ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ НЕКОТОРЫХ СВЯТЫХ И ДРУГИХ

УВАЖАЕМЫХ ЛИЧНОСТЕЙ ИСПАНИИ

Статья первая

СВЯТЫЕ

I. Ни одно обстоятельство, изложенное в Критической истории испанской

инквизиции, не доказывает лучше всего изъянов и гнусности этого трибунала,

как то, что произошло с некоторыми святыми и другими личностями, уважаемыми

испанской Церковью. Хотя в летописях нет ни одного примера окончательного

осуждения, произнесенного против них святым трибуналом, тем не менее нельзя

не констатировать несправедливости существовавших законов. Инквизиция может

довести невинность и добродетель до ужасных стонов в застенках под тяжестью

позора с момента, когда на человека поступает донос, до того времени, когда

донос признается лживым и когда обнаруживаются коварство или недостаточность

мотивов для признания еретиком человека, чье правоверие неоспоримо.

II. Если бы дела, подведомственные инквизиции, велись так же, как и в

других судах, и обвиняемые содержались в обыкновенных тюрьмах, истина не

замедлила бы обнаружиться, сознание судей было бы просвещено как самим

обвиняемым, так и свидетелями, чьи показания могли бы послужить к выяснению

в благоприятном смысле фактов, явившихся материалом для процесса; тогда дело

нередко даже не доходило бы до задержания оговоренного лица. В самом деле,

если бы инквизиторы не обязывались присягою хранить тайну, они говорили бы

свободно, без затруднений каждый раз, когда считали бы это нужным, и

говорили бы с людьми, которые могли бы их просветить; из живой речи, из

обмена письмами, сообщениями или даже из личных бесед с заподозренным они

узнали бы гораздо больше, чем из предательского и комбинированного допроса.

III. Напрасно говорят, что эта система облегчила бы виновным

возможность бегства и ни один из них никогда не попал бы в руки инквизиции.

Я отвечу, что не считаю бегство несчастьем; я был бы рад этому, если бы был

членом инквизиции, потому что при самоосуждении еретика на вечное изгнание

цель, предположенная инквизицией, была бы фактически достигнута, при этом

обвиняемый зачастую налагал бы на себя более тяжелое наказание, чем то,

которое он боялся получить от трибунала. Впрочем, признано, что существенным

принципом христианской политики, наиболее согласным с божеским и

естественным законом, считается скорее устранение возможности

безнаказанности виновных, чем наказание невинных. Законы святого трибунала

при страшной гарантии, которую дает им тайна, имеют последствия диаметрально

противоположные, так как они дают преимущество такой системе

судопроизводства, которая не только делает невиновного виновным, но и сводит

почти всегда на нет защиту обвиняемых перед судом, лишает обвиняемого

возможности защищаться; даже в том случае, когда истине удается пробиться

через множество препон, ее торжество слишком медленно, и узник уже много

претерпел, если не умер в оковах, как донья Хуанна де Бооркиа, или как

жертвы, сожженные в Вальядолиде, или, наконец, как многие другие невиновные

{См. гл. XXI и XXIV.}.

IV. Мы видели выше, что произошло с домом Фернандо де Талаверой, первым

архиепископом Гранады; с достопочтенным Хуаном д'Авилой, прозванным

Апостолом Андалусским; с св. Иоанном Божиим, основателем конгрегации братьев

милосердия {См. гл. X, XIV и XVIII.}. Мы узнаем о других святых, которые

также стали жертвами инквизиционной системы. Мы начнем с св. Игнатия Лойолы,

как с одного из первых. На него поступил донос в вальядолидскую инквизицию.

Пока судьи собирались его арестовать, он покинул Испанию, переехал во

Францию, затем в Италию и прибыл в Рим, где был судим и оправдан после того,

как был оправдан и в Испании судебным приговором генерального викария

епископа Саламанки. Мельхиор Кано, мнения коего о иезуитах мы изложили {См.

гл. XXIII.}, составил в 1548 году при жизни св. Игнатия труд, не увидавший

печати, под заглавием Суждение об ордене иезуитов. "Я предполагаю, - пишет

он, - говорить об основателях этого общества; оно имеет генералом некоего

Иньиго, который скрылся из Испании, когда инквизиция решила его арестовать,

как еретика секты иллюминатов. Он отправился в Рим и пожелал судиться у

папы. Так как никто не явился для его обвинения, он был объявлен

непричастным к делу, и обвинение было снято"{Оговорка, помещенная Альфонсом

де Варгасом из Толедо в четвертку в латинском труде, напечатанном в 1636

году под заглавием Донесение королям и христианским государям о политических

хитростях и софизмах, употребляемых иезуитами для достижения всемирного

владычества. Гл. 7. С. 22.}.

V. Настоящее имя святого было Иньиго. Иезуит Иоганн Евсевий Ниремберг,

который в истории родоначальника своего ордена захотел воспроизвести чудо

св. Иоанна Крестителя, неправильно утверждает, что в то время, когда

родители Лойолы не знали, какое имя дать ему при крещении, новорожденный

заговорил и сказал: "Мое имя - Игнатий". Это имя, согласно Нирембергу,

означает "мечу огонь" (ignern iacio), с намеком на то, что в будущем он

должен был возжечь в душах огонь божественной любви. Имя Игнатий было затем

сохранено его учениками - по причине ли вышеуказанной аналогии, или по

другому, неизвестному нам мотиву. Многих коробило от принятия

последователями Игнатия имени Общества Иисуса; оно было слишком нескромным;

вот почему говорили, что имя иньигистов лучше подходило бы к ним.

VI. Верно, что св. Игнатий был арестован в Саламанке в 1527 году по

приказанию генарального викария этой епархии как фанатик и иллюминат; он

вернул себе свободу только через двадцать два дня. Ему было предписано

воздерживаться в проповедях от квалификации смертных и отпустительных

грехов, пока он не изучит богословия в течение четырех лет, - условие,

довольно тяжелое для Игнатия, которому было тогда тридцать шесть лет. Правда

также, что вальядолидские инквизиторы, узнав о пребывании в тюрьме святого,

предписали составить опрос о делах и речах, на основании которых он признан

иллюминатом. Отсюда позволительно вывести заключение, что он не избег бы

секретной тюрьмы Вальядолида и пострадал бы как жертва до момента

обнаружения его невиновности, если бы не положил конца следствию.

VII. Но неверно, вопреки свидетельству Кано, что Игнатий покинул

Испанию, чтобы избегнуть приговора. Скорее, по-видимому, он привел тогда в

исполнение план путешествия в Париж для изучения богословия в Сорбонне.

Смирение святого было так велико, что, будучи оговорен вторично в этом

городе перед апостолическим инквизитором Матье д'Ори, доминиканцем, как

фанатик и иллюминат, он не только не ускользнул, как поступил бы виноватый,

но отдался в его руки и без труда доказал свое правоверие.

VIII. Неверно и то, будто бы Игнатий находился в это время в Риме,

потому что мы встречаем его в Париже еще в 1535 году; а затем он вернулся в

Испанию, где пробыл год без всяких тревог, хотя много проповедовал в

провинции Гипускоа, в Наварре, в Новой Кастилии и в королевстве Валенсии.

Отсюда он переехал в Италию, сначала прибыл в Болонью, а затем в Венецию,

где был оговорен в третий раз, как еретик, но без всяких последствий, так

как добился оправдания у папского нунция и вскоре в том же городе получил

священный сан. Игнатий прибыл в Рим только в 1538 году.

IX. Не лучше обстоит дело с доказательством того, что мотивом его

оправдания в Риме было отсутствие обвинителей; ведь каждый преступник может

быть преследуем официальным должностным лицом, предан суду и наказан.

Правда, в Риме тогда еще не было особого трибунала инквизиции, но

обыкновенные судьи могли расследовать преступление ереси, как и другие

проступки, и был прокурор, который выдавал преступников властям. Здесь св.

Игнатию предстояло быть еще раз оговоренным. Донос к Бенедикту Конверсино,

губернатору Рима, поступил от испанца по имени Наварро. Доносчик показал,

будто Иньиго был обвинен и изобличен во многих ересях в Испании, Франции и

Венеции, и даже обвинил его во многих других преступлениях. Однако трое

назначенных по этому делу судей признали его невиновность и оправдали его.

Это были: Фриас, генеральный викарий Саламанки, Ори, парижский инквизитор, и

Нигуранти, папский нунций в Венеции, которые, к счастью для св. Игнатия,

находились тогда в Риме. Доносчик был изгнан навсегда, а три испанца,

поддерживавшие его показания, были присуждены взять свои слова обратно.

X. Таким образом, епископ Мельхиор Кано был плохо осведомлен, когда

писал десять лет спустя, будто Иньиго был оправдан за неименением

обвинителя. Святой был невиновен, и это его спасло. Но он наверняка не избег

бы инквизиции, если бы происшествие в Саламанке случилось в Вальядолиде; он,

может быть, погиб бы там от последствий гибельной тайны. Если эту тайну

можно было бы упрекать лишь за четыре процесса против св. Игнатия Лойолы, то

ее и тогда следовало бы уничтожить; ведь нельзя забывать, что все четыре

раза истина невиновности Игнатия торжествовала исключительно благодаря

публичности его процессов.

XI. Св. Франсиско де Борха, ученик св. Игнатия и третий генерал его

ордена, наследовал Лайнесу в 1565 году и умер в 1572 году. Он был преследуем

вальядолидской инквизицией, как и два его предшественника. Он был четвертым

герцогом Гандиа, грандом Испании первого класса и кузеном короля в третьей

степени по своей матери Хуанне Арагонской, внучке католического короля.

XII. Желание посвятить себя Богу привело его к отречению от мира. Он

принял духовный режим истинных учеников св. Игнатия. Добродетели,

обнаружившиеся в его поведении, и усердие к спасению душ привлекли к нему

множество лиц, обращавшихся с вопросами о христианской жизни. Для ответа на

них и для пользы этого дела он доставал себе все сочинения и книги, которые

ему советовали приобрести, как годные для назидания его самого и ближних.

Этот образ действий снискал ему уважение здравомыслящих людей, но был дурно

истолкован другими из-за почтения, которое Франсиско оказывал некоторым

трудам.

XIII. В 1559 году инквизиция возбудила процесс против нескольких

лютеран, которых она приговорила к сожжению или к епитимье. Некоторые из

этих еретиков, думая оправдаться при помощи учения Франсиско де Борхи,

добродетель коего была хорошо известна, передали некоторые речи и действия

этого отца, верившего, подобно им, в оправдание души верою в страдания и

смерть Иисуса Христа. К этому они прибавляли для подкрепления своей защиты

авторитет некоторых мистических трактатов. Среди его невольных гонителей

оказался брат Доминик де Рохас, доминиканец, его близкий родственник. Против

него воспользовались прежним доносом на его Трактат о подвигах христианина,

составленный им, когда он еще был известен в миру под именем герцога Гандиа.

XIV. Эта книга и толки Мельхиора Кано и доминиканцев повели к обвинению

де Борхи в пособничестве ереси иллюминатов. Молва об этом деле достигла Рима

благодаря стараниям эмиссаров главного инквизитора Вальдеса, занятого тогда

процессом архиепископа Толедского. Это доказывается письмом иезуита Педро

Рибаденейры, адресованным в августе 1560 года его собрату Антонио Араос,

бывшему в Риме. Я привел его, говоря об отце Лайнесе, втором генерале

Общества Иисуса. Автор письма говорил, что слуги испанской инквизиции

уверяют, будто отец Франсиско де Борха проникнут заразой, господствующей в

мире. Этим словом автор обозначает ересь Лютера.

XV. Говоря о иезуитах Лайнесе, Борхе, Рибаденейре и некоторых других

известных в то время личностях, епископ Мельхиор Кано в 1557 году следующим

образом характеризовал распространившуюся среди них ересь иллюминатов: "Я

утверждаю (и это - правда), что они - иллюминаты и пагубные люди, которых

дьявол столько раз вводил в ограду церкви со времени гностиков до наших

дней; они существовали со времени - ее возникновения и до последних времен.

Всем известно, что Бог благоволил просветить на этот счет Его Величество

императора. Когда наш государь вспомнит, как Лютер начал свою работу в

Германии, и примет в соображение, что искра, которую считали возможным

игнорировать, произвела пожар, против коего бесплодны все усилия, он

признает, что происходящее теперь среди этих новых людей (иезуитов) может

стать таким великим злом для Испании, что императору и нашему королю, его

сыну, будет не под силу смирить это зло, когда они этого пожелают" {Это

письмо было опубликовано иезуитом кардиналом Свенфугос в Жизни св. Франсиско

Борхи. Кн. 4. Гл. 15. 2.}.

XVI. Выдающиеся добродетели и незапятнанная вера св. Франсиско должны

были бы внушить другое представление о нем, чем то, какое имели епископ Кано

и другие его враги. Однако ни заслуги, ни положение близкого родственника

короля не спасли бы его от тюрьмы Вальядолида, если бы он не отправился в

Рим, как только узнал, что процесс начался и что враги желают схватить его.

Он избег инквизиции, но со скорбью видел, что его произведение дважды попало

в Индекс - в 1559 и в 1583 годах.

XVII. Если бы трибунал испанской инквизиции относительно св. Франсиско

де Борхи подражал поведению трибуналов Франции, Венеции и Италии по

отношению к св. Игнатию, его ученик, подобно учителю, потребовал бы суда, и

его невиновность была бы признана. Но тайные формы инквизиционного

судопроизводства наносят чести обвиняемых тем более опасные удары, что

пребывание в тюрьме святой инквизиции порождает на их счет предубеждения,

которые ничто впоследствии не может уничтожить. Если бы испанские

инквизиторы, получая добровольные признания еретиков, принимали жалобы

подсудимых, требующих суда, как в других трибуналах, где путь состязаний

открыт для обвиняемых, мы бы увидели, что св. Франсиско, сильный в чистоте

помышлений и уверенный в своей невиновности, просил бы публичного суда и

требовал бы, чтобы было законно установлено то, в чем его обвиняли.

XVIII. Но инквизиция - не трибунал, от которого можно ожидать подобной

гарантии. Требование Борхи не было бы принято, и в стенах своей тюрьмы он не

узнал бы ответа на свою просьбу. В то время как в первом случае судебная

власть собирает через следователей факты для разъяснения дела, во втором

случае инквизиторы ведут процесс так таинственно, что они, по-видимому,

менее заняты установлением истинности фактов, чем подтверждением молвы и

сплетен, господствующих среди мирян. Дело идет согласно инквизиционному

формуляру. Этот метод наиболее пригоден для осуждения никогда не

существовавших преступлений и наименее благоприятствует свидетелям,

показывающим в пользу обвиняемого. Если в результате тайного осведомления

подозрение в ереси подтверждается, обвиняемый, требовавший суда, вместо

всякого ответа заключается в секретную тюрьму, так как судьи не могут

освободиться от точного исполнения указов. Несчастная страна, где даже

святые, узнав о дифамации, которая висит над их головой, и убежденные, что

незапятнанная репутация необходима для воздействия их примеров и их учения,

не могут, однако, обезоружить клевету перед судьями, не прослыв еретиками и

не претерпев всех ужасов тюрьмы, где неизвестность будущего еще более

усиливает страдания.

XIX. Блаженный Хуан де Рибера, патриарх Антиохийский, также был обвинен

перед инквизицией Валенсии, когда он занимал архиепископскую кафедру этого

города. Говоря по правде, к нему не применили никаких ограничений; с ним

хорошо обходились инквизиторы. Но это не является доказательством в пользу

трибунала, одно существование коего уже опасно, и эта опасность становится

более или менее грозной, в зависимости от важности, придаваемой доносам,

которые закон инквизиции позволяет толковать с наибольшей суровостью.

XX. Хуан де Рибера был внебрачным сыном дона Педро Афан де Рибера,

герцога д'Алькалы, маркиза Тарифы, графа Молареса, губернатора Андалусии,

вице-короля Каталонии и Неаполя. В 1568 году он перешел с епископства

Бадахоса на архиепископство Валенсии. Его жизнь была совершенно безупречна;

удивлялись его безмерному милосердию и мужественному усердию в поддержке

дисциплины духовенства; это возбудило ненависть плохих священников и

грешников, распутство которых он старался пресечь. Они объединились и

составили план погубить во что бы то ни стало его честь и хорошую репутацию,

которою он пользовался.

XXI. Декретом от 31 марта 1570 года Филипп II поручил ему ревизию

университета Валенсии и преобразование некоторых частей его внутреннего

распорядка {Дон Франсиско де Орти. Записки университета Валенсии. Гл. 8.

Здесь помещен текст данного ему поручения.}. Архиепископ приступил к работе,

но так не угодил некоторым докторам, что они составили против него заговор.

Они набрали лжесвидетельства и искусно распространили их в городе и даже во

всей Испании. Не довольствуясь попреками в происхождении, они расклеивали на

улицах и публичных площадях сатирические и оскорбительные плакаты в течение

целого года. Они сочинили позорящие пасквили и опубликовали брошюры с

выборками из Священного Писания, применив их самым ехидным образом. Дело

зашло так далеко, что один монах из их клики, проповедуя в одной из церквей

Валенсии, молился от имени народа об обращении архиепископа и просил для

него у Бога благодати озарения верою, чтобы он мог избежать вечного

осуждения за публично совершенные грехи. Монах называл один грех за другим с

неизменной старательностью и злостностью. Чтобы не упустить ничего, что

могло бы опозорить прелата, его враги донесли на него инквизитору как на

еретика, фанатика и иллюмината.

XXII. Св. Хуан де Рибера, полный смирения, не жаловался никакому судье

и не хотел требовать наказания своих клеветников. Но духовный прокурор,

узнав, что некий Онуфрий Гасет, член городского духовенства, был главным

зачинщиком этой интриги, счел долгом донести на него наместнику и

генеральному викарию архиепископа, утверждая, что эта вольность, до сих пор

безнаказанная, клонится к подрыву авторитета церковной власти, к большому

вреду для дисциплины и даже к соблазну верных, которые сочтут себя

покинутыми, находясь под руководством такого пастыря. Священник Гасет был

изобличен и посажен в тюрьму по каноническому приговору. Архиепископ не

одобрил этой меры. Ему казалось неправильным, что судья его собственного

дома расследовал уголовное дело, которое касалось оскорблений, нанесенных

его особе, и он желал бы, чтобы для устранения всякого подозрения в

пристрастии дело было передано инквизиторам Валенсии, так как

злоупотребление текстом Священного Писания в опубликованных против него

пасквилях было так велико, что обнаруживало в их авторах убеждения,

противные почтению к священным книгам, и, следовательно, ставило их под

юрисдикцию инквизиционного трибунала.

XXIII. Св. Хуан де Рибера сообщил о своем намерении кардиналу Эспиносе,

главному инквизитору, который приказал трибуналу Валенсии продолжить

процесс. Инквизиторы уже начали предварительное следствие против

архиепископа по сделанному на него доносу. Были свидетели, которые

подтверждали его. Этому не следует удивляться, так как всякий доносчик

намечает в качестве свидетелей для подтверждения своего показания людей,

преданных его партии. Хотя донос священника Гасета был мотивирован, дело

вдруг приняло неожиданный оборот. Вместо обычных форм проведения следствия

главный инквизитор велел прочесть во всех церквах Валенсии декрет, которым

предписывалось каждому мирянину доносить на лиц, употребляющих некстати и к

соблазну народа места из Священного Писания, а также на пособников,

соучастников и одобрителей такого поступка, под угрозой верховного

отлучения, как виновных в непослушании, если они не донесут на преступников.

Стали поступать доносы, и вскоре инквизиторы велели арестовывать священников

и мирян. Дело велось в том же порядке, как по предмету веры; обвиняемых

оставляли в неведении относительно имен свидетелей под предлогом, что они

скомпрометировали могущественных лиц в городе, со стороны которых можно было

опасаться актов мести. Уже несколько обвиняемых были осуждены, а другие

ожидали этого, когда прокурор святого трибунала заявил, что возникли

сомнения относительно компетенции инквизиторов и он считает необходимым

снестись обо всем с римской курией; прокурор далее прибавил, что папа

успокоит сомнения, одобрит уже сделанное и позволит трибуналу продолжать

судопроизводство или, наконец, прикажет, что ему будет угодно.

XXIV. Трибунал одобрил это предложение, и папа Григорий XIII издал 17

июля 1572 года бреве, в котором было передано все вышесказанное и дано

полномочие главному инквизитору и провинциальным инквизиторам произносить

приговоры по делам, о которых шла речь, а также по связанным с ними

обстоятельствам. В то же время папа санкционировал все сделанное

инквизиторами, равно как и формы ведения процессов. Инквизиторы, сообразуясь

с апостолическим бреве, приговорили нескольких обвиняемых: одних - к

телесным наказаниям, других - к штрафам. Если они не обнаружили большой

суровости, то это, по их словам, было сделано из уважения к архиепископу,

который ходатайствовал о прощении виновных; он не желал, как сам заявил,

чтобы кто-либо был наказан за причиненное ему зло. Такое расположение со

стороны прелата не должно нас удивлять: он был чрезвычайно кроткого нрава и

имел тонкую и нежную душу {Эскрива. Жизнь достопочтенного [теперь

блаженного] Хуана де Риберы. Гл. 4.}.

XXV. Однако и тут нельзя было одобрить тайну, скрывающую имена

свидетелей во время судопроизводства. В обыкновенных уголовных трибуналах

часто видят герцогов, графов и других высокопоставленных людей, которым

после допроса и обвинительного акта прокурора предъявляют подлинные

документы процесса, причем жизнь свидетелей, давших показания на тайном

следствии, не подвергается ни малейшей опасности, хотя показания обычно

возобновляются в ходе судопроизводства, которое юрисконсульты называют

пленарным заседанием. Все основательно убеждены, что свидетели находятся под

покровительством закона и что всякое покушение на их личность будет

приписано обвиняемым.

XXVI. Св. Тереза Иисусова, одна из самых знаменитых в Испании по своим

дарованиям женщин, была обвинена перед севильской инквизицией. Она не была

посажена в тюрьму, потому что судопроизводство было приостановлено после

предварительного следствия, но она испытала большую душевную травму.

Родившись в Авиле в 1515 году, она вступила в монастырь кармелиток [66] в

этом городе. Режим его был многократно смягчен разрешениями, дарованными

римской курией. Св. Тереза составила план его реформирования; получив

разрешение основать несколько монастырей для монахинь, которые пожелают

принять преобразование, она привела в исполнение реформу в новом монастыре

Св. Иосифа в Авиле. Святой было тогда сорок шесть лет; из них двадцать шесть

она провела в монашестве. К тревогам, нарушающим спокойствие ее жизни, надо

причислить угрозу стать жертвой доноса по подозрению в ереси вследствие ее

видений, плохо понятой набожности и воображаемых откровений. Св. Тереза не

потеряла, однако, мужества и рассказывала впоследствии: "Это дело явилось

для меня источником новых милостей, и я признаюсь, что оно не только не

внушало мне чувства страха, но несколько раз заставляло смеяться над тем,

что происходило; я отлично чувствовала в глубине души, что в деле веры я

руководствуюсь предписаниями католической религии, я готова скорее тысячу

раз претерпеть смерть, чем действовать или говорить против одной из истин,

преподанных нам Церковью. Я убеждала моих дев совершенно успокоиться и

говорила им, что преследование меня со стороны инквизиции не было бы большим

несчастьем: если бы я действительно была виновна, я бы сама выдала себя;

если же, напротив, все опубликованное - ложь, Бог возьмет на себя мою защиту

и повернет дело в мою пользу. Я говорила об этом доброму отцу-доминиканцу;

он так сведущ в этих вопросах, что я могла сослаться на него {Здесь

подразумевается отец Ваньес, известный в свое время как человек ученый и

добродетельный.}. Я беседовала с ним о своих видениях, о своей манере

молиться и о великих милостях, дарованных мне Господом. Я объяснялась с ним

со всей серьезностью, на которую я способна, и просила его испытать меня и

сказать, если он находит в моем поведении что-либо противное Священному

Писанию. Он меня сильно успокоил; мне кажется, что эти беседы были не

бесполезны для доброго монаха, потому что, хотя он сильно преуспел в

благодатной жизни, впоследствии предался молитве с еще большим тщанием

{Жизнь св. Терезы. Гл. 33.}.

XXVII. До сих пор св. Терезе только угрожали. Покинув Авилу для

основания монастырей в Медина-дель-Кампо, Малагоне, Вальядолиде, Толедо,

Пастране, Саламанке, Сеговии и Беасе, 26 мая 1575 года она в

шестидесятилетнем возрасте прибыла в Севилью, где ей пришлось перенести

больше огорчений, чем в Авиле. Сестры {Эти сестры были: Изабелла де

Сан-Франсиско, Мария де Сан-Хосе, Мария де Санто-Эмпириту, Изабелла де

Сан-Геронимо, Элеонора де Сан-Габриэль и Анна де Сан-Альберто.}, которые,

приняв реформу, решили проводить св. Терезу и помочь ей основать монастыри в

Севилье, Сарагосе и других местах, также стали жертвами этого нового

гонения. Стараниями святой реформа уже была введена среди монахов ее ордена,

и в 1568 году она основала монастырь Дуруэло, из которого несколько монахов

было потом послано для основания новых монастырей. В их числе были Хоронимо

Грасиан и Амбросио де Мариано, ученик св. Терезы. Севильский монастырь был

основан первым, в 1573 году. Через два года св. Тереза в том же городе

открыла обитель для кармелиток. Здесь одна послушница подняла бурю. Нравы

этой девицы были чисты, но она отличалась непокорным нравом. У нее был

желчный темперамент и меланхолический характер. Ей нравилось самой

придумывать благочестивые упражнения и епитимьи, которые она предпочитала

действиям, налагаемым на нее общим правилом. Св. Тереза, желавшая внушить

своим монахиням дух послушания и смирения, который является душою всякой

монастырской общины, не встречая покорности в послушнице, сочла необходимым

смирять ее во многих случаях, чтобы укротить этот непокорный и горделивый

характер. Но усилия остались бесплодны, так что настоятельница была

принуждена удалить ее из монастыря.

XXVIII. Девица, пораженная некоторыми набожными приемами, которые она

видела в монастыре, вообразила, что монахини находятся под властью демона.

Одна статья правил обязывала каждую монахиню раз в месяц исповедоваться в

присутствии всей общины в каком-либо из своих прегрешений. Послушница

приняла этот акт смирения за настоящее таинство исповеди и сообщила об этом

инквизиции. Епископ Тарасовы дон Диего Иенес {Иенес. Жизнь св. Терезы. Кн.

2. Гл. 27.} говорит в Жизни св. Терезы, что это показание было подтверждено

священником, который в течение некоторого времени был духовником монахинь и

поведение коего было безупречно, но он был мизантроп, мелочный человек и

невежда, поэтому не следует удивляться, что он сам ошибался в этом случае.

Послушница рассказывала ему на свой лад все, что видела в монастыре, и он

счел нужным ради славы Божией сообщить инквизиции. Он рассказывал об этом

повсюду; вскоре монахини были очернены в глазах всех жителей. Кармелиты, не

желавшие допускать реформы, были враждебно настроены против св. Терезы и ее

монахинь, как будто бы реформа опозорила их орден; они донесли на кармелиток

святому трибуналу как на одержимых бесовским духом под обманчивой личиной

химерического совершенства.

XXIX. Инквизиторы велели произвести тайное следствие по их процессу.

Многие свидетели дали показания о том, что они лишь слышали. Но послушница

была единственной, сообщившей достоверные и не допускающие возражений факты.

Было решено подвергнуть монахинь допросу, чтобы узнать, следует ли их

забрать из монастыря и арестовать. Инквизиторы действительно приступили к

этому; но вместо того чтобы произвести это с обычной таинственностью, они

придали этой части судопроизводства самую соблазнительную публичность. Судьи

и асессоры въехали верхом в монастырь, альгвасилы и другие приспешники

инквизиции овладели воротами, множество всадников гарцевало на улице.

Священник, виновник гонения, прибежал, чтобы быть свидетелем этого зрелища и

насладиться им. Он долго стоял в воротах монастыря; его присутствие

привлекло толпу зевак, которым он рассказывал, что скоро отсюда поведут

монахинь в инквизицию. Но случилось другое, и это заставило всех презирать

этого священника. Вскоре стало известно, что при сравнении ответов монахинь

с обвинительными пунктами предшествовавшего тайного следствия пришлось

признать, что монахинь обвиняли в очень невинном обстоятельстве, дурно

истолкованном, вследствие этого инквизиторы не продолжали процесса.

XXX. Торжество св. Терезы было незначительно, потому что она и община

оказались под тяжестью публичного позора; из поведения трибунала все узнали,

что существовал и, быть может, продолжал существовать против них процесс по

делу веры. Таким образом предубеждения могли рассеяться только после

публичного признания невинности св. Терезы и монахинь со стороны инквизиции.

Ведь отсрочка доказывала, в сущности, лишь отсутствие достаточных обвинений

и, по-видимому, говорила о возможности в будущем собрать новые улики для

продолжения процесса.

XXXI. Совершившийся поворот был сначала более благоприятен для св.

Терезы, чем для ее монахинь. Ей позволили уехать из Севильи для основания

новых монастырей, но она должна была предварительно дать обещание, что

вернется, как только получит приказание, или что явится в назначенный ей

трибунал. Монахиням был запрещен выезд. Некоторые были даже вновь вызваны в

святой трибунал и отданы под суд на основании показаний, имевшихся в руках

судей. Это доказывается письмом, которое св. Тереза писала из Толедо дому

Гонсало Пантохе, настоятелю Печерского (de la Cuevas) картезианского

монастыря в Севилье, тому самому, который отдал дом для помещения

реформированных кармелиток. Невзирая на секретность дела, она передала ему

некоторые подробности о монахинях. "Мои бедные девицы, - писала она, -

лишены всякого совета, потому что люди, которые могли бы их защищать,

устрашены тем, что их заставили делать под угрозой отлучения от Церкви. Я

полагаю, что они по легкомыслию и против собственного желания слишком далеко

зашли в своих показаниях. Я нашла в процессе крайне лживые сведения: я была

с девицами в то время, когда, как утверждалось, происходили эти случаи, хотя

в действительности ничего подобного не было. Но я не удивляюсь, что дело

приняло такой дурной оборот, потому что знаю, что одна из девиц была

посажена в секретную тюрьму, где пробыла шесть часов. Так как она не очень

умна, я думаю, что она сказала все, чего от нее добивались. Из этого

обстоятельства я поняла, что полезно обдумывать ответы. Так как мы этого не

делали, то не имеем права жаловаться. Господь хотел, чтобы это испытание

продолжалось полтора года" {17-е письмо св. Терезы}.

XXXII. Достопочтенный дом Хуан де Палафокс, епископ Осмы, сопроводил

это письмо св. Терезы следующим превосходным примечанием: "Для того чтобы

затеять ужасный процесс по поводу весьма невинного в сущности дела, -

особенно против женщин, - достаточно немного дурного настроения у

допрашивающего, немного желания доказать то, что отыскивают, у составляющего

протокол, немного боязни у того, кто дает показание; из этих трех малых

элементов проистекает чудовищное дело и ужасная клевета". В самом деле,

достаточно прочесть произведения св. Терезы, чтобы признать, что она любила

откровенность в добродетели и остерегалась всякого необычного пути, который

мог бы привести ее к иллюзии. В письме к дому Альваро де Мендосе, епископу

Авилы, она выражается так: "Мы были бы достойны большой жалости, если бы

могли искать Бога только после того, как умерли для мира. Магдалина,

самаритянка и хананеянка вовсе не были такими, когда они его нашли".

Что касается откровений, то она всегда восставала в письмах и речах

против легкомыслия, с которым верят в них; во многих письмах она доказывала

опасность этого, особенно у женщин, воображение которых, как она знает,

легче воспламеняется ложными и фантастическими видениями. Поэтому,

предприняв, по совету своих духовников, описание своей собственной жизни,

где рассказывается о нескольких случаях этого рода, бывших с ней самой, она

дает монахиням благоразумный совет не читать его. Такое расположение св.

Терезы заставляло ее любить чистосердечие и прямоту, и она советовала

избегать необычных путей, не обращая внимания на благие намерения, которыми

можно считать себя вдохновленным. Поэтому, когда севильская буря утихла и

рассеяла предубеждения, внушенные недоброжелательными людьми апостолическому

нунцию против ее ордена, св. Тереза увидела себя вновь в опасности новых

преследований по делу о происшествиях с кармелитками Малагона. Она писала им

- "Пора нам избавиться от благих намерений, которые нам так дорого стоили"

{62-е письмо ев Терезы.}. Св. Тереза умерла 4 октября 1582 года, шестидесяти

шести лет от роду.

XXXIII. Св. Иоанн Крестный (Juan de la Cruz) [67], который участвовал в

работе св. Терезы по реформированию кармелитского ордена и по устройству

новых монастырей, родился в Онтиверосе, в епархии Авилы, в 1542 году. Он

привлекался к суду инквизициями Севильи, Толедо и Вальядолида. Последний

трибунал вооружился всеми документами, составленными в первых двух, для

материала процесса и для осуждения достопочтенного Иоанна Крестного. Та же

участь готовилась брату Геронимо Грасиану, основателю монастыря босоногих

кармелитов в Севилье, и нескольким другим благочестивым людям, которые

следовали уставу монашеской жизни св. Иоанна. На него донесли как на

фанатика и заподозренного в принадлежности к ереси иллюминатов. Различные

гонения, перенесенные им от нереформированных монахов его ордена, спасли его

от секретной тюрьмы Вальядолида, потому что первый донос не подтвердился

достаточными уликами, и инквизиторы сочли нужным выждать, пока какое-нибудь

обстоятельство доставит новые улики против него. Действительно, явились

несколько доносчиков. Так как св. Иоанн Крестный постоянно выходил

победителем из всех предварительных следствий, преследования затянулись, и

судопроизводство не подвинулось далее. Св. Иоанн умер в Убеде 14 декабря

1591 года, после двадцати трех лет монашества. Он составил несколько

сочинений о духовной молитве.

XXXIV. Св. Хосе де Каласанс, основатель ордена монахов-наставников

христианских школ, был посажен в секретную тюрьму святого трибунала, как

фанатик и иллюминат. Он убедительно ответил своим врагам и оправдал свое

поведение и свои взгляды. Он доказал, что ничего не делал и не говорил

против католической, апостольской и римской веры, вопреки поверхностным

наблюдениям, которыми мотивировали его заключение. Он был объявлен

непричастным к делу и вскоре умер, в девяностодвухлетнем возрасте. Он

родился в 1556 году.

Статья вторая

Поиск по сайту: