Теория реальности Фрейда

В заключение этой главы, позвольте нам сделать несколько замечаний относительно происхождения понятия внешнего мира.

Если мы обратимся к психоаналитической теории Фрейда, то обнаружим, что наряду с понятиями «тело» и различными видами «мышления», он говорил о реальности, и затем о «принципе реальности», который он противопоставлял «принципу удовольствия» как принцип болезненного само- приспособления к безопасному функционированию.

Мы думаем, можно показать, что он представлял себе реальность двумя различными способами (и не понимал отношений между ними). С одной стороны, сознание и тело — части системы удовольствия, и реальность, прежде всего, это социальный «внешний мир» других сознаний и тел, болезненно сдерживающий удовольствия личности путем отказа в них или наказания. С другой стороны, Фрейд видел «внешний мир» как данный в восприятии, включающий собственное тело, противопоставляя ему воображаемые элементы галлюцинаций и сновидений.

Ему казалось, что понятие социального внешнего мира особенно тесно связано с концепцией так называемой беспомощности и иллюзорного всемогущества человеческого младенца. Младенец совершенно изолирован, ему присущи идеи собственного всемогущества, и при этом он зависим абсолютно во всем, за исключением удовлетворения, получаемого от собственного тела.

Но давайте рассмотрим это изображение в общем социальном контексте, и то, что мы увидим, будет проекцией ситуации взрослого человека: ребенку приписываются подавляемые взрослым чувства. Потому что как это младенец, в сущности, беспомощен или изолирован? Он часть того поля, Другой частью которого является мать. Мучительный крик ребенка - адекватный способ коммуникации; мать должна ответить ему; младенец нуждается в ласке, она должна его ласкать; то же и с Другими функциями. Иллюзия всемогущества (в той степени, в какой она существует, а не является

взрослой проекцией), гнев и ярость младенческой покинутости — обычные способы истощения поверхностного напряжения в периоды отсрочки удовлетворения. Это необходимо для того, чтобы внутренние процессы могли происходить без незавершенных ситуаций в прошлом. Рассмотренное идеально, растущее отделение ребенка от матери, разделение этого единого поля на отдельные индивидуальности - это то же самое, что и увеличение размеров ребенка и его силы, рост зубов и умение жевать, а также ходить, разговаривать и т.д. (У матери в это время происходит убывание молока, и она постепенно вновь обращается к другим интересам). Ребенок не изучает какую-то чуждую реальность, но открывает и исследует свою собственную.

Беспокоит, естественно, то, что идеальные условия недостижимы. Но мы должны сказать, что это не ребенок по своей сущности изолирован и беспомощен, а, скорее, его сделали таким, бросив в хроническую чрезвычайную ситуацию, и в результате он соответствующим образом представляет себе внешний социальный мир. Какова же ситуация взрослого? В нашем мире, в котором не существует братского сообщества, каждый существует в такой же изоляции (и погружается в нее все глубже). Взрослые третируют друг друга как враги, а их. дети поочередно становятся рабами или тиранами. Поэтому, путем проекции, ребенка неизбежно увидят изолированным, беспомощным и всемогущим одновременно. А самым безопасным условием будет действительно разрыв, разъединение с первоначально единым полем.

(Страстные атрибуции внешнего мира науки обнаруживают те же проекции. Мир «фактов» по меньшей мере нейтрален: не отражение ли это вздоха облегчения в момент ухода из отчего дома и вступления в контакт с разумными сущностями, даже если это всего лишь вещи? Но, конечно, этот мир безразличен; и даже попытайся кто-нибудь, он не смог бы выдоить из «натурализма» другой этики, кроме стоической апатии. Природные ресурсы «эксплуатируются»: то есть мы не разделяем с ними экологию, скорее, мы используем их: безопасная позиция, которая приводит нас к совершенно неэффективному поведению. Мы «побеждаем» природу, мы — хозяева природы. И, с другой стороны, отовсюду слышны песни о «Матери - Природе»).

14. Фрейдовский «внешний мир» восприятия

Когда мы обращаемся к другому взгляду Фрейда на внешний мир, к тому, который противопоставляет восприятия сновидениям — это очень похоже на общепринятые и научные предрассудки, — мы вдруг обнаруживаем, что он очень непрост. Здесь не время обсуждать его сложности в деталях (см. ниже Главу 12). Но позвольте нам все-таки очертить проблему, цитируя некоторые отрывки.

Исследуя мир сновидений, Фрейд обнаружил, что этот мир имеет свой смысл, хотя он изолирован от моторных действий и среды, которые являлись источниками категорий значения. Это был мир не фиксированных объектов, а пластического обращения, сопровождающего творческие процессы, позволяющего достичь того, что находится ниже уровня вербализации — образов и речевой Деятельности, символизации, разрушения и искажения исходного материала, конденсирования его, и так далее. Это пластическое обращение Фрейд назвал «первичным процессом» и заметил, что подобное функционирование сознания характерно для ранних лет жизни.

«Первичный процесс стремится к разрядке возбуждения, чтобы обеспечить (с тем количеством возбуждения, которое таким образом сосредоточено) тождество восприятия; вторичный процесс оставляет это намерение, выбирая вместо этого целью тождество мышления».

«Первичные процессы представлены в организме с рождения, в то время как вторичные обретают свою форму лишь по ходу жизни, подавляя и скрывая под собой первичные, и приобретая над ними полный контроль, возможно, только в расцвете жизни».

Таким образом, следующим вопросом для Фрейда становится проблема, был ли описанный характер первичного процесса лишь его субъективной трактовкой, или он имеет некоторое основание в действительности. И время от времени он дерзко утверждал его реальность. Как, например:

«Процессы, описанные как «некорректные», в действительности не являются фальсификацией нашей нормальной процедуры, или дефективным мышлением, но способами деятельности психического аппарата, освобожденного от сдерживания».

И, в противоположность тому, о чем здесь говорилось, та картина мира, которая представляется подлинной по общепринятым представлениям, есть лишь последствие хронического напряжения низкой интенсивности, невротического сдерживания; только мир детства или сновидений является реальностью!

Такое объяснение также не особенно удовлетворило Фрейда, и, по понятным причинам, он искал иные гипотезы. С формальной точки зрения, однако, источник его проблем прост. Он застрял не из- за психологии сновидений (открытие, которое, как он сам прекрасно осознавал, было его бессмертным прозрением), но из-за тривиальной психологии «нормального» бодрствующего сознания, которую он разделял со своими современниками. Поскольку для корректной нормальной психологии очевидно, что опыт везде представлен гибкими структурами, и сновидения - их особый случай. (Здесь уместно упомянуть Фрейдовский тупик и отречение при столкновении с психологией искусства и изобретательства.)

Более важным ключом к его трудностям, можно, однако, считать сопоставление его двух теорий «реальности»: поскольку он считал, что социальный «внешний мир», в котором растет ребенок, совершенно негибок, ему было необходимо верить, что мир «первичных процессов» с его спонтанностью, гибкостью, полиморфной сексуальностью и т. д., подавляется созреванием и более не используется.

Поиск по сайту: