ИСТОРИЯ ОДНОГО КАПУЦИНА

I. У меня на глазах произошло другое очень несходное с этим дело,

касавшееся капуцина, перевезенного из Картахены Американской в Испанию на

корабле, где он был заключен под стражу. Я должен умолчать о его имени,

потому что дело его не было известно публике. Он исполнял в Америке

обязанности апостолического миссионера, провинциала и несколько раз

настоятеля. Он развратил целый дом бегинок и из семнадцати женщин он добился

своей цели у тринадцати, внушив им свое вредное учение. Принятая им система

защиты делает процесс любопытным. Система эта довела его до такой степени

ослепления, что, если бы мне не удалось образумить его накануне

разбирательства дела, инквизиторы сочли бы себя вынужденными самим законом

приговорить его к релаксации.

II. Из процесса следовало, что, будучи руководителем совести и

духовником всех женщин этого дома и слывя у всех за человека святого и

озаренного, он в качестве духовника внушил им такое доверие к своему учению,

что на него смотрели как на небесного оракула. Когда он заметил, что его

речи, какой бы необыкновенный характер они ни носили, внушали слушательницам

безграничное доверие и никто ни одной минуты не сомневался в нем, он стал

внушать этим тринадцати богомолкам во время исповеди, что получил от Бога

особенную, очень странную милость. "Господь наш Иисус Христос, - говорил он

им, - возымел благость дать мне его узреть в освященной гостии во время ее

возношения и сказал мне: "Почти все души, которыми ты руководишь в этом

монастыре, мне угодны, потому что в них настоящая любовь к добродетели и они

стараются идти вперед к совершенству; но особенно такая-то (здесь духовный

отец называл ту, с которой он говорил). Душа ее столь совершенна, что она

уже победила все свои земные страсти, за исключением одной - чувственности,

которая очень ее мучает, потому что враг плоти очень силен над нею

вследствие ее молодости, женственности и естественной прелести, которые

сильно влекут ее к наслаждению. Чтобы наградить ее добродетель, а также

чтобы вполне сочетать любовь ко мне с ее службой, требующей спокойствия,

которым она не владеет, хотя и заслуживает своими добродетелями, я поручаю

тебе даровать ей моим именем разрешение, которое нужно для ее спокойствия,

сказав ей, что она может удовлетворить свою страсть, но только с тобой. Во

избежание огласки она должна хранить на этот счет самую строгую тайну, не

говорить никому об этом, даже другому духовнику своему, потому что она

согрешит лишь с разрешения, которое я ей дарую ради святой цели видеть

прекращение ее тревог и ежедневные новые успехи на пути к святости". Были

лишь четыре богомолки, которым настоятель не счел уместным сообщить это

откровение; три из них были старухами, а четвертая была очень дурна собой.

III. Самая молодая из этих обманутых женщин, двадцати пяти лет от роду,

опасно заболев, захотела исповедаться у другого священника. С разрешения

больной и по ее собственному желанию этот священник отправился объявить

святой инквизиции обо всем происшедшем за три предыдущих года и об опасениях

больной, что все случившееся с ней произошло и с другими богомолками, судя

по ее наблюдениям. Когда больная выздоровела, она сама донесла на себя

инквизиции Американской Картахены, чистосердечно рассказав обо всем

происходившем и прибавив, что никогда не могла в душе и совести поверить в

подлинность откровения; в течение трех лет она имела преступную связь с

духовником, будучи совершенно уверена, что оскорбляет Бога, но скрывала и

делала вид, будто верит тому, что он ей говорил, и не краснея предавалась

необузданным желаниям под личиной добродетели; она прибавила, что совесть не

позволяла ей дольше скрывать правду, когда она почувствовала себя больной и

ожидала смерти. Картахенская инквизиция проверила и установила, что

преступная связь имела место с тринадцатью богомолками; для этого она пошла

путем сбора сведений - способ, которым она всегда умела владеть более

искусно, чем кто-либо иной на свете. Двенадцать других женщин не обнаружили

столько искренности, как выздоравливающая; сначала они отрицали факт, затем

сознались, но пытались оправдаться, говоря, что поверили в откровение

священника. Их разослали в двенадцать разных женских монастырей королевства

Санта-Фе-де-Богота; [53] самая молодая получила разрешение вернуться, потому

что ей удалось отклонить обвинение в ереси, а это было главное для святой

инквизиции.

IV. Что касается духовника, инквизиция полагала, что могут возникнуть

серьезные политические осложнения, если арестовать его и препроводить в

секретную тюрьму, потому что публика будет считать, что его дело связано с

разлучением такого большого числа богомолок, принужденных стать помимо их

воли монахинями, без видимого вмешательства в это инквизиции. Инквизиторы

дали обо всем отчет верховному совету. Снесшись с главным инквизитором,

совет решил обратиться к министру, чтобы наместник Картахены отправил

виновного в Мадрид. Наместник должен был приказать капитану корабля,

назначенного для доставки священника в Европу, сторожить его самым

тщательным образом и тотчас по прибытии в какой-нибудь порт полуострова

взять его с собой и сдать в мадридский капуцинский монастырь Терпения.

Придворные инквизиторы, уведомленные обо всем, что должно было произойти,

предупредили настоятеля, чтобы он проводил гостя в зал судебных заседаний;

придя туда, настоятель покинул монаха в трибунале, где тот оставался никем

не задержанный. Ему дали три обычных аудиенции увещания; он ответил, что

совесть не упрекает его ни в каком преступлении касательно инквизиции и что

он с изумлением видит себя арестованным. Прокурор обвинил его по уликам

процесса.

V. Если бы обвиняемый ответил, что факты были действительны, а

откровение ложно и выдумано для достижения цели, дело его было бы очень

просто и не вышло бы за пределы этого рода поступков. Но монах предпочел

другую систему оправдания; он признал несколько улик и, когда ему сообщили

показания, сознался во всем, признавая и безошибочно указывая всех

свидетелей; но он прибавил: если богомолки говорили правду, то и он тоже

говорит правду, потому что откровение было достоверно. Ему дали

почувствовать, что невероятно, чтобы Иисус Христос явился ему в освященной

гостии для того, чтобы освободить его от одной из главных отрицательных

заповедей Десятословия, которое обязывает всегда и навсегда. Он ответил, что

такова также пятая заповедь [54], а Бог между тем освободил от нее патриарха

Авраама [55], когда ангел повелел ему лишить жизни своего сына; то же нужно

сказать о седьмой заповеди [56], между тем как было разрешено евреям

присвоить вещи египтян. Его внимание обратили на то, что в обоих этих

случаях дело шло о тайнах, благоприятных для религии; он возразил, что в

произошедшем между ним и его исповедницами Бог имел то же намерение, то есть

хотел успокоить совесть тринадцати добродетельных душ и повести их к полному

единению с своей божественной сущностью. Помню, что я сказал монаху: "Но,

отец, весьма странно, что столь большая добродетель оказалась в тринадцати

женщинах, молодых и красивых, но отнюдь не в трех старых и в одной, которая

была дурна собой". Он ответил мне, не смущаясь, следующим местом из

Священного Писания: "Святой Дух дышит, где хочет". "Да, - сказал я ему, - но

тем не менее очень странно, что Святой Дух дарует эти разрешения женщинам

молодым и красивым, а старым и некрасивым ничего". Несчастный монах,

озабоченный своими софистическими рассуждениями и злоупотребляя всегда

Священным Писанием (смысл которого он криво толковал, чтобы сделать места из

него благоприятными для своего дела), не предвидел следующего. Когда

настанет время произнесения приговора (и если несчастный будет с упорством

поддерживать и основывать свою невиновность на мнимом разрешении во время

откровения), не найдется ни одного судьи, который бы ему поверил; он будет

сочтен всеми за отрицающего и нераскаявшегося грешника и неизбежно будет

присужден к релаксации в силу необходимости применить самый решительный и

самый точный закон святой инквизиции среди стольких других, позволяющих

судьям по своей воле оправдать или осудить обвиняемых.

VI. Настал решительный момент. Оставалась только одна последняя

аудиенция, та, на которой у осужденного спрашивают, не вспомнил ли он о

каком-нибудь новом факте или не имеет ли он что-либо сказать, потому что его

предупреждают во имя Бога и Святой Девы Марии сказать правду для успокоения

совести; если он это сделает, святая инквизиция с присущими ей состраданием

и снисходительностью воспользуется этим по отношению к нему как к

обвиняемому, который искренне признается в своих проступках; в противном

случае с ним поступят согласно с тем, что предписано справедливостью и

сообразно с инструкциями и основным законом, так как уже все готово для

окончательного приговора. Обвиняемый ответил, что ему нечего прибавить к уже

сказанному, потому что он всегда говорил правду и признавал ее.

VII. Инквизитор Севальос, человек сострадательный, не мог хладнокровно

слышать этих последних слов. "Что означает, - сказал он ему, - эта претензия

на правдивость, тогда как мы все уверены в противоположном и во вреде,

который вы себе наносите, поступая таким образом?" Тогда я взял слово, чтобы

сказать почти иронически инквизитору: "Предоставьте обвиняемому следовать

его системе: если батюшка скорее желает быть сожженным в качестве еретика,

чем признать себя лицемером и лжецом, как мы можем его спасти?" Обвиняемый

ничего не ответил, но по возвращении в свою тюрьму поразмыслил о моих словах

и увидел опасность, о которой еще не думал, хотя чувство сострадания

заставило судей для осведомления подсудимого относительно его участи сказать

некоторые вещи, на самом деле загадочные, но все же более ясные, чем то, что

приказы разрешают судьям говорить.

VIII. На следующее утро он попросил новую аудиенцию и получил ее. Он

попробовал до некоторой степени удовлетворить обуявшую его гордость,

продолжая злоупотреблять Священным Писанием. "То, что произошло вчера, -

сказал он, - побудило меня ночью заглянуть в себя с большим старанием, чем я

это делал до сих пор, и это заставило меня признать, что я впал в ошибку,

упрямо настаивая во время процесса на своей невиновности, тогда как я должен

был признать свою вину; признаюсь, что я виновен, раскаиваюсь в этом, прошу

прощения и епитимьи; я был ослеплен, считая достоверным явление Иисуса

Христа в евхаристии и разрешение шестой заповеди, потому что я должен был

понять, что это лишь иллюзия, и признать себя недостойным столь великого

благоволения. Моя вина подобна совершенной евреями, распявшими Христа; по

этому поводу святой Павел говорит: "Они не узнали Господа славы; если бы они

его узнали, то не распяли бы его". Несмотря на это прорицание апостола

Павла, святые отцы, согласно с Евангелием, говорят, что евреям нет

извинения, потому что они видели чудеса, которых никто не мог совершить,

кроме Сына Божия. Таким образом, ошибка евреев состояла в неведении, которое

не было непобедимым; такова же была и моя ошибка". Тогда инквизитор Севальос

сказал ему: "Ну, отец, вот вы спустились с плахи на одну ступень; не

прикидывайтесь дурачком, смиритесь и спускайтесь с остальных ступеней;

признайтесь, что все - ложь, даже то, что вы сейчас сказали, и на самом деле

вы придумали все это как средство, показавшееся вам способным удовлетворить

ваше сладострастие. Мы все действительно согласны подтвердить, что в этом

деле нет ни еретика, ни человека обманутого, а налицо лгун, лицемер,

сладострастник и соблазнитель, в данное время из высокомерия являющийся к

тому же гордецом и клятвопреступником, который среди всех своих признаний

забывает о том, в чем ему нужнее всего сознаться".

IX. Манера говорить с обвиняемым, к которой прибег Севальос, шла

гораздо дальше, чем это разрешается судье. В данную минуту он исполнял

обязанность адвоката, желавшего спасти подсудимого; но такое поведение

свидетельствует о его доброте и делает честь его сердцу. Это-то меня и

побудило познакомить с ним читателя. Капуцин не мог сдержать слез, несмотря

на свое предубеждение и на присутствие духа, которое он сохранял на всех

аудиенциях, куда являлся всегда с видом провинциального прелата

апостолического миссионера, личности, уважаемой за доброе имя и хорошую

репутацию. Не будучи в состоянии дольше сопротивляться силе правды и

смущенный тем, что не мог убедить Севальоса, хотя старался это сделать,

несмотря на грозящую опасность, капуцин заявил: "Благодарю вас, вы правы;

наступает минута торжества правды; я лгал и во всем клялся ложно. Прикажите

написать все, что вам будет угодно, я подпишу". Инквизитор придал этой

аудиенции оборот, весьма благоприятный для обвиняемого; это обстоятельство

вырвало капуцина из когтей неизбежной опасности и положило конец крайне

мучительному беспокойству самого судьи. Вероятно, приговор релаксации вообще

не был бы приведен в исполнение, потому что старая система уже перестала

безраздельно господствовать, как я буду иметь возможность показать в другом

деле; но капуцин был бы неминуемо приговорен к этому и его помилование

явилось бы лишь чистейшей случайностью, противоположной закону, который не

был отменен.

X. Епархиальный благочинный был уведомлен о том, чтобы явиться на

следующий день в трибунал, где был объявлен приговор. Обвиняемый был

приговорен к легкому отречению от ереси, к заключению на пять лет в

монастырь своего ордена в королевстве Валенсия, где он родился, к лишению

навсегда полномочий духовника и проповедника, к отбыванию нескольких

епитимий со строгим воздержанием от пищи, к занятию последнего места в

братстве, где он не мог, подобно другим монахам, пользоваться правом

обсуждения и голосования по делам общины; кроме этого, он еще должен был

выдержать в мадридском капуцинском монастыре Терпения наказание кнутом от

руки всех монахов и бельцов вообще и каждого из них отдельно. Эта кара

называется монахами "круговое наказание кнутом" (zurra de rueda) по своему

сходству с военным наказанием прогона сквозь строй. Наказание должно было

быть исполнено в присутствии секретаря инквизиции после того, как он прочтет

приговор, который уже слышали в малом аутодафе; оно должно быть повторено в

монастыре, куда его приведут, при тех же обстоятельствах; вследствие этого

приговор и был направлен инквизиторам Валенсии. Осужденный просил разрешения

провести пять лет своего заточения в тюрьмах святой инквизиции вместо

отправки его в монастырь. Эта просьба изумила судей, так как в случае ее

исполнения он считался бы гораздо более виновным. Постарались дать ему это

понять во время аудиенции и убедить его в том, что он ошибается, прося такой

перемены, и что он гораздо менее будет чувствовать потерю свободы, живя

среди своих братьев по вере, которые, вероятно, окажут ему то внимание,

какое внушают, к несчастью, состраданье и христианская любовь к ближнему. Он

ответил: "Так как я был провинциалом и настоятелем, мне как никому другому

известно, какому обхождению среди монахов подвергаются совершившие подобное

преступление. Это будет стоить мне жизни". Главный инквизитор Рубин де

Севальос счел неудобным разрешить монаху замену его наказания, и несчастный

капуцин не ошибся относительно ожидавшей его участи: он умер на третий год

своего заключения, вероятно потому, что не мог перенести милосердного

обращения своих собратьев. О смерти его было сообщено придворной инквизиции

валенсийским инквизиционным трибуналом.

Статья третья

Поиск по сайту: