СМЕРТЬ АНТОНИО ПЕРЕСА И РЕАБИЛИТАЦИЯ ЕГО ПАМЯТИ

I. Перес был в Англии, когда был присужден к смертной казни. Здесь

открыли заговор испанцев против его жизни. Та же попытка была возобновлена в

Париже доном Родриго де Муром, бароном де ла Пинильей, о котором я говорил в

начале этой главы. Он показал, что был послан для его убийства доном Хуаном

Идиакесом, министром Филиппа II.

II. Смерть этого государя и вызванные ею перемены в планах

правительства внушили Пересу надежду уладить дела в Мадриде. Но несчастие

быть преследуемым инквизицией сделало все его попытки безуспешными. Это

преследование явилось препятствием, которое он не мог преодолеть, чтобы

получить амнистию от Филиппа III; без сопротивления инквизиторов Филипп III,

несомненно, даровал бы Пересу амнистию. Касательно всего, что относится к

этой части истории Переса, отсылаю читателя к его Реляциям и к его печатным

письмам.

III. Когда Генрих IV, его покровитель, умер в 1610 году, Пересу шел

семьдесят первый год. Это обстоятельство усилило его желание вернуться в

Испанию, увидать свою жену, конечно, достойную быть помещенной иезуитом

Лемуаном в его Галлерее знаменитых женщин, и своих детей - Гонсало, Антонио,

Рафаэля, Элеонору, Марию и Луису. Его старшая Дочь Грегория уже умерла,

расточив заботы нежной матери своим братьям и сестрам, которые были моложе

ее.

IV. Перес хорошо знал в Париже брата Франсиско де Сосу, генерала

францисканского ордена, тогда бывшего епископом Канарских островов и членом

совета инквизиции. Он говорил несколько раз, что Перес может надеяться на

примирение с Церковью, если добровольно отдастся в руки инквизиторов. Перес

отвечал, что он охотно сделал бы это, что он этого даже желал бы; но его

отвращает от этого намерения справедливое опасение быть арестованным по

приказу правительства, после того как с него будет снято обвинение

инквизицией; за этой бедой неизбежно последует его смерть, так как он был

приговорен к смертной казни. Coca пытался убедить его, что он избежит этой

опасности, если добудет охранную грамоту от главного инквизитора и

верховного совета, в которой будет обещано, что он может отправиться куда

угодно, когда его процесс будет закончен инквизицией. Coca тогда мало знал

инквизицию, членом которой стал впоследствии.

V. Антонио снова написал епископу Сосе относительно столь важного для

него предложения. 29 июля 1611 года епископ Канарских островов ответил ему,

и его письмо склонило Переса сообщить ему 22 сентября, что он готов

предстать перед инквизицией Сарагосы или Барселоны, если ему пришлют

охранную грамоту. В то же время он послал своей жене прошение для

представления в верховный совет, в котором он возобновлял свое обещание и

просил той же гарантии. Жена представила его в совет 24 ноября. Она

присовокупила докладную записку от своего имени, чтобы вызвать интерес судей

в пользу своего мужа. Все усилия остались безуспешны, и Перес умер 3 ноября

того же года в Париже; он дал несколько доказательств своей верности

католицизму, которыми сумели воспользоваться его дети для оправдания его

памяти и получения отмены приговора, осудившего его в Сарагосе в 1592 году.

Подробности этой реабилитации никем не даны, и я считаю себя обязанным

привести их в своем труде как существенную часть истории этого знаменитого

человека и его семьи.

VI. 21 февраля 1612 года шестеро детей Антонио Переса доложили совету

инквизиции, что их отец тихо почил, прожив настоящим католиком в Париже; он

постоянно выражал желание предстать перед инквизицией для ответа на

обвинения, предъявленные прокурором против его правоверия, хотя он никогда

не заблуждался в вере; его дети имеют право быть выслушанными относительно

этого обстоятельства жизни их отца, потому что оно имеет значение для их

чести и репутации; но они дошли до крайней нищеты вследствие конфискации

имущества, так что им нельзя отправиться в Сарагосу, поэтому они просят

перенести дело в Мадрид и допустить их к оправданию его памяти. Совет

постановил выдать копию этой просьбы прокурору, и тот не успел еще ответить,

как дети Переса представили 10 апреля второе ходатайство, говоря, что для

придания большего веса предшествовавшему прошению они доставляют различные

документы, присланные из Парижа, достоверность коих они готовы доказать

присягой и другими законными средствами. VII. В числе этих документов

находятся:

1) Удостоверение богословского факультета Сорбонны, подписанное его

секретарем 6 сентября 1603 года, которое свидетельствует чистоту учения

Переса относительно католической религии.

2) Папское бреве от 26 июня 1607 года, которым Его Святейшество, в

уважение просьбы Антонио Переса, условно освобождает его от всех церковных

наказаний, которые он мог навлечь на себя во время сношений с еретиками,

хотя постоянно был католиком.

3) Завещание Переса, составленное в Париже 29 октября

1611 года, доказывающее, что он - католик, в котором он просит

погребения в церкви монастыря целестинцев [113] служения обеден об упокоении

его души.

4) Информация, полученная в Париже в начале февраля

1612 года перед аудитором апостолического нунция, по просьбе Хиля де

Месы, испанца, придворного кавалера короля Франции, его камергера,

соотечественника, друга, родственника и душеприказчика Антонио Переса. Из

нее видно, что викарий его приходской церкви св. Павла, два священника и три

других свидетеля (из которых один был Мануэль Донлопе, сарагосский дворянин,

замешанный в процессе вместе с Хилем де Месой) показали, что Перес с давнего

времени вел в Париже жизнь не только католическую, но крайне назидательную,

и принимал часто таинства исповеди и причащения в приходской церкви св.

Павла и в церквах целестинского и доминиканского монастырей; за три года до

смерти, когда слабость ног не позволяла ему выходить в Церковь, он с

разрешения папы велел построить молельню в своем доме на улице де-ла-Сризе,

чтобы слушать обедню и принимать таинства; во время своей предсмертной

болезни он исповедался и получил отпущение грехов от брата Андре Гарена,

доминиканца, одного из свидетелей, который не покидал его дома последние дни

его жизни, преподал напутствие с разрешения приходского священника,

присутствовал при соборовании, утешал при смерти и убежден, что он почил

мирно с мыслью о Господе, вследствие его благочестия и набожности. Три

других свидетеля добавляют, что слышали от него неоднократно о его желании

уехать в Испанию, чтобы доказать чистоту своей веры, что в своей

предсмертной болезни он был сильно огорчен тем, что не мог исполнить

намерения уничтожить "клеймо позора, тяготеющее на его жене и детях"; но это

несчастие не помешало ему умереть настоящим католиком, каким он был всегда.

Мануэль Донлопе прибавил, что неоднократно слышал, что он удивляется, как

протестанты, так хорошо осведомленные в Священном Писании, защищают и

проповедуют заблуждения, потому что слово Божие само изобличает их

неправоту; это заставляло его думать, что проповедники не верят собственным

словам. Свидетель вспоминал также, что во время многократных бесед с

покойным по разным делам он передал, что слышал от многих лиц, будто он,

Антонио Перес, должен был получить пенсию в двенадцать тысяч ливров, которую

Генрих IV хотел ему дать вследствие его преклонного возраста, недугов и

неимения средств к существованию. На это Перес ответил, что не жалеет о

неисполнении данного ему обещания; наоборот, если бы подобное предложение

было ему сделано вновь, он ответил бы на него вторичным отказом, чтобы

доказать, что он не обманывал, говоря столько раз о верности испанскому

королю, своему государю; он надеется, что подобное поведение поможет

получить его милость, прибавляя, что среди своих бедствий он имел, по

крайней мере, утешение видеть, как знаменитый коннетабль Кастилии дон

Бальдассар де Суньига, посол Испании во Франции, и Анджело Бадуарио, нунций

Венеции, не забыли, как он держал себя с ними в этом деликатном деле;

скрестив руки, он поручал себя всемогущему Богу и милости своего государя.

VIII. 5) Подлинные письма преосвященнейшего Роберто, епископа и

папского нунция в Париже, от 6 февраля 1612 года, в которых он говорит, что

хорошо знал Переса, дал ему разрешение на постройку молельни в его доме,

которой, как он уверен, Перес пользовался до своей предсмертной болезни; он

был свидетелем чувств благочестия, набожности и привязанности к католической

религии, с которыми он умер; неоднократно слышал, как он несчастлив из-за

того, что не получил охранной грамоты католического короля для безопасного

возвращения в Испанию и явки в святой трибунал, постоянного предмета его

желаний, для доказательства своей невиновности в деле религии.

IX. Прокурор верховного совета ответил 9 июля 1612 года отрицательно и

утверждал, что Антонио Перес был действительно еретик-гугенот и упорствовал

в этом до самой смерти; этот факт совместим с тем, что содержится в

представленной информации, поскольку ересь есть заблуждение разума. Наконец,

он говорил столько нелепостей, что для дискредитации совета было достаточно

скопировать и опубликовать то, что сказал его прокурор. Совет постановил

передать документы в стол докладчика. Этот декрет вызвал отрицательную

реакцию, потому что докладчик не желал пустить в ход эти документы, считая,

несомненно, ниже своего достоинства заниматься участью шести сирот и вдовы.

27 сентября Хуанна Коэльо посетила главного инквизитора, который обязал ее

доставить выписку из документов. Донья Хуанна поспешила повиноваться, и

главный инквизитор отдал перевести завещание Антонио Переса на испанский

язык Томасу Грасиану Дантиско, сыну секретаря Диего Грасиана и первому

секретарю-переводчику.

X. 3 ноября докладчик еще ничего не сделал, и дон Гонсало Перес

представил подлинную декларацию, которую его отец продиктовал и подписал 3

ноября 1611 года, незадолго до своей смерти. Она была написана рукою Хиля де

Месы и составлена в следующих выражениях: "Декларация, сделанная мною,

Антонио Пересом, в час моей смерти. Не будучи в состоянии держать перо, я

просил Хиля де Месу написать ее своей рукой, согласно форме и содержанию,

которое я ему продиктую.

XI. В положении, в котором я нахожусь, готовый отдать отчет Богу в

своей жизни, я заявляю и клянусь, что жил и умираю христианином и верным

католиком, в чем беру Бога в свидетели. Я уверяю моего короля и природного

государя, все короны и королевства, которыми он владеет, что я не переставал

быть его верным слугою и подданным, как может засвидетельствовать сеньор

коннетабль Кастилии вместе со своим племянником доном Бальдассаром де

Суньигой, которые это неоднократно от меня слышали в наших продолжительных

разговорах и знали о моем согласии отправиться, куда мой государь пожелает

меня послать, чтобы там жить и умереть его верным и лояльным подданным.

Наконец, с помощью того же Хиля де Месы и другого доверенного лица я писал в

верховный совет инквизиции и преосвященнейшему кардиналу Толедскому,

главному инквизитору, преосвященному епископу Канарских островов, члену

совета главной инквизиции, предлагая предстать перед святым трибуналом для

оправдания от взведенного на меня обвинения и прося у них охранной грамоты,

с обещанием уехать, куда мне будет приказано, в чем я ссылаюсь на

свидетельство вышеупомянутого епископа. Так как все это правда, я заявляю,

что умираю в этом королевстве лишь потому, что ничего не мог добиться, а

также вследствие пассивного положения, до которого меня довели мои болезни;

я уверяю, что не лгу, и умоляю моего короля и природного государя

соблаговолить припомнить, в его великой милости и королевской благости,

услуги, которые мой отец оказал его отцу и деду, и прошу, чтобы моя жена и

мои дети, сироты и обездоленные, получили какое-либо смягчение несчастий и

чтобы эти жалкие и несчастные дети не лишились благоволения и милости,

которую они заслуживают, как верные и лояльные подданные, потому что их отец

уехал умирать в чужую страну; я советую своим детям жить и умереть верными

подданными. Я не могу больше говорить и подписываю эту декларацию

собственной рукою и своим именем, в Париже, 3 ноября тысяча шестьсот

одиннадцатого года. Антонио Перес".

XII. 3 декабря 1612 года совет приказал сличить подписи всех

документов, представленных семьей Антонио Переса. Для этой цели пригласили

несколько человек, которые были в переписке с ним и сберегли его письма. Они

были сравнены с почерком последних бумаг, посланных Пересом. В числе этих

свидетелей отметим дома Франсиско Сосу, епископа Канарских островов, члена

верховного совета; Алессандро Торелли, парижского банкира, уроженца Лукки в

Тоскане, который был одним из шести свидетелей информации, полученной

аудитором апостолического нунция в Париже, а тогда находился случайно в

Мадриде. Епископ Coca много распространялся насчет католичества Переса, его

желания предстать перед святым трибуналом, препятствий, помешавших

исполнению его плана, и средств, которые он хотел предпринять для

обеспечения своей защиты. Прокурор 7 января 1613 года ответил на все

сказанное в пользу Переса, еще противясь пересмотру процесса. Однако совет

постановил пересмотреть дело, если это постановление получит одобрение

короля. Справка была представлена Его Величеству 22 января, и Филипп III

написал свое согласие на полях доклада совета, который известил об этом

сарагосский трибунал, уведомив дона Гонсало Переса, что он может отправиться

в этот город и начать там дело по реабилитации.

XIII. 15 февраля дети Антонио Переса снабдили одного из братьев, дона

Гонсало доверенностью на защиту памяти их отца. Дон Гонсало прибыл в

Сарагоссу и 24 февраля передал свои полномочия Антонио Латасе, который

представил их через два дня в трибунал с плохо написанной докладной

запиской, так как он не упоминал в ней ни об обращении к совету, ни о

принятом им решении, а просил аудиенции во имя милости, не выставляя других

доводов, кроме сострадания, которое должна внушать участь его клиентов, -

как будто этот способ защиты детей Антонио Переса мог произвести впечатление

на душу инквизиторов. Инквизиторы решили, однако, заняться этим новым

ходатайством и воздать справедливость по заслугам. Дон Гонсало Перес

представил 12 марта новый доклад, в котором ввиду нищеты, до которой дошла

его семья, жаловался на промедление, проявленное при пересмотре процесса его

отца. 12 мая инквизиторы постановили передать ему копию обвинения прокурора

против покойного, чтобы назначить адвоката, который, как и он, обязался бы

присягой хранить тайну судопроизводства.

XIV. 12 мая дон Гонсало подал представление, что его адвокат не может

отвечать на обвинение, если ему не сообщат улик, на которых основаны

обвинения против его отца. Ему выдали извлечение, известное под именем

оглашения свидетельских показаний, для пользования в течение двадцати дней,

снова налагая на него обязательство хранить тайну. Адвокат (один из

означенных поименно святым трибуналом) доказал, что он не менее черств, чем

другие слуги этого трибунала. Бедность дона Гонсало тормозила его действия,

и он не обрел в себе силы защищать его, согласуясь с чувством чести и

гуманности. Дон Гонсало принужден был подать жадобу трибуналу, чтобы

отменить поручение, данное его адвокату, и получить новое. 9 ноября он

просил сообщить ему содержание полученных из Франции бумаг, полезных для

защиты его отца. Инквизиторы, вместо того чтобы уважить его просьбу,

удовлетворились тем, что разрешили защитнику ознакомиться с ними в

трибунале.

XV. 14 ноября защитник представил, наконец, прошение, известное на

языке трибунала под именем защитительной записки. Она состояла из 1) ста

двадцати одной статьи, с обозначением на полях свидетелей, которых следовало

расспросить относительно их показаний, согласно формуляру святого трибунала;

2) списков, или реестров, с которыми следовало справиться для установления

их свидетельств, и 3) архива, где можно было их разыскать. В заключительных

выводах адвокат просил трибунал соблаговолить объявить не имеющим силы

приговор 20 октября 1592 года или, по крайней мере, кассировать его как

основанный на ложных данных.

XVI. В подкрепление своего прошения адвокат семьи Переса представил

четыре документа, с которыми я должен познакомить читателя, потому что ни

один автор их не цитировал, ибо, по-видимому, ни один не знал об их

существовании.

XVII. Первый - диплом, подписанный Карлом V, королем Испании, в Болонье

26 февраля 1533 года, в котором государь приводит многочисленные

доказательства преданности и верности, обнаруженных Гонсало Пересом, отцом

Антонио, и оказанных им важных услуг, за которые назначает его кавалером

ордена золотой шпоры [114] и дарует навсегда звание дворянина и кавалера

всем его потомкам.

XVIII. Второй документ - это еще один диплом того же государя, данный в

Вальядолиде 14 апреля 1542 года. Карл V говорит в нем, что осведомлен, будто

Гонсало Перес, его государственный секретарь, уроженец Сеговии, имеет

внебрачного сына, рожденного от одной девицы, совершеннолетней, как он;

принимая во внимание его заслуги, государь дарит его детям все права

законных наследников и делает их правоспособными к получению почестей,

наследованию и пользованию другими гражданскими преимуществами.

XIX. Третий документ - это исполнительный указ, выданный трибуналом

верховного судьи Арагона 7 мая 1544 года в силу приговора по процессу,

вчиненному к постоянной депутации королевства, из которого явствует, что

Гонсало Перес, государственный секретарь Карла V, урожденный и законный сын

Бартоломее Переса, уроженца Монреаля в Арагоне, секретаря секвестров святого

трибунала инквизиции в Калаоре, и доньи Луисы Мартинес дель Иерро, его

законной жены, уроженки Сеговии; что Гонсало должен считаться арагонцем и,

следовательно, имеющим возможность пользоваться всеми правами королевства;

хотя он родился в Сеговии, городе в Кастилии, но это обстоятельство должно

быть сочтено случайным, так как его мать временно оказалась в этом городе,

когда родила его, а отец покинул Монреаль только по делам королевской

службы.

XX. Четвертый документ был информацией, произведенной в Калаоре 7

февраля и в последующие дни этого месяца 1567 года перед светским

королевским судом по прошению Елизаветы Перес, родом из Сеговии, и Антонио

Переса, ее племянника, государственного секретаря Филиппа II, относительно

их дворянского звания и чистоты их крови. Из информации вытекает, между

прочим, что Бартоломео Перес, секретарь инквизиции, отец Елизаветы

(Изабеллы) и ее брата Гонсало и дед ее племянника Антонио, предъявил в

Калаоре доказательства, что его семья благородного происхождения, что он был

признан как дворянин и кавалер и имел право присутствовать на собраниях

городского дворянства. Один из свидетелей прибавил еще, что Доминго Перес,

уроженец и житель Монреаля, брат Бартоломее, отправился в Калаору и

поссорился со своим братом из-за дворянского титула, который каждый из них

хотел удержать для себя.

XXI. Этот документ совпадает с тем, что показали многие свидетели,

выслушанные по требованию прокурора, когда он взялся доказать, что Перес

происходит от еврейских предков. Они заявили, что знали Доминго Переса, дядю

Гонсало; последний, проезжая через Монреаль, чтобы отправиться в Монсон на

собрание кортесов вместе с императором, остановился не у него, а в доме

другого родственника, которого они называли Доминго Тирадо. Действительно,

он был дядей его отца Бартоломее Переса, через Марию Тирадо, мать

последнего. Наконец, было доказано в результате следствия, что упрек в

еврейском происхождении Переса был лишь клеветой.

XXII. Инквизиторы обещали в своем декрете сделать для вдовы и детей

Антонио Переса все зависящее от трибунала, что будет отвечать

справедливости. Но они не выполняли своего обещания с 14 февраля (дня их

последнего решения) до 25 октября, когда первый свидетель был выслушан в

Сарагосе. Пусть сравнят эту медленность с поспешностью, приложенной к

декретированию в Мадриде 21 мая 1591 года мер об аресте и заключении Переса

в тюрьму святого трибунала, которые были исполнены на другой день на

расстоянии в пятьдесят миль. Дон Гонсало протестовал 10 марта, 28 апреля, 9

июня, 29 августа, 17, 24 и 27 сентября, 1 и 21 октября против такого

медленного движения правосудия. Но судьи, тираны и бесчувственные люди,

равнодушно взирали на слезы нищеты и жалобы оскорбленной чести. Своим плохо

скрываемым презрением к Гонсало, которого они видели в бедности, принуждали

его отказаться от розыска бумаг и от расспросов свидетелей, чьи показания

требовались, потому что их считали важными. Все так и шло, и инквизиторы не

принимали во внимание ни одной из многочисленных докладных записок,

представленных доном Гонсало. Они должны были радоваться успеху интриги, так

как увидали, что дон Гонсало отказывается от своих претензий и

удовлетворяется показаниями свидетелей, которых можно отыскать в Сарагосе,

только бы скорее довели его процесс до рассмотрения и вынесли окончательный

приговор о реабилитации, чтобы он мог вернуться в Мадрид, где его несчастная

мать лежала больною и боялась умереть, как ее муж, оставив детей под

бременем заклеймившего их приговора.

XXIII. Первоначальные уставы инквизиции повелевали, чтобы инквизиция

заботилась о содержании детей мужского пола и о браке дочерей, присужденных

к релаксации. Но инквизиторы не обращали никакого внимания на это

распоряжение, потому что их гордость была бы сильно задета разговорами о

том, что трибунал ошибся. Их пристрастность была так очевидна, что 12 апреля

прокурор имел жестокость обвинить Гонсало в том, что он носит одежду из

тонкой материи, что, по его словам, было запрещено ему как жертве приговора,

осуждавшего его отца на позор. Этот варвар не подумал даже о том, что

законодатель инквизиции не мыслил наказание так широко и что закон был

составлен для преступника, а не для его детей.

XXIV. Наконец, было решено выслушать свидетелей в Сарагосе и других

городах ее округа. Результат этой меры укрепил уже полученные

доказательства, что Антонио Перес не был незаконным сыном дона Гонсало и не

происходил из еврейской расы; в остальном он был вполне оправдан

документами, предъявленными его детьми, а адвокат с помощью извлечения из

оглашенных свидетельских показаний и обвинений прокурора показал, что шесть

или восемь статей, расследование коих принадлежало святому трибуналу, были

основаны на показании лишь одного человека; если бы даже они были верны, это

говорило бы лишь об отчаянии, свойственном удрученным душам, а не о

продуманных и своевольных убеждениях. Но что можно было бы сказать, если бы

можно было видеть процесс в подлинных материалах и читать документы,

пропущенные в этом извлечении, потому что они были слишком благоприятны для

подсудимого?

XXV. Казалось согласным с законом, чтобы прокурор, увидав результаты

протоколов, согласился на отмену первого приговора. Однако, когда дело было

достаточно исследовано, он сказал 11 февраля 1615 года, что, узнав, будто

судьи готовы пригласить юрисконсультов и вынести окончательный приговор,

потребовал отсрочки его, потому что предполагает написать речь, опирающуюся

на юридические доказательства, и сообщить ее юрисконсультам. В самом деле,

14 марта он представил ее. Но этот документ доказал только невежество

общественного обвинителя, его лживую логику и злоупотребление разрозненными

тезисами и даже именами регистраторов святого трибунала, которые были

другого мнения, чем он. Так как судьи разделяли его мнение, они голосовали

16 марта против ходатайства детей Переса. Я с изумлением читаю, что судьи

были единодушны в своем решении, поскольку встречаю среди юрисконсультов

знаменитого доктора дона Хосе де Сесе, регента королевской аудиенции

Арагона, человека действительно ученого, которого впоследствии инквизиция

преследовала за труды. Правда, этот юрисконсульт был мало знаком с сущностью

процессов по делу ереси.

XXVI. Инквизиторы ничем не пренебрегли, чтобы убедить верховный совет,

что они внимали только голосу правосудия в вынесенном приговоре. Но этот

трибунал состоял тогда из людей, не похожих на судей 1592 года и способных

видеть лучше, чем инквизиторы Арагона, что политические причины,

заставлявшие преследовать Антонио Переса, более не существуют. Верховный

совет кассировал приговор 7 апреля и заявил следующее: "Ввиду новых

документов, полученных в процессе, отменяется приговор, осуждавший Антонио

Переса, и все в нем содержащееся и выраженное; его память объявляется

оправданной, его детей и их потомство восстановленными в праве пользования

служебными местами и почетными должностями, так что обвинительный акт

прокурора и его последствия не нанесут никакого ущерба чистоте их крови и

чести происхождения". 10 апреля 1615 года совет представил свой декрет на

санкцию короля, доказывая, что считает его справедливым при том условии,

если он согласуется с тем, что Его Величество повелит как более надлежащее.

Филипп III написал своей рукой на полях этого документа: "Исполнить, что

содержится в этом декрете, так как сказано, что он согласуется со

справедливостью".

XXVII. 2 мая верховный совет отослал сарагосским инквизиторам процесс с

принятой резолюцией, приказав ознакомиться с ним для приговора, который они

должны вынести в присутствии производивших тайное следствие, ознакомить с

ним стороны и выдать акт тому, кто его потребует. Этот приказ совета не

понравился сарагосским инквизиторам, которые, верные своим принципам,

оттянули его исполнение до 6 июня. Дон Гонсало Перес потребовал акт декрета

верховного совета докладной запиской, в которой он изложил, что намерен

воспользоваться им, чтобы опубликовать и сделать известными невинность его

отца и справедливость, возданную его памяти. Этот документ был ему вручен, и

он велел его напечатать, чтобы раздать экземпляры. Инквизиторы донесли на

этот поступок верховному совету, который велел отобрать все экземпляры,

бывшие в руках Гонсало и у типографа, и поручил инквизиторам сделать ему

выговор за то, что он действовал без разрешения святого трибунала; трибунал,

однако, предписал, чтобы этот выговор был дан только устно. 9 июля послали

за Гонсало, чтобы привести его в зал заседаний трибунала инквизиции, но он 1

июля уехал в Мадрид. Экземпляры, найденные у типографа, были отобраны, и ему

было запрещено печатать что-либо относительно дел святого трибунала без

разрешения инквизиторов.

XXVIII. 16 мая 1616 года дон Гонсало взял подлинные документы, которыми

пользовался в трибунале, оставив там копию каждого документа, заверенную

двумя секретарями. Вероятно, потомки Антонио были обязаны доказать

(неизвестно, при каких обстоятельствах) чистоту и благородство своей крови,

потому что в процессе Антонио Переса мы находим заметку, которая гласит, что

им было выдано удостоверение, в силу приказа совета инквизиции от 3 июля

1654 года.

XXIX. Может быть, дон Гонсало Перес нуждался в удостоверении для хлопот

о восстановлении пенсии, которой он пользовался со времени своего детства в

силу бреве Григория XIII. Пенсия была возложена на архидиаконат Аларкона,

владение сановника кафедрального собора Куэнсы. Носитель этого сана дом

Фернандо Эскобар был родственником Антонио. Его отец Гонсало сначала

поместил его в качестве чиновника в первый государственный секретариат из

уважения к донье Хуанне Эскобар, матери Антонио. Дом Фернандо обязался

выплачивать эту пенсию из своей пребенды, которую получил от щедрости

Антонио. Однако когда его благодетель впал в немилость, он забыл свой долг

по отношению к его семье и принял меры, чтобы лишить дона Гонсало пенсии,

несмотря на бедность других детей и их матери, имущество которых было

конфисковано вместе с имуществом ее мужа. Из этого дела возник значительный

процесс, который разбирался в Мадриде и Риме. Встал вопрос, утрачивалась ли

церковная пенсия, полученная раньше объявления неправоспособности, когда эта

кара определена. Невозможно, чтобы дон Гонсало был осужден. Впрочем, если бы

его право не было признано, он мог бы для достижения правосудия извлечь

выгоду из только что одержанной победы, которая доставила донье Хуанне

Коэльо, его матери, утешение видеть своих детей реабилитированными после

пятилетних хлопот о приговоре, что в других судах или у епархиального

благочинного не потребовало бы больше пяти недель.

Глава XXXVI

Поиск по сайту: