ПРОЦЕСС ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА И ПОСЛЕДСТВИЯ ПРОЦЕССА, ВОЗБУЖДЕННОГО

ПРОТИВ МАКАНАСА

I. Не менее шума наделал, хотя по другому поводу, процесс, возбужденный

против дома Бальдассара де Мендоса-и-Сандобала, епископа Сеговии и главного

инквизитора. Таков результат ослепления, которое иногда поражает поддавшихся

страстям людей, что путь, на который они вступают для удовлетворения этих

страстей, приводит их к гибели. В предыдущей главе мы видели несправедливое

поведение этого прелата в отношении дома Фроилана Диаса, избранного в

епископы города Авилы и духовника короля Карла П. Так как верховный совет

отказался - вполне справедливо и столь же энергично - санкционировать

огромное злоупотребление властью главного инквизитора, которое хотел

совершить Мендоса, то последний приказал арестовать трех наиболее

оппозиционных членов совета. Он посредством лживого доклада потребовал от

короля увольнения дома Антонио Самбраны, дома Хуана Ар-самени и дома Хуана

Мигуэлеса и отослал последнего в оковах в Сант-Яго, в Галисию. Он придумал

безрассудный план отнять у совета инквизиции право вмешательства в процессы,

приговор которых выносился на его решение, а у членов совета - право

голосования окончательного приговора.

II. Невозможно было, чтобы этот деспотический переворот не послужил

предметом королевской резолюции. Филипп V благоразумно полагал, что следует

узнать мнение совета Кастилии, и 24 декабря отправил это дело на

рассмотрение членов совета. Приговор, вынесенный собранием 21 января 1704

года, замечателен своей мудростью. Совет предлагал как необходимую меру

восстановление верховного совета в правах, которыми он пользовался со

времени учреждения инквизиции, и вызов трех членов совета, которые были

уволены со службы. Король приказал исполнить решение совета Кастилии и

выразил желание, чтобы Мендоса отказался от своей должности и выехал из

Мадрида.

III. Следует, я думаю, помнить, что этот прелат перед смертью Карла II

был более расположен к австрийскому дому, чем к династии французских

Бурбонов. Упорство епископа Сеговии, поддержанное апостолическим нунцием, с

которым он был в дружбе, довело его до жалобы, обращенной к папе, который

написал королю через посредство своего нунция письмо, где жаловался на

характер обращения с одним из его уполномоченных высокого ранга. Нунций,

желая содействовать папе со своей стороны, довел до сведения Филиппа свой

протест, продиктованный ультрамонтанским духом, самым несовместимым с

правами верховной власти. Король твердо держался принятого решения и настоял

на том, чтобы главный инквизитор подал в отставку и удалился в свою епархию.

Мендоса вынужден был повиноваться; его дело закончилось более удачно, чем он

заслуживал, так как наказание почти нисколько не было соразмерно с

злоупотреблением властью, которое он совершил, преследуя Диаса и членов

верховного совета. Если бы светский судья позволил себе так поступать со

своими подчиненными, гражданская власть не поколебалась бы предъявить свои

права и подвергнуть его крайне суровому наказанию. Из всех бедствий

человеческой жизни едва ли хоть одно может сравниться с несчастием видеть

обеспеченную безнаказанность могущественных преступников в то время, когда

гонение падает на голову слабого человека, лишенного защиты.

IV. Король вскоре дал новое доказательство твердости в защите прав

короны своим поведением с главным инквизитором Джудиче в деле дона Мельхиора

де Маканаса, о котором я говорил в XXVI главе. Преступление этого прокурора

состояло в том, что он осмелился мужественно защищать власть своего государя

против невыносимых притязаний римской курии по многим пунктам юрисдикции и

против притязаний испанского духовенства относительно личных и судебных

привилегий. Он не только был судим и осужден за жалобы и представления,

которые делал королю против папских посягательств, но и вынужден был

добровольно уйти в изгнание, чтобы избежать секретной тюрьмы святого

трибунала, которую главный инквизитор по соглашению со своим советом

предназначил для него.

V. Правда, Филипп V не обнаружил в этом случае столько энергии, как в

деле Мендосы, потому что интриги имели другой объект и направление их

переменилось. Иезуит Добантон, заместивший Робинэ в должности королевского

духовника, и новая королева Изабелла Фарнезе, которая действовала через

кардинала Альберони, дружившего тогда с Джудиче, изменили положение

политических дел, так что поведение Маканаса, который держал себя как

подданный, полный усердия и верности своему господину, представлялось теперь

преступным.

VI. Римская курия не преминула содействовать этой интриге, горячо

жалуясь через своего нунция и третируя Маканаса как подозреваемого в

исповедании ошибочных взглядов Марка Антония де Доминиса и протестантов. Эта

тактика не нова: она была в употреблении со времени Филиппа III против

каждого испанского юрисконсульта, который отваживался выступать против

папских захватов и против злоупотребления властью.

VII. Маканас был жертвой слабости испанского правительства до тех пор,

пока после смерти Филиппа V Фердинанд VI не вызвал его в Испанию и не

запретил главному инквизитору Пересу де Прадо беспокоить его по поводу его

процесса с инквизицией. Вскоре он назначил Маканаса своим чрезвычайным

посланником на Ахенский конгресс.

VIII. Удивительнее всего было видеть, как Филипп V получил от совета

инквизиции оскорбление, за которое не отомстил, несмотря на то, что оно было

так нестерпимо. Этот государь пожаловался на декрет, подписанный кардиналом

Джудиче в Марли (близ Парижа) в 1714 году и запрещавший чтение произведений

Маканаса. Члены верховного совета имели дерзость ответить королю, что король

властен упразднить инквизицию, если считает это необходимым; пока же она

существует, Его Величество не имеет права препятствовать ее действиям,

сообразным с апостолическими буллами.

IX. Ответ был удобен в применении к запрещению книг, данному

инквизиторам в силу одного указа Филиппа II. Но взгляды изменились. Самые

ревностные защитники прав короны не знали в ту эпоху в точности, о чем было

договорено; между тем уверенный тон, принятый ультрамонтанами, убеждал, что

право, которое присваивали себе инквизиторы, было существенно и присуще

первосвященнической власти.

X. Тем не менее совет Кастилии, прежние рассуждения которого

предоставляли достаточно данных для открытия истины, предложил королю 3

ноября 1714 года решительные доводы в пользу декрета об упразднении святого

трибунала. Указ о его уничтожении был заготовлен, и удар был бы нанесен,

если бы не было интриг, о которых я говорил и которые велись королевой,

иезуитом Добантоном и кардиналом Альберони. Они напомнили монарху правило,

рекомендованное его дедом Людовиком XIV, и вскоре он издал новый указ,

который аннулировал распоряжения первого. Этот документ датирован 28 марта

1715 года. В нем государь признает, что он слишком много уделял внимания

зловещим советам вероломных министров, одобряет запрещение инквизицией

произведений Маканаса (которые благоприятствуют прерогативам его короны),

восстанавливает отставленных членов верховного совета и хвалит поведение

кардинала Джудиче.

XI. Указ инквизиции против сочинения Маканаса охватывал тем же

запрещением и труды Барклая и Талона [159], потому что они защищают права

государя против притязаний римской курии, и Филипп V имел слабость позволить

и это в ущерб своему авторитету.

XII. Такое скандальное поведение не позволяет удивляться тому, что

инквизиторы занялись в то время квалифицированием как достойного осуждения

письма достопочтенного Палафокса к папе Иннокентию X (я его нашел в

Сарагосе), чтобы подготовить его запрещение. Нечего удивляться и тому, что в

1732 году они обнародовали другой декрет, который в труде епископа Мельхиора

Серо под заглавием О богословских местах вычеркивает тезис, по которому

возможны случаи, когда братское исправление позволительно без доноса на

еретика.

XIII. Подобное решение позволяет думать, что евангельское учение не

имеет никакого веса в делах религии, несмотря на всеобщее значение заповеди,

данной Иисусом Христом.

XIV. Святой трибунал недолго медлил с продолжением своих несправедливых

действий. 6 февраля 1744 года он запретил чтение напечатанного в трех томах

в лист труда Николаса де Хесу Беландо под заглавием Гражданская история

Испании, посвященного королю Филиппу V. Автор потребовал, чтобы его

выслушали на суде, но это требование привело только к его аресту

инквизицией. Дом Хосе Кирос принял на себя его защиту и вскоре разделил его

участь. О них можно справиться в статьях Беландо и Кироса в главе XXV.

XV. Эта суровость поражает тем более, что видишь, как в то же время

инквизиторы действуют крайне умеренно, когда идет речь о наказании

чудовищного множества детоубийств, совершенных монахами и монахинями города

Корельи и доказанных юридически. Если свидетели говорили правду, там было

более двадцати абортов и более тридцати убийств, совершенных над

новорожденными, большинство которых, по показаниям свидетелей, не были

крещены. Другие суды не преминули бы послать на эшафот всех сознавшихся в

таких ужасных проступках, чтобы устрашить новых возможных преступников. И

однако, при этом обстоятельстве, достойном быть отмеченным как единственное

в истории инквиА-торов, они обнаружили благость и милосердие, так часто

восхваляемые в их постановлениях, тогда как за единственный пункт

юрисдикции, который дом Хосе Кирос осмелился защищать против их правил, они

ввергли этого несчастного в подземную тюрьму, сырую, способную в три месяца

погубить самого здорового человека. Они поражают Маканаса изгнанием на

тридцать лет и лишают других должностных лиц их должностей, отличий,

имуществ и их семейств.

XVI. Среди процессов, с коими я ознакомился в Сарагосе, я открыл один,

очень похожий на процесс Корельи. Он был возбужден в 1727 году против

монахинь из местности Касбас и против брата Мануэля де Валя, францисканского

монаха. Однако в этом процессе мы не встречаем таких преступлений, как

детоубийство, договоры с дьяволом и вообще ничего такого, что могло бы

внушить ужас. Это только результаты слабости, сопровождаемые попытками

скрыть их от людей.

XVII. Среди осужденных р эту эпоху мы находим: дома Мануэля Мареса,

каноника-дудовника в Сарагосе, в 1716 году, дома Франсиско де Миранду,

каноника в городе Тарасоне, в 1719 году, дома Франсиско де Хименеса,

священника-настоятеля в Ансаниго, в 1736 году. Обвинения против них явились

скорее средством невежества и фанатизма доносчиков, чем результатом вредного

учения обвиняемых, которым вменили в вину только еретические положения о

прелюбодеянии.

Глава XLI

Поиск по сайту: