Царствование Павла I (1796-1801 гг.)

Павел I Петрович, сын Екатерины II и Петра III, унаследовал царский трон по традиционному неписанному закону прежних московских царей. Отменив этот твердый закон, Петр I почти «узаконил» ряд дворцовых переворотов ХVIII века. Дочерью такого переворота и была мать Павла I. Екатерина II несомненно любила сына в детстве, мечтала воспитать в нем некоего «гения» на троне. На этой почве она «открыла» и вознесла митр. Платона. Но человеческие чувства неподвластны простой логике. С течением времени она стала видеть в Павле знамя переворота против себя, отдалила его от всякого знакомства с государственными делами, создала ему замаскированную тюрьму в Гатчинском дворце и оскорбительную атмосферу пренебрежения со стороны фаворитов, окружавших ее трон. Эта большая не только семейная, но и высоко-политическая драма, была одной из причин длительного нервничания его законоучителя митр. Платона. Человек прямого склада души, готовый целиком служить законной власти, Платон терялся и прямо ужасался этой политической трагедии. И он был прав в своих предчувствиях. Платон очень рано, еще в свой Тверской период (с 1770 г.) и особенно после гибели (1771 г.) архиеп. Амвросия Зертис-Каменского и Пугачевского восстания (1773-1774 г.), начал остро бояться роли хотя бы только и синодального возглавителя церкви и связанной с этим государственной ответственности. И стал еще во цвете лет помышлять — воспользоваться архиерейской привилегией ухода «на покой». Узнав о подаче Платоном такого прошения Екатерине, Павел Петрович в солидарности с своей супругой Марией Федоровной (и она, еще как София-Доротея Вюртембергская, была тоже ученицей Платона), написал ему очень дружеское письмо:»…Сие намерение оставить место свое не только меня удивило, но и опечалило, как любящего свое отечество и друга Вашего… Не знаю, преуспею ли в моем предприятии — отвратить Вас от Вашего намерения, но иного во мне быть не может, как сообразного Вашему добру, ибо Вас люблю и есть Ваш верный друг». И дальше все время Павел Петрович ценит и укрепляет свою дружбу к своему законоучителю. Вот его письмо от 1777 г.: «Сообщу Вам хорошую весть. Услышал Господь в день печали, послал помощь от святого и от Сиона заступил. Я имею большую надежду о беременности жены моей. Зная Ваши сантименты ко мне и патриотические Ваши расположения, сообщаю Вам сие, дабы Вы вместе со мной порадовались. Продолжайте не сомневаться о дружбе моей к Вам и будьте уверены, что я есть и буду Ваш верный Павел». Через несколько месяцев рождается Александр Павлович. Павел снова пишет Платону: «Поделите со мной радость мою Вы, участвующий во всем том, что меня касаться может, Вы, знающий чувства мои и притом расположение мое к отечеству моему».

С какими мыслями митр. Платон пережил кончину Екатерины II и воцарение 42-летнего, но «несовершеннолетнего» по отсутствию государственного опыта, Павла I, это тайна его сердца. Но Платону известна была искренняя религиозность Павла, и он мог вдохновляться некоторыми надеждами на лучшее для церкви.

При коронации Павла, последний был в полном военном параде со шпагой. Но когда Павел, уже миропомазанный, хотел в конце литургии войти чрез открытые царские врата в алтарь для причащения, Платон повелительно остановил его словами: «Здесь приносится бескровная жертва. Отыми, благочестивый Государь, меч от бедра твоего». И Павел покорно сдал оружие.

* * *

Напрасно Платон ожидал от своего царствующего воспитанника особо благоприятных перемен в смысле расширения свободы архиерейского хозяйствования. Отнятие ее было исторически безвозвратно. Но группа епископов-великороссов, принявшая принцип секуляризации, психологически с трудом подавляла в себе свойственные по преимуществу им, как великороссам, хозяйственные инстинкты. Их раздражал мелочный контроль в этом деле, в настойчивой и перманентной форме исходивший от обер-прокурорского стола в Синоде. В цитированном уже письме к митр. Амвросию Казанскому митр. Платон воздыхает: «какое нам дело до них и им до нас? И с чего взяли, чтобы мы подчинялись им даже в этом?». Восклицания сентиментальные, но не трезвые. При раз принятом союзе церкви и государства у каждой стороны всегда «есть дело до другой».

* * *

Еще в конце Екатерининского правления 26.VII.1791 г. обер-прокурор Наумов был по прошению уволен в отставку и на его место назначен более активный и близкий ко Двору гр. Мусин-Пушкин. Он взял в свои руки всю синодскую канцелярию, весь ее персонал и все дела и на расширение всего аппарата потребовал дополнительных ассигновок из общей сметы Синода. Личная близость к императрице освободила Мусина-Пушкина даже от временного контроля по экономическим делам со стороны Сената, что было установлено временно, после злоупотреблений Чебышева. Но Мусин-Пушкин сам был человек церковный и потому не препятствовал членам Синода делать личные доклады Екатерине и получать от нее непосредственно указы.

С воцарением Павла I (1796 г.), эта приближенность к трону синодских иерархов закрепилась еще более. Особенно потому еще, что переведенный по смерти митр. Гавриила (1794 г.) на СПБ-ю митрополию из Казани Амвросий (Подобедов) снискал особое благорасположение у Павла. После передвижения (1797 г.) Мусина-Пушкина в Сенат, в Синод обер-прокурором назначен кн. В. А. Хованский. Он завел небывало строгие бюрократические порядки. Для регулярных еженедельных докладов императору о ходе синодских дел, новый обер-прокурор приказал обер-секретарю после каждого заседания Синода делать ему письменный доклад о делах и резолюциях по ним, о присутствовавших членах Синода, даже с отметкой времени входа и ухода каждого члена Синода.

Кн. Хованский не ограничился строгостью формального контроля синодских дел только в двух столицах. Епархиальное делопроизводство было, как бы в удельных княжествах, совершенно закрыто от контроля центра и обер-прокурорского, в частности. Хованский рассуждал последовательно. Если учрежден надзор «ока Государева» в голове, то почему же его нет во всем организме? Он по собственной инициативе предписал секретарям консисторий ежемесячно рапортовать ему о делах решенных и остающихся еще не решенными. Усматривая из этих докладов беспорядки, Хованский побуждал Синод делать выговоры и исправления. В 1798 г. Хованский предложил Синоду пресечь самовольные поездки провинциального духовенства в СПБ для жалоб. Эти самовольные жалобщики, как известно, сгубили Тобольского митрополита Павла (Конюскевича). Синод охотно постановил, чтобы без специального паспорта от своего епархиального владыки никто не являлся в СПБ, но что таковой жалобщик будет караться отсылкой в военную службу. Когда «беспокойный» об.-прокурор Хованский поднял протест против распределения некоторых остаточных сумм между и синодскими и епархиальными архиереями, то синодалы через митр. Амвросия пожаловались импер. Павлу. Жалоба была не только уважена, но государь даже предоставил почитаемому им митр. Амвросию вместе с другими членами Синода самим избрать угодного им кандидата на должность обер-прокурора и представить на Высочайшее утверждение. Этой милостью Павел I засвидетельствовал полное непонимание контролирующей сущности этой должности. Для приличия Синод представил трех кандидатов, но явно желал первого из них, графа Дм. Ив. Хвостова. Он и был утвержден 10.V.1799 г. Хвостов добровольно передал в руки митр. Амвросия всю полноту церковного управления, подписывая минимум бумаг лишь номинально. На целых три года должность обер-прокурора Синода обратилась в небытие. И церковная, и государственная стороны проявили тут явное непонимание сущности этой должности. И это было как раз накануне возвышения власти обер-прокурора с 21.Х.1803 г. в лице кн. А. Н. Голицына на небывалую высоту над всей иерархией.

* * *

Общая ментальность Павла I, по контрасту с вольтерианской порой царствования его матери, слагалась благоприятно в сторону всяческого благоустройства церкви. И синодские иерархи успели провести ряд благоприятных для быта церкви узаконений.

В 1797 и 1799 гг. по годовым государственным сметам, штатные оклады из казны на духовное ведомство увеличены против прежнего вдвое. По екатерининским штатам 1764 г. на все епархии Великороссии ассигновалось только 462 868 рублей. А теперь добавлено к этой сумме еще 519 729 р., т. е. казенная выдача достигла почти одного миллиона рублей. В 1797 году участки земли для архиерейских домов были удвоены, и дополнительно отведены архиереям и монастырям: мельницы, рыбные ловли и др. угодья.

По ходатайству Синода, импер. Павел освободил священнослужителей от телесных наказаний за уголовные преступления в гражданских судах до момента лишения сана (если таковое полагалось), так как наказание их, «чинимое в виду тех самых прихожан, кои получали от них спасительные тайны, располагает их к презрению священного сана».

Впервые при Павле I (1799 г.) узаконены меры для обеспечения вдов и сирот духовенства. Ибо наследственность самых мест священнослужителей вытеснялась школьными дипломами. Получали назначение новые люди из другого родства и из других мест. А вдовы и сироты оставались тут. По новому закону духовным вдовам дано преимущество занимать богадельные вакансии в домах монастырских и архиерейских. Указано обращать в пользу таких вдов и сирот штрафные деньги, кладбищенские и ставленические доходы.

Пользуясь благоприятным для церкви вниманием нового импер. Павла, в самом начале его царствования, руководящие синодские иерархи, каковыми были и Амвросий (Подобедов) и митр. Платон, добились значительного повышения ассигнований на духовные школы. С 1797 г. по 1800 г. смета все повышалась до 181 931 руб. годовых. Правда, значительно увеличилось и число полных семинарий: создана Вифанская, а Коломенская переведена и стала Тульской. В центре еще прибавилась Калужская. На Востоке: Пензенская, Пермская и Оренбургская. Для детей армейского духовенства устроена еще (временно существовавшая) так наз. Армейская семинария.

СПБ-ская и Казанская в 1797 г. повысились в титуле и названы уже Академиями. Вместе со старыми по титулу Академиями в Киеве и Москве, в России появилось, таким образом, 4 Духовных Академии, с которыми русская церковь и дожила до ХХ века, до провала в пропасть революции.

Импер. Павел в его теократических настроениях был, так сказать, генерально клерикален, т. е. он не следовал механически консервативно за монополией иерархической власти и чести в руках только чина монашеского и архиерейского. Он охотно шел навстречу высокопоставленным вождям белого духовенства (оо. Памфилову и Алексееву) и смело поддержал их честолюбивые стремления к их архиереоподобным украшениям. Это имп. Павел (по подсказке вождей белого священства) охотно ввел награждение священников малиново-бархатными (а не фиолетовыми) скуфьями, камилавками, и наперсными крестами и митрами. А за личные заслуги Павел I ввел нечто еще небывалое (да и для русского быта вообще новое) это — раздачу за личные заслуги тоже для всего священства сверху до низу, государственных орденов и лент. Когда митр. Платон получил такое необычное пожалование, он имел смелость умолять монарха дать ему возможность «умереть архиереем, а не кавалером». Архиеп. Псковский Ириней (Клементьевский) получил от имп. Павла награждение даже аксельбантами. В этом украшении и написан с него портрет, хранящийся в портретной галерее СПБ Эрмитажа.

* * *

Религиозно-теократическое настроение Павла I открыло его сердце к благожелательной политике по отношению к римо-католичеству в пределах расширившейся за счет ликвидированной Польши Российской империи. И даже по отношению к самому папству, униженному французской революцией. Лично папе Павел предлагал переселиться в Россию. А Мальтийский орден, изгнанный Наполеоном с Мальты, Павел приютил в России. Равно устроил в пределах России и гонимый отовсюду иезуитский орден. Даже особо приблизил к себе и благоустроил сферу деятельности иезуита Грубера. Приняв на себя звание великого мастера, т. е. главы мальтийцев, Павел облекался в ритуальную мантию и проч. одежды генерала ордена. Им же создана и специальная римо-католическая капелла в крыле здания Пажеского Корпуса на Садовой улице.

Подробнее об этом будет речь в специальной главе о римо-католичестве в России ХVIII в.

* * *

Непоследовательный в смысле какой-либо продуманной системы управления и законодательства, имп. Павел невольно все-таки шел навстречу неизбежным назревающим реформам. А Ключевский даже более безоговорочно подчеркивает положительные стороны правления Павла. «В основе правительственной политики импер. Павла внешней и внутренней», говорит он, «лежали серьезные помыслы и начала, заслуживающие нашего полного сочувствия»… «Павел был первый противодворянский царь этой эпохи»… Господство дворянства, основанное на несправедливости, было больным местом русского общежития во вторую половину ХVIII века. Чувство порядка, дисциплины, равенства, было руководящим побуждением деятельности императора, борьба с сословными привилегиями — его главной целью». «Смиряя классовый аристократизм, Павел невольно обращался лицом к идеалу общенародного монарха. Он говорил: «в России велик только тот, с кем я говорю и только пока с ним говорю». Он лишил и дворян свободы от физических наказаний за некоторые уголовные преступления. Он защитил и крепостных от безграничной эксплуатации. Закон Павла (1797 г.) ограничил барщину только тремя днями в неделю. Вторая половина недели объявлена принадлежащей свободному труду крестьянина на себя и свою семью. Это было опытным началом и воспитанием чувства свободы и даже вызвало некоторые крестьянские волнения. Но одновременно тот же Павел отдал более полмиллиона государственных крестьян в частное владение помещикам, что было равносильно утрате относительной личной свободы.

Но Павла сгубила бессистемность, непоследовательность в политике иностранной. Несмотря на почти чудесные подвиги русских воинов в далеких Альпах Европы под водительством гениального Суворова, причудливо перемешанные Павлом карты военных коалиций увлекли его на опасную дорогу войны с Англией вплоть до прямого похода на Индию. Тут английский посол Витовт уже прямо сговорился с наследниками «екатерининских орлов» о перевороте.

Убийством 11.III.1801 г. имп. Павла закончилась серия дворцовых переворотов болезненного и — казалось бы — опасного для системы монархии ХVIII в. Но биологически нужная имперски растущему организму обширного и разноплеменного государства русская военно-монархическая власть, без всяких насильственных ухищрений, устояла и обеспечила России и Русской Церкви еще новый век неудержимого развития и даже расцвета, несмотря на гигантские трудности преодоления таких органических дефектов, как крепостное рабство и сословное неравенство. Русская церковь, прожившая это столетие под режимом архаической формы неограниченной монархии, тоже несмотря на все лишения и трудности, взошла на высшую ступень своего развития во всех отношениях.

Поиск по сайту: