Конфликтная ситуация

Но если без этих критериев (с одними лишь «этническими показателями») недостаточна надежность, а c применением этих критериев недостаточна чувствительность методики, то как же быть? Которая из этих двух ситуаций — меньшее зло?

Одни исследователи предлагают примириться с первой ситуацией и признать, что наши выводы о миграциях носят вероятностный характер. Задачу этнографической разаработки археологической теории миграции они видят в том, чтобы изучением стабильности различных компонентов культуры оценить их сравнительные возможности как «этнических показателей» и тем создать создать базу для оценок вероятности оправдания конкретных миграционных гипотез (Gjessing 1955).

Другие предпочитают исходить из второй ситуации и примириться с неизбежностью того, что многие миграции от нашего наблюдения ускользнут. С этой точки зрения за отправной пункт в проверке миграционных гипотез надо принять предельные случаи — археологические казусы, представляющие абсолютно недвусмысленно феномен миграции. Степенью близости к этим эталонам будет определяться уровень достоверности сомнительных случаев. Сомнение же истолковывается в пользу местного, автохтонного развития. «Действительно, — пишет Мейнандер (1982: 11), — у археологов нет никакого «правила винта», по которому можно было бы отличить миграцию от аккультурации или диффузии; однако принято, что если один из критериев указывает на преемственность населения данной области, то она считается доказанной. Подобно тому, как в уголовном праве бремя доказательства лежит на обвинителе, в археологии доказательство миграции — дело ее защитника, он должен также объяснить ее побудительные причины, ведь популяции и роды не переселяются без серьезных оснований». Указав, что в суде обязанность доказывать «лежит на обвинителе», Мейнандер не объяснил, почему в археологии она должна лежать «на защитнике миграций». На чем вообще основана «презумпция автохтонности»?

Из-за разнообразия миграций этнографическая разработка теории миграций считается бесперспективной для поисков археологических критериев выявления миграций (Hachmann 1970). Да и вообще роль миграций в истории и само их количество сводятся к минимуму (Thompson 1958: 1 — 3; Renfrew 1969: 152 — 153; Trigger 1970: 32; и др.).

Титов (1982: 92 — 93) считал, что причина всех затруднений «состоит в том, что все критерии миграции, которые назывались выше, — это критерии априорные, выведенные отнюдь не из изучения реальных исторических миграций, прослеженных и археологически, а критерии чисто логические, теоретические». Да нет же. Если он имел в виду меня, то моей теоретической работе предшествовали проработки конкретных предполагаемых миграций — катакомбной культуры (Клейн 1961; 1962; 1966; 1968; Klejn 1963), скифов (Клейн 1963; 1980б) и дунайцев (этих на Крит — Клейн 1971), а через несколько лет после брошюры о критериях появилась мои статьи о миграциях индоариев (Клейн 1980а; Klejn 1984) и фригийцев (Клейн 1984). Да и другие авторы, на которых я ссылался (Адамс, Гахман, Мальмер, Рауз), разработали свои критерии на конкретных миграциях. А лучшим опровержением мнения Титова является то, что после своего разбора конкретных миграций он говорит о тех же критериях, внося лишь спецификации в их применимость.

Оба предложения — и готовность принять ненадежные реконструкции на основе вероятности, и готовность выявить лишь наиболее очевидные миграции, близкие к эталонным, — не могут удовлетворить. Без математического оформления оценка вероятности сведется к словестным оговоркам о неполной достоверности. Научная практика показывает, что такие оговорки легко теряются и гипотезы автоматически превращаются в констатации фактов (Пендлбери 1950: 24 — 25; Eggers 1959:???). Упор на предельные казусы слишком ограничивает возможности исследования, а трудности сравнения с эталонами открывают простор для субъективизма.

Поиск по сайту: