ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ СЛЕДСТВИЕ ПРОЦЕССА

I. Архиепископ Карранса навлек на себя вражду и ненависть некоторых

епископов с 1547 года, когда опубликовал трактат О резиденции епископов. Я

прибавлю: страсти легко проникают в людские сердца, и начиная с первых же

заседаний Тридентского собора репутация ученого, которою он пользовался

более некоторых других лиц, считавших себя его учителями в этом отношении,

сделала их его врагами или, по крайней мере, соперниками. К этому числу

принадлежал Мельхиор Кано, доминиканец, о котором я много говорил.

Соперничество перешло в открытую зависть как со стороны Кано, так и со

стороны брата Хуана де Реглы, иеронимита, духовника Карла V, как только

Карранса был назначен архиепископом Толедо. Ненависть, вражда, досада и

другие подобные настроения стали обыкновенными у многих священников, когда

они узнали, что Карранса отказался от предложенного сана и предложил королю

трех вышеупомянутых лиц, потому что они считали себя выше тех, кого назвал

архиепископ. Мстительность, которую внушило им это предпочтение,

приоткрывает часть их душевного состояния. К этому числу принадлежали: дом

Фернандо Вальдес, архиепископ Севильи, главный инквизитор, дом Педро де

Кастро, епископ Куэнсы, сын графа де Лемоса, гранда Испании первого класса;

а особенно человек величайших достоинств - дом Антонио Агостино, епископ

Лериды, архиепископ Таррагоны, светоч Испании в богословской литературе. Эти

три личности прибегли к притворству для прикрытия своих истинных чувств, но

слова и поступки вполне разоблачили их.

II. Кроме этого главного мотива заговора, составленного против

архиепископа, можно предположить и другой. Прелат работал над катехизисом в

несколько приемов и дал копию своего труда из нескольких разрозненных частей

донье Эльвире де Рохас, маркизе Альканисес; отдавая в печать, он разделял

свою работу на тетради по мере того, как они выходили из типографии; таким

образом в феврале 1558 года труд был уже в полном виде в Вальядолиде, а в

марте получено было несколько экземпляров из Фландрии. Маркиза Альканисес

доверила этот труд некоторым доминиканцам, ученикам или сторонникам

архиепископа, в частности брату Хуану де ла Пенье, брату Франсиско де

Тордесильясу и брату Луису де ла Крусу. Этот труд был прочтен также

Мельхиором Кано, который говорил о нем много дурного в разных беседах и

давал весьма прозрачно понять, что в нем содержатся тезисы, рискованные,

опасные, непристойные и отдающие ересью Лютера. Дом Фернандо Вальдес,

главный инквизитор, узнав о случившемся, велел купить несколько экземпляров

этого труда, передал их лицам, образ мыслей коих был ему известен, и

посоветовал им внимательно прочесть эту книгу, указать, что им покажется

заслуживающим богословской отметки, и доложить ему; однако они не должны

были высказывать свое мнение письменно без вторичного совещания с ним.

Избранные им лица были: брат Мельхиор Кано, брат Доминго Сото, брат Доминго

Куэвас, магистр Карлос и брат Педро Ибара, провинциал францисканцев, брат

одного инквизитора.

III. Этот труд был также отправлен дому Педро де Кастро, епископу

Куэнсы, и можно сказать, что его ответ, посланный из Парехи 28 апреля 1558

года, послужил основанием для процесса Каррансы, хотя можно отыскать и

другое в собрании фактов, содержащихся в различных документах, найденных у

архиепископа. Из письма, посланного Кастро главному инквизитору, видно, что

тот спрашивал его мнение о катехизисе. Кастро отвечает, что этот труд

показался ему очень опасным; обещает высказать свои доводы и теперь уже

заявляет, что в статье об оправдании есть тезисы, зараженные лютеранством;

услыхав, продолжает он, как автор говорил в том же смысле на Тридентском

соборе, он составил дурное мнение о его учении, хотя до сих пор не думал,

что Карранса исповедует в душе эти ложные убеждения, но теперь он переменил

мнение, потому что лютеранские тезисы встречаются здесь очень часто. Это

доказывает, что автор проникся духом ереси. Дом Педро де Кастро прибавляет,

что его мнение основывается еще и на других фактах, о которых он сообщил

доктору дону Андреа Пересу, члену верховного совета.

IV. Из другой бумаги, подписанной тем же епископом 1 сентября 1559

года, видно, что его сообщение члену совета сводилось к следующим пунктам:

находясь в Лондоне во время Великого поста 1555 года, он присутствовал на

проповеди, произнесенной Каррансой перед королем, и заметил, что

проповедник, представляя, что он видит на небе распятого Иисуса Христа,

говорил об оправдании людей живою верою в страдания и смерть Иисуса Христа в

выражениях, близких к лютеранству. Епископ высказал брату Хуану де

Вильягарсии, спутнику Каррансы, как он возмущен этой проповедью, на что тот

ответил, что дом Бартоломее произносил ее в прошлом году в Вальядолиде, и он

сам нашел ее достойной порицания. Епископ Кастро прибавляет, что, высказав

свой образ мыслей Каррансе, он приписал чувству смирения хранимое им

молчание. В другом случае тот же проповедник, стоя на кафедре перед королем,

заявлял, что есть непростительные грехи. Сначала он подумал, что ослышался,

но затем сомнения исчезли, потому что этот тезис повторялся часто. В конце

письма епископ говорит, что в другой проповеди, произнесенной перед королем,

дом Бартоломее говорил таким образом, что можно было подумать, что за два

реала (десять су, полфранка) покупаются индульгенции, даруемые буллою о

крестовом походе; он подумал, что подобный способ выражения опасен в Англии

среди еретиков. "Все сказанное мною, - заключил Кастро, - согласуется с

показанием, данным 18 октября 1559 года братом Ангелом де Кастильо после

ареста архиепископа. Там сказано, что он слышал, как Кастро рассказывал в

Лондоне историю о проповеди; показание заканчивается словами: "Карранса

проповедовал, как мог бы это сделать Филипп Меланхтон".

V. Из этого письма видно, что сомнения в отношении Каррансы возникли у

Кастро только через три года после путешествия в Лондон и что он счел себя

обязанным сделать донос тогда, когда потерял надежду стать архиепископом

Толедо. Если бы дом Бартоломео продолжал быть простым монахом, никто никогда

на него не донес бы. Главный инквизитор передал письмо, полученное им от

Кастро, для начала преследования; но он не упомянул о том, которое сам ему

писал, и это доказывает, что оно не имело официального характера. Член

совета дон Андреа Перес не заявил и не удостоверил ни одного из фактов, о

которых упоминает епископ. Таким образом, в судопроизводстве не было

показания, когда был дан приказ об аресте. Так как этого документа

недоставало, то через полтора года сочли нужным дополнить судопроизводство

письмом, подписанным епископом. Можно ли после этого подвергать сомнению

злоупотребления, взращиваемые таинственными приемами инквизиции? Вот почему,

когда материалы дела были получены в Риме, с величайшим изумлением увидали

царивший в нем беспорядок, и процесс назвали: "необработанная и

беспорядочная груда" (rudis indigestaque moles).

VI. Брат Хуан де Вильягарсия, будучи уже в тюрьме, 17 сентября 1561

года заявил, что он вспомнил, будто слышал, как епископ Куэнсы говорил о

проповеди, сказанной в Лондоне Каррансой, но не помнит, говорил ли Кастро,

что он был возмущен этой проповедью или что она представляла собой что-либо

способное произвести это действие. Впрочем, в этом можно убедиться, прочитав

ее, так как она была переписана, как и все проповеди, произнесенные

Каррансой. Он прибавил, что он, как старый товарищ Каррансы, участник всех

его предприятий, поверенный его мнений, переписывавший все, что тот

составил, может лучше кого-либо другого защитить чистоту его веры. Он

старался убедить, что ни в проповедях, ни в катехизисе нет ни одного тезиса,

смысл коего не был бы католическим, что судящие об этом иначе нанесут

оскорбление добродетелям Каррансы и его горячему усердию к чистоте

католической религии, которое он обнаружил на Тридентском соборе, в Англии,

Германии и Фландрии.

VII. Итак, очевидно, процесс архиепископа Толедо обязан своим

происхождением злобному чувству дома Фернандо Вальдеса, которое довело его

до того, что он поступил в начале апреля 1558 года как человек, пожираемый

завистью, и сам дал с преступным намерением прочесть труд Каррансы Мельхиору

Кано, такому же врагу Каррансы, как и он сам, чтобы тот отыскал тезисы,

послужившие материалом для доноса. Когда главный инквизитор был уведомлен

Кано о существовании этих тезисов, он вручил ему книгу официально, как

квалификаторам, Сото, Куэвасу и другим, чтобы они ее рассмотрели. Но эта

операция была произведена позже, и мы увидим, что раньше в процессах против

лютеран были случаи, которые, по-видимому, породили дело Каррансы, хотя этот

факт совершенно ложен, как я докажу.

VIII. Главный инквизитор, находясь во власти злобных настроений и, с

другой стороны, зная, что архиепископ имеет дружеские связи с маркизами

Альканисесом и Позой, среди родственников и друзей которых были узники

инквизиции, приказал инквизиторам Вальядолида выпытывать от узников все, что

возможно, насчет верования Каррансы. Исподтишка распространили слух,

которому некоторые поверили, о сходстве мнений Каррансы и Касальи. В этом

настолько преуспели, что брат Амбросио де ла Серна, сторонник Кано, в

проповеди, произнесенной в церкви Св. Павла в Вальядолиде во время ареста

Касальи и его сообщников, осмелился заявить, будто отдан приказ об аресте

архиепископа Толедского. Этот ловкий прием не замедлил произвести ожидаемое

действие.

IX. 25 апреля 1558 года донья Антония Мелья (о процессе которой я дал

подробности в главе XX) заявила, что Кристо-бал де Падилья давал ей читать

несколько рукописных тетрадей, содержащих лютеранское учение, и говорил, что

они составлены Каррансою. Это показание не повлекло никаких последствий и не

было сообщено архиепископу при оглашении свидетельских показаний, потому что

вскоре было доказано, что этот труд принадлежал не ему, а брату Доминго де

Рохасу.

X. 17 апреля Педро де Сотело дал подобное же показание. Он прибавил:

брат Антонио де ла Асенсион, настоятель доминиканского монастыря в Саморе,

прочтя эти рукописи, сказал ему, что, вопреки утверждению Падильи, он не

может думать, чтобы этот труд принадлежал Каррансе, потому что нельзя

допустить, что человек, придерживающийся подобных взглядов, употреблял на

соборе такие великие усилия для защиты противоположного учения.

XI. 23 апреля поступило показание доньи Анны Энрикес д'Альманса. В этот

день она ничего не говорила против архиепископа. Но на допросе 29 апреля эта

женщина заявила, что, спросив у брата Доминика де Рохаса, беседовал ли он об

этих пунктах учения с архиепископом, получила ответ, что он этого не делал,

потому что Карранса только что написал сочинение против лютеран. Она

прибавила, что слышала от Франсиско де Виберо, что архиепископ будет гореть

в адском огне, потому что, зная лучше, чем кто-нибудь другой, как правоверно

учение Лютера, он осудил на сожжение в Англии нескольких лиц, принявших

лютеранство. Франсиско де Виберо заявил, что не помнит этого разговора и

считает его сомнительным, так как архиепископ всегда был римским католиком.

XII. Донья Катерина де Риос, настоятельница доминиканского женского

монастыря Св. Екатерины в Вальядолиде, 24 апреля показала, что слышала от

брата Доминика де Рохаса, будто дом Бартоломео учил, что он не видит в

Священном Писании очевидных доказательств существования чистилища. Она

прибавила, однако, на следующий день: вопреки услышанному, она убеждена, что

Карранса верит в существование чистилища; будучи провинциалом своего ордена,

он увещевал монахов исполнять завещания относительно заупокойных обеден и

делал другие благочестивые распоряжения относительно поминовений об

упокоении душ усопших; его проповеди и протоколы объездов монастырей ордена

полны тех же увещаний; спросив однажды у доньи Анны Энрикес, придерживается

ли архиепископ тех же мнений, что и она, получила ответ, что он так далек от

них, что написал книгу для их опровержения. Донья Бернардина де Рохас

говорила ей, что узнала от брата Доминика де Рохаса, будто архиепископ

советовал ему не очень увлекаться его талантам; Савино Астете, каноник

Саморы, уверял ее, будто слышал, как брат Доминик свидетельствовал, что

Карранса внушает ему величайшее сострадание, потому что не следует его

мнениям. Это показание не было сообщено архиепископу при оглашении

свидетельских показаний, потому что оно ничего не содержало против него. Из

этих подробностей видно, какие средства защиты трибунал должен был

предоставить подсудимому. Если бы показания такого рода были известны его

защитнику, какую пользу он сумел бы извлечь из них для своего клиента! На

запрос о тезисе, относящемся к чистилищу, брат Доминик де Рохас заявил 23

августа, что, беседуя однажды с домом Бартоломео о мучениях чистилища, он

получил ответ, из которого можно было видеть его веру в существование

чистилища, и он всегда говорил об этом предмете, как настоящий католик.

XIII. Брат Хуан Мануэлес, доминиканец, заявил 18 октября 1560 года, что

девять или десять лет тому назад беседовал с домом Бартоломео по поводу

одного лютеранина, осужденного на сожжение, и он не уверен, выставлял ли

архиепископ следующий тезис: известно, что Священное Писание не удостоверяет

нас в существовании чистилища. Это показание не только единственное, но и не

подтверждающее факта. Кроме того, оно дано спустя год после ареста

архиепископа. Неужели он не донес бы десять лет тому назад, если бы слышал

это утверждение?

XIV. 4 мая 1559 года Педро де Касалья заявил, что слышал, как дон

Карлос де Сесо отрицал в 1554 году существование чистилища и повторял этот

тезис перед домом Бартоломео Каррансой, который казался возмущенным, но не

счел нужным ни пристыдить его, ни донести на него. Свидетель сказал также,

что брат Доминик де Рохас рассказывал, что, высказав Каррансе, как ему

трудно примирить учение об оправдании с учением о чистилище, получил ответ,

что невелико несчастие, если нет чистилища; на его возражение о решении

Церкви его учитель прекратил спор словами: "Вы еще не способны хорошо

понимать этот предмет". Дон Карлос де Сесо на вопрос о первом пункте ответил

27 июня, что дом Барто-ломео говорил ему, что он должен верить в

существование чистилища и полагаться на решение Церкви, и, если бы не

настало время отъезда, он ответил бы удовлетворительно на все аргументы;

свою беседу с Каррансой он сообщил только Педро де Касалье. Это дает

основание думать, что обращенный к нему запрос вызван показанием Касальи,

который сказал неправду. 20 и 23 августа брат Доминик заявил, что дом

Бартоломео постоянно говорил о чистилище, как всякий настоящий католик.

Следовательно, показание Педро Касальи было опровергнуто и уничтожено до

приказа об аресте.

XV. 7 мая 1559 года инквизитор Гильельмо передал письмо, адресованное

ему архиепископом Толедским по частному делу. В этом письме он упоминал о

том, что случилось в 1554 Году с доном Карлосом Сесо; он признавал

возможность вменить ему в вину, что он не донес на него, но прибавлял, что

не сделал этого потому, что считал его не еретиком, а только впавшим в

заблуждение; доказательство этого содержится в ответе, который дал ему Сесо;

ответ этот был вызван упреком Каррансы и гласил, что он желает верить только

в то, что Действительно согласно с католической религией, на что Карранса

заметил ему, что именно так лучше всего поступать.

XVI. Гарсия Барбон де Бехега, альгвасил калаорской инквизиции, показал

12 мая, что, арестовав в этом городе брата Доминика де Рохаса, когда тот

пытался покинуть Испанию, много беседовал с ним об увеличении числа лютеран.

На вопрос его, не лютеранин ли Карранса, его учитель, Рохас ответил

отрицательно и добавил, что хотел ехать к нему во Фландрию не по этой

причине, а чтобы добиться у короля милости не быть опозоренным. Это

показание также не было сообщено архиепископу при оглашении свидетельских

показаний.

XVII. 13 мая брат Доминик де Рохас заявил, что брат Франсиско де

Тордесильяс говорил, как он жалел о нем, когда слышал его разговоры об

оправдании, к которым он примешивал фразы, имевшие лютеранский смысл, что

случалось также с Каррансою. На вопрос об этом брат Франсиско ответил, что,

переписывая некоторые труды архиепископа и переводя другие с латинского

языка для маркизы Альканисес и разных других лиц, он поместил в рукописи

предисловие к читателю, в котором было сказано, что средство не впасть в

заблуждение при чтении этих трудов состоит в том, чтобы не приписывать

автору больше того, что он намеревался сказать, а также понимать в

католическом смысле некоторые тезисы его об оправдании, которые при

поверхностном отношении могут быть истолкованы в противоположном смысле; все

написаное Каррансой согласуется с духом католической религии, но есть

несколько темных мест, которые могут быть истолкованы в дурном смысле,

вопреки намерениям автора; он, свидетель, знает, что они чисты, потому что

видел добрые дела Каррансы (пост, милостыня, молитва); все виденное и

слышанное им в проповедях Каррансы и его Частной жизни совершенно

согласуется с истинными принципами католической религии.

XVIII. Донья Франсиска де Суньига показала 2 июня, будто Карранса

говорил ей, что она может причащаться без исповеди, раз она не в состоянии

смертного греха; 13 июля она слышала, как брат Доминик де Рохас сказал, что

Карранса думает подобно ему о некоторых мнениях Лютера, но не обо всех;

монахини Вифлеемского монастыря якобы считали, что нет чистилища, потому что

Педро Касалья сказал им, что таково мнение Каррансы. Брат Доминик ответил на

запрос то, что я уже передал относительно чистилища. 21 марта 1559 года он

прибавил, что дом Бартоломее всегда толковал свои тезисы в католическом

смысле; он осуждал и отвергал все относящееся к лютеранскому учению, хотя в

обоих исповеданиях веры употребляется одинаковый способ выражения; при

первом возвращении с собора он часто беседовал со свидетелем об этом

предмете, чтобы ближе ознакомить с ним; его рассуждения постоянно клонились

к защите католической религии и к опровержению еретиков; если бы он,

свидетель, всегда пользовался его толкованиями, то не впал бы в заблуждение.

На вопрос о вифлеемских монахинях Педро Касалья ответил, что не помнит,

чтобы он так говорил, но что он стал думать таким образом в отношении

архиепископа с тех пор, как тот не донес на дона Карлоса де Сесо.

XIX. 13 июля инквизиторы приказали забрать у маркизы Альканисес все

книги, труды и рукописи, составленные архиепископом Толедским. После

некоторых инцидентов этот приказ был выполнен. 28 июля та же особа показала,

что, прочитав Толкование на пророка Исайю, написанное Каррансой, она

спросила брата Хуана де Вильягарсию, откуда автор почерпнул столько

учености. Брат Хуан ответил ей, что в труде Лютера, что эта книга не может

быть доверена никому, потому что у этих авторов хорошее часто смешивается с

дурным. На запрос об этом брат Хуан де Вильягарсия ответил, что книга эта

составлена не Лютером, а Эколампадием и что архиепископ постоянно держал ее

в секрете; он действительно почерпнул в ней некоторые материалы для

трактата, в котором толковал пророка Исайю, но он обыкновенно говорил, что

не следует иметь ни малейшего доверия к авторам-еретикам, изливающим скрытый

яд, которым они полны, когда меньше всего можно ожидать этого; архиепископ

никогда не обольщался их учением, потому что всегда защищал католическую

религию. Мы уже сказали, что Павел III даровал дому Бартоломее разрешение

читать запрещенные книги. Бреве, содержавшее это разрешение, нашлось среди

его бумаг.

XX. 31 июля Елизавета Эстрада показала, будто брат Доминик де Рохас

говорил, что от дома Бартоломео зависит, чтобы маркиза Альканисес, его

сестра, усвоила учение Лютера, так как она во всем доверяет его советам; он

еще надеется, что эта перемена произойдет и тогда король и вся Испания

примут эту религию. Свидетельница сказала также, будто узнала от самого

брата Доминика, что дом Бартоломео читал произведения Лютера. Брат Доминик

на вопрос об этом ответил, что ему часто случалось так говорить с

монахинями, которые держались его мнения, а также с другими лютеранами,

прибавив, что Карранса разделял его мнение по вопросу об оправдании и о

чистилище; он, Рохас, составив Изъяснение членов веры согласно его личным

убеждениям, подумал, что придаст больший вес своему сочинению, выдавая его

перед монахинями и другими читателями за труд Каррансы. Он старался среди

этих людей поддерживать мысль, будто принципы Лютера одобряются таким

добродетельным и ученым человеком, как архиепископ; он считал это средство

удобным для убеждения их в этом веровании и для его упрочения; но он никогда

не говорил, что дом Бартоломео читал произведения Лютера, потому что он

действительно не знал, делал ли это когда-либо Карранса. Свидетель прибавил,

что перемена, происшедшая в его положении, обязывает его говорить правду,

поэтому он уверяет, что архиепископ никогда не усваивал этого учения и

постоянно придавал католический смысл тезисам, которые по сходству фраз или

выражений можно понять в противоположном смысле.

XXI. 23 августа брат Бернардин де Монтенегро и брат Хуан де Месета (оба

из францисканского монастыря в Вальядолиде) донесли по собственному

побуждению на проповедь, которую слышали два дня назад от архиепископа

Толедского в монастыре Св. Павла; некоторые выражения ее, хотя и

католические, казались им согласными с теми, которые употребляют еретики.

Архиепископ говорил также, что следует милосердно обходиться с обратившимися

еретиками и что иногда называют некоторых людей еретиками, иллюминатами или

квиетистами только потому, что видят их на коленях перед распятием, бьющими

себя в грудь камнем. Проповедник призывал авторитет св. Бернарда для

поддержки последнего предположения, которое (по словам доносчиков) нисколько

не соответствовало тому, что он высказывал раньше. Впоследствии проповедь

была найдена в бумагах архиепископа, рассмотрена квалификаторами, и в ней не

нашлось ни одного тезиса, который заслуживал бы критики. Эти два монаха

явили доказательство недоброжелательства, в особенности когда они включили в

оговариваемые ими тезисы тот, который рекомендует милосердие к

новообращенным. Однако инквизиторы осмелились официально запросить принцессу

Хуанну, правительницу королевства, чтобы она соблаговолила сказать, что она

думает об этой проповеди, при которой, как было известно, Ее Высочество

присутствовала. Принцесса имела любезность ответить, что вспоминает только,

будто слышала несколько положений, которые ей не очень понравились.

XXII. 25 августа Фернандо де Сотело донес на дома Бартоломео, что он

сказал в присутствии Педро Сотело, его брата, и Кристобала Падильи, что

попросит нотариуса составить акт отречения от всех своих добрых дел, если в

минуту смерти у него будет нотариус. Педро и Кристобал были в тюрьме

запрошены, говорили ли они по этому поводу с Фернандо де Сотело; на этот

запрос они ответили, что ничего не помнят об этом. Но брат Доминик де Рохас

показал 10 апреля 1559 года под пыткою, что вспоминает, как, будучи однажды

в деревне Альканисес, слышал, что дом Бартоломео говорил, будто желал бы в

минуту смерти иметь при себе нотариуса, который составил бы акт отречения от

всех его добрых дел, потому что старается опереться на заслуги Иисуса

Христа; будто он считал все свои грехи ничтожными, потому что Иисус Христос

их искупил. Доминик прибавил, что дон Луис де Рохас, его племянник,

рассказывал ему ту же историю, как случившуюся при его возвращении из

Фландрии в свите короля. Все эти выражения не заставляли его смотреть на

архиепископа как на лютеранина, потому что католики и лютеране различаются

тем, что последние отрицают способность добрых дел человека искупать

совершенные им грехи и приписывают это искупление единственно заслугам

Иисуса Христа; между тем Карранса не говорил этого, но заявлял, что

искупление добрыми делами грешника маловажно в сравнении с искуплением

беспредельными заслугами нашего Искупителя и поэтому грешник может считать

свои дела ничтожными, если он с истинным рвением просит применения к себе

заслуг Спасителя нашего Иисуса Христа, умершего на кресте. Это не позволяет

более сомневаться, что брат Доминик был автором оговоренного тезиса; он

изъяснял его в пользу оговоренного лица в своем признании под пытками.

XXIII. 8 сентября брат Доминик показал в тюрьме, будто он слышал от

архиепископа, что выражение "читать мессу" [87], которое обыкновенно

употребляют, неточно и что правильнее было бы говорить: "служить мессу"; он

основывал свое мнение на том, что по-латыни говорится: "совершать священное

делом" (sacram rem facere); вследствие этого дом Бартоломео постоянно

выражался так в своих рукописных сочинениях и с кафедры, прибавляя, что

верные, присутствующие при таинстве евхаристии, совершают обедню вместе со

служащим священником. Этого показания не было достаточно для приказа об

аресте архиепископа.

XXIV. 23 сентября доктор Касалья показал, что слышал десять или

двенадцать лет тому назад от брата Доминго де Рохаса, что дом Бартоломео

следует учению лютеран. Брат Доминик на вопрос об этом пункте ответил

отрицательно. Однако под пыткою он сознался, что несколько раз говорил,

будто дом Бартоломео верует в учение лютеран, но признал, что говорил

неправду: боязнь, что те, кого он хотел убедить, не поверят его уверениям и

сочтут его за молодого, безответственного и неавторитетного человека,

побудила его сослаться на очень высокий авторитет, но архиепископ в

действительности никогда не принимал этого учения, хотя по некоторым

богословским вопросам выражался, как лютеране, но придавал своим фразам

вполне католический смысл.

XXV. Тот же доктор Касалья (на запрос по поводу того, что донья

Франсиска Суньига утверждала, будто он преподал ей учение лютеран об

оправдании) ответил, что эта дама и ее брат Хуан де Суньига говорили ему,

будто дом Бартоломее был их наставником. Брат и сестра отвергли этот факт.

Касалья, будучи подвергнут пытке 4 марта 1559 года, взял назад свое

показание.

XXVI. 9 ноября брат Амбросио де Саласар, доминиканец, тридцати шести

лет, принужденный ответить, правда ли, будто он сказал, что некоторые лица

говорят словами германских еретиков, ответил, что это правда и что он

подразумевал брата Доминика де Рохаса, Кристобала Падилью и Хуана Санчеса.

Этот ответ показался неудовлетворительным. Его принудили назвать всех, на

кого он намекал своими словами. Он сказал, что не помнит никого, кроме тех,

кого назвал. Ему посоветовали старательно припомнить и на другой день

явиться в трибунал инквизиции. Он явился, но не прибавил ничего к своему

первому показанию. Ему сообщили, что инквизиторы осведомлены, будто он

намекал на другое лицо, и велели постараться припомнить и прийти, когда его

память будет лучше служить ему. Монах явился в инквизицию 14 ноября и

сказал: ему стало ясно, что все предложенные вопросы имели в виду

архиепископа, в особенности после распространившейся молвы о его процессе;

до сих пор он, монах, будто был очень далек от такой мысли, потому что ему

казалось невозможным обвинять в ереси самого ревностного защитника

католической религии против лютеран, человека, речи которого соответствовали

его сочинениям и который обратил множество еретиков и велел сжечь несколько

других. Далее монах показал, что если архиепископ пользовался некоторыми

фразами, которые зачастую употребляют лютеранские еретики, то он старался их

изъяснять в правоверном смысле; в этом случае архиепископ подражал примеру

некоторых святых; нередко последние, желая быть лучше понятыми теми, кого

они желали обратить в истинную веру, стараются показать внутреннее

соотношение между догматом и их мнениями, потому что это средство более

привлекало еретиков к выслушанию истин вселенской религии; иначе они не

могли бы внушить еретикам ни уважения, ни желания их знать, а это могло их

убедить, насколько проповедуемые истины достойны почтения. Свидетель

подкрепил свои слова указанием на примеры св. Иринея, св. Кирилла [88], св.

Епифания [89], св. Августина, св. Иеронима и некоторых других. Можно

сказать, что его показание было апологией архиепископа. Дом Франсиско

Манрике де Лара, епископ Саламанки, заявил 10 октября 1559 года, что,

услыхав в Нахере об аресте архиепископа по делу о его катехизисе, брат

Амбросио сказал:

"Это не может быть единственной причиной, возможно, что вызвали

сомнение его взгляды относительно чистилища". В процессе не нашлось ни

одного свидетеля, который показал бы то, что рассказывали о брате Амбросио.

Но способы, при помощи которых инквизиторы добивались от обвиняемого нужных

показаний, доказывают их старания нагромоздить факты для обвинения

архиепископа.

XXVII. Когда произошло оглашение свидетельских показаний, этот

свидетель не был назван и защитники подсудимого не знали, что он участвовал

в предварительном следствии. Таким образом инквизиторы извращают в своих

процессах естественное право, пряча все, что может обернуться в пользу

защитника. По этому поводу я расскажу о своем разговоре с инквизитором

Севальосом (человеком характера доброго и сострадательного). Я сделал ему

при аналогичных обстоятельствах замечание против столь опасного обычая. Он

старался защитить этот способ, говоря, что инквизиторы исполняют в отношении

подсудимых не только долг судей, но и долг отцов, восприемников и

попечителей; что характер деятельности налагает на них обязанность иметь

перед глазами все документы защиты, хотя бы они и не были включены в

оглашение свидетельских показаний. Если это так, возразил я, то бесполезно

иметь защитника, так как его лишают знакомства с документами, которые ему

могут доставить средства в пользу обвиняемого. Самым неправильным было то,

что нередко читали документы процесса, когда шла речь о вынесении

окончательного приговора; видели подлинники только тех документов,

сокращенное изложение которых, сделанное секретарем, указывало, что их надо

прочесть.

XXVIII. 9 декабря брат Хуан де Регла добровольно донес на архиепископа

за выражения, которые этот прелат употребил перед Карлом V касательно

отпущения грехов. Я уже говорил о последствиях этого дела в главе XVIII. 23

декабря этот модах снова донес на дома Бартоломео, будто он энергично

поддерживал аргументы и авторитеты лютеран на второй сессии Тридентского

собора, когда зашел вопрос о святом таинстве, причем архиепископ осмелился

сказать: "Я положительно присоединяюсь к ним" (ego haereo certe); это

вызвало скандал среди многих отцов собора, между прочим, богословов его

ордена; говоря по правде, оговоренный, по словам того же Хуана де Реглы,

объяснил затем свои слова, но в отношении некоторых пунктов холодно и вяло.

Этот монах был единственным доносчиком, отметившим этот факт. Дон Диего де

Мендоса, испанский посол на Тридентском соборе, внимательно следивший за его

заседаниями, на вопрос, обращенный к нему 28 сентября 1559 года, не мог

припомнить это обстоятельство, которое раньше не было упомянуто ни одним из

многочисленных соперников Каррансы, даже самим Хуаном де Реглой. Впрочем,

донос сопровождался обстоятельствами, которые сильно подрывали его значение.

Этот враг Каррансы был крайне уязвлен тем, что не мог получить епископства,

несмотря на звание духовника Карла V. Зависть могла внушить ему сомнения

через шестнадцать лет после происшествия. Следует прибавить, что он сам был

осужден сарагосской инквизицией, отрекся от восемнадцати тезисов и

преследовался иезуитами, ожесточенным противником которых он был вместе с

Кано, тогда как дом Бартоломео питал к ним большое уважение. Поэтому Кано и

доносчик старались унизить Каррансу и преследовали его как тайно преданного

иезуитам. Лиценциат Орнуса, апелляционный судья округа города Сант-Яго, в

письме от 15 октября 1559 года (то есть через полтора месяца после ареста

архиепископа), которое было приобщено прокурором к процессу, говорит, что

этот прелат представил Тридентскому собору несколько доводов в пользу

Лютера, на что, по его утверждению, можно было основательно ответить.

Свидетель прибавляет, что доктор Градос может подтвердить истинность его

сообщения. Доктор Градос не был спрошен. Кто на самом деле поверит, чтобы

Карранса или кто-нибудь другой осмелился так говорить на Тридентском соборе?

XXIX. 14 декабря брат Доминик де Рохас представил рукопись, содержащую

признание в заблуждениях и просьбу о прощении. Относительно архиепископа он

добавил, что, как он уже показывал, этот прелат постоянно придавал

католический смысл выражениям, которыми пользовался по примеру лютеран;

однако он обязан сказать: если бы у него и у многих других лиц ум не был

затуманен ароматом лютеранских фраз, чтение книг ересиарха не произвело бы

на них такого действия. Брат Доминик де Рохас говорил все это для облегчения

своей вины и в надежде получить примирение с Церковью. Получив 7 октября

1559 года указание готовиться к смерти на другой день, в качестве

проповедующего еретика, он попросил аудиенцию, чтобы заявить о том, что

считал нужным для покоя своей души. Получив ее, он сказал, что "положение, в

котором он находится, обязывает его показать, что он никогда не слышал из

уст дома Бартоломео ни одного слова и ничего не узнал от него, что было бы

противно тому, чему учит святая римская Церковь в своих соборах, решениях и

предписаниях; напротив, каждый раз, как им случалось беседовать о мнениях

лютеран, архиепископ говорил, что они полны коварства и заблуждений и

кажутся ему порождением ада для обмана тех, кто не примет предосторожности

против изливаемого ими яда. По словам Доминика де Рохаса, Карранса

доказывал, в чем они ложны, и излагал основания римской Церкви, подкрепляя

свое учение рассуждениями и цитатами; точно таким же образом он поступал при

публичных чтениях. Все эти моменты побуждают его, Доминика де Рохаса,

держаться того заявления, которое он сделал раньше в пользу дома Бартоломее;

правда, фразы, которыми Карранса пользовался в сочинениях и проповедях,

похожи на те, какие он, брат Доминик, читал в еретических книгах и слышал из

уст лиц, составлявших лютеранскую общину Вальядолида, но архиепископ

действительно придавал им католический смысл".

Статья третья

Поиск по сайту: