Время до уничтожения Крессиды: 38 часов 24 минуты 44 секунды

КАЗАЛОСЬ, прошло много времени, прежде чем в ледяном лесу снова наступила тишина.

Для Штеля с его аугметическим слухом времени прошло еще больше. «Это хорошо», сказал он себе. Это значило, что валидийцы выиграли ему больше времени, чем он от них ожидал. Это значило, что они умерли как герои, и ни один гвардеец не мог желать от жизни большего.

Это значило, что Штель поступил правильно, пожертвовав ими.

Он в этом и не сомневался. Штель шесть раз обдумывал свое решение, и был удовлетворен тем, что ничего не упустил. И, кроме того, с ним сержант Гавотский, который всегда был надежным советником.

Ледяные воины совершили полукруг, обходя поле боя. Сейчас они находились позади войск Хаоса, и снова направлялись к месту аварийной посадки челнока. Штель молился лишь о том, чтобы противнику понадобилось время, чтобы зализать раны, прежде чем возвращаться. Достаточно времени, чтобы отделение валхалльцев успело оторваться от них.

Он услышал приближающихся мутантов за шесть секунд до того, как увидел их.

Они и не пытались сохранять тишину, с шумом ломились через лес, визжа и завывая. Штель подумал, что они, наверное, бежали от боя. Мутанты не могли знать, что Ледяные воины здесь — и все же по странной случайности бежали прямо на них.

Штель шепотом предупредил остальных, приказав им найти укрытия. И хотя они сами еще ничего не видели, они не стали задавать вопросов. Они исполнили приказ полковника, укрывшись с различной степенью успеха. Борща не заметил бы только слепой — валхаллец был в два раза шире ледяного дерева, за которым пытался спрятаться. И все-таки Штель надеялся, что охваченные паникой слабоумные мутанты не увидят ловушку, пока она не захлопнется.

И, наконец, они показались — более двух десятков тварей, бегущих между деревьями, очевидные проявления их мутации и различные уродства оскорбляли взор Штеля. Он ждал, пока они подойдут ближе, еще ближе… и вдруг один из мутантов остановился, его большие розовые глаза расширились, глядя на выступающий из-за дерева живот Борща. Мутант открыл пасть и предупреждающе завизжал…

… И тогда Штель вышел из укрытия, поднял пистолет, и прострелил голову мутанту, прежде чем тот успел закончить свой визг.

Остальные солдаты быстро последовали примеру командира, Пожар, что неудивительно, был первым, на его лице сияла широкая улыбка, когда он выпускал заряд за зарядом по охваченным паникой мутантам. Баррески со своим новым огнеметом дождался подходящего момента, чтобы причинить противнику максимальный урон. Пламя охватило сразу трех мутантов, воздух наполнился вонью горящей плоти и дикими воплями.

— Не дайте ни одному из них уйти! — крикнул Штель.

Он увидел, как четверо мутантов повернули назад, решив, что вернуться будет меньшим злом. Метким выстрелом в спину Штель убил горбатого урода, покрытого щупальцами.

Трое других мутантов скрылись из вида, прежде чем Штель успел прицелиться — но через секунду прогремел мощный взрыв, и ледяные деревья, за которыми скрылись мутанты, обратились в тучу осколков. Баррески бросил вслед мутантам осколочную гранату, и, хотя Штель поморщился от грохота, почти перегрузившего его аугметические сенсоры, он не мог отрицать, что это была эффективная тактика.

Он подумал, есть ли хоть какая-то надежда на то, что никто из главных сил войск Хаоса не услышит взрыв, что ледяные деревья, возможно, заглушат звук, прежде чем он достигнет слуха противника. Может быть, по крайней мере, этот взрыв спишут на валидийцев или даже на драку между недисциплинированными мутантами.

Но никто из мутантов не должен выжить, чтобы рассказать правду.

Сосредоточив внимание на этих дезертирах, Штель упустил из вида более близкую угрозу. Услышав щелчок автопистолета, полковник обернулся и увидел, что в него целится тварь, лицо которой словно плавилось, глаза и нос как будто стекали к подбородку.

Прежде чем мутант успел выстрелить, Борщ толкнул его в бок и сбил ему прицел. В ответ мутант ударил рукояткой пистолета в челюсть Ледяного воина. Рукоятка врезалась в челюсть с громким треском, но Борщ, казалось, едва почувствовал удар. Он схватил беспомощного противника за плечи и толкнул на бритвенно острое ледяное дерево. Мутант завопил, пытаясь вырваться, из ран на его спине хлынула кровь, но Борщ, смеясь и сверкая белыми зубами, снова толкнул его. Ледяное дерево разрезало уродливую голову мутанта.

Еще трое мутантов попытались сбежать, но двое сразу были убиты огнем лазганов Гавотского и Анакоры. Палинев с ножом бросился за третьим. Баррески снова выстрелил из огнемета, и Борщ, уже собиравшийся прыгнуть на другого мутанта, протестующе вскрикнул, когда огонь опалил его бороду. Дисциплина и фактор внезапности были главными преимуществами Ледяных воинов, и многие враги были убиты, даже не успев закричать. Лучшим стрелком оказался Михалев, он целился так, что один лазерный выстрел часто пробивал два тела.

Ближайшие мутанты пытались оказать организованное сопротивление, четверо из них атаковали Блонского. Штель успел прикончить одного из пистолета, но трое других набросились на солдата. Другие валхалльцы не стреляли, опасаясь попасть в товарища, хотя Штель заметил, что Пожар был исключением.

Полковник вытащил силовой меч и включил его, клинок окутался потрескивающим энергетическим полем. Шагнув за спину одному из мутантов, Штель ударил его со всей силой аугметических мускулов, срубив ему голову.

Борщ оторвал третьего мутанта от его жертвы, а Грейл попытался проделать то же самое с четвертым, но обнаружил, что враг оказался сильнее. Все же он отвлек противника достаточно, чтобы Блонский успел всадить штык в брюхо твари.

И на этом бой закончился, все мутанты лежали мертвыми. Палинев вернулся, вытирая нож куском ткани, и доложил, что тот мутант, которого он преследовал, тоже убит. Валхалльцы оказались на расчищенном участке леса, но ледяные деревья, растаявшие от огня Баррески, сразу же начали расти снова. Пожар подпрыгнул, когда новый ледяной росток потянулся вверх с невероятной скоростью, едва не пронзив его ногу.

Прежде чем продолжить путь, Штель пересчитал трупы, чтобы убедиться, что все мутанты, которых он видел, убиты. Потом он потратил еще секунду, чтобы проверить снова. Для верности он пересчитал трупы четыре раза.

Такая привычка стала его второй натурой, и отнюдь не без причины. Он делал так потому, что не мог доверять своему разуму.

НЕКОТОРЫЕ ВЕЩИ он помнил слишком хорошо.

Он помнил каждую деталь своего пребывания в госпитале, все, что с ним там делали. Медики восстановили половину головы Штеля, вставили металлические пластины в череп, и вживили инородные объекты в его мозг. Они заменили расколотые кости правого плеча и руки пласталью, мышцы — гидравлическими системами.

Он помнил их уверения, что боль стоила того, что они сделали для него все, что могли. Он не верил им. Он думал, что медики скорее испытывали, проверяли, насколько далеко они могут зайти с этой аугметикой.

Штель помнил все это, но не мог вспомнить, как оказался в том забытом Императором месте. Он не помнил ничего о Карнаке, планете, на которой, согласно его послужному списку, он сражался больше двух лет. Он не помнил своих товарищей по той кампании, не помнил, с какими из многочисленных врагов Империума он там воевал, и какие приказы выполнял в тот роковой день.

Он не помнил того взрыва, который оторвал половину его лица.

Он не помнил глаза своего отца, или объятия возлюбленной, которую оставил на Валхалле, когда его призвали в Гвардию.

Иногда, спустя многие недели после своего возвращения в строй, Штель хотел, чтобы медики просто позволили ему умереть.

Он знал, что его считали спокойным, задумчивым человеком. Хладнокровным. Некоторые завидовали его аугметике, тем сверхчеловеческим способностям, которые она давала. Эти люди не знали настоящего Станислава Штеля. Они не знали о постоянном мучительном чувстве разочарования, сжигающем его сердце.

Он сейчас мог слышать хлопанье крылышек бабочки на расстоянии сорока шагов, видеть ее по тепловому излучению ее тела со ста шагов. Он мог выполнять сложные вычисления с молниеносной скоростью — или, точнее, небольшая чуждая ему часть его мозга могла выполнить эти вычисления и предоставить ему результат. У него была почти идеальная память, и множество тактических карт и маневров войск хранились в том же небольшом искусственном уголке его мозга.

Штель знал, о нем ходили слухи, что он может считать снежинки в метели, хотя он никогда не тратил время на это.

И, конечно, в его правой руке была сила трех человек — достаточно, чтобы разрубить двух еретиков в броне одним ударом силового меча.

В теории это все выглядело потрясающе, и новые способности Штеля определенно помогали ему в продвижении по службе. Но, как не преминул бы напомнить солдат Борщ, имперские технологии не всегда были надежны — особенно в таких условиях, на ледяных планетах, какой была Валхалла, и какой недавно стала Крессида. Глаз Штеля, его акустическая бионика, обонятельные сенсоры в носу, даже правое плечо — все они были подвержены неисправностям. Они могли подвести его в любой момент.

И сейчас, спустя девять лет после своего перерождения, он все еще пытался понять то, о чем медики не сказали ему. Он все еще не знал, какие из его мыслей — точно его собственные, а какие порождены влиянием аугметики на его сознание. Он подвергал сомнению и перепроверял каждое свое решение, на случай, если оно могло быть основано на неверной информации.

Он не мог сказать, где кончался настоящий Станислав Штель и начиналась аугметика.

НАКОНЕЦ ОНИ приблизились к краю ледяного леса.

Штель понял это потому, что его аугметика обнаружила, что расстояние между ледяными деревьями стало немного больше, чем было несколько минут назад. Полковник ускорил шаг, зная, что отделение и без приказа пойдет за ним быстрее. Не было никаких признаков, что кто-то следит за ними, но все же нельзя было исключать и такую вероятность.

Наконец они вышли на открытое пространство, и Штель видел, что другие так же рады этому, как и он. Борщ издал глубокий вздох облегчения и немедленно воспользовался возможностью потянуться и размять руки и ноги.

Перед ними простиралась огромная, покрытая снегом равнина — и даже на таком расстоянии Штель мог разглядеть шпили и башни Улья Йота.

Учитывая все препятствия, валхалльцы шли с хорошей скоростью. Место крушения было лишь в нескольких километрах отсюда, и теперь добраться до него казалось гораздо легче. Однако открытое пространство создавало другие проблемы. Темно-зеленые шинели Ледяных воинов могли быть отлично видны любому, кто смотрел бы на поле с близлежащих холмов. Кроме того, они оставляли заметные следы в сером снегу, но избежать этого не было возможности.

К счастью, небо уже начинало темнеть. Штель подумал, не подождать ли немного, пока ночь не наступит полностью, но потом решил, что риск ожидания перевешивает преимущества. Его внутренний хронометр неумолимо отсчитывал время, и это нельзя было игнорировать. Он считал секунды до конца этого мира, и Штель чувствовал каждую уходящую секунду.

Только когда Гавотский тихо шепнул ему на ухо, Штель понял, как сильно он торопил отделение, каким тяжелым оказался для них переход через ледяной лес. Он подумал, что можно устроить короткий привал, пока в темноте врагу труднее их заметить. Ледяные воины уселись на землю, достали пайки и фляги с водой, и в первый раз за много часов смогли отдохнуть. Отдых поднял их боевой дух, и вскоре Михалев и Грейл увлеклись оживленной беседой, обсуждая достоинства истребителей «Молния» и «Гром». Грейл с восторгом рассказывал о том, как ему довелось пилотировать «Гром», когда он на короткое время был откомандирован в Имперский Флот.

Гавотский тем временем рассказывал старые военные истории, Палинев и Пожар внимательно его слушали, а Баррески и Борщ возобновили свой добродушный спор.

— Предлагаю пари, — сказал Баррески. — Когда мы выполним миссию, устроим состязание: ты с голыми руками против меня с огнеметом. Посмотрим, какое оружие более смертоносно.

— Тогда тебе лучше молиться, чтобы твой огнемет не заклинило, — радостно сказал Борщ. — Или чтобы у него не кончилась огнесмесь, или чтобы ты не промазал первым же выстрелом. Потому что, когда мои руки сдавят твою глотку, исход состязания будет решен.

— О, я никогда не промахиваюсь, — сказал Баррески, — так что не надейся.

ВАЛИДИЙСКИЙ КАПИТАН предупреждал Штеля об озере.

Рота валидийцев обходила озеро — но на обход у них ушла большая часть дня, и по пути они несколько раз сталкивались с небольшими группами противника. Поэтому Штель решил пересечь озеро по льду; по сведениям валидийцев, в ширину оно было гораздо меньше, чем в длину.

После недолгого спокойного перехода от края леса, отделение Ледяных воинов подошло к берегу озера и остановилось. Штель опустился на одно колено, достал длинный нож и уткнул острие в поверхность льда. Медленно полковник вдавливал нож в лед, оценивая прочность льда, почувствовал, когда клинок пронзил лед и погрузился в воду. Штель был доволен, увидев, что нож погрузился почти по рукоятку. Лед был достаточно толстым, более чем достаточно, чтобы выдержать десять человек.

Но тяжелый Борщ все равно волновался. Он пропустил остальных достаточно далеко, прежде чем осторожно шагнул на лед. Сделав четыре или пять шагов, он пошел более уверенно, и вскоре догнал товарищей.

Ледяные воины шли развернутым строем, чтобы не сосредотачивать вес в одной точке. Они двигались медленно, следя за каждым шагом, понимая, что может произойти, если кто-то из них поскользнется и упадет. Штель внимательно прислушивался, ожидая услышать треск ломающегося под их тяжестью льда, надеясь, что звук предупредит об опасности, прежде чем станет слишком поздно.

Озеро было шириной с километр, но его отделение почти за полчаса прошло лишь половину пути. Штель уже мог разглядеть противоположный берег, черную массу в сгущавшейся тьме.

И вскоре после этого, именно тогда, когда Ледяные воины были наиболее уязвимы, раздался первый выстрел.

— Снайпер! — крикнул Палинев, когда лед справа от него разлетелся на куски.

Штель воспроизвел последнюю секунду в своем разуме, и его бионический глаз увидел кое-что, чего он не заметил вовремя: вспышку выстрела с темного силуэта холма к северо-востоку. Штель сообщил об этом солдатам и попытался увеличить изображение бионическим глазом.

На встроенном в глаз дисплее показались очертания головы и плеч человека и оружия, которое он держал: снайперский длинноствольный лазган.

К счастью, снайпер оказался не самым лучшим стрелком, по крайней мере, на таком расстоянии. К несчастью, ему не обязательно было попадать прямо в валхалльцев — достаточно было расколоть лед под ними. Еще два лазерных луча пробили лед, подняв фонтаны воды. Валхалльцы, пригнувшись, отвечали огнем — укрыться было негде. Как и ожидал Палинев, у их лазганов не было такой дальности — если бы их выстрелы и поразили цель, это были бы лучи половинной мощности. Все же их огонь не позволял снайперу слишком высовываться.

Палинев очень удивился, когда Штель подошел к нему и взял у него из рук снайперский лазган.

— Не в обиду, солдат, — сказал он, — думаю, я смогу прицелиться лучше тебя.

Гавотский видел, что делает Штель — и приказал остальным солдатам отступать, продолжая прикрывать полковника огнем, но следовать к дальней стороне озера — и на этот раз пожертвовать осторожностью ради скорости.

Штель пытался прицелиться в снайпера, когда еще один выстрел разбил лед прямо перед ним, сбив его с ног.

Штель тяжело упал на спину, задохнувшись и едва не выронив оружие. Лед под ним треснул, и какой-то момент Штель думал, что он провалится под лед прямо сейчас. Когда этого не произошло, он испытал облегчение, но оно длилось недолго. Еще два лазерных выстрела, и лед вокруг валхалльца быстро начал трескаться, Штель слышал, как разломы во льду становятся все глубже.

Другие бойцы отделения видели, как огромные трещины во льду вокруг Штеля начали сливаться, образуя маленькие ледяные островки.

Полковник не мог встать. Лед еще держал его лишь потому, что его вес был ровно распределен по поверхности, но скоро и это ему не поможет. Солдаты не смогут подойти к нему, не разделив его судьбу, кроме того, у них и без него проблем хватает.

Не в силах спастись самому, Штель сделал единственное, что мог, чтобы спасти их.

Он взял наизготовку лазган, поднял голову и прицелился, используя все возможности бионического глаза. Полковник улыбнулся, когда на дисплее показался силуэт снайпера, нажал спуск и почувствовал, как отдача от выстрела отбрасывает его вниз, вниз, вниз…

ЕСТЬ В ЖИЗНИ такие вещи, думал Штель, которых лучше не знать.

Ему не нужно было точно знать ни температуру ледяной воды, в которую он погрузился, ни вес бронированной шинели и тяжелого рюкзака, тянувшего его на дно озера. Лучше бы ему и не слышать, как лед над ним снова замерзает, замуровывая его в водяной могиле.

И все же его аугметика старательно собирала всю эту информацию, представляя ее ему, словно он еще мог сделать на ее основе какое-то полезное заключение, словно не знал, что заключение здесь может быть только одно.

Любой другой человек уже не чувствовал бы ничего, его мозг умер бы от холода. Любой другой человек уже получил бы благословенный покой. Но не Штель.

В его голове кружился вихрь цифр. Они переполняли ее, требуя его внимания, требуя, чтобы он знал все, каждую самую ничтожную деталь своей неминуемой участи. И, что хуже всего, проклятый внутренний хронометр безостановочно отсчитывал секунды…

… отсчитывал последние оставшиеся секунды жизни полковника Штеля.

Поиск по сайту: