребление пищи, любим и занимаемся любовью, проявляем агрессию, конфликтуем, общаемся, воспринимаем, учимся, передвигаемся, в общем, каждая функция должна в первую очередь рассматриваться как возникающая на границе в поле организм/среда.

Комплексную систему контактов, необходимую для приспособления в сложном поле, мы называем «самостью». Она может рассматриваться как то, что находится на границе организма, но сама граница не изолирована от среды; она контактирует со средой; она принадлежит одновременно и среде, и организму. Контакт есть касание чего-то. Самость не должна представляться фиксированной институцией; она существует, где и когда бы ни случилось фактически взаимодействие на границе. Перефразируя Аристотеля, «Когда палец прищемлен, самость находится в больном пальце».

(Так, предположим, что, концентрируясь на своем лице, субъект ощущает, что это маска, и хочет узнать, каково же его «реальное» лицо. Но этот вопрос абсурден, поскольку его реальное лицо есть ответ на некоторую наличествующую ситуацию: если есть опасность, его реальным лицом будет испуг; если есть что-нибудь интересное, это заинтересованное лицо, и так далее. Реальным лицом, спрятанным за лицом, ощущаемым как маска, может быть ответ на ситуацию, удерживаемый в неосознаваемом состоянии; и именно эта актуальная реальность (удерживания чего-то вне осознания) выражена маской: тогда маска и есть реальное лицо. Так что совет «Будь собой», часто даваемый терапевтами, абсурден; подразумевается «контактируй с актуальным», поскольку самость есть только этот контакт.)

Самость — система контактов — всегда интегрирует перцептивно-проприоцептивные, моторномускульные функции и органические потребности. Она осознает и ориентируется, осуществляет агрессию и манипуляцию, а также эмоционально чувствует, подходят ли друг другу среда и организм. Не бывает хорошего восприятия без вовлечения мышц и органической потребности; воспринимаемая фигура не бывает яркой и четкой без того, чтобы субъект заинтересовался этим, сфокусировался на этом и внимательно всмотрелся. Так же, как не бывает грации или точности в движении без интереса, и мускульной проприоцепции, и восприятия среды. И органическое возбуждение проявляет себя, становясь осмысленным, именно придавая ритм и подвижность восприятию (это легче всего заметить в музыке). Скажем иначе: сенсорный орган воспринимает, мышца движет, вегетативный орган страдает от избытка или дефицита; но лишь орга- низм-как-целое в контакте со средой осознает, манипулирует и чувствует.

Эта интеграция — не излишество; это творческое приспособление. В ситуациях контакта самость является силой, которая формирует гештальт в поле; или, лучше сказать, самость является процессом образования фигуры/фона в ситуации контакта. Чувство, сопровождающее этот процесс, динамическое отношение фона и фигуры - это возбуждение: оно является чувством формирования фигуры /фона в ситуациях контакта, когда незавершенная ситуация стремится к завершению. И наоборот, когда ситуация неподвижна или достигла равновесия, самость уменьшается, поскольку существует не как фиксированная институция, а как приспособление к более напряженным и трудным проблемам. Так что она либо спит,, либо растет, в зависимости от близости ассимиляции. Во время добывания еды голод, воображение, движение, выбор и поедание наполнены самостью; глотание, переваривание и ассимиляция происходят с уменьшением или отсутствием самости. Или то же самое в контакте в виде сближения заряженных поверхностей (как в любви): желание, приближение, касание, тотальное высвобождение энергии на- олнены самостью, последующее течение происхо- ит с ее уменьшением. То же и в конфликтах: азрушение и уничтожение полны самости, отождествление и отчуждение сопровождаются ее уменьшением. Коротко говоря, там, где происходит наиболее сильный конфликт, контакт и наблюдается хорошая фигура/фон, — там и наибольшая самость; там, где есть «слияние» (совместное течение), изоляция или равновесие, самость уменьшена.

Самость существует там, где передвигаются границы контакта. Области контакта при этом могут быть ограничены, как при неврозах. Но где бы ни находилась граница и ни случался контакт, присутствует творческая самость.

3. Самость как актуализация потенциала

Настоящее представляет собой переход из прошлого в будущее, и все это — стадии действия самости при контактировании с актуальной реальностью. (Возможно, метафизический опыт времени в первую очередь извлечен из функционирования самости.) Важно отметить, что реальность, с которой осуществляется контакт — не неизменное «объективное» состояние, присвоенное делам, но потенциальная возможность, которая становится актуальной в контакте.

Прошлое - это то, что неизменно и в принципе неизменяемо. При концентрации осознавания на актуальной ситуации ее прошлое представлено состоянием организма и среды; но вдруг, в момент концентрации, неизменная данность растворяется на множество возможностей и видится как потенциальность. По мере продолжения концентрации эти возможности превращаются в новую фигуру, возникающую из фона потенциальности: самость испытывает себя, отождествляясь с какими-то возможностями и отчуждая другие. Наступающее будущее есть схождение многих возможностей в единственную новую фигуру.

(Мы должны указать, что существует и контактный опыт «неизменяемого» объективного состояния, «объекта». Это опыт концентрации на чем-то, когда субъект занимает позицию лицом к лицу и рассматривает вещь, удерживаясь, однако, от вмешательства или приспособления ее каким-либо способом. Очевидно, возможность такого живого

эротического отношения - это именно то, что создает великих натуралистов, как Дарвин, которые могут часами зачарованно смотреть на цветок.)

Подавление самости в неврозе можно описать как неспособность представить ситуацию изменяющейся или посмотреть на нее с другой стороны; невроз - это фиксация на неизменяемом прошлом. Это правда, но функция самости больше, чем принятие возможностей; она еще содержит их присвоение или отчуждение — творческий подход к новой фигуре; в этом разница между «устаревшими ответами» и уникальным новым поведением, вызываемым ситуацией.

Здесь мы опять можем видеть, как обычный совет «будь собой» ведет не туда, так как самость может чувствоваться только как потенциальность; что-то более определенное должно возникнуть в актуальном поведении. Тревога, порожденная этим советом, есть страх пустоты и замешательство от такой неопределенной роли; невротик чувствует себя в этот момент обесцененным в сравнении с самодовольной концепцией своего эго; а под этой поверхностью находится боязнь того, что из пустоты возникнет вытесненное поведение.

4. Свойства самости

Самость спонтанна, характеризуется средним грамматическим залогом (как основа действия и страсти), и занята своей ситуацией (как Я, Ты и Оно). Рассмотрим эти свойства по очереди, хотя они включают в себя друг друга.

Спонтанность - это ощущение непрерывного Действия системы организм/среда; причем ощущение, которое не просто является причиной или следствием действия, но которое вырастает в нем. Спонтанность — не директива или само-директива, и не увлечение субъекта в постороннюю для него область. Она представляет собой открытие и придумывание того, как субъект движется вперед, вовлеченный и принимающий.

Спонтанность одновременно активна и пассивна, добровольна и навязана; или, лучше сказать, это творческое безразличие среднего залога; безразличие не в смысле отсутствия возбуждения или творчества (спонтанность славится именно этим), но в смысле единства, предшествующего активности и пассивности (и последующего за ними), содержащего и то, и другое. (Забавно, что это чувство беспристрастия или безразличия, засвидетельствованное творческими личностями, аналитически интерпретируется именно как потеря самости, а не как чувство, ей присущее, но мы потом попытаемся коротко показать, как это произошло.) Крайностями спонтанности являются, с одной стороны, произвольность, а с другой - расслабление.

Среди главных классов контактных функций чувства наиболее часто принимаются за глубинную самость, или «душу»; это потому, что чувства всегда спонтанны и «чувствуются» (происходят в среднем залоге); субъект не может вызвать чувство или быть принужденным к нему. Мускульное движение часто преобладающе активно, а восприятие - пассивно. Но, конечно, и движение, и восприятие могут быть спонтанными и среднего залога - как в живом танце или эстетическом восприятии; и произвольность сама по себе может быть спонтанной: к примеру, страшная произвольность воодушевленного героического деяния; и такой же

спонтанной может быть релаксация — как разне- женность на солнышке или в объятиях любимого.

Говоря о «вовлеченности в ситуацию», мы подразумеваем, что нет никакого иного чувства себя или других вещей, кроме собственно переживания ситуации. Это чувство непосредственно, конкретно, присутствует в настоящем и интегрирует восприятие, мускульный компонент и возбуждение. Противопоставим две установки: согласно первой из них, наши восприятия и проприоцепции дают нам ориентацию в поле. Эта ориентация может быть рассмотрена абстрактно, как указание для передвижения к цели, где мы будем удовлетворены. Согласно другой установке, ориентация может выглядеть как конкретное чувство нахождения на правильном пути и ощущение, что прибыл в конечную точку. В контакте с задачей либо план составляется в соответствии с фрагментарными проблесками представления о конечном продукте, либо, наоборот, конечный продукт - не то, что представляется абстрактно, но то, что проясняет себя в планировании и в обработке материала. И вообще, средств и целей, как таковых, отдельно не существует; если рассматривать все части процесса, то он содержит законченное, но непрерывное удовлетворение: ориентация - уже сама по себе манипуляция и пре-чувство. Если бы это было не так, ничто бы никогда не могло быть сделано спонтанно, так как субъект бы спонтанно прерывался и уже целенаправленно преследовал то, что возбуждает чувство. Приводя драматический пример, воин в смертельной схватке чувствует страсть и получает удовольствие от борьбы.

И наконец, самость, спонтанно вовлеченная в текущее дело и принимающая его в его развитии,

не осознает себя абстрактно, но только как контактирующую с чем-то. Ее «Я» полярно «Ты» и «Оно». Оно - это ощущение материала, импульсов и фона; Ты - направленность интереса; Я предпринимает шаги и совершает прогрессивные присвоения и отчуждения.

5. Эго, ид и личность как аспекты самости

Активность, которую мы здесь обсуждаем (актуализация потенциала) и свойства (спонтанность, средний залог и так далее) присущи самости, занятой в некоем обобщенном настоящем; но, конечно, такого момента не существует (хотя для сильно чувствующих и обладающих тонким мастерством персон (если им повезет) моменты интенсивного творчества нередки). Но все же, по большей части, самость создает для специальных целей специальные структуры, путем отделения или фиксации некоторых своих сил, пока остальные используются свободно; мы упоминали множество невротических структур, предварительно намекнули на структуру в природных наблюдениях, и так далее. Исчерпывающая классификация, описание и анализ всевозможных структур самости могли бы быть предметом формальной психологии. (На самом деле это — предмет феноменологии).

Для наших целей мы коротко обсудим три таких структуры: эго, ид и личность. Мы выбрали их потому, что по разным причинам (зависящим от выбора пациентов и методов терапии) в теориях патологической психологии эти отдельные частные структуры принимались за всю функцию самости.

Как аспекты самости в простом спонтанном акте, ид, эго и личность представляют собой главные ста

дии творческого приспособления: ид является фоном, раствором возможностей. Он включает органическое возбуждение и прошлые незавершенные ситуации, становящиеся осознанными, и смутно ощущаемую среду, и зачаточные чувства, связывающие организм со средой. Эго - это прогрессивное отождествление с возможностями и отчуждение от них, ограничение и усиление текущего контакта, включающее моторное поведение, агрессию, ориентацию и манипуляцию. Личность есть созданная фигура, которой становится самость, ассимилируя ее в организм для объединения с результатами предыдущего роста. Очевидно, что все это есть процесс формирования фигуры/фона как таковой, и в таком простом случае нет нужды величать стадии специальными именами.

Эго

Самый обычный здоровый опыт можно описать следующим образом: субъект расслаблен, существует множество возможных интересов, приемлемых и довольно смутных - самость является «слабым гештальтом». Затем определенный интерес начинает доминировать, спонтанно мобилизуются силы, становятся ярче соответствующие образы и инициируются моторные реакции. В этой точке весьма часто требуются также определенные произвольные акты выбора или исключения (если недостаточно спонтанного доминирования, сопровождающегося непроизвольным понижением интенсивности возможных конкурирующих интересов). Необходимо обратить внимание, а не только быть внимательным, вложить свое время и ресурсы, мобилизуя средства, сами по себе неинтересные, и так далее.

На функционирование самости налагаются произвольные ограничения, в соответствии с которыми продолжаются отождествления и отчуждения. Тем не менее, и в продолжение этого промежуточного периода произвольной концентрации, спонтанность пронизывает и фон, и произвольный творческий акт, и растущее возбуждение на переднем плане. И наконец, в высшей точке возбуждения, произвольность ослабляется, и удовлетворение наступает спонтанно.

Как можно охарактеризовать самоосознание эго (системы идентификаций) в этом обычном переживании? Оно является произвольным, сенсорно настороженным и моторно агрессивным, сознающим себя изолированно от ситуации. Грамматически оно проявляется употреблением активного залога.

Здоровая произвольность есть осознанное ограничение определенных интересов, восприятий и движений с целью сосредоточения на более простом единстве в другом месте. Перцепция и про- приоцепция ограничены — некоторые вещи «не замечаются». Например, внимание может быть отвлечено от них моторно, или, если подавлено органическое возбуждение, восприятие может потерять яркость. Моторные импульсы могут быть сдержаны другими, конкурирующими моторными импульсами. Возбуждение может быть подавлено путем его изоляции, если не предоставлять ему объектов, способствующих его обострению и подъему, а также препятствовать мускульно нарастанию моторного импульса. (Между тем, развивается и накапливается возбуждение, соответствующее выбранному интересу.)

Эти механизмы неизбежно создают ощущение «активности», переживания опыта, так как самость отождествлена с живым избранным интересом и кажется из этого центра внешним агентом в поле. Приближение в среде ощущается скорее как активная агрессия, чем как врастание, поскольку реальность не представляется больше в опыте в соответствии с ее спонтанной яркостью, но выбирается или исключается согласно тому интересу, с которым произошло отождествление. У субъекта есть ощущение, что это он создает ситуацию. Средства выбираются исключительно как средства, в соответствии с предварительным знанием о сходных ситуациях: тем самым, у субъекта создается ощущение скорее использования и изготовления, чем открытия и изобретения. Чувства скорее бдительны и находятся на страже, чем «обнаруживают» или «отвечают».

Происходит высокого уровня абстрагирование от перцептивно-моторно-аффективного единства и от всего поля. (Абстракция, как мы уже говорили, есть фиксация отдельных частей для того, чтобы другие части могли двигаться и быть на переднем плане.) План, средства и цель отделены друг от друга. Эти абстракции связываются в более тесное и простое единство.

И наконец, эго само по себе — важная абстракция, которая в ситуации произвольности чувствуется как нечто реальное: органическая потребность ограничена целью, восприятие контролируемо, и среда не вступает в контакт как полярность существования субъекта, но держится на-расстоянии в качестве «внешнего мира», для которого субъект - внешний агент. Что по ощущению является близким, так это единство цели, ориентации, средств,

контроля и т.д., и это как раз и есть действующее лицо — эго. В этом случае любое теоретизирование (и особенно интроспекция) произвольно, ограничено и абстрактно; так, в теоретических рассуждениях о самости, особенно основанных на интроспекции, именно эго оказывается ее центральной структурой. Субъект осознает себя в некоторой изоляции, не всегда в контакте с чем-нибудь другим. Волевое усилие и применение технических приемов впечатляют своей видимой энергией. К тому же, присутствует следующий важный невротический фактор: произвольные акты постоянно возвращаются к умиротворению незавершенных ситуаций, так что эта привычка запечатлевается в памяти как пронизывающая ощущение самости, тогда как спонтанные контакты стремятся завершить ситуацию и быть забытыми. Как бы то ни было, фактом является то, что в ортодоксальных психоаналитических теориях сознания именно эго, а не самость, сделано центральным образованием (мы обсудим это подробнее в следующей главе).

В райском мире спонтанных отождествлений и отчуждений (без произвольных ограничений) эго могло бы быть лишь очередной стадией функции самости. Если же изучать только поведение, эго не будет заметно даже в полностью произвольных ситуациях. Но в некоторых интроспективных теориях эго по необходимости вырисовывается сильнее; и если субъект - невротик, то ничто, кроме произвольного эго, и не представлено в его сознании.

7. Ид

Ортодоксальные теоретики (последователи Фрейда) придают очень мало значения сознательным проявлениям невротического пациента; его произвольным усилиям очевидно недостает энергии. Тогда теоретик обращается в противоположную сторону и находит, что важной, энергичной частью «ментального» аппарата является Ид; однако, Ид по большей части «бессознательно»; интроспекция ничего не может нам сообщить о нем; оно наблюдаемо в поведении (включая вербальное), которому приписывается только рудиментарная сознательность. Это представление о свойствах Ид, конечно, является следствием метода терапии: расслабленный пациент, предающийся свободному ассоциированию, и значения, создаваемые концентрацией терапевта, а не пациента.

Однако, рассмотрим структуру самости в обычном осознанном расслаблении. Субъект прерывает состояние сенсорной готовности и расслабляет мускулы до тонуса ниже среднего, чтобы отдохнуть. Тогда появляется Ид - пассивное, рассеянное и иррациональное; его содержания галлюцннаторны, в них много телесного.

Ощущение пассивности создается фактом принятия без специальных усилий. Самость, желающая отдыха, не намерена собираться и осуществлять импульс; моторная сфера полностью заторможена. Поступающие один за другим кратковременные сигналы допускают доминирование и отклонение, поскольку контакта с ними больше не происходит. Маленькому центру интроспективной активности эти возможности кажутся «впечатлениями»; они даны или сделаны субъекту.

Появляющиеся образы приближаются к галлюцинаторным, реальные объекты и целостные драматические инциденты появляются с минимумом усилий: например, гипнагогические образы или ма- стурбаторные фантазии. Они черпают энергию из определенного типа незавершенных ситуаций, которые могли быть удовлетворены путем возбуждения самой границы контакта (Гл.З, 7). Если органическая незавершенная ситуация насущна и безотлагательна, отдых невозможен: попытка добиться его насильственным путем приводит к бессоннице, беспокойству и так далее; но если потребность слабая (сравнимая с дневным утомлением), она может быть более или менее удовлетворена галлюцинацией. Пассивная сексуальность мастурбации комбинирует пассивные фантазии с активной само-агрессией, которая удовлетворяет потребность в моторном ответе.

Самость в состоянии релаксации кажется рассеянной, и это действительная дезинтеграция и исчезновение в сплошной потенциальности, поскольку самость существует и актуализируется только в контакте. Когда и сенсорная ориентация, и моторная манипуляция подавлены, ничто не обеспечивает «разумности», и содержания кажутся таинственными. Противопоставим эго, самость и ид: произвольное эго обладает неразрывным абстрактным единством целеполагания и исключения отвлечений; спонтанность имеет гибкое конкретное единство роста, вовлеченности и принятия отвлечений как возможных привлекательных направлений; релаксация же есть дезинтеграция, объединенная только смутным телесным ощущением.

Тело занимает столь большое место, так как в условиях приостановки ощущений и движений все поле восприятия узурпирует проприоцепция. Она была произвольно подавлена и, будучи теперь высвобождена, заполняет сознание. Если не создается настоятельного и неотложного центра концентрации, субъект засыпает.

8. Личность

Личность, как структура самости, исследована и открыта в самой аналитической процедуре, особенно когда методом стала интерпретация и коррекция межличностных отношений. Личность - это система установок, принятых в межличностных отношениях; это предположение о том, чем является субъект, служащее ему основанием для объяснения своего поведения, когда таковое потребуется. Когда межличностное поведение невротично, Личность состоит из некоторого количества ошибочных концепций себя, интроектов, эго-идеалов, масок, и т.д. Но когда терапия закончена (имеется в виду любой метод терапии), Личность представляет собой некую рамку из установок, хорошо понятых самим субъектом, которая может использоваться для любого вида межличностного поведения. По своей природе это высшее достижение психоаналитического интервью; и, в результате, достигнутая таким образом «свободная» структура была принята теоретиками за самость. Но Личность есть по существу вербальная копия самости; это ответы на вопросы, задаваемые другими или самим субъектом. Характерной особенностью теоретиков интерперсонального направления является то, что они очень немногое могут сказать об органическом функционировании, сексуальности, скрытых фантазиях или технической переработке физических материалов, поскольку все это не является первичным предметом для объяснения.

Чем является само-осознание Личности, как мы говорили о само-осознании Эго и Ид? Это автономность, ответственность и совершенное знание себя как лица, играющего определенную роль в актуальной ситуации.

Автономию не нужно путать со спонтанностью. Это свободный выбор, и субъект всегда сохраняет чувство изначальной непринужденности, за которой последовало обязательство. Свобода обеспечивается тем фактом, что основа активности уже была достигнута: субъект принимает на себя обязательства в соответствии с тем, чем он является, то есть, чем он стал. Средний залог спонтанности не обеспечивает ни роскоши этой свободы, ни чувства безопасности от знания того, кто ты и где ты, и от способности заниматься чем-либо или отказаться от этого; субъект занят и увлечен хотя и не вопреки себе, но чем-то большим, чем он сам. Автономия менее внешне активна, чем произвольность, и, конечно, менее внешне пассивна, чем релаксация - поскольку она является собственной ситуацией субъекта, которую он организует в соответствии со своей ролью; он не работает над чем-то другим, и что-то другое не работает над ним; следовательно, свободная личность мыслится как спонтанная и выражаемая средним залогом. В спонтанном поведении все ново, и все постепенно сделано своим собственным. В случае автономии своим собственным является поведение, потому что оно уже было в принципе достигнуто и ассимилировано. «Актуальная ситуация» становится не чем-то реально новым, но зеркальным отражением Личности - следовательно, знакомой, своей собственной и безопасной для субъекта.

Личность «прозрачна», совершенно и до конца известна, потому что она — система ранее признанных фактов (в терапии — это структура из всех «ага»-инсайтов). Самость в этом смысле прозрачна не до конца (хотя она осознаваема и может ориентироваться сама), так как ее сознание себя выражено в актуальной ситуации другим языком.

Поиск по сайту: