Учительство и священство

Некоторые иноки, по послушанию духовному отцу или священноначалию, управляют другими, и если они остаются в повиновении у духовника, отсекают свою волю и сохраняют предания святых отцов, это служит им во спасение. Кто не по своему желанию стал наставлять иных, тот должен себя тщательно испытать, может ли он учить делом больше, чем словом, и своей жизнью показывать ученикам образец всякой добродетели. Священник должен быть, во-первых, чист не только телом, но и душою и не быть причастным никакому греху; во-вторых, смирен и внешне и внутренним устроением души и должен Самого Господа стяжать в сердце своем и молитвы Ему приносить с дерзновением. За подначальных следует подвизаться не меньше, чем за себя, так как придется ответить за них пред Богом. Все святые старались оставить учеников своих не меньшими себя в добродетелях. Прежде начальствования необходимо приобрести твердый навык в добродетелях. Не надо спешить управлять другими, представляя почтение учеников и прославление мирскими людьми, но следует размышлять о возможных бедствиях. Без вреда наставлять других может только покоривший все страсти. Кто победил врагов, должен обратить душевные силы к обучению избыточествующих делами злобы. Преуспевших в подвижничестве и смиренномудрых святой пророк Исаия увещает перековать мечи свои на орала и копья на серпы (Ис. 2:4). Но когда страсти еще действуют и восстает плотская брань, следует бороться со страстями и не выпускать из рук оружия. По неопытности или высокоумию взявшимся начальствовать пророк советует: “ Перекуйте орала ваши на мечи и серпы ваши на копья …” (Иоил. 3:10), поскольку нет никакой пользы от земледелия, если плодами завладеют враги. Поэтому прежде всего необходимо стяжать бесстрастие удалением от вещей и людей, и тогда можно управлять другими и устраивать дела без вреда для души, по причине совершенного беспристрастия. Все святые до рукоположения отсекали свою волю. А кто дерзко покушается взойти на степень священства, будет осужден. Если присваивавшие себе гражданский сан без царского повеления подвергались великому наказанию, то намного больше осудятся дерзающие на Божие дарование священства без Его повеления. Такие надеются получить покой и честь и не понимают, что пастырь должен иметь бездну смирения и идти на смерть за пасомых.

Кто хочет очистить дела приходящих к нему, в некоторой степени и сам приобщается к скверне. Купель, омывающая руки людей, принимает в себя грязь. А рассуждающий о страстях и других от них очищающий неизбежно оскверняет свой ум памятью о различных видах гнусных дел. Легкомысленные люди, не познавшие сладости безмолвия, стремятся управлять другими, но от этого не получают никакой духовной пользы. Они связывают свой ум житейскими попечениями и привлекаются к земным вещам. Отрицательные стороны должности начальника показывает ветхозаветная притча о том, как деревья выбирали себе царя (Суд. 9:8-15). Просили деревья маслину царствовать над ними, но получили ответ: “ Оставлю ли я тук мой, которым чествуют богов и людей, и пойду ли скитаться по деревьям? ” (Суд. 9:9). Также отказались смоковница ради своей сладости и лоза виноградная ради своего вина. Терние же, дерево бесплодное и колючее, восприняло начальство и сказало: “ идите, покойтесь под сенью моей, если же нет, то выйдет огонь из терновника и пожжет кедры Ливанские ” (Суд. 9:15). Как в притче плодовые деревья больше радовались своим плодам, чем достоинству начальствования, так и имеющие в себе плоды добродетелей ради их сладости часто отказываются управлять другими. А неискусный и бесплодный, как терние, наставник приносит подчиненным бедствия бесполезными распоряжениями и сам страдает от их неповиновения. Неискусность учителя губит учащихся. И нерадение учеников повергает в скорбь учителя, особенно когда они ослабевают от его невежества. Начальнику необходимо хорошо знать, что требуется для исправления подначальных, а они должны его во всем слушаться, иначе все будут бедствовать. Управление животными часто бывает успешно, так как не встречает сопротивления стада. Людьми же труднее всего управлять из-за различия их нравов и лукавства сердца. Взявшийся за это сложное дело должен незлобиво переносить прегрешения других и учить долготерпеливо. Однако кто попускает послушнику противоречить, тот помогает ему прельститься и отвергнуть обеты повиновения. Есть такой духовный закон: со страхом Божиим учащий и наказывающий согрешающего стяжает в себе добродетель, противоположную согрешению; а поносящий другого по злопамятству и зложелательству сам впадет в подобную страсть.

Кто принял жребий управления братией, тот должен стоять на страже благочестия и обличать пороки, не боясь противников. Если подчиненные повинуются, то начальник будет иметь от Бога награду за их добродетели. А прекословящих следует прощать, по слову Господа: “ Отпускайте, и отпустят вам ” (Лк. 6:37). Однако в каждом конкретном случае надо избирать то, что приносит больше духовной пользы. Не слушающегося с первого слова не стоит принуждать, но духовное приобретение, которое он отверг, лучше взять себе, поскольку незлобивый начальник будет иметь большую награду, чем исправляющий насильно. Когда же вред одного распространяется на многих, нельзя этого терпеть, но надо заботиться о благе и спасении многих.

Заключение.

Монашество — цвет христианства по чистоте и возвышенности духовной жизни избранных, посвятивших себя на служение Богу исповеданием обетов девства, нестяжательности и послушания, — получило начало в первые времена христианства. Небесный огнь любви, низведенный Спасителем на землю (Лк.12:49), воспламенил новую жизнь в сердцах людей, подавленных чувственностью, оживотворил дух, вовсе почти омертвевший в узах греховности (Ефес.2:5), и при содействии благодати ревность к благочестию во многих воспламенилась с такой силой, что сделалась главной стихией духовной жизни, и вся деятельность духа сосредоточилась в непрерывном усилии — освободиться от преобладания чувственности, покорить высшему духовному закону все порывы самолюбия — греховные наклонности и страсти, в стремлении от дольнего к горнему.

Кроме некоторых частностей, общим, главным предметом подвижнической деятельности аскетов и монахов было одно: постоянное упражнение в посте, бдении, поучении в слове Божием, в благочестивых размышлениях, песнопении, молитве, пребывании или в безмолвном уединении, или в общежитии. Но самое главное в монашестве всегда составляли обеты девства, нестяжательности и послушания, которые, при вступлении в подвиги самоотвержения монашества, с самого начала христианства и во все последующие времена ревностейшими по благочестию христианами были свято хранимы.

О Сборнике “Добротолюбие.”

С оветы и поучения в данной работе почерпнуты, главным образом, из “Добротолюбия,” прототипом которого послужил греческий сборник под названием “Philokalia ton ieron niptikon sineranisthisa para ton agion kai theoforon pateron imon en i dia tis kata tin praxin kai theorian ithikis filosofias o nous kathairetai, fotizetai kai teleioutai.”

Его история вкратце такова. В 1777 г. святой архиепископ Коринфа Макарий (1731-1805) старательно искал в библиотеках афонских монастырей святоотеческие книги. В обширной библиотеке знаменитого Ватопедского монастыря он нашел сокровище — древнюю рукописную книгу под названием “Philokalia,” содержащую творения 36-ти святых отцов разных веков (4-14) о соединении человека с Богом посредством внутреннего молитвенного делания. Она родилась в недрах афонского исихазма 13-15 веков. Видя, что эта книга содержит классику православной аскетики и многих может “умудрить во спасение,” святой архиепископ Макарий сразу стал готовить ее к изданию. Его главным помощником был 28-летний монах Никодим, впоследствии преподобный Никодим Святогорец (1749-1809). Архиепископ дал ему послушание отредактировать и подготовить к изданию книгу “Philokalia.” Преподобный Никодим работал в келлии недалеко от Кареи — административного центра Афона. Первые биографы преподобного Никодима, афонские монахи Евфимий и Онуфрий, знавшие его лично, сообщают, что он написал предисловие и краткие жизнеописания авторов. В предисловии преподобный Никодим подчеркивает ценность “Добротолюбия” и определяет его главное содержание как обучение практике “умной молитвы и внутреннего трезвения.” В ней единомышленники и последователи преподобных Григория Синаита и Григория Паламы показали, что “возвещаемое ими учение об “умном делании,” об умносердечной молитве как пути к осиянию “Фаворским светом” и соединению с Богом не есть их новоизмышленное “мнение...” но представляет исконную живую традицию, никогда в Церкви не угасавшую и восходящую преемственно к самым ранним “отцам пустыни.” В 1782 г. “Philokalia” была напечатана в Венеции в двух частях единой пагинации. Издавалась книга на средства “почтеннейшего и благочестивейшего господина” Иоанна Маврокордата — представителя богатой аристократической семьи. Сборник переиздавался в Афинах в 1893 г. в расширенном виде, в двух томах, а затем, в 1957-1963 гг. и 1982-1992 гг., в пяти томах. Эта книга оказала большое влияние на духовную жизнь Греции и всего мира.

Примерно на 30 лет раньше святого архиепископа Макария Коринфского преподобный Паисий Величковский (1722-1794) разыскивал в афонских монастырях творения святых отцов о внутренней духовной жизни. Первоначально он читал книги только на славянском языке. Для покупки их он постоянно ограничивал себя в пище и одежде или переписывал книги от руки. Постепенно преподобный Паисий Величковский убедился, что некоторые места в славянских книгах совершенно неясны или не имеют даже грамматического смысла. Тогда он стал исправлять славянские книги по другим славянским книгам, но после многих неудачных попыток пришел к выводу, что неясности в славянских книгах связаны с двумя причинами. Первая — плохой перевод с древнегреческого языка на славянский, а вторая — ошибки плохих переписчиков. Поэтому преподобный Паисий задался целью найти греческие подлинники и по ним произвести исправление славянских переводов. Разыскивая необходимые книги, он долго нигде не находил их, поскольку в 18-м веке древнегреческий язык понимали только ученые люди и древние писания святых отцов пришли почти в полное забвение. Иногда “греки отчасти все же, быть может, лукавили перед русским собратом,” не желая показывать ему свои библиотеки. Наконец после долгих поисков в скиту во имя святого Василия Великого, основанном иноками греческого происхождения из Кесарии Каппадокийской, преподобный Паисий обнаружил книги священномученика Петра Дамаскина, преподобного Григория Синаита, преподобного Симеона Нового Богослова, преподобного Исихия, блаженного Диадоха и других святых отцов, вошедшие впоследствии в славянское “Добротолюбие.” Иноки этого скита изучили на Святой Горе древнегреческий язык и собрали книги из нескольких монастырей. Через два года после этой счастливой находки из-за препятствий со стороны турецких властей преподобный Паисий вынужден был оставить Афон и уехать в Молдо-Валахию (ныне территория Румынии). Инок, взявшийся переписывать для него святоотеческие книги, ко времени отъезда успел приготовить только некоторые из них. Поселившись в 1763 г. в Драгомирне, в монастыре Святого Духа, преподобный Паисий Величковский продолжил работу по исправлению славянских книг, сличая их с древнегреческими, и переводил новые книги. “Совершенствуясь с годами как в греческом, так и в искусстве перевода, он потом вторично и в третий раз исправлял некоторые книги, стал критически относиться и к греческим, привезенным с Афона оригиналам, которые “в премногих местах явились в орфографии погрешны.”

Митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский Гавриил (Петров; 1730-1801) глубоко уважал преподобного Паисия, лично с ним общался в 1790 г. и желал издать его переводы святоотеческих книг. Однако старец долго не соглашался, поскольку сильно сомневался в качестве своего труда. Все же он согласился, и его ученик схимонах Афанасий (Охлопов) доставил митрополиту Гавриилу греческую “Филокалию” и перевод старца. По распоряжению митрополита этот труд был отдан на рассмотрение преподавателям Александро-Невской семинарии, а затем — для пересмотра и исправления учителю греческого языка Троицкой семинарии (принадлежавшей Свято-Троицкой Сергиевой Лавре) Якову Дмитриевичу Никольскому (бывшему впоследствии протопресвитером Московского Успенского собора). Синодальными цензорами были архимандрит Мефодий, ректор Московской Духовной академии, и игумен Аарон, настоятель Спасо-Яковлевского монастыря в Ростове. После исправления славянское “Добротолюбие” было напечатано Московской Синодальной типографией в 1793 г., через 11 лет после издания в Венеции “Филокалии” на древнегреческом языке. “Это был, собственно, первый том книги, хотя издатели, не уверенные, видимо, в скором выходе второго, представили его как законченное целое (“Оглавление книги сия, на три части разделяющейся”). Второй том (часть четвертая) вышел, без выходных данных, через несколько лет — на бумаге, датируемой 1797 г. Среди сохранившихся экземпляров первого издания встречаются как по отдельности первый (со сквозной пагинацией, нумерацией, трех частей) и второй тома, так и конволюты (*сопровождения?) обоих (с особой нумерацией страниц второго, то есть части четвертой).” Потом усердным старанием святителя Филарета, митрополита Московского, книга была издана “во второй раз в 1822 г. и в третий в 1832 г..” Надо заметить, что еще до выхода греческой “Филокалии” в 1782 г. преподобный Паисий перевел примерно две трети текстов, вошедших впоследствии в московское издание. Он знал о работе архиепископа Макария и сотрудничал с ним. Возможно, позже преподобный Паисий делал переводы (или многократные сверки) с венецианского издания или преподаватели Александро-Невской и Троицкой семинарий переводили некоторые разделы заново. Во всяком случае из сравнения текстов видно, что часто славянский текст московского издания повторяет греческий венецианского с точностью до порядка слов.

Эта книга способствовала духовному возрастанию народа в России, благодаря ей возродилось понимание внутреннего подвига умного делания и открывались идеалы древнего подвижничества. Переводы творений святых отцов, впервые сделанные преподобным Паисием на славянский язык, дали возможность узнать верный путь внутренней духовной жизни всем ищущим его. Путь этот во времена преподобного старца Паисия был уже почти неизвестен русскому монашеству. Протоиерей Георгий Флоровский писал: “...И в тот век душевной раздвоенности и оторванности, проповедь духовного собирания и цельности получала особую значимость. Издание словяно-русского Добротолюбия было важным событием в истории русского монашества и в истории русской культуры. Это был сдвиг и толчок... Возврат к истокам был открытием новых путей, был обретением новых кругозоров...” Святитель Филарет Московский рекомендовал эту книгу “в библиотеки мужских общежительных монастырей... С нею уходил в затвор Серафим Саровский, Макарий и Амвросий Оптинские к ней обращались в своих письмах, как к главному духовному арбитру...”

После кончины преподобного старца схиархимандрита Паисия Величковского, в 1794 г., работы над “Добротолюбием” продолжались. В 1857 г. святитель Игнатий (Брянчанинов; 1807-1867) подготовил 6-е издание перевода преподобного Паисия Величковского. Трудами старца Оптиной пустыни Макария, при ближайшем участии Ивана Васильевича Киреевского, с помощью профессоров Московского университета С. П. Шевырева и Московской Духовной академии Ф. А. Голубинского, по благословению и при прямом участии святителя Филарета Московского, были изданы почти все имевшиеся у них рукописные переводы преподобного Паисия. “Все русское монашество обязано особенною благодарностью Оптиной пустыне за издание многих творений святых отцов перевода старца Паисия, столь точно передававшего отеческие мысли,” — писал святитель Игнатий (Брянчанинов).

Делая исторический обзор, необходимо также сказать о работах святителя Феофана, Затворника Вышенского (1815-1894), который создал новую, русскую версию “Добротолюбия.” Он увеличил объем книги даже по сравнению с греческой “Филокалией,” включив в нее творения 40 святых отцов. Его пятитомный сборник, впервые опубликованный между 1877-1890 гг., многократно переиздавался. Посвятив этой работе четверть века, святитель стремился сделать книгу понятной широкому кругу читателей различного духовного уровня и образования. По этой причине некоторые трудные для понимания творения (или части творений) святых отцов, находящиеся в греческом “Добротолюбии,” он совсем исключал. Например, в пятом томе опущены “92 главы преподобного Каллиста Катафигиота,” “слишком утонченные и преимущественно умозрительные,” по словам святителя. В предисловии к пятому тому он пишет, что его сборник “имел в виду не умственную, а почти исключительно деятельную жизнь.”

То же говорит и его биограф П. А. Смирнов: “Перевод “Добротолюбия” сделан преосвященным Феофаном свободный, вольный, и его по справедливости можно назвать перифразом подлинника.” Действительно, святитель Феофан сделал ясный и доступный, но в то же время слишком упрощенный и не точный по содержанию перевод греческого “Добротолюбия,” произвольно пропуская “темные” места или сохраняя в них одни только вольно передаваемые мысли. При этом он часто пополнял текст святоотеческой речи своими объяснениями и вкладывал не совсем точные определения в греческие термины и понятия. “Феофана нередко упрекали в неточности переводов: К. Попов (1903) — по поводу Диадоха, отец Павел Флоренский (1908) — по поводу Григория Синаита, архиепископ Василий (Кривошеин) — по поводу Симеона Нового Богослова, А. И. Сидоров (1995) — по поводу Аввы Евагрия, В. В. Бибихин (1995) — по поводу святителя Григория Паламы.” Однако святитель и не ставил перед собой задачи академически точного перевода, но создавал свое собственное “святоотеческое творение.” “Тем более, что традиция творческого, не буквального цитирования восходит у русских святых отцов к высокой классике митрополита Илариона Киевского, святителя Кирилла Туровского и преподобного Иосифа Волоцкого.” Сборник святителя Феофана Затворника принципиально ориентирован на широкий круг светских благочестивых, но не очень умудренных в богословии читателей.

Для настоящей работы было избрано славянское “Добротолюбие,” поскольку оно точнее рассказывает о высокой духовной жизни и таинственном внутреннем делании. О качестве святоотеческих переводов преподобного Паисия Величковского так отзывался святитель Игнатий (Брянчанинов): “...Для монашества, которое жительствует по книгам святых отцов, необходим точный перевод с подлинников посредством лица, вполне знающего монашескую жизнь. Таковым лицом без сомнения был старец Паисий. Русские же переводы не имеют этого достоинства.”

“Достойно упоминания то обстоятельство, что крупнейший греческий писатель 18-го в. Никодим Святогорец, которому мы обязаны возрождением той же традиции в греческом мире, принял решение пойти в ученики к старцу Паисию.” Преподобный Паисий стремился дать точный перевод, адекватно объясняющий сокровенные глубины духовной жизни, и бережно относился к греческому оригиналу. Преподобный Паисий так говорит о своем методе работы: “Для достижения желательной ясности я первым долгом тщательно во всех словах единственного и множественного числа сохранял надлежащим образом правописание и без него не оставлял ни одного слова, разве по ошибке или забвению; другими словами, я пользовался тем видом перевода, который именуется дословным.” Стремясь к дословному переводу, он иногда делал кальку, оставлял в славянском тексте неизменными греческие падежи, порядок слов и другие особенности чисто греческого фразеологического построения. “Затрудненность и “неудобопонятность” по позднейшим оценкам языка и перевода Паисия объясняется как объективными, так и субъективными причинами. Паисий переводил труднейшие (и по языку, и по богословию) произведения, иногда со сложной многоязычной предысторией (сирийский, например, текст Исаака Сирина в дефектной греческой передаче 9 в.) — не имея школы, не имея предшественников. В том числе, предшественников греков: Макарий Коринфский и Никодим Святогорец уже шли за ним. Субъективная особенность — страсть к буквальному, дословному и часто морфемному следованию греческому оригиналу. (Характерно, что больше всего переводчик горевал об отсутствии в церковнославянском языке артиклей, для замены которых он разработал со временем целую хитроумную систему надстрочных ссылок (точек), пояснявших — не всегда, к сожалению, для читателя — связь и порядок слов в предложении. Это сделало перевод во многих местах неудобопонятным и замысловатым. Кроме того, из-за отсутствия в 18 веке четкой богословско-аскетической терминологии преподобный Паисий оставлял непереведенными греческие слова, а иногда сам придумывал довольно громоздкие термины, что пугало читателей уже в середине 19 века.

Поэтому при всей своей большой духовной значимости книга “Добротолюбие,” “зело нужная и преполезная” для спасения, к сожалению, практически недоступна современному читателю из-за сложности и неясности текста. “Слово же благодатное не может быть познано плотским человеком, который смотрит только на внешность слова, и если это внешнее слово не имеет внешнего устройства, то он всему возмущается: юродство бо ему есть,” — писал святитель Игнатий (Брянчанинов). Цель данной работы — в сжатой форме изложить основные положения содержания “Добротолюбия” и привести “соборные” суждения святых отцов о важнейших сторонах духовной жизни.

Древняя потемневшая икона после расчистки является как бы заново и проясняет видение духовного мира. Нечто подобное происходило и при внимательной работе со славянским текстом “Добротолюбия,” открывающей драгоценные жемчужины святоотеческого предания. По “великому Максиму,” есть три незазорных и неподлежащих осуждению повода взяться за написание книги: “Первый, памяти ради своей: вторый, пользы ради других: третий, послушания ради пишемый, имже и премногое от писаний сложишись ради смиренно взыскующих слово.” Автор данной работы счел возможным взяться за ее написание для постоянного приведения себе на память духовного опыта великих святых отцов и просит прощения у благочестивых читателей за некоторую непоследовательность изложения, связанную с тем, что очень сложно составить цельный рассказ, когда источник (“Добротолюбие”) представляет собой “мозаику” из независимых глав.

Итак, по своему замыслу “Добротолюбие,” этот “цветник духовный,” составлялось в качестве учебного руководства (или учебной хрестоматии) по “художеству” христианского подвига. Составители и издатели как греческой, так и славянской редакции, “включая в сборник наиболее насыщенные и почитаемые произведения, заведомо не ставили перед собой ни научно-эдикционных, ни теоретических богословских задач.” Поэтому в книге встречаются некоторые ошибки и неточности. Например, в Житии преподобного Никиты Стифата говорится, что он “бе в лето от Рождества Христова тысяща трех сотое, ученик Симеона Нового Богослова ближайший”. Но он жил в 11-м в. и был современником Великого раскола 1054 г. Эта ошибка не исправлена и в последнем, афинском издании греческой “Филокалии” 1982—1992 гг. Иногда неправильно цитируется или дается ссылка на Священное Писание. В издании славянского “Добротолюбия” 1902 г. (и повторяющем его изд. 2000 и 2001 гг.) в текст внесены изменения, затуманивающие смысл. Так, в первой книге Петра Дамаскина одна из глав названа “Яко слово Божие не есть благочестие,” а в первом издании 1793 г. написано “Яко слово Божие не есть многословие,” что точнее соответствует греческому заголовку “Oti ouk esti polilogia o logos tou Theou.” Это говорит о том, что текст изданий не идентичен, но у автора не было возможности до конца исследовать этот вопрос. Текстология славянского “Добротолюбия” является отдельной большой темой, и ею пока никто не занимался. Прояснение темных мест подобно реставрации иконы и требует значительного времени. Поэтому в настоящее время еще не все текстологические вопросы решены до конца. Например, неизвестно, насколько изменила переводы преподобного Паисия правка редакторами в Александро-Невской и Троицкой семинариях. По мнению некоторых исследователей, они “более мешали, чем помогали.”

Поскольку “Добротолюбие” является сборником творений различных авторов, в нем часто встречаются повторения. Например, первую главу творения Евагрия монаха “Главы о различии страстей и помыслов” точно воспроизводит преподобный Феодор Едесский в “Деятельных главах” (главы 61-62). Окончание “Послания к Николаю иноку” преподобного Марка Подвижника цитирует преподобный Никифор монах. Святитель Каллист и преподобный Игнатий Ксанфопулы цитируют 31-ю главу святителя Диадоха Фотикийского. В “Слове к Феодулу” преподобного Исихия пресвитера главы 57, 58, 59 буквально совпадают с главами 101, 103, 104 творения “О законе духовном” его современника, преподобного Марка Подвижника. Бывают повторения мыслей и внутри одного произведения. Святые отцы часто повторяют о необходимости призывания Господа Иисуса Христа (непрестанной Иисусовой молитвы) для борьбы со страстными помыслами и стяжания благодати. В настоящей работе обобщаются сходные места из “Добротолюбия,” поэтому она, излагая основное его содержание, имеет гораздо меньший объем.

Данный труд хочется закончить словами составителя Жития преподобного Паисия Величковского: “...Кто может счесть всех тех, кои пользовались и ныне пользуются в Российских монастырях духовным просвещением от трудов и учения старца Паисия, переданным и передаваемым друг другу? За все оное премилосердный Господь да умножит мзду воздаяния в нескончаемом веке блаженному старцу Паисию; а мы, Россияне, должны чувствовать излившуюся на нас промыслом Божиим чрез него духовную пользу, не для одного монашества, но и для укрепления всей Православной Церкви. Ибо он, при высоте духовной жизни, был ревностный хранитель догматов и правил святой Церкви, и других учил строгому хранению оных яко самонужнейшему основанию нашего спасения. Воздадим за все сие по силе нашей славу, благодарение и поклонение единому Богу, в Троице славимому и поклоняемому Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь”.

Поиск по сайту: