ОБ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ КАРЛА III

I. Карл III наследовал своему брату Фердинанду VI на испанском престоле

10 августа 1759 года и умер 17 ноября 1788 года. Главными инквизиторами в

это царствование были: дом Мануэль Кинтано Бонифас, архиепископ Фарсала; дом

Филипе Бертран, епископ Саламанки, и дом Агостино Рубин де Севальос, епископ

Хаэна. Характер этих трех человек был гуманный, сострадательный и склонный к

благожелательству. Эти качества сильно содействовали уменьшению числа

публичных аутодафе, так что если сравнить царствование Карла III с

царствованием его отца Филиппа V, то покажется, что они отделены промежутком

в несколько столетий. Прогресс просвещения шел быстрыми шагами в этот

период, и даже провинциальные инквизиторы, хотя и не наступило никакого

обновления в законах инквизиции, усвоили принципы умеренности, незнакомые им

при владычестве государей из австрийского дома. Правда, время от времени

проявлялась некоторая суровость по незначительным поводам. Но я прочел

процессы этого царствования, которые было приказано приостановить, хотя

улики в них были более убедительны, чем те, которых в царствование Филиппа V

было бы достаточно, чтобы присудить обвиняемых к сожжению.

II. Надо, однако, признать, что, несмотря на эту систему умеренности,

число процессов было еще огромно. Принимались все доносы, а затем, не теряя

времени, приступали к разбору показаний свидетелей предварительного

следствия, чтобы видеть, не получится ли отсюда какого-либо обвинения такого

свойства, которое предрассудки века считали важным. Если бы на сто начатых

процессов было только десять приговоров, то число епитимийцев превзошло бы

численность их при Фердинанде V; но трибунал был не тот. Почти все процессы

были приостановлены к моменту декретирования ареста людей, на которых

поступили доносы. События научили инквизиторов действовать с мудрой

медленностью, и они очень часто ограничивались заслушанием улик - метод,

неизвестный во времена Торквемады и его первых преемников. Пользовались

всегда умеренными средствами, чтобы тот, на кого поступил донос, отправился

в местопребывание трибунала под предлогом какого-либо дела. Его тайно

вводили в залу заседаний святого трибунала; ему показывали улики,

констатированные предварительным следствием; он отвечал на них и возвращался

к себе, дав обещание появиться на суде вторично, когда он будет уведомлен.

Иногда сокращали судопроизводство и заканчивали его приговором, налагавшим

на осужденного тайную епитимью, которую он исполнял так, что никто, кроме

комиссара трибунала, об этом не знал, и без утраты уважения, которым он мог

пользоваться в свете. Нельзя удержаться от одобрения этой меры, которая

спасала честь личностей и их семейств; следует сожалеть, во имя блага

человечества, что она не стала всеобщей.

III. Несколько процессов, начатых против видных лиц, не пошли далее

предварительного следствия. К ним принадлежали процессы маркиза де Роды,

государственного секретаря, министра помилований и юстиции; графа д'Аранды,

председателя совета Кастилии и наместника Новой Кастилии, который затем был

послом в Париже и, наконец, первым министром государства; графа де

Флорида-Бланки, в то время прокурора совета Кастилии по гражданским делам, а

потом преемника маркиза де Роды и первого министра государства; графа де

Кампоманеса, прокурора по уголовным делам, а затем управляющего тем же

советом; архиепископов Бургоса и Сарагосы и епископов Тарасовы, Альбарасина

и Ориуэлы, которые состояли в чрезвычайном совете 1767 года и двух следующих

лет по делу об изгнании иезуитов [195]. Процессы всех этих выдающихся

личностей имели одно и то же происхождение.

IV. Епископ Куэнсы дом Исидор де Карбахал-и-Ланкастер, уважаемый за

свою принадлежность к фамилии герцогов д'Абрантес, за свой сан и безупречное

поведение, за свое милосердие к бедным, был менее сведущ в истинных

принципах канонического права, чем ревностен в поддержке церковных

привилегий. Руководясь этим побуждением, он имел неделикатность сделать

представление королю о том, что Церковь гонима в своих правах, в своих

имуществах и в своих служителях, причем правительство Карла III в его

изображении походило на правительство императора Юлиана [196]. Король

поручил совету Кастилии исследовать, не подали ли повода к справедливым

жалобам меры, принятые относительно духовенства, и предложить совету

средства для исправления ущерба, который они могли нанести. Два прокурора

совета дали очень умные ответы, в которых были ярко обнаружены невежество

епископа и неприличие его чрезмерного усердия. Эти два доклада были

напечатаны по приказанию короля вместе с представлением епископа и

извлечением из документов, собранных в делопроизводстве совета Кастилии.

Хотя их критика могла заслужить только похвалу и хотя они получили всеобщее

одобрение, нашлись монахи и священники, проникнутые прежними мнениями,

которые, сожалея о непомерном господстве священства, теперь погибшем,

донесли на некоторые положения этих двух трудов как на лютеранские,

кальвинистские или защищаемые другими партиями, враждебными римской Церкви.

Меры, принятые относительно катехизиса Мезангюи, опубликованного в Неаполе;

протесты, которые произвело бреве, выпущенное римской курией против

владетельного герцога Пармы; изгнание иезуитов и декларация правительства о

том, что расследование процессов по делу о двоеженстве входит в компетенцию

светского суда и что, следовательно, они должны быть разбираемы этим судом,

- все эти события дали повод маркизу де Роде и графам д'Аранде,

Флорида-Бланке и Кампоманесу доказать, что они были выше предрассудков, и

широко распространить просвещение, в то время как невежество рисовало их

современными философами и атеистами.

V. Два архиепископа и три епископа, члены чрезвычайного совета, которые

голосовали за то, чтобы потребовать от папы уничтожения общества иезуитов,

также стали предметом доноса как заподозренные в исповедании нечестивого

учения философов, принятого ими будто бы из макиавеллизма и из желания

понравиться двору. Получив поручение расследовать некоторые дела,

относящиеся к иезуитам, они по этому случаю заговорили об инквизиции и

выдвинули принципы, противоположные ее системе. Инквизиторы, не исключая

главного инквизитора Кинтано, были все преданы иезуитской партии как

ставленники этого общества; поэтому нельзя изумляться тому, что святой

трибунал получил такое множество доносов. Исключительное право римской курии

судить епископов никогда не препятствовало инквизиторам тайно допрашивать

свидетелей против них, потому что эта процедура служила им предлогом, чтобы

писать папе и просить разрешения на ее продолжение. Хотя обычно святой

престол переносит процессы епископов на свой суд и вызывает в Рим лиц,

ставших объектом доносов, верховный совет испанской инквизиции всегда

выдвигает и заставляет действовать своего прокурора, чтобы оправдать свое

поведение, когда он сам желает преследовать епископов, как мы это видели в

процессе Каррансы.

VI. Доносы, направленные против прелатов чрезвычайного совета, не имели

того действия, на которое рассчитывали их враги, потому что в них не нашли

ни одного отдельного и независимого тезиса, который противопоставлялся бы

догмату, а только разрозненные и общие части, которые, будучи сведены в

целое учение, были представлены как язык философского ума, близкого к

неверию и благоприятствующего врагам Церкви. В менее просвещенный век эти

нападки предали бы пять прелатов инквизиции, которая не преминула бы их

умертвить, но при тогдашних обстоятельствах ей казалось опасным показать

свою суровость, потому что двор научился энергично опровергать все прежние

учения, которые благоприятствовали претензиям духовенства в ущерб

королевской власти. Это и случалось при последних процессах, в которых

постоянно руководствовались истинными принципами власти и независимости

государей, что можно видеть из дела по поводу некоторых выводов из

канонического права, напечатанных прежде защиты их домом Мигуэлем Очоа в

университете города Алькала-де-Энарес. Среди этих выводов не было ни одного,

который не был бы благоприятен для папы и для церковной юрисдикции в смысле

декреталий папы Григория IX и его преемников. Эти тезисы были доложены

совету Кастилии, который решил, по требованию двух своих прокуроров, чтобы

Очоа был принужден поддерживать тезисы, противоположные напечатанным, под

страхом сурового наказания, а для предупреждения возврата к подобным

попыткам было постановлено в каждом университете королевства иметь

королевского цензора, без одобрения коего ни один тезис не мог быть

напечатан или поддержан публично.

VII. Энергия и настойчивость, которые правительство вложило в поддержку

своего нового плана действий, сделали так, что инквизиторы не осмелились

судить епископов чрезвычайного совета. Однако последние, встревоженные

намерениями монахов, священников и даже мирян из партии иезуитов, сочли

нужным отвести грозу и обратились к дому Хоакину де Элете, королевскому

духовнику, который потом стал епископом Осмы. Это был невежественный

францисканец, суеверный и известный своим слепым уважением к римской курии.

Они сказали ему, что осуждают некоторые тезисы, выставленные двумя

прокурорами в их труде, озаглавленном Беспристрастное суждение о пармском

послании, написанном по королевскому приказу, потому что они считают их

выдвинутыми с целью нанести удар правам Церкви. Сделав это заявление, они

все привели в движение, чтобы духовник убедил Карла III, что не следует

обнародовать напечатанные экземпляры и что надо перепечатать этот труд,

изъяв из него некоторые тезисы.

Главный инквизитор и верховный совет были об этом уведомлены, дело

изменило вид, и партия иезуитов успокоилась.

VIII. События, о которых я только что говорил, подвергли большой

опасности человека, добровольно ввязавшегося в них, не подозревая этого: г.

Клеман, французский священник, казначей собора в городе Оксере, впоследствии

епископ Версальский, прибыл в Мадрид в 1768 году, в момент, когда

вышеизложенные вопросы занимали всех. Он имел несколько разговоров по этому

поводу с министром де Родой, прокурорами совета Кастилии и епископами

Тарасоны и Альбарасина {В 1802 году был напечатан в Париже в трех темах в

восьмушку труд г. Клемана под заглавием Журнал переписок и путешествий для

мира Церкви. Том второй занят его путешествием в Испанию.}.

Ревность этого богослова к чистоте учения во всех пунктах дисциплины,

связанных с догматом, заставила его сказать, что следовало бы

воспользоваться добрым расположением, в котором, по-видимому, находится

мадридский двор. Для осуществления надежды, которую позволительно было

питать, он предлагал три средства. Первое состояло в том, чтобы поставить

инквизицию в зависимость от епархиального епископа, который был бы ее главою

с решающим голосом, и присоединить к нему двух инквизиторов с совещательным

голосом. Второе - в том, чтобы обязать всех монахов и монахинь признавать

своим главою епархиального епископа и повиноваться ему, причем следовало

отказаться от всех привилегий, противных этому распоряжению. Третье - не

допускать никакого различия в богословских школах, какими бы наименованиями

они ни прикрывались - томистов, скоттистов, суаристов [197] или другими; все

университеты и семинарии должны были пользоваться одной и той же системой

богословия, основанной на принципах св. Августина и св. Фомы.

IX. Достаточно знать Испанию и положение монахов в эту эпоху, чтобы

предвидеть, что автор этого проекта сразу окажется под угрозой; ведь он

вооружил бы против себя две такие могущественные корпорации, как инквизиторы

и монахи, если бы предложенный им проект стал известен. Трудно было

допустить, что проект останется неизвестным, после того как он был сообщен

епископам Тарасовы и Альбарасина, прокурорам Флорида-Бланке и Кампоманесу,

министру де Роде, председатели) д'Аранде и нескольким другим лицам.

Королевский духовник и главный инквизитор были об этом уведомлены своими

политическими шпионами, и многие монахи донесли на г. Клемана святому

трибуналу как на еретика-лютеранина, кальвиниста, врага всех монашеских

орденов. Оговоренный заподозрил интригу, слыша толки доминиканца, с которым

он находился в частных сношениях.

X. Инквизиторы, видя г. Клемана принятым при дворе, не осмеливались его

арестовать; они довольствовались тем, что поручили своему главе потребовать,

чтобы его обязали покинуть королевство. Казначей Оксера сообщил о своих

опасениях графу д'Аранде и маркизу де Роде. Маркиз де Рода, связи которого

при дворе позволяли ему знать все происходившее там, оставил г. Клемана в

неведении относительно того, что ему было бесполезно знать, но посоветовал

ему лучше удалиться от двора. Г. Клеман, как человек благоразумный,

воспользовался советом министра; хотя он имел намерение переехать в

Португалию, он предпочел быстро вернуться во Францию, чтобы избегнуть сбиров

инквизиции, которые могли бы его арестовать по его возвращении из Лиссабона,

если бы система двора переменилась. Действительно, после его отъезда

умножились доносы на него, но без большой огласки; описывая свои

путешествия, он не знал об имевшихся против него намерениях.

XI. Дело г. Клемана и все касающиеся его обстоятельства были тайной для

публики. Не так обстояло дело с тем, что произошло по случаю апостолического

бреве, которое запрещало чтение катехизиса Мезангюи, ибо Карл III, еще

будучи королем Неаполя, приказал пользоваться им при религиозном воспитании

Карла IV. Открыто и справедливо жаловались на то, что главный инквизитор не

подождал согласия короля на обнародование папского бреве и на запрещение в

Испании чтения этого произведения. Принятая инквизиторами мера привела к

ссылке главного инквизитора и ко всем событиям, рассказанным мною в девятой

главе. Опала должна была бы сделать его более благоразумным; однако в марте

1769 года, отвечая королю по поводу некоторых мер чрезвычайного совета пяти

епископов, он выдал за истинные некоторые положения, лживость или

недостоверность которых могла бы быть доказана самими реестрами верховного

совета, если бы маркиз де Рода навел в них справки. Кинтано осмелился

сказать королю: "С тех пор как в королевстве был учрежден трибунал

инквизиции, он постоянно испытывал сопротивление; оно кажется свойственным

святости этого учреждения {Он не испытал бы их, если бы его процессы были

публичны и если бы он держал себя, как обыкновенные епархиальные трибуналы,

у которых совсем некстати отняли расследование преступления ереси.}. Даже в

настоящее время самым жестоким образом злоумышляют против святого трибунала

{Этот мнимый заговор сводился к желанию преобразовать трибунал по системе,

предложенной г. Клеманом, которая была лучшей, или к стремлению

реформировать его каким угодно образом, лишь бы прекратить жалобы.}. Кроме

тайных процессов, которые возбуждают сильное противодействие и не могут

закончиться, потому что всеобщий враг не перестает сеять плевелы, чтобы

заглушить, если возможно, чистейшее зерно Веры в королевстве... все другие

процессы, уголовные или гражданские, ведутся и разбираются публично {Кинтано

обманывал короля, ибо уголовные дела не ведутся публично и никому не

разрешается входить в залы трибунала. Он употребляет термин "публичный",

потому что в уголовных делах по обыкновенным проступкам, совершенным

должностными лицами святого трибунала, подлинный процесс передается

прокурору и адвокату обвиняемого, - но не об этом шла речь. Постоянные

жалобы основывались на том, что в процессах чисто уголовных старались

разыскать или открыть ересь или подозрение в ней, чтобы применить тайное

судопроизводство.}. Совет все делает открыто, кроме процессов по делу ереси,

в которых он пользуется строжайшей тайной, которой он не мог доверить

никому. Но ничто не скрыто от Вашего Величества, неограниченного властителя,

короля и покровителя святого трибунала. Вам дадут отчет о положении

обвиняемых. Когда дело идет об аресте какого-либо выдающегося подданного,

члена министерства или всякого другого лица, состоящего на службе Вашего

Величества, как только окончится предварительное следствие и из него

выяснится состав преступления, Вашему Величеству об этом сообщают... {Как

это делается? Этот документ редактируется таким образом, что король не

считает возможным отказать в своем одобрении сделанному. Мы это видели в

процессе толедского архиепископа Каррансы и многих других. Если бы главный

инквизитор посылал королю подлинный процесс, он был бы рассмотрен одним или

несколькими членами совета королевской судебной палаты, привыкшими к

пересмотру дел уголовного суда; они применили бы к нему меру здравой

критики, чтобы увериться, доставили ли свидетели предварительного следствия

достаточные улики. Нельзя сомневаться, что свидетели им показались бы

странными и противоречащими один другому в своих показаниях.} Когда главный

инквизитор велит справить какое-нибудь публичное аутодафе, он представляет

Вашему Величеству и передает в ваши королевские руки экстракт приговоров...

{То, что называется здесь экстрактом, есть не что иное, как обозначение

проступков, виновным в коих предполагают подсудимого согласно результату

процесса, без упоминания о свойстве и числе улик. Иногда случается, что

указывают число допрошенных свидетелей, когда оно значительно, чтобы

доказать, что при таком количестве показаний обвиняемый не может быть

невиновным. Если бы передавали подлинный процесс, то нередко было бы видно,

что относительно одного и того же факта не было двух свидетелей, согласных

во времени, месте и содержании речей, как можно в этом убедиться из истории

процесса Каррансы и некоторых других.} Во всяком случае, так как неведением

этого почтительного образа действий по отношению к государю страдает

множество людей, злонамеренность коих мешает им об этом осведомиться, то с

целью рассеять этот туман, которым они стараются испортить репутацию святого

трибунала, распространяя чрезмерные слухи, что в нем все совершается в

секрете {Это не преувеличение, а бесспорная истина. Слово все прилагается к

делам, ведущимся в святом трибунале, и к процессам по обвинению в ереси. Но

все это происходит в секрете или только в присутствии лиц, которым приказано

ничего не разглашать из виденного и слышанного ими. Есть даже вещи, которые

от них скрывают, как, например, все устные распоряжения - вещь очень

обыкновенная в административных делах.} и с полной независимостью {Также

правда, что инквизиторы действуют с полной независимостью, ибо секрет делает

их сильными, и их поведение носит характер подчиненности, лишь когда они

боятся, что дела дойдут до сведения короля.}, - мне кажется, государь, что,

если бы Вашему Величеству было благоугодно, вы могли бы назначить духовное

лицо своим секретарем для ежедневного присутствия в совете и для доклада о

том, что вы пожелаете узнать".

XII. Это предложение было лукаво; можно отметить также неопределенность

вступительных фраз. Нельзя найти довода для оправдания нужды короля в

отыскании среди священников секретаря, которого ему предлагают посылать на

тайные заседания трибунала, тогда как в канцеляриях трибунала служат

секретари, которым разрешается видеть процессы, потому что они присягой

обязаны хранить тайну, и даже два члена совета Кастилии являются членами

совета инквизиции. Однако и священнический и мирской сан бессильны против

мошенничества. То же можно сказать о принятом решении послать двух мирян из

совета Кастилии присутствовать при обсуждениях верховного совета, потому что

в делах, в которых замешана интрига, как, например, когда есть конфликт

юрисдикции, или в других подобных обстоятельствах члены совета собираются в

доме у главного инквизитора и условливаются, что их глава скрепит своей

частной печатью все, в чем достигнуто соглашение в данном деле.

XIII. Самое решительное доказательство полной независимости, которой

сумела добиться инквизиция при помощи тайны, существует в двух законах

короля Карла III относительно двоеженства и запрещения книг. Я говорил о них

в главах IX, XXV и XXVI. Их было недостаточно, чтобы заставить инквизиторов

не выходить за пределы их юрисдикции. Они продолжали преследовать и

арестовывать людей, оговоренных в многоженстве, если они не были уже в руках

светского правосудия. Они продолжали запрещать книги, не выслушивая их

авторов, когда те были живы, и не назначая защитника, когда те отсутствовали

или умерли. То же злоупотребление проявлялось в применении инквизицией

церковных наказаний, когда она старалась поддержать права юрисдикции,

считавшиеся ею затронутыми, особенно в важном пункте об аресте, постановлять

который ей определенно запретил Карл III, даже в процессах по делам веры,

"без очевидной улики в существовании преступления. Мотивом этого мудрого

распоряжения явилось то, что король не мог позволить подвергать своих

подданных опасности быть опозоренными, кроме удостоверенного случая ереси.

XIV. Несмотря на эти злоупотребления, я не боюсь сказать, что

инквизиторы, современные царствованиям Карла III и Карла IV, обнаружили

крайнюю осмотрительность и чрезвычайную сдержанность, если их сравнить с

инквизиторами Филиппа V, а особенно предшествующих царствований. Я сам

получил очевидное доказательство этой истины из множества процессов, которые

я сравнил и которые заключали в себе те же тезисы, факты и улики, но дали

совершенно различные результаты в смысле окончательного приговора

инквизиции. Это подтверждается очень небольшим числом аутодафе, справленных

в эти два царствования, с осужденными разных разрядов, общее количество коих

не превышает десяти. Из этого числа четверо были сожжены; было пятьдесят

шесть епитимийцев, хотя период этих двух правлений продолжался двадцать

девять лет [198]. Все другие процессы заканчивались единичными аутодафе:

осужденного одного приводили в церковь для чтения приговора, утвержденного

верховным советом, не дожидаясь большего числа приговоренных для устройства

частного аутодафе. Некоторые процессы заканчивались малым аутодафе в зале

заседаний трибунала. Таких было большинство. Бесспорно, позор благодаря

этому роду кары был менее публичным (хотя присутствовало много свидетелей),

чем при каком-либо ином наказании, особенно если малое аутодафе происходило

при закрытых дверях и тайно и имело свидетелями только служащих святого

трибунала и ограниченное число лиц, приглашенных присутствовать. Другой, еще

более мягкий способ наказания осужденных состоял в отправлении аутодафе в

присутствии только секретарей инквизиции; снисхождение не могло идти дальше.

XV. Единичное аутодафе было декретировано в двух знаменитых процессах

царствования Карла III. Первый процесс - дона Пабло Олавиде, городского

судьи Севильи; второй - дома Франсиско де Леон-и-Луны, священника и кавалера

военного ордена Сант-Яго. В XXVI главе я рассказал историю Олавиде {Олавиде

умер в Басе в 1804 году, семидесяти пяти лет от роду согласно доставленным

мне сведениям.}. Леон был осужден как сильно заподозренный в иллюминатской

ереси Молиноса и как виновный в обольщении нескольких женщин, в причащении

большим числом гостий по суеверному мотиву и в проповеди ложной мистики

монахиням и другим женщинам, которые были одурачены его заблуждением и своей

собственной бесхарактерностью. Он был заключен на три года в монастырь; ему

было приказано удалиться из Мадрида на семь лет по отбытии первой епитимьи и

отказаться навсегда от обязанностей духовника. Совет орденов просил короля

лишить Леона креста и звания кавалера ордена Сант-Яго, согласно статутам,

предписывающим эту меру для тех его членов, которые становятся виновными в

проступке, влекущем за собою бесчестие. Но совет должен был знать, что для

подведения под эту кару Леон должен был бы быть объявленным виновным в ереси

и что подозрения в этом преступлении не имелось, так как трибунал

удостоверяет, по просьбе осужденных этого рода, что приговор не препятствует

получению должностей и почетных званий.

XVI. В Сарагосе маркиз д'Авилес, управляющий Арагона, был обвинен перед

инквизицией в чтении запрещенных книг. Эта попытка не имела никакого

последствия. Епископ Барселоны дом Хосе де Клементе был оговорен перед

мадридской инквизицией как янсенист. Трибунал предал забвению этот донос и

принял подобное решение по нескольким другим делам того же рода.

Глава XLIII

Поиск по сайту: